т  нас  бегают.  Мы  и  прежде
посылали не один раз, чтоб их переловить, по люди паши добыть их  не  могут.
Мы и теперь посылаем добывать этих  разбойников,  и,  которых  добудем,  тех
казним. А вы бы от себя велели их добывать и, переловивши, к нам  присылали.
А гости ваши дорогою береглись бы сами, потому что  сам  знаешь  хорошо:  на
поле всегда всяких людей много из разных государств. И этих людей кому можно
знать? Кто ограбит, тот имени своего не скажет. А нам гостей наших  на  поле
беречь нельзя, бережем и  жалуем  их  в  своих  государствах".  Но  Юсуф  не
переставал жаловаться. "Холопы твои, - писал он царю, - какой-то  Сары-Азман
слывет, с товарищами, на Дону в трех и четырех  местах  города  поделали  да
наших послов и людей  стерегут  и  разбивают.  Какая  же  это  твоя  дружба!
Захочешь с нами дружбы и братства, то ты этих своих холопей  оттуда  сведи".
Мы видели, как султан жаловался на  донских  козаков,  приписывал  им  такие
подвиги, о которых из других  источников  мы  не  знаем,  например  что  они
Перекоп воевали, Астрахань взяли. Вражда  была  постоянная  между  азовскими
турецкими козаками и донскими  русскими:  московский  посол  Нагой  писал  к
государю, что ему нельзя послать вести в Москву, "потому что азовские козаки
с твоими государевыми козаками не в миру".  Козаки  были  нужны  московскому
правительству в этих пустынных странах не для одного противодействия  хищным
азиатцам: отпуская в Константинополь посла Новосильцева через Рыльск и Азов,
государь велел послать проводить его до  донских  зимовищ  донского  атамана
Мишку Черкашенина (прозвание это показывает, что  Мишка  был  малороссийский
козак), а с ним его прибору  атаманов  и  козаков  50  человек.  Новосильцев
должен был донским атаманам и козакам говорить государевым словом, чтоб  они
государю послужили, его,  посла,  в  государевых  делах  слушали.  На  Донец
Северский атаманам и козакам, всем без отмены, послана была царская грамота,
чтоб они Новосильцева слушались во всех государевых делах, ходили  бы,  куда
станет посылать. "Тем бы вы нам послужили, - писал царь, - а мы вас за  вашу
службу жаловать хотим". Как важна была помощь козаков в степи русским послам
и к какой жизни должны были привыкнуть здесь козаки, всего  лучше  видно  из
донесений послов о их многотрудном пути.  Новосильцев,  например,  писал  из
Рыльска от 10 марта: "Снега на поле очень велики и осеренило их  с  великого
мясоеда, отчего с лошадьми идти  вперед  нельзя,  серень  не  поднимает:  мы
думаем взять салазки, а сами пойдем на  ртах  к  Северскому  Донцу.  Мишкина
прибора козак поместный Сила Нозрунов на твою государеву  службу  не  пошел,
воротился из Рыльска к себе в вотчину Рыльскую".  Потом  Новосильцев  писал:
"Шли мы до Донца на ртах пешком, а твою государеву казну  и  свой  запасишка
везли на салазках сами. Как пришли мы  на  Донец  первого  апреля,  я  велел
делать суда, на которых нам идти водяным путем к Азову, и  за  этими  судами
жили мы на Донце неделю; а у Мишки Черкашенина, у атаманов и  козаков  не  у
всех были суда готовые  старые  на  Донце,  и  они  делали  себе  каюки".  О
возвратном пути своем из Азова Новосильцев доносил: "Как мы пошли из  Азова,
пришла ко мне весть, что за нами пошли из Азова полем козачьи атаманы, Сенка
Ложник с товарищами, 80 человек, да с ними же прибираются Казыевы татары  да
два атамана крымских, а с ними человек с 300, и хотят нас  на  Дону  или  на
Украйне громить с обеих сторон; а со мною донских атаманов  и  козаков  идет
для береженья немного: иные атаманы и  козаки  со  мною  не  пошли  и  твоей
грамоты не послушали". Любопытно, что  азовский  козачий  атаман  называется
Сенка Ложник, а русский донской атаман называется Сары-Азман. Как упомянутый
Мишка  Черкашенин  отмстил  за  своего  сына,  взятого  в  плен  крымцами  и
казненного, видно из  следующего  донесения  из  Крыма  в  Москву:  "Прислал
турский царь чауша к крымскому царю и писал к нему:  зачем  ты  казнил  сына
Мишки Черкашенина? Теперь у меня донские козаки за сына Мишкина Азов  взяли,
лучших людей из Азова побрали 20 человек да шурина моего Усеина кроме черных
людей".
     Донские козаки, надеясь на безнаказанность  вдали  от  государства,  не
ограничивались тем, что не исполняли царских  и  посольских  приказаний  или
исполняли их вполовину; они нападали не на одних ногаев, азовцев и  крымцев,
но,  разъезжая  по  Волге,  грабили  суда  царские,  били  людей,  разбивали
персидских и бухарских послов, русских торговых людей.  Царь  принужден  был
выслать против них воевод с большим числом ратных людей; козаков  казнили  и
ловили, другие разбежались, как волки, по выражению летописца, и одна  толпа
их отправилась вверх по  Волге,  где  получила  приглашение  от  Строгановых
вступить к ним в службу и согласилась с радостию. Это предложение пришло  не
ранее весны 1579 года, хотя, собственно, можно было ожидать, что  Строгановы
станут прибирать охочих козаков гораздо ранее, именно с 1574 года, когда они
получили царскую грамоту, дававшую им право распространять свои  промыслы  и
по ту сторону Уральских гор. Но эта медленность объясняется легко  событиями
в роде Строгановых. Яков и Григорий Аникиевы умерли;  остался  третий  брат,
Семен, с  двумя  племянниками,  Максимом,  сыном  Якова,  и  Никитою,  сыном
Григория, причем, как видно, Никита  не  жил  в  большом  согласии  с  дядею
Семеном и двоюродным братом Максимом. Козаки явились к Строгановым  в  числе
540 человек под главным начальством атамана Ермака Тимофеева; другие атаманы
были: Иван  Кольцо  (который,  по  словам  царской  грамоты  к  ногаям,  был
присужден к смертной казни), Яков Михайлов, Никита Пан, Матвей Мещеряк.  Они
пришли в Чусовские городки в конце июня 1579  года  и  оставались  здесь  до
сентября  1581  года.  В  это  время,  по  словам  летописца,  они  помогали
Строгановым защищать их городки от нападения дикарей: в июле 1581  года  680
вогуличей  под  начальством  мурзы  Бегбелия  Агтакова  напали  нечаянно  на
строгановские владения и начали жечь  деревни,  забирая  в  плен  людей,  но
ратные люди из городков с успехом напали на них и взяли в плен самого  мурзу
Бегбелия. Из слов же царской грамоты 1582 года оказывается,  что  Строгановы
не довольствовались только  обороною  своих  городков,  но  посылали  отряды
воевать вогуличей, вотяков и пелымцев. После поражения  Бегбелия  Строгановы
решились отпустить козаков, Ермака  с  товарищами,  за  Уральские  горы  для
достижения той цели, с какою отцы их испросили царскую грамоту в 1574  году.
По словам летописи, 1 сентября 1581 года Строгановы, Семен, Максим и Никита,
отпустили на сибирского салтана  козаков,  Ермака  Тимофеева  с  товарищами,
придавши к ним ратных людей из городков своих - литовцев, немцев  (пленных),
татар и русских, всего 300 человек, а в целом отряде  с  козаками  было  840
человек; Строгановы дали им жалованье, снабдили съестными запасами  одеждою,
оружием, пушечками и пищалями, дали проводников знающих  сибирский  путь,  и
толмачей, знающих бусурманский язык.
     Но в тот самый день, первого сентября, когда  Ермак  с  своею  дружиною
пошел на  очищение  Сибирской  земли,  толпы  дикарей,  собранных  пелымским
князем, напали на пермские места, на Чердынь и  на  строгановские  владения.
Семен и Максим отправили в Москву грамоту с жалобою, что вогуличи поняли  их
слободки и деревни, усольские  варницы  и  мельницы,  хлеб  всякий  и  сено,
крестьян с женами и детьми в плен взяли, и просили, чтоб царь велел им  дать
на помощь ратных людей с ружьем.  Иоанн  велел  пермскому  наместнику  князю
Елецкому распорядиться, чтоб  земские  старосты  и  целовальники  собрали  с
пермских волостей и Соли-Камской ратных людей  со  всяким  оружием,  человек
200; в головах были бы у них земские же люди; пусть ратных людей  пермичи  и
усольцы собирают сами между собою, чтоб им от наместника  убытков  не  было;
собранное таким образом ополчение должно было помогать Семенову и  Максимову
острогу;  если  же  вогуличи  придут  на  пермские  и  усольские  места,  то
строгановские  люди  должны  помогать  этим  местам.  Царь  писал  и  Никите
Строганову, чтоб он помогал своим родственникам.
     Но  в  следующем  году  чердынский  воевода  Пелепелицын,  вероятно  не
поладивший с Строгановыми, донес царю, что в то самое время,  как  пелымский
князь напал на Пермь, Строгановы, вместо того  чтоб  защищать  эту  область,
отправили  своих  козаков  воевать  сибирского  салтана.  Вследствие   этого
донесения царь велел отправить к Строгановым такую грамоту: "Писал к нам  из
Перми Василий  Пелепелицын,  что  вы  из  своих  острогов  послали  волжских
атаманов и козаков,  Ермака  с  товарищами,  воевать  вотяков  и  вогуличей,
пелымские и сибирские места 1 сентября и  в  тот  же  самый  день  пелымский
князь, собравшись с сибирскими людьми и вогуличами, приходил войною на  наши
пермские места, к городу Чердыни, к острогу приступал, наших людей  побил  и
много убытков нашим  людям  наделал.  Это  случилось  по  вашей  измене:  вы
вогуличей, вотяков и пелымцев  от  нашего  жалованья  отвели,  их  задирали,
войною на них приходили, этим задором  ссорили  нас  с  сибирским  салтаном;
потом, призвавши к себе волжских атаманов, воров, наняли их в  свои  остроги
без нашего указа, а эти атаманы и козаки и прежде ссорили  нас  с  Ногайскою
ордою послов  ногайских  на  Волге,  на  перевозах,  побивали,  ордобазарцев
грабили и побивали и нашим людям много грабежей и убытков  чинили.  Им  было
вины свои покрыть тем, что нашу Пермскую землю оберегать,  а  они  вместе  с
вами сделали точно так же, как  на  Волге:  в  тот  самый  день,  в  который
приходили к Чердыни  вогуличи  1  сентября  от  тебя  из  острогов  Ермак  с
товарищами пошли воевать вогуличей, а  Перми  ничем  не  пособили.  Все  это
сделалось вашим воровством и изменою: если бы  вы  нам  служили,  то  вы  бы
козаков в это время на войну не посылали, а послали бы их и своих  людей  из
острогов Пермскую землю оберегать. Мы послали в Пермь Воина Оничкова, велели
ему этих козаков, Ермака с товарищами, взять и отвести в Пермь и  в  Камское
Усолье, тут велели им  стоять,  разделясь,  и  зимою  на  нартах  ходить  на
пелымского князя вместе  с  пермичами  и  вятчанами;  а  вы,  обославшись  с
Пелепелицыным и Оничковым, посылали бы от себя воевать вогуличей и  остяков.
Непременно по этой нашей грамоте отошлите в Чердынь всех козаков, как только
они  к  вам  с  войны  возвратятся,  у  себя  их  не  держите;  а  если  для
неприятельского прихода вам в остроге пробыть нельзя,  то  оставьте  у  себя
немного людей, человек до ста, с каким-нибудь атаманом,  остальных  же  всех
вышлите в Чердынь непременно тотчас. А не вышлете из острогов своих в  Пермь
волжских козаков, атамана Ермака Тимофеева с товарищами, станете держать  их
у себя и пермских мест не будете оберегать и если такою  вашею  изменою  что
вперед случится над пермскими местами от вогуличей, пелымцев и от сибирского
салтана, то мы за то на вас  опалу  свою  положим  большую,  атаманов  же  и
козаков, которые слушали вас и вам  служили,  а  нашу  землю  выдали,  велим
перевешать".
     Ясно, что выражения грамоты:  "Вы  вогуличей,  вотяков  и  пелымцев  от
нашего жалованья отвели, их задирали, войною на них приходили"  -  никак  не
могут относиться к знаменитому походу Ермака на Сибирь 1 сентября 1581 года;
не могут относиться уже грамматически,  по  многократным  формам;  не  могут
относиться и потому, что известие о призыве Ермака помещено после, без связи
с  прежними  нападениями  Строгановых  на  вогуличей,  вотяков  и  пелымцев;
наконец, Ермак своим последним походом не мог  возбудить  пелымского  князя,
который не знал об этом походе, а когда узнал, то ушел назад; следовательно,
прежде посылки Ермака 1  сентября  1581  года  Строгановы  уже  пользовались
царскою  грамотою  и  предпринимали  наступательные  движения  на  сибирских
народцев. Царь обнаруживает неудовольствие, зачем Строгановы призвали к себе
волжских козаков без его указу; но это неудовольствие выражено несильно,  да
и гнев царский на  козаков  за  их  прежние  дела  на  Волге  выражен  также
несильно; непосредственно следуют слова, в которых  выражается,  что  козаки
совершенно покрыли бы свою вину, если б защищали Пермскую землю от сибирских
дикарей, и сейчас следуют распоряжения  об  употреблении  козаков  для  этой
защиты,  причем  и  Строгановым  позволяется  удержать  часть  их  в   своих
острожках. Царь выражает гнев свой не за то, следовательно,  что  Строгановы
призвали волжских охочих козаков, и не за то, что послали  их  за  Уральские
горы, на что имели полное право по прежней грамоте; он сердится за  то,  что
они предпочли, по его  мнению,  свои  выгоды  выгодам  царским;  нападениями
раздражили дикарей, и, в то время как эти дикари напали на Пермскую землю  и
на владения Строгановых, у последних не оказалось средств для  защиты  своих
земель и для помощи царским воеводам, потому  что  войско,  необходимое  для
защиты, они отослали  для  завоеваний  в  Сибири;  царь  грозит  Строгановым
большою опалою только в том случае,  когда  они  будут  продолжать  подобное
поведение, продолжать заботиться только о своих выгодах,  грозит  перевешать
козаков только в том случае, когда они  будут  предпочитать  службу  частным
людям службе царской, слушать Строгановых и  служить  им,  а  царскую  землю
выдавать.
     Отправленный царем Оничков не мог исполнить  его  приказаний:  Ермак  с
товарищами не возвратился к Строгановым из своего похода. Четыре дня шел  он
вверх по Чусовой до устья реки Серебряной; по Серебряной плыли  два  дня  до
Сибирской дороги; здесь высадились и поставили  земляной  городок,  назвавши
его Ермаковым Кокуем-городом; с этого места шли  волоком  до  реки  Жаровли;
Жаровлею выплыли в Туру, где и начиналась Сибирская страна.  Плывя  вниз  по
Type, козаки повоевали много татарских городков  и  улусов;  на  реке  Тавде
схватили несколько татар, и в том числе одного из живших при Кучуме,  именем
Таузака,  который  рассказал  козакам  подробно  о  своем  салтане   и   его
приближенных. Ермак отпустил этого пленника к  Кучуму,  чтоб  он  рассказами
своими о козаках настращал хана. Таузак, по словам  летописца,  так  говорил
Кучуму: "Русские воины сильны: когда  стреляют  из  луков  своих,  то  огонь
пышет, дым выходит и гром раздается, стрел не видать, а уязвляют ранами и до
смерти побивают; ущититься от  них  никакими  ратными  сбруями  нельзя:  все
навылет пробивают". Эти рассказы нагнали  печаль  на  хана  и  раздумье;  он
собрал войско,  выслал  с  ним  родственника  своего,  Маметкула,  встретить
русских, а сам укрепился подле реки Иртыша,  под  горою  Чувашьею.  Маметкул
встретил Ермака на берегу Тобола, при урочище Бабасан, и был  разбит:  ружье
восторжествовало над луком. Недалеко от Иртыша один из вельмож, или карачей,
защищал свой улус: козаки разгромили его, взяли  мед  и  богатство  царское;
неприятели настигли их на Иртыше, завязалась новая битва, и  опять  Кучумово
войско было разбито; козаки поплатились за свою победу несколькими убитыми и
все были переранены. К ночи козаки взяли город Атик-мурзы и засели в нем; на
другой день должна была решиться их участь, надобно было вытеснить Кучума из
его засеки. Козаки собрали круг  и  стали  рассуждать,  идти  ли  назад  или
вперед. Осилили те, которые хотели вперед во что бы то ни стало. "Братцы!  -
говорили они. - Куда нам бежать? Время уже осеннее в реках  лед  смерзается;
не побежим, худой славы не примем, укоризны на себя  не  положим,  но  будем
надеяться на бога: он и беспомощным  поможет.  Вспомним,  братцы,  обещание,
которое мы дали честным людям (Строгановым)! Назад  со  стыдом  возвратиться
нам нельзя. Если бог нам поможет, то и по смерти память наша не  оскудеет  в
тех странах, и слава наша вечна будет". На рассвете 23 октября козаки  вышли
из города и начали приступать к засеке; осажденные, пустивши тучи  стрел  на
нападавших, проломили сами засеку свою в  трех  местах  и  сделали  вылазку.
После упорного рукопашного боя козаки победили: царевич Маметкул был  ранен;
остяцкие князья, видя неудачу, бросили Кучума и разошлись по  своим  местам.
Тогда и старый хан оставил засеку, прибежал  в  свой  город  Сибирь,  забрал
здесь сколько мог пожитков и бежал дальше. Козаки вошли в пустую  Сибирь  26
октября. На четвертый день пришел к Ермаку один остяцкий князь  с  дружиною,
привез много даров и запасов; потом стали приходить татары с женами и детьми
и селиться в прежних своих юртах.
     Козаки владели в стольном городе Кучумовом, но Маметкул  был  недалеко.
Однажды, в декабре месяце, несколько из них отправились на  Абалацкое  озеро
ловить рыбу; Маметкул подкрался и перебил их всех. Ермак, услышавши об этом,
пошел мстить за товарищей, настиг поганых при Абалаке, бился с ними до ночи;
ночью они разбежались, и Ермак возвратился в Сибирь. Весною,  по  водополью,
пришел в город татарин и сказал, что Маметкул стоит  на  реке  Вагае;  Ермак
отрядил часть козаков, которые ночью напали на стан царевича, много  поганых
побили, самого Маметкула взяли в плен и привели  к  Ермаку  в  Сибирь.  Плен
храброго Маметкула был страшным ударом для Кучума, стоявшего тогда  на  реке
Ишиме. Но одна дурная весть шла за другою: скоро дали  знать  старому  хану,
что идет на него князь Сейдек, сын убитого им прежде князя Бекбулата;  затем
покинул его карача с своими людьми. Горько плакал старик Кучум. "Кого бог не
милует, - говорил он, - тому и честь на бесчестье приходит  того  и  любимые
друзья оставляют".
     Лето 1582 года Ермак употребил на покорение городков и улусов татарских
по рекам Иртышу и Оби; взял остяцкий город Назым, пленил  его  князя,  но  в
этом походе потерял атамана  Никиту  Пана  сего  дружиною.  Возвратившись  в
Сибирь, Ермак дал знать Строгановым о своих успехах, что  он  Кучума-салтана
одолел, стольный город его взял и царевича Маметкула пленил. Строгановы дали
знать об этом царю, который за их службу и раденье пожаловал Семена городами
- Солью Большою на Волге и Солью Малою, а  Максиму  и  Никите  дал  право  в
городках и острожках их производить беспошлинную торговлю как им самим,  так
и всяким приезжим людям. Козаки от себя прямо  послали  несколько  товарищей
своих в Москву известить царя об усмирении Сибирской земли. Иоанн  пожаловал
этих  козаков  великим  своим  жалованьем  -  деньгами,  сукнами,   камками;
оставшимся в Сибири государь послал свое полное  большое  жалованье;  а  для
принятия у них сибирских городов отправил воевод - князя Семена  Болховского
и Ивана Глухова. Касательно отправления этих воевод в Сибирь  до  нас  дошла
царская грамота к Строгановым от 7  генваря  1584  года:  "По  нашему  указу
велено было князю Семену Болховскому взять у вас, с ваших острожков, на нашу
службу, в сибирский зимний поход, пятьдесят  человек  на  конях.  Но  теперь
дошел до нас слух, что в Сибирь зимним путем на конях пройти  нельзя,  и  мы
князю Семену теперь из Перми зимним путем  в  Сибирь  ходить  не  велели  до
весны, до полой воды, и ратных людей брать у вас также не велели. Весною  же
велели взять у вас под нашу рать и под  запас  пятнадцать  стругов  со  всем
струговым запасом, чтоб струги подняли по  двадцати  человек  с  запасом;  а
людей ратных, подвод и проводников брать у вас не велели и обиды вашим людям
и крестьянам никакой делать не велели. Так вы бы тотчас велели изготовить  к
весне струги чтоб за ними воеводам в ваших острожках и часу не мешкать. А не
дадите судов тотчас и нашему делу учинится поруха, то  вам  от  нас  быть  в
великой опале". Это распоряжение Иоанна относительно Сибири было  последнее:
он не дождался вестей ни о судьбе Болховского, ни о судьбе Ермака.
     Еще будучи только 43 лет, в 1573 году Иоанн  говорил  литовскому  послу
Гарабурде, что он уже стар. Действительно, такая страшная жизнь,  к