боярских  людей;  которые  дети
боярские взяты в боях, за тех государь давал окуп, кто чего стоит. Это  дело
торговое: в чем есть прибыток, тем и торгуют; а государю нашему не по  цене,
чего кто не стоит, вперед не платить; казначеи  и  дьяки  государевы  гонцам
вашим не раз говаривали, чтобы они покупали  по  цене,  кто  чего  стоит,  а
лишней безмерной цены  не  писали.  Теперь,  какие  кабалы  у  гонцов  были,
государь наш много денег дать велел, чего кто и не стоит, потому что  хан  и
калга об этом писали, а вперед пусть пленных выкупают кто чего  стоит".  Сам
царь писал хану: "Вперед если твои гонцы захотят выкупать пленных, то  пусть
выкупают, разведывая, кто чего стоит, и расспрашивая наших  послов;  а  если
ваши послы и гонцы вперед приведут выкупленных  пленников,  а  нашего  посла
поруки и кабалы о них не будет, то мы будем таких пленных отдавать назад;  а
которого пленника наш посол выкупит, давши на себя кабалу,  за  того  платеж
будет без убавки".
   Что касается состояния нравов и  обычаев  в  Московском  государстве,  то
нельзя думать, чтоб царствование Грозного  могло  действовать  на  смягчение
нравов, на введение лучших обычаев. Явление  Грозного,  условливаясь,  между
прочим, состоянием современных нравов, в свою очередь вредно действовало  на
последние,  приучая  к  жестокостям  и  насилиям,  к   презрению   жизни   и
благосостоянию ближнего. Церковь вооружалась против скоморохов  и  медвежьих
поводчиков за их безнравственное поведение, монастыри предписывали  выбивать
их из своих  владений;  но  Иоанн  показывал  пример  пристрастия  к  грубым
забавам, доставляемым медведями и скоморохами;  Иоанн  любил  травить  людей
медведями: слуги подражали господину. Вот  что  рассказывает  летописец  под
1572 годом: на Софийской стороне, в земщине,  Суббота  Осетр  бил  до  крови
дьяка Данила Бартенева и медведем его драл, и в избе дьяк  был  с  медведем;
подьячие из избы сверху метались  вон  из  окон;  на  дьяке  медведь  платье
изодрал, и в одном кафтане понесли его на подворье. В это время в  Новгороде
и по всем городам и волостям на государя брали  веселых  людей  и  медведей,
отсылали на государя; Суббота поехал из Новгорода на подводах с скоморохами,
и медведей повезли с собою на подводах в Москву. Для опричников, как  видно,
не было ничего святого: так, во время  государева  разгрома  в  Новгородской
волости они разломали гроб чудотворца Саввы Вишерского. В посланиях пастырей
церкви встречаем указание на распространение грустного  противоестественного
порока; не повторяем того, что говорят иностранцы. Кроме  того,  государство
было  еще  слабо,  не  имело  достаточных  средств  блюсти  за  общественным
порядком: отсюда противообщественным стремлениям, стремлению  жить  на  счет
ближнего было по-прежнему много простора. Юное  общество  обнаруживало  свою
жизненность, свою силу тем, что не смотрело на  это  равнодушно,  не  хотело
терпеть подобных явлений и изыскивало все возможные средства  для  устроения
лучшего порядка: историк не может не признать этого;  но  вместе  он  должен
признать,  что  благие  усилия  общества  для  водворения  наряда  встречали
могущественные препятствия.
   Общество было еще в таком состоянии, что допускало  возможность  наездов,
как, например, в 1579 году государев даниловский прикащик со своими людьми и
государевыми крестьянами наезжал на монастырское село Хрепелево.  Из  губных
грамот можно  ясно  видеть,  до  какой  степени  доходило  разбойничество  в
описываемое время: "Били вы нам челом, что  у  вас  многие  села  и  деревни
разбойники разбивают, именья ваши грабят, села и деревни  жгут,  на  дорогах
многих людей грабят и разбивают, и убивают многих людей до  смерти;  а  иные
многие люди разбойников у себя держат, а к иным людям  разбойники  разбойную
рухлядь  привозят".  Любопытен  в  этом  отношении   наказ   князя   Феодора
Оболенского, присланный из литовского плена сыну его, князю  Димитрию:  "Жил
бы ты по отца своего науке, смуты не затевал (не чмутил), людям отца  своего
и своим красть, разбивать и всякое лихо чинить не  велел,  от  всякого  лиха
унимал бы их, велел бы своим людям по деревням хлеб пахать и тем сытым быть.
А если людей отцовских и своих от лиха удержать не  сможешь,  то  бей  челом
боярину князю Ивану  Феодоровичу  Оболенскому  (Телепневу),  чтоб  велел  их
удержать, чтоб от государя великого князя в отцовских людях и в  твоих  тебе
срамоты не было". Дурно было то, что убийства совершались и между людьми, не
принадлежащими  к  разбойничьим  шайкам:  в  1568  году  вологжанин   Коваль
жаловался на бутурлинского человека Мамина: "Поколол у  меня  Мамин  сынишку
моего Тренку, на площади, у судебни; а вины сынишка мой над собою  не  знает
никакой, за что его поколол; а теперь сынишка мой  лежит  в  конце  живота".
Доказательством, как слабо вкоренены были  государственные  понятия,  как  в
этом отношении общество не далеко еще ушло от времен Русской Правды,  служат
мировые по уголовным делам.
   В мировой  записи  1560  года  говорится:  "Я,  Михайла  Леонтьев,  слуга
Новинского митрополичья монастыря, бил  челом  государю,  вместо  игумена  и
братьи, на крестьян Кириллова  монастыря,  которые  убили  слугу  Новинского
монастыря. И мы, не  ходя  на  суд  перед  губных  старост,  по  государевой
грамоте,  перед  князем  Гнездиловским  с  товарищи,  помирились  с   слугою
Кириллова монастыря, Истомою Васильевым, который помирился с нами вместо тех
душегубцев: я взял у Истомы долг убитого и за монастырские  убытки,  что  от
грамот давалось, за проесть, за волокиту, сорок  рублей  денег  казенных;  и
вперед мне  и  другим  монастырским  слугам  на  душегубцах  этого  дела  не
отыскивать, в противном случае на игумене Новинском и  строителе  взять  сто
рублей в Кириллов монастырь". Дошла до нас  и  другая  мировая  с  убийцами,
заключенная  родственниками  убитого:  "Я,  Михайла  Кондратьев,  я,  Данила
Лукьянов, я, Степан Скоморохов дали на себя  запись  Ульяне  Скорняковой  да
Василью Скорнякову в том, что, по грехам, учинилось убийство Ульянина  мужа,
а Васильева зятя, Григория Иванова, площадного писчика убили:  и  за  убитую
голову головщину платить нам, а Ульяне да Василью в той головщине убытка  де
не довести никакого". Конечно, мировые с ведомыми разбойниками, совершавшими
убийства  для  грабежа,  не  допускались;  но  любопытно   это   послабление
противообщественным привычкам, этой скорости на убийство в гневе,  в  ссоре:
по  грехам  учинилось  убийство,  убийца  заплатит  головщину  родственникам
убитого и спокоен. Любопытны эти выражения в приведенных  грамотах:  поколол
моего сынишку, а сынишка мой вины на себе не знает никакой, как  будто  если
бы была вина, то убийца имел какое-нибудь оправдание;  а  в  другой  грамоте
заключается  мировая  с   людьми,   которые   называются   настоящим   своим
именем-душегубцами. Как эти мировые объясняют нам поведение Шуйских и самого
Иоанна, объясняют эту скорость на дела  насилия  в  гневе,  этот  недостаток
благоговения пред жизнию ближнего: Иоанн, по грехам, и сына поколол; ведь он
не хотел этого сделать и после  сильно  раскаивался.  По-прежнему  летописцы
жалуются на большие грабежи во время пожаров.
   Правительство сочло своею обязанностью вступиться, умерить посягательства
на собственность ближнего под законными формами. Мы видели, что с 1557  года
в продолжение пяти лет должникам дана была льгота выплачивать с раскладкою и
без роста; понятно, как это невыгодно  было  заимодавцам,  и  вот  встречаем
челобитные такого рода: бил челом Ляпун Некрасов, сын Мякинин,  и  от  имени
братьев своих на Федора и Василья Волынских: занял он с братьями у Волынских
по двум кабалам, по одной кабале-рубль, по другой-два а кабалы писаны на имя
их людей; он Волынским деньги по кабалам платит,  а  они  не  берут,  деньги
растят силою, хотят продержать государево уложенье, урочные лета.  Встречаем
также челобитную, что заимодавцы не берут от должника денег, желая  удержать
у себя заклад. Когда закладывалось недвижимое имущество,  то  заимодавец  за
рост пользовался им: "За рост деревни пахать,  всякими  угодьями  владеть  и
крестьян ведать". Мы видели, что рост "как шло в людях" был 20 на 100.
   По-прежнему церковь блюла за тем,  чтоб  противообщественные  явления  не
усиливались; новгородский  архиепископ  Феодосий  писал  царю:  "Бога  ради,
государь, потщися и промысли о своей отчине, о Великом Новгороде, что в  ней
теперь делается: в корчмах беспрестанно души погибают, без  покаяния  и  без
причастия в домах, на дорогах, на торжищах, в городе и по погостам  убийства
и грабежи великие, проходу  и  проезду  нет;  кроме  тебя,  государя,  этого
душевного вреда и внешнего треволнения  уставить  некому.  Пишу  к  тебе  не
потому,  чтоб  хотел  учить  и  наставлять  твое  остроумие  и   благородную
премудрость: ибо нелепо нам забывать свою меру и  дерзать  на  это;  но  как
ученик учителю, как раб государю, напоминаю тебе и молю  тебя  беспрестанно;
потому что тебе, по подобию небесной власти, дал царь небесный скипетр  силы
земного царствия, да научишь людей правду хранить и  отженешь  бесовское  на
них  желание.  Солнце  лучами  своими  освещает  всю  тварь:  дело   царской
добродетели миловать нищих и обиженных; но  царь  выше  солнца,  ибо  солнце
заходит, а царь светом истинным обличает тайные не правды. Сколько ты  силою
выше всех, столько подобает себе светить делами" и проч.
   "В 1555 году Троицкого Сергиева монастыря игумен, поговоря  с  келарем  и
соборными старцами, по  соборному  уложению  государя  царя  и  митрополита,
приказали своим крестьянам Присецким (поименованы два  крестьянина)  и  всей
волости, не велели им в волости держать скоморохов,  волхвов.  баб  ворожей,
воров и разбойников: а станут держать, и у которого  соцкого  в  его  сотной
найдут скомороха, или волхва, или бабу ворожею, то на этом соцком и  на  его
сотной, на сте человек взять пени  десять  рублей  денег,  а  скомороха  или
волхва, или бабу ворожею, бивши  и  ограбивши;  выбить  из  волости  вон,  а
прохожих скоморохов в волость не пускать".
   В старину не любили воевать в Великий пост, не делали приступов к городам
по  воскресеньям;  в  описываемое  время,  в  1559  году,  царь  дал  память
казначеям: в который день служится панихида большая, митрополит  у  государя
за столом, а государь перед ним стоит, в тот день смертною и торговою казнию
не казнить никого. Пред началом важных предприятий рассылалась милостыня  по
монастырям с просьбою о молитвах: пред  казанским  походом  послано  было  в
Соловецкий монастырь семь рублей с просьбою: "И вы б молили господа  бога  о
здравии и тишине всего православского христианства и о государеве согрешении
и здравии, обедни пели и молебны служили, чтоб господь бог государю  нашему,
его воеводам и воинству  дал  победу,  а  государя  б  во  всех  его  грехах
прощали". В 1562 году царь писал в Троицкий  Сергиев  монастырь:  "Чтобы  вы
пожаловали, молили  господа  бога  о  нашем  согрешении,  что  как  человек,
согрешил я: ибо нет человека, который и один час мог бы прожить без греха. И
потому молю преподобие ваше, да подвигнетесь со тщанием на молитву, да ваших
ради святых  молитв  презрит  бог  наши  великие  беззакония  и  подаст  нам
оставление грехов, дарует нам разум, рассуждение и мудрость в  управлении  и
строении  богом  преданного  мне  стада  христовых  словесных  овец.   Враги
христианства и наши, крымский царь, древний отступник  божий,  буий  варвар,
всегда готовый пролить кровь христианскую, и литовский король,  который  имя
божие и пречистыя его матери и всех святых много хулил, святые иконы попрал,
честному кресту ругался, с ними  издавна  прельщенный  от  дьявола  немецкий
род-распылались на все православие, пожрать его желая  и  уповая  только  на
свое бесовское волхование",  и  проч.  В  1567  году  митрополит  прислал  в
Кириллов монастырь грамоту такого содержания: "Грех  ради  наших,  безбожный
крымский царь Девлет-Гирей, со всем  своим  бесерменством  и  латынством,  и
литовский король Сигизмунд-Август, и поганые немцы в многие различные  ереси
впали, особенно в Лютерову  прелесть,  и  святые  церкви  разорили,  честным
иконам поругались  и  вперед  злой  совет  совещают  на  нашу  благочестивую
христианскую  веру  греческого  закона.  Услыхав  об   этом,   боговенчанный
царь-государь очень оскорбился и опечалился за святые церкви и честные иконы
и, вземши бога на помощь, пошел со всем своим воинством на недругов" и проч.
В 1571 году, по  случаю  войны  со  Швециею,  митрополит  писал  в  Кириллов
монастырь, чтоб монахи не только упражнялись в молитвах об  успехе  царского
оружия, но также соблюдали бы и пост; в  Филиппов  пост,  Великий  мясоед  и
Великий пост в пьянство не упивались бы. Богомольные грамоты  по  монастырям
посылались  в  случае  болезни  царя.  Во  время  голода,   по   предписанию
митрополита, пели молебны и  святили  воду,  архиерей  рассылал  по  епархии
увещательные грамоты о нравственном исправлении. По случаю побед  звонили  в
колокола целый день до полуночи, пели  молебны  по  церквам.  Был  обычай  в
городах ходить около кремля и посада крестным ходом,  молебны  петь  и  воду
святить три раза в год: во второе воскресенье после  Велика  дни,  в  первое
воскресенье Петрова поста и в Успенский пост; в Крещенье  и  первое  августа
святили воду на реке: а 1 сентября, в новый  год,  летопровожанье  провожали
перед церковию. 21  июня  1548  года  царь,  по  благословению  митрополита,
установил до скончания  мира  общую  память  благоверным  князьям  боярам  и
христолюбивому  воинству,  священническому  и   иноческому   чину   и   всем
православным христианам,  от  иноплеменных  в  бранях  и  на  всех  побоищах
избиенных и в плен сведенных, голодом, жаждою, наготою,  морозом  и  всякими
нуждами измерших, в пожарах убитых и огнем скончавшихся, и в водах истопших.
   Одним из  характеристических  явлений  древнего  русского  общества  были
юродивые, которые, пользуясь  глубоким  уважением  правительства  и  народа,
позволяли  себе  во  имя  религии  обличать   нравственные   беспорядки.   В
описываемое   время   знамениты   были   юродивые:   в   Пскове-Николай,   в
Москве-Василий (Блаженный, или Нагой), Иоанн (Большой Колпак).
   Из обычаев, не относившихся  к  религии,  заметим  обычай  писать  рядные
грамоты пред женитьбою и  выдачею  замуж.  В  1542  году  княгиня  Согорская
выдавала дочь свою за князя Хованского;  эта  дочь  была  вдова,  но  рядная
написана от имени одной матери; в грамоте  перечисляется  приданое,  которое
дается зятю, а не дочери; оно состоит из образов, земель, из голов служних и
деловых людей и денег, которые, сказано, даются за платье и  разные  женские
украшения. Женихи давали записи, что они непременно  женятся  в  назначенное
время, в противном случае должны заплатить родственникам невесты  означенную
в рядной сумму денег за свадебный подъем. Иногда жених прибавлял  в  рядной,
что по смерти его все имущество его переходит к жене, а если кто из роду его
станет от нее требовать этого имущества, то должен заплатить ей означенную в
рядной сумму денег. Один крестьянин-вдовец, у которого  было  трое  сыновей,
сосватался на вдове же,  у  которой  был  сын  и  четыре  дочери;  в  рядной
исчислено  имение,  приносимое  женихом  и  невестою,  и  положено:  дочерей
выдавать замуж сообща, по силам; если женин  сын  (сын  богоданный)  захочет
отделиться, то определено, что он должен получить  из  материнского  имения;
если муж умрет, то трое сыновей  его  от  первого  брака  получают  половину
имения. В другой подобной рядной жених  говорит,  что  если  богоданный  сын
захочет уйти, то берет  деньги  за  проданный  двор  отца  своего;  если  же
останется жить с вотчимом и будет его слушаться, то получит также  часть  из
имения вотчима. Один крестьянин женился на вдове  тихвинского  посадского  и
дал запись Тихвинскому монастырю, что богоданных сыновей своих будет кормить
и поить до возраста, а как они придут в  возраст,  то  им  быть  крестьянами
Тихвинского монастыря, подобно деду и отцу своему, а в то время,  как  будут
жить у вотчима, последний не должен отдавать их никуда, в  боярский  двор  в
холопство и в крестьяне не рядить никуда. По Стоглаву положено было  венчать
мужчин не ранее 15, а девиц не ранее 12 лет. Касательно одежды  и  украшений
встречаем названия: кортел белий, кортел кощатый, одинцы  жемчужные,  серьги
бечата на серебре  с  жемчугами,  опашень,  однорядка  большая  с  пугвицами
хамьянными, однорядка аспидная, ферези,  тряски,  терлик,  кафтаны  суконные
однорядочные и сермяжные, новины, летники, сарафаны суконные и  крашенинные,
телогреи,  торлоп,  вошны,  передцы,  птур.  Встречаем   описания   домового
строения-двор, во  дворе  хоромы:  горница  на  подклете,  горница  с  двумя
комнатами на подклетях, две повалуши, сушило на подклетях, на  улице  против
двора погреб. Или: две избы, клеть на подклети, мыльня, два сенника на  двух
хлевах,  сарай.  Иногда  встречается:  изба  с  прирубом;  горница  на  двух
Шербетах, против горниц анбар на  двух  подклетях  и  с  передмостьем;  или:
горница большая на Подклети,  а  связи  у  этой  горницы-сени  с  подсеньем;
горенка на мшанике. Или горница столовая белая на подклети с сенями, горница
с комнатой на подклети, сушило с перерубом, погреб, ледник. Или: три избы на
два пристена, дверь огорожена  заметом.  При  городских  дворах  упоминаются
огороды с деревьями яблоневыми и вишневыми.
   Что касается нравов и обычаев в Западной России, то до нас дошли  об  них
любопытные известия в не раз приведенном  уже  сочинении  Михалона  Литвина,
хотя автор, негодуя на роскошь, изнеженность нравов у современников своих  и
противополагая нравам последних нравы предков и соседних  народов,  не  чужд
преувеличений. "Всего чаще, - говорит он, - в городах литовских  встречаются
заводы, на которых выделывается из жита водка и  пиво.  Эти  напитки  жители
берут с собою на войну и, сделав к ним привычку дома, если случится во время
войны пить воду, гибнут от судорог и поноса. Крестьяне, оставив поле, идут в
шинки и пируют там дни и ночи,  заставляя  ученых  медведей  увеселять  себя
пляскою под волынку. Отсюда происходит то, что, потратив свое имущество, они
доходят до голода, обращаются  к  воровству  и  разбою,  так  что  в  каждой
литовской провинции в один месяц казнят смертию за это  преступление  больше
людей, чем во всех землях татарских и московских в продолжение ста или  двух
сот лет.  Наших  губит  невоздержание  или  ссоры  во  время  попоек,  а  не
правительство. День начинается питьем водки; еще  в  постели  кричат:  вина,
вина! И пьют этот яд и мущины, и женщины, и юноши на улицах, на площадях,  а
напившись, ничего не могут делать, как только спать,  и  кто  раз  привык  к
этому злу, в том постоянно возрастает страсть к пьянству". Михалон  жалуется
на судебные поборы: "Берет  председатель  суда,  берет  слуга  судьи,  берет
нотариус, берет протонотариус, берет виж, который назначает день суду, берет
детский, который призывает подсудимого, берет  чиновник,  который  призывает
свидетелей. Бедняк, желая позвать к суду вельможу, ни  за  какие  деньги  не
найдет себе стряпчего. Свидетелем может быть всякий во  всяком  деле,  кроме
межевых, и всякому верят без присяги; от этого многие сделали  себе  промысл
из лжесвидетельств. Подсудимый, хотя  бы  он  был  явным  похитителем  чужой
собственности, не прежде обязан явиться в суд, как по истечении месяца после
позыва. Если у меня отнимается лошадь, стоющая 50 или 100  грошей,  в  самое
нужное время полевых работ, то я не могу прежде позвать  в  суд  похитителя,
как заплатив за позыв цену похищенной лошади, хотя после не только не получу
вознаграждения за убытки, но и виновного не прежде, как месяц  спустя,  могу
притянуть к суду. Таким образом, обиженный или все уступает