этом
приказываю к тебе для того, что ты наше дитя,  что  если  ваше  дело  пойдет
нехорошо, то мне жаль. А захочешь об этом поговорить с  великим  князем,  то
говори с ним от себя, а не моею речью, да и мне обо всем дай знать, как ваши
дела". Александру Иоанн дал знать,  что  Стефан  молдавский  и  Менгли-Гирей
крымский не прочь от мира с Литвою;  тот  отвечал,  что  тесть  все  говорит
только о своих делах, а молчит о том, какие обиды литовские люди  терпят  от
московских, что если тесть хочет, чтоб он был в мире с Крымом  и  Молдавиею,
то пусть Стефан и Менгли-Гирей вознаградят его за все прежние обиды.
     Иоанн послал уговаривать Александра, чтоб не выступал  в  поход  против
молдавского господаря.  Александр  отвечал:  "Мы  надеемся,  что  брат  наш,
великий князь, больше желает добра нам, зятю своему, чем  Стефану  воеводе".
Но родство было только на словах: и  зять  и  тесть  в  сношениях;  своих  с
иностранными владетелями действовали явно друг против друга. Посылая к Елене
с жалобами, что муж ее возбуждает против него Швецию и татар, Иоанн  наказал
послу: если Елена скажет, что Александр посылал в Орду и в Швецию  по  своим
делам, а не для того, чтоб возбуждать их против Москвы, то отвечать ей,  что
он  именно  посылал  в  Орду  наводить  Ахматовых  сыновей   на   Иоанна   и
Менгли-Гирея, с чем посылал в Швецию, и  то  в  Москве  известно;  если  она
хочет, то отец пришлет ей грамоты ордынские, да и о том объявит, с  чем  муж
ее посылал к шведскому правителю Стену  Стуру.  Александр  с  своей  стороны
упрекал Иоанна за сношения с  Менгли-Гиреем,  клонившиеся  ко  вреду  Литве.
Помирившись с Александром и выдавши за него  дочь,  Иоанн  объявил  об  этом
Менгли-Гирею, прибавив: "А я, в чем тебе дал слово,  что  в  наших  грамотах
записано, на том и теперь стою; другу твоему  я  друг,  а  недругу  недруг".
Менгли-Гирей сначала подивился такой перемене в отношениях Москвы к Литве, -
перемене, происшедшей без его ведома,  но  кончил  просьбою:  "Прошенье  мое
такое: мисюрский султан прислал шатер писаный и шитый, узорчатый, даст  бог,
в вешние дни буду в нем есть и пить, так надобны серебряные чары в два ведра
хорошей работы да наливки серебряные: прошу их у тебя. Чтоб наливка не  мала
была, смотря по чаре, доброй бы работы  наливка  была;  твоя,  брата  моего,
любовь ночью и днем с сердца не сойдет; серебряную чашу меду за твою,  брата
моего, любовь всегда полную пьем; у нас такой чары сделать  мастера  доброго
не добудешь, а у тебя мастера есть". Иоанн послал сказать хану: "Мы говорили
литовским послам, чтоб и с тобою князь их был в мире; а не известили тебя  о
нашем союзе с Литвою потому, что была зима. Если помиришься с литовским,  то
очень хорошо, а если он с тобою не помирится или, помирившись  с  нами  и  с
тобою, друг станет опять нам недругом, тогда мы с тобою перешлемся  и  будем
делать по совету, как нам  будет  пригоже".  С  другим  послом  Иоанн  велел
сказать хану еще яснее: "Если теперь Александр с тобою помирится, то ты  дай
нам знать; если и не помирится, то ты также дай нам знать,  а  мы  с  тобою,
своим братом, и теперь на него заодно".
     Между тем частые  сношения  между  Москвою  и  Литвою  не  прерывались:
Александр все требовал,  чтоб  отданы  были  земли,  захваченные  Иоанновыми
подданными у Литвы по заключении уже мира, требовал высылки общих судей  для
решения споров между пограничниками,  требовал,  чтоб  тесть,  по  договору,
помирил его с Менгли-Гиреем и Стефаном, которые, толкуя о  мире,  опустошают
его волости. Иоанн отвечал: "Мы посылали к зятю говорить о том, что  он  имя
наше пишет не так, как следует по мирному договору, о церкви, которой он  не
строит для жены своей, о панах и паньях греческого закона, которых он к  ней
не приставляет, а он в ответах своих обо всех этих начальных, больших  делах
ничего нам не говорит, он требует, чтоб мы,  по  договору,  помирили  его  с
Менгли-Гиреем и Стефаном молдавским, а сам договора  не  соблюдает.  Но  мы,
памятуя наше свойство, что наша дочь  за  ним,  посылаем  к  Менгли-Гирею  и
Стефану, чтоб помирились с Литвою, хотя бы нам и  непригоже  было  посылать,
когда он из крестного целования выступает. Александр просит о съезде бояр на
границах и срок назначает; мы этого сами давно хотим, чтоб нашим  боярам,  с
его панами съехавшись, обидным делам на обе стороны управу учинить и грамоты
написать; но боярам нашим как в грамотах писать наше имя, когда брат  наш  и
зять не хочет писать его как следует по мирному договору? Когда он начальные
дела нам по докончанию исправит, тогда мы и пошлем бояр на съезд".
     Таким  образом,  для  Иоанна  большими,  начальными  делами  был  титул
государя всея Руси и построение для Елены церкви греческого закона. В ноябре
1497 года Иоанн послал в Литву Микулу Ангелова, который должен  был  сказать
от него Елене: "Я тебе приказывал, чтоб просила мужа о  церкви,  о  панах  и
паньях греческого закона, и ты просила ли его об этом? Приказывал я к тебе о
попе да о боярыне старой, и ты мне отвечала ни то ни се.  Тамошних  панов  и
паней греческого закона тебе не дают, а наших у тебя нет:  хорошо  ли  это?"
Ангелову дан был наказ - дознаться:  когда  идет  у  великой  княгини  Елены
служба, то она на службе стоит ли? Елена отвечала Ангелову: "О церкви я била
челом великому князю, но он и мне отвечает то же, что московским послам; поп
Фома не по мне, а другой поп со мной есть из Вильны очень хороший. А боярыню
как ко мне из Москвы прислать, как ее держать, как  ей  с  здешними  сидеть?
Ведь мне не дал князь великий  еще  ничего,  чем  кого  жаловать;  двух-трех
пожаловал, а иных я сама жалую. Если бы батюшка хотел, то тогда  же  боярыню
со мною послал; а попов мне кого знать? Сам  знаешь,  что  я  на  Москве  не
видала никого. А что батюшка приказывает, будто я наказ его забываю, так  бы
он себе и на сердце не держал, что мне наказ его забыть: когда меня в животе
не будет, тогда отцовский наказ забуду. А князь великий меня жалует,  о  чем
ему бью челом, и он жалует, о ком помяну. А  вот  которая  у  меня  посажена
панья, и теперь она уже тишает". В грамоте к отцу Елена писала, что  муж  не
дает следующих ей волостей потому, что тесть  побрал  у  него  много  земель
после заключения мира.
     Понятно, что Александр не хотел построить для жены православной церкви,
не хотел окружать ее людьми  православного  исповедания,  ибо  понятно,  как
духовенство католическое и паны литовские латинского исповедания должны были
смотреть на то, что их великая княгиня была греческой веры. Александр, давая
знать римскому двору о браке своем с Еленою, обманул его  насчет  грамоты  о
вере, данной Иоанну, писал,  что  он  обещал  тестю  не  принуждать  жены  к
принятию католицизма, если она сама не захочет принять  его,  следовательно,
указывал на свою прежнюю грамоту, которая была отвергнута  Иоанном.  Но  что
значила  для  папы  присяга,  данная  некатолику?  И  Александр  VI  отвечал
литовскому князю, что  совесть  его  останется  совершенно  чиста,  если  он
употребит все возможные средства для склонения Елены к католицизму; только в
1505 году папа Юлий II позволил Александру жить с иноверною женою в ожидании
смерти отца ее, который уже очень стар, или в ожидании какого-нибудь другого
обстоятельства. Поэтому неудивительно, что в  1499  году  подьячий  Шестаков
прислал  к  вяземскому  наместнику,  князю  Оболенскому,  письмо  следующего
содержания: "Здесь у нас произошла смута  большая  между  латинами  и  нашим
христианством: в нашего владыку смоленского дьявол  вселился,  да  в  Сапегу
еще, встали на православную веру. Князь  великий  неволил  государыню  нашу,
великую княгиню Елену, в латинскую проклятую веру, но  государыню  нашу  бог
научил, да помнила науку государя отца своего,  и  она  отказала  мужу  так:
вспомни, что ты обещал государю отцу моему, а я без воли государя отца моего
не могу этого сделать, обошлюсь, как меня научит? Да и все наше православное
христианство хотят окрестить; от этого наша Русь с Литвою в большой  вражде.
Этот списочек послал бы ты к государю, а государю самому не  узнать.  Больше
не смею писать, если бы можно было с кем на словах пересказать".
     Иоанн, получив записку Шестакова,  послал  в  Литву  Ивана  Мамонова  с
приказом от себя и от жены к Елене, чтоб пострадала до крови и до смерти,  а
веры греческого закона не оставляла. Решившись  начать  войну,  Иоанн  хотел
узнать средства противника и потому наказал  Мамонову:  "Пытать,  был  ли  у
Александра Стефанов посол и  заключен  ли  мир  между  Молдавиею  и  Литвою.
Польский и венгерский короли в мире ли с  Стефаном?  Турский  и  перекопский
мирны ли с польским, литовским и молдавским?" Об отношениях Литвы к Молдавии
сам Александр уведомил тестя чрез посла своего Станислава Глебовича, который
объявил о мире между Стефаном и Александром и от имени последнего  приглашал
Иоанна помочь Молдавии против турок. "Сам можешь разуметь, -  велел  сказать
Александр, - что  Стефана-воеводы  панство  есть  ворота  всех  христианских
земель нашего острова;  не  дай  бог,  если  турки  им  овладеют!"  Глебович
жаловался, что наместник козельский захватил села карачевские и хотимльские,
что бояре,  живущие  на  новгородских  границах,  отняли  торопецкие  земли;
относительно  титула  Иоаннова  Александр  велел  объявить   следующее:   "В
докончальной записи вписаны были все земли  и  места  и  волости  литовские,
кроме замка Киева и пригородов, теперь впиши Киев либо особый лист  нам  дай
на него, тогда и будем тебя писать, как написано в  договоре".  Иоанн  велел
отвечать, что подаст помощь Стефану, когда тот сам пришлет просить  ее,  что
земли, отнятые наместником козельским, исстари принадлежат к его городу, что
Александр  выступил  из  договора,  принуждая   Елену   принять   латинство;
относительно Киева и титула ответ был такой: "Князь бы великий  сам  положил
на своем разуме, гораздо ли  так  к  нам  приказывает?  Мимо  нашего  с  ним
договора и крестного целования не хочет нам править по докончанию  да  такие
нелепицы к нам и приказывает мимо дела".
     Скоро после этого Менгли-Гирей прислал в  Москву  условия,  на  которых
хотел помириться с  Литвою:  он  требовал  ежегодной  дани  с  13  литовских
городов, между  которыми  были  Киев,  Канев,  Черкассы,  Путивль.  "По  тем
городкам, - писал хан, - дараги были и ясаки брали". С этими условиями Иоанн
отправил  в  Литву  опять  Мамонова,  который  должен  был  требовать,  чтоб
Александр дал ответ, пока  Менгли-Гиреевы  послы  в  Москве;  Елене  Мамонов
должен был сказать упрек, зачем она таится от отца касательно принуждении  к
перемене веры, и  новое  увещание  быть  твердою  в  православии.  Александр
отвечал с Мамоновым: "Пусть великий князь сам посмотрит  и  совет  нам  свой
даст о Киеве и других городах наших - пристойные ли  то  речи?  Менгли-Гирей
хочет от нас того, чего его предки  от  наших  предков  никогда  не  хотели.
Поговорим с папами Радою и пришлем с ответом своего посла, а  великий  князь
до тех пор пусть Менгли-Гиреева  посла  позадержит".  Иоанн  послал  сказать
Менгли-Гирею: "Мы по твоему слову посла своего  посылали  к  великому  князю
Александру и то ему сказали, какого ты с  ним  мира  хочешь.  Он  нам  велел
сказать с нашим послом, что его люди при  отце  его  и  деде  к  вашей  Орде
даньщиками никогда не бывали, и  обещал  нам  для  этих  дел  выслать  своих
послов, приказавши, чтоб мы от себя твоих послов не отпускали  до  тех  пор,
пока будут у нас его послы, и мы затем твоих послов у себя и держали,  ждали
к себе от него послов, но он к  нам  послов  не  присылывал.  И  если  князь
великий Александр послов своих к нам не прислал, так  он  с  тобою  мира  не
хочет; с нашими недругами, с Ахматовыми детьми,  ссылается,  наводит  их  на
нас, а которые послы Ахматовых детей теперь у него, и он тех послов  в  Орду
отпускает да и своих послов  туда  шлет  и  в  своем  слове  не  стоит,  что
приказывал нам, будто мира с тобою хочет. И если он с тобою,  нашим  братом,
мира не хочет, то и я с ним мира не хочу  для  тебя,  хочу  с  тобою,  своим
братом, по своей правде на него быть заодно, и если  пришлет  к  тебе  князь
великий Александр за миром, то ты бы с ним не мирился без нашего ведома; как
даст бог нам с литовским свое дело делать и на него наступить, то мы с тобою
сошлемся". Послу  было  наказано:  "Беречь  накрепко,  чтоб  Менгли-Гирей  с
великим князем литовским не мирился, не канчивал. Если Менгли-Гирей спросит,
в мире ли великий князь с литовским или нет, то послу  отвечать:  "Александр
хотел прислать послов с ответом насчет мира с тобою и не прислал; с тех  пор
государь наш для тебя с ним в размирьи". Если хан  спросит:  "В  чем  у  них
размирье?" - отвечать: "Приехал князь Бельский с вотчиною, и  великий  князь
его принял".
     Действительно, прислал в Москву  князь  Семен  Иванович  Бельский  бить
челом великому князю, чтоб пожаловал, принял  его  в  службу  и  с  отчиною:
терпят они в Литве большую нужду за греческий закон; великий князь Александр
посылал к своей великой княгине Елене отметника православной  вере,  Иосифа,
владыку смоленского, да епископа своего виленского и монахов  бернардинских,
чтоб приступила к  римскому  закону;  посылал  и  к  князьям  русским,  и  к
виленским  мещанам,  и  ко  всей  Руси,  которая  держит  греческий   закон,
принуждает ее приступить к римскому закону, а  смоленскому  владыке  великий
князь обещал за то Киевскую митрополию.  Иоанн  принял  Бельского  и  послал
сказать Александру: "Князь Бельский бил челом в  службу;  и  хотя  в  мирном
договоре написано, что князей с вотчинами не принимать, но так как  от  тебя
такого притеснения в вере и прежде от твоих предков такой нужды  не  бывало,
то мы теперь князя Семена приняли в службу с отчиною". Бельский также послал
Александру грамоту, в которой слагал с себя присягу по причине принуждения к
перемене веры. За Бельским перешли с богатыми волостями князья, до  сих  пор
бывшие заклятыми врагами великого князя московского: князь Василий Иванович,
внук Шемяки, и сын приятеля Шемякина,  Ивана  Андреевича  Можайского,  князь
Семен Иванович; князь Семен  поддался  с  Черниговом,  Стародубом,  Гомелем,
Любичем; Шемячич - с  Рыльском  и  Новгородом  Северским;  поддались  другие
князья, менее  значительные,  -  Мосальские,  Хотетовские,  все  по  причине
гонения за веру. Иоанн послал  объявить  Александру,  что  принял  в  службу
Можайского с Шемячичем, и  в  то  же  время  послал  складную  грамоту,  или
объявление войны.
     Московские войска выступили в поле под начальством хана Магмет-Аминя  и
воеводы  Якова  Захарьевича  Кошкина,  заняли  города:   Мценск,   Серпейск,
Мосальск, Брянск, Путивль; князья северские - Можайский  и  Шемячич  -  были
приведены к присяге; другая рать, под начальством боярина  Юрия  Захарьевича
Кошкина, взяла Дорогобуж. Вслед за ним великий князь отправил тверскую  рать
под начальством  князя  Даниила  Щени,  который  должен  был  начальствовать
большим полком, а боярин Юрий - сторожевым; Юрий обиделся и писал в  Москву,
что ему в сторожевом полку быть  нельзя:  "То  мне  стеречь  князя  Данила!"
Великий князь велел отвечать ему: "Гораздо ль  так  делаешь?  Говоришь,  что
тебе непригоже стеречь князя Данила: ты будешь стеречь не  его,  но  меня  и
моего дела; каковы воеводы в большом полку, таковы и в  сторожевом:  так  не
позор это для  тебя".  Юрий  успокоился.  Между  тем  литовское  войско  под
начальством гетмана князя Константина Острожского приближалось к  Дорогобужу
и 14 июля 1500 года, в годовщину Шелонской битвы, встретилось  с  московским
на Митькове поле, на речке Ведроше. Благодаря тайной засаде, решившей  дело,
московские воеводы одержали совершенную победу: гетман  князь  Острожский  и
другие литовские воеводы попались в плен.  17  июля  получил  великий  князь
весть о  победе,  и  была  радость  большая  в  Москве,  говорят  летописцы.
Победителей великий князь послал спросить о здоровье; пленники  привезены  в
Москву и отсюда разосланы по городам: князь Константин Острожский  отправлен
в Вологду в оковах; держали его крепко, но поили и кормили довольно;  прочим
князьям и панам давали по полуденьге на день,  а  Константину  -  по  четыре
алтына; скоро, впрочем, он присягнул  служить  великому  князю  московскому,
получил свободу и земли.
     Войска  новгородские,  псковские   и   великолуцкие   под   начальством
племянников великокняжеских, Ивана и Федора Борисовичей,  и  боярина  Андрея
Челяднина взяли Торопец; новые  подданные  московские,  князья  северские  -
Можайский и Шемячич -  вместе  с  боярами  -  князем  Ростовским  и  Семеном
Воронцовым, одержали победу над литовцами  под  Мстиславлем,  положив  тысяч
семь неприятелей на месте. Этим окончились значительные действия  московских
войск  в  областях  литовских;  сын  великого  князя,  Димитрий   Иоаннович,
посланный под Смоленск, не мог взять этого города и ограничился взятием Орши
и опустошением литовских областей, которое  было  потом  повторено  князьями
северскими. Военные действия шли медленно.  Деятельнее  шли  сношения  обоих
государей, московского и литовского, с соседними владельцами, у которых  они
искали помощи друг против друга. Мы видели, как Иоанн с самого начала  хотел
вооружить против  Литвы  Менгли-Гирея,  стараясь  уверить  его,  что  мир  с
Александром разорван вследствие нежелания последнего  помириться  с  Крымом.
Это уверение повторено было с новым послом, который должен  был  уговаривать
хана, чтоб шел на литовские  владения,  именно  к  Слуцку,  Турову,  Пинску,
Минску. Менгли-Гирей остался верен союзу с Москвою, и  сыновья  его  не  раз
принимались опустошать литовские  и  польские  владения,  хотя  Александр  и
старался склонить хана на  свою  сторону;  через  киевского  воеводу,  князя
Димитрия Путятича, он велел напомнить Менгли-Гирею о давней приязни,  бывшей
между их отцами - Ази-Гиреем и Казимиром: "Когда же ты по  смерти  отцовской
нарушил приязнь с Литвою, то сам посмотри, что из этого  вышло:  честь  твоя
царская не по-прежнему стоит, понизилась,  пошлины  все  от  твоего  царства
отошли и столу твоему никто не кланяется, как прежде кланивались; кто  перед
твоим отцом холопом писывался, тот теперь тебе уже  братом  называется.  Сам
можешь знать, какую высокую мысль держит  князь  московский,  если  он  зятю
своему клятвы не сдержал, то сдержит ли он ее тебе? А что он родным  братьям
своим поделал, также нарушивши клятву? Если ему удастся захватить украинские
города литовские и стать тебе близким соседом, можешь ли сидеть спокойно  на
своем царстве? Если же будешь заодно с великим князем литовским, то он велит
с каждого человека в земле Киевской,  Волынской  и  Подольской  давать  тебе
ежегодно по три деньги". Но крымцы не соблазнились  этим  предложением:  они
предпочитали брать деньги вместе с людьми в областях литовских.
     Легче было Александру убедить  Стефана  молдавского  разорвать  союз  с
Иоанном, потому что последний в это время возложил опалу на дочь  Стефанову,
Елену, лишил наследства сына ее,  Димитрия.  Александр  дал  знать  об  этом
Стефану; московский  посол  в  Крыму,  Заболоцкий,  писал  к  своему  князю:
"Менгли-Гиреев человек, посланный с  твоими  грамотами  к  Стефану  воеводе,
нашел его в Польской  земле  под  Галичем;  Стефан,  прочтя  грамоты,  хотел
отпустить твоих послов, как пришла ему грамота от Александра, который пишет:
"Ты меня воюешь в одно время с недругом моим, великим князем московским;  но
он и тебе теперь недруг же: дочь твою и внука посадил в  темницу  и  великое
княжение у внука твоего отнял да отдал сыну". И  Стефан  воевода  сейчас  же
прислал к царю Менгли-Гирею своего человека доброго  с  грамотою  и  речами,
пишет: "Разыщи мне подробно, правду  ли  мне  Александр  писал;  и  если  он
солгал, то я московских послов к тебе отпущу сейчас же". И