аденая, то купивший
прав и присяги ему нет, когда свидетели скажут, что при них купил;  если  же
свидетелей не будет, то купивший должен идти к присяге. Если свидетель будет
уличать кого-нибудь в драке, грабеже или займе, то  уличаемому  отдается  на
волю: или идти биться с свидетелем, или, ставши у поля,  положить  у  креста
то, чего на нем ищут; тогда истец без  присяги  возьмет  свое,  ответчик  же
заплатит полевые пошлины; если же ответчик,  не  стояв  у  поля,  положит  у
креста, то заплатит судьям пошлину по списку, а полевых  пошлин  платить  не
обязан. Если ответчик против свидетеля будет стар, или мал, или чем  увечен,
или поп, или чернец, или монахиня,  или  женщина,  то  вольно  им  выставить
против свидетеля наемного бойца, свидетелю  же  нельзя  нанять  вместо  себя
другого для битвы; какие правый или его свидетель потерпит убытки,  все  они
взыщутся на виноватом. Если послух не пойдет перед судью,  есть  ли  за  ним
речи, нет ли, во всяком случае взять на нем иск, все убытки и все пошлины, а
с праветчиком ему суд. Если свидетель не показывает одинаково с  истцом,  то
последний этим обвиняется. Если истцом или  свидетелем  будет  женщина,  или
ребенок, или старик, или больной, или увечный,  или  поп,  или  чернец,  или
монахиня, то вольно им нанять за себя бойца: они присягнут, а наемники будут
биться; против этих наемников ответчик может также выставить наемного бойца,
если сам не захочет биться. Если чужеземец ищет на чужеземце, то  полагается
на волю ответчика: хочет, отцелуется (даст присягу), что не виноват,  или  у
креста положит то, чего на нем ищут, а истец, поцеловавши крест, возьмет.
     О  займах  определено:  если  купец,  идучи  на  торговлю,  возьмет   у
кого-нибудь деньги или товар и на дороге этот товар или деньги изгибнут  без
его вины - потонут, сгорят, или рать возьмет, то после обыска должник платит
заимодавцу только то, что взято, без росту. Если же, взявши для торговли, он
пропьет или как-нибудь иначе погубит взятое по своей воле, то выдается истцу
головою на продажу. Относительно наследства положено: если человек умрет без
духовной грамоты и не будет сына, то все имущество и земля идут дочери, а не
будет у него дочери, то взять ближнему от его  рода.  Наконец,  в  Судебнике
несколько статей посвящено определению судных пошлин: брать боярину и  дьяку
в суде от рублевого дела на виноватом - боярину два алтына, а  дьяку  восемь
денег; а будет дело выше рубля или ниже, то боярину брать по тому же расчету
и проч.
     Что касается формы Судебника, то он составлен без всякого  порядка,  из
статей, в разные времена написанных; некоторые  статьи  встречаются  по  два
раза, причем одна пространнее другой;  в  статье  о  посулах  и  послушестве
говорится:  "Велеть  прокликать  по  торгам  в  Москве  и  во  всех  городах
Московской и Новгородской земли"; не  прибавлено  "Тверской",  и  это  может
вести к заключению, что статья  издана  до  покорения  Твери.  Если  сравним
Судебник с Русскою Правдою, то найдем важное различие: месть,  самоуправство
не допускается; истец вознаграждается из  имущества  преступника,  но  когда
этого имущества не окажется, то  правительство  не  отказывается  от  своего
права казнить преступника. Важно в Судебнике определение, кому и как судить;
важно постановление о наследстве, признание права на  наследство  дочерей  и
рода без различия состояний.
     Кроме Судебника от времен  Иоанна  III  дошел  до  нас  еще  любопытный
юридический памятник - уставная Белозерская грамота;  здесь,  между  прочим,
встречаем следующие определения: "Поличное то, что  вынут  из  клети,  из-за
замка; а найдут где на дворе или в пустой хоромине, а не за  замком,  то  не
поличное. У кого что-нибудь признают воровское и тот  сведет  с  себя  свод,
хотя бы до десятого свода и до беглого вора,  наместники  не  берут  ничего.
Самосуд то, кто поймает вора с поличным да отпустит  его  прочь,  не  объявя
наместникам и тиунам их, и будет в том уличен. Случится где  душегубство,  в
городе, или в стану, или в  волости,  и  душегубец  не  сыщется,  то  жители
города, стана или волости платят вины четыре рубля. Наместникам и тиунам без
соцких и без добрых людей не судить суда. Тиунам и наместничьим людям на пир
и на братчину незваным не ходить; а кто придет незваный, того можно  выслать
вон; а кто станет пить силою и приключится  какой-нибудь  вред,  тот  должен
платить без суда, а от великого князя будет в наказании".
     Судебник короля Казимира, данный Литве  в  1468  году,  доставляет  нам
возможность сравнить юридические понятия в Западной  и  Восточной  Руси.  По
судебнику Казимирову, если приведут вора с поличным и он будет  в  состоянии
заплатить истцу, то пусть платит; если же не будет в состоянии заплатить,  а
жена его со взрослыми детьми знали о воровстве, то платить женою  и  детьми,
самого же вора на виселицу; если же дети его  будут  малолетние,  ниже  семи
лет, то они не отвечают; если жена и взрослые дети вора  захотят  выкупиться
или господин захочет их выкупить, то могут выкупаться. Если вор не  приносил
покражи домой и жена с детьми ею не пользовались, то один  злодей  терпи,  а
жена, дети и дом их невиноваты, вознаграждение истцу платится  из  имущества
вора, а женино имение остается  неприкосновенным.  Если  преступление  будет
совершено крепостным человеком, а господин знал о нем или принимал  участие,
то и господин отвечает наравне с преступником.  Кто  будет  держать  у  себя
постояльца тайно, не объявивши соседям, и  случится  у  кого-нибудь  из  них
пропажа, то он обязан поставить своего постояльца к трем срокам, если  же  к
последнему  сроку  не  поставит,  то  должен  заплатить  за  покраденное,  а
постояльца пусть ищет и, нашедши, пусть проводит на суд:  то  уж  заплачено.
Кто украдет выше полкопы денег или корову,  того  повесить.  Кто  украдет  в
первый раз меньше полтины, пусть оплачивается, если же  больше  полтины,  то
повесить; за покражу коня, хотя бы и в первый раз, повесить. Если кто найдет
лошадь блудящую или какие-нибудь другие  вещи  потерянные,  должен  объявить
околице; не найдется хозяин в три дня, то  нашедший  берет  себе  найденное;
если же нашедший утаит найденное, то считается вором; если кто  будет  людей
выводить или челядь невольную и поймают его с поличным, то на виселицу. Если
вора станут пытать, а он знает средство  против  боли  (а  зелие  знаа),  то
повесить чародея, хотя бы и не признался с пытки, если будут добрые на  него
свидетели, если будет дознано, что он прежде крал и  бывал  на  пытке.  Если
тот, кому выдадут вора, не захочет его  казнить,  а  захочет  взять  с  него
деньги и отпустить либо к себе в неволю взять,  то  лишается  своего  права:
правительство  казнит  преступника,  потому  что  злодею  нельзя   оказывать
милости. Несмотря на сходство постановлений  в  обоих  судебниках,  видим  и
различие; особенно важно  постановление  литовского  судебника  о  семействе
преступника, если оно не участвовало  в  преступлении:  этой  статьи  нет  в
московском судебнике. В уставной грамоте великого князя Александра  киевским
мещанам встречаем положение, которое с разными ограничениями мы видели уже в
Русской Правде: "Холопу и рабе не верить и в свидетели их  не  принимать;  с
невольным человеком суда нет". Дошло до нас от  описываемого  времени  также
несколько распоряжений великого князя литовского относительно наследства:  в
1495 году дочери Мстиславского князя  Ивана  Юрьевича  били  челом  великому
князю Александру об отчине своей  и  получили  такой  ответ:  пусть  едут  в
Мстиславль и владеют всею отчиною своею, всеми землями, которыми владел  дед
и отец их, исключая тех имуществ и людей, которых король Казимир придал  им:
эту придачу Александр берет себе; княжны пусть живут на отчине своей до  тех
пор, пока бог даст им  женихов-княжат,  которые  были  бы  им  равны;  тогда
великий князь об них позаботится;  в  другом  акте  относительно  Мстиславля
говорится, что эта волость по смерти жены последнего князя Ивана  перешла  к
великому  князю,  который  отдал   ее   князю   Жославскому   (Ижеславскому,
Изяславскому), женившемуся на дочери последнего мстиславского князя,  княжне
Ульяне. Видим распоряжения, по которым дочь вводилась во владение  отцовским
имуществом, приобретенным  чрез  пожалование  великокняжеское.  Относительно
наследства жен после мужа встречаем  такое  распоряжение:  князь  Мосальский
просил у великого князя Александра имения в Смоленском повете,  говоря,  что
владелец этого имения, Протасьев,  умер,  наследников  не  оставил,  оставил
только жену; великий князь дал просителю имение с тем, чтоб он держал в  нем
вдову Протасьева в чести, не обижал ничем до самой ее  смерти.  По  уставной
грамоте, данной жителям Бельзской области в 1501 году, жена по  смерти  мужа
оставляется в покое год и неделю; потом, взявши вено, которое  получила  она
от мужа, а если б этого вена не было, то взявши свое вено  или  приданое,  с
которым выдана была замуж, вдова возвращается к родичам  своим,  если  имеет
их, братьев или сестер, и должна  возвратить  вено  родичам,  которыми  была
выдана замуж; если же не захочет возвратить, то теряет право на следующую ей
долю отцовского имущества, но не материнского. Что касается наследства после
изменников, то по случаю спора между князьями Бельскими о  наследстве  князя
Федора, бежавшего в Москву, было  утверждено:  если  кто-нибудь  побежит  от
господаря, челом не ударивши, то имущество его нейдет к родственникам, но на
господаря.
     Относительно права народного княжение Иоанна III очень важно  для  нас,
во-первых, потому, что при нем начались дипломатические  сношения  с  такими
государствами, с которыми прежде сношений не было;  во-вторых,  потому,  что
начиная с  его  времени  дипломатические  сношения  дошли  до  нас  во  всех
подробностях записанные. Что касается образа ведения войны, то он при Иоанне
III нисколько не изменился против прежнего; видим  ту  же  жестокость  и  во
внешних и в междоусобных войнах: при описании войны новгородской читаем, что
полки пошли к Новгороду разными дорогами,  пленили,  жгли;  взятым  в  битве
пленникам резали носы и губы; в походе на землю  Черемисскую  русские  полки
причинили ей много вреда, людей перебили, других в плен взяли, иных  сожгли,
скот, которого нельзя было взять с собою, перебили; обычай  браниться  перед
битвами  продолжался,  что  видим  из  описания   Шелонского   боя;   одному
религиозному требованию  делались  уступки:  так,  великий  князь  во  время
новгородской войны не велел союзным татарам  брать  в  плен  людей-христиан.
Касательно мирных сношений с  государствами  прежде  всего  замечаем  в  них
различие, происходившее от различных степеней важности этих  государств  для
Москвы. Самый большой почет в формах дипломатических сношений, даже в  ущерб
двору  московскому,  как  мы  видели,  оказывался  хану   крымскому;   здесь
действовало кроме сознания пользы крымского союза  еще  предание  о  прежних
недавних отношениях к татарским ханам; предание это  было  так  сильно,  что
вело  к  странности:  не  требуя  равенства  в  сношениях  с  Менгли-Гиреем,
московский двор требовал полного равенства в сношениях с султаном  турецким,
которого Менгли-Гирей был подручником. Большим почетом пользовались в Москве
послы императора германского, но с соблюдением равенства;  почет  оказывался
им на том основании, что и нашим послам при  дворе  австрийском  оказывались
большие почести. При жизни Казимира литовского в  сношениях  его  с  Иоанном
видим равенство, которое нарушается после его смерти, и нарушается в  пользу
Москвы: так, для заключения мира знатные послы литовские приезжают в Москву,
что делается уже примером для будущего времени и правом  московского  двора.
Касательно же других соседних держав, Швеции и Ливонии,  Иоанн  не  допускал
даже непосредственных сношений, требовал, чтобы эти державы сносились с  его
наместниками; в сношениях с ливонскими немцами Иоанн писался царем, а от них
писалось ему челобитье.
     Иоанн III высказал такое понятие о после: "Всякий посол речи говорит  и
лицо носит государя своего". Вследствие этого требовал также, чтоб у  послов
и людей посольских не смотрели их вещей, не брали  с  них  тамги  и  никаких
других пошлин. Но относительно обращения других государей с послами  держав,
ему враждебных, Иоанн обнаруживал иногда другого рода желания: в случае если
б крымский хан спросил московского посла: "Посол королевский сидит у меня  в
заточении, и князь великий что мне приказал об нем?" - то  московский  посол
должен был отвечать хану по наказу своего государя: "Король как тебе недруг,
так и моему государю недруг; так чем  недругу  досаднее,  тем  лучше".  Имея
такое высокое понятие о после,  как  носящем  лицо  государя  своего,  Иоанн
должен был заботиться не только о том, чтоб его послу оказывалась  достойная
честь, но также  и  о  том,  чтоб  сам  посол  поведением  своим  не  унизил
достоинства государя своего; так, в наказе послам, отправленным в  Литву,  -
окольничему  Петру   Михайловичу,   дворецкому   Константину   Григорьевичу,
сокольничему Михаилу Степановичу и дьяку Губе - читаем: "Вы бы,  Константин,
Михайло и Губа, Петра чтили во всем, а ты бы, Петр, их берег да  также  чтил
бы во всем, а розни между вами не было бы ни в чем, чтобы  вы  своею  рознью
мне бесчестья не нанесли, а делу моему порухи не было бы.  А  как  будете  у
короля за столом и после стола пришлет за вами король, чтоб  вы  шли  вместе
пить, то вы идите все к Петру, да чтоб между вами все было гладко и пили  бы
вы бережно, не допьяна; где ни случится вам пить, вы бы себя  берегли,  пили
бы бережно, чтобы вашим небрежением нашему имени бесчестья не было; ведь что
сделаете неприличное, то нам бесчестье и вам бесчестье же; так вы бы во всем
себя берегли. Да что посланы с вами дети боярские - Орлов с  товарищами,  то
на  лавке  от  Губы  садился  бы  Орлов,  а   против   его   на   скамье   -
Рахманин-Тилилин, а другим детям боярским скажите, чтоб между ними  мест  не
было, садились бы и к руке и к чаше ходили все попеременно, чтоб между  ними
об этом споров не было; а кто не послушается, на того вы  прикрикните  да  и
ударьте".
     Когда одна из воюющих держав обнаруживала  желание  кончить  войну,  то
требовала пропускных, или опасных, грамот  для  послов  своих;  выдачу  этих
грамот Иоанн не хотел, однако, считать знаком прекращения военных  действий;
так, он писал сыну своему  Димитрию,  осаждавшему  Смоленск:  "Посылаю  тебе
опасную грамоту на имя великого князя Александра для его  послов:  отдай  ее
епископскому человеку, за ней приехавшему; но постарайся, чтоб он не заезжал
в Смоленск и не объявлял бы городничему, что опасная грамота дана; и вы дела
не откладывайте, Смоленск доставайте, наше и земское дело делайте,  как  вас
бог вразумит и как вам поможет".
     Услыхав о приближении посла, посылали пристава встречать его на границе
и во все продолжение пути давать ему корм с медом  и  вином;  Максимилианову
послу Снупсу велено было давать в Новгороде на день по курице, по две  части
говядины, по две части свинины, по два калача полуденежных, а  соли,  заспы,
сметаны, масла, меду и  вина,  сколько  понадобится.  Потом  другой  пристав
встречал посла в  некотором  расстоянии  от  Москвы;  в  день  представления
сановники встречали его внизу лестницы и перед палатными дверями. Вошедши  в
приемную палату, посол правил поклон  великому  князю  от  своего  государя;
великий князь, вставши, спрашивал о здоровье последнего, давал руку послу  и
приказывал ему садиться на скамью  против  себя.  Посидевши  немного,  посол
вставал и подавал верющую грамоту, а после грамоты представлял поминки,  или
дары. Прием происходил в присутствии сыновей великокняжеских  и  всех  бояр;
первым посол также правил поклоны (хотя и не всегда), они давали ему руки  и
спрашивали о здоровье. В тот же день посол обедал у государя, а после  обеда
великий князь посылал к нему на подворье потчивать вином и медом,  или,  как
обыкновенно выражались, посылал  поить  посла,  Мы  видели,  как  Иоанн  III
наказывал своим послам, чтоб они при этом потчиваньи не напивались  допьяна;
но послы, приезжавшие в Москву из других государств, как видно, не  получали
подобных  наказов:  литовский  посол  Станислав  Глебович,  напившись  пьян,
вздумал говорить присланному потчивать его князю Ноздреватому о цели  своего
посольства, о сватовстве своего государя на дочери великого князя и т. д.; о
венгерском после говорится: "Ел  у  великого  князя,  а  после  стола  князь
великий посылал поить его; посол в ту ночь пьяный расшибся и не мог быть  на
другой день с королевскими речами". На отпуске  посла  великий  князь  после
ответа, касавшегося цели  посольства,  приказывал  с  послом  поклон  к  его
государю и благодарность за подарки. Желая оказать особенную благосклонность
Максимилианову послу Юрию Делатору, великий  князь  на  отпуске  сделал  его
золотоносцем, дал ему цепь золотую с крестом, шубу  атласную  с  золотом  на
горностаях да  остроги  (шпоры)  серебряные  вызолоченные.  При  отправлении
русских послов в чужие государства до границы давались им подводы от яма  до
яма, на наем подвод за границею выдавались деньги; в подорожной грамоте Юрию
Траханиоту и Василию  Кулешину,  отправлявшимся  в  послах  к  Максимилиану,
говорилось, чтоб везде давалось каждому из них по тринадцати  подвод,  корму
давалось бы каждому на всякой станции - туша баранья, а  овчина  назад,  три
курицы, хлеб. Значительные люди, кроме Крыма, отправлялись послами только  в
важных случаях, например для подтверждения  мирного  договора;  обыкновенный
наказ послам состоял в том, чтоб они как можно более узнали о состоянии и об
отношениях государства, в которое посылались, и как можно  менее  сказали  о
своем государстве.
     Главнейшею целью  приезда  иностранных  послов  было  заключение  мира,
перемирия, союза. Обряд заключения перемирия  между  Иоанном  и  Александром
литовским описывается так:  по  написании  двух  грамот  с  обеих  сторон  и
привешении к ним печатей бояре отнесли литовскую грамоту к  великому  князю,
который, осмотревши посольские печати у нее, велел послам быть у себя; когда
послы пришли, то он велел им сесть и послал за крестом;  крест  принесли  на
блюде с пеленою. Тогда великий князь встал, велел  одному  из  бояр  держать
крест и в то же время приказал  читать  перемирные  грамоты.  Когда  грамоты
прочли и положили под крест, Иоанн, обратись к послам, сказал: "Паны!  Мы  с
братом своим и  зятем  Александром,  королем  и  великим  князем,  заключили
перемирье на шесть лет и грамоты перемирные написали, и печати свои к  своей
грамоте привесили, а вы к королевскому слову, к той грамоте, которой  у  нас
быть, печати свои привесили. Мы на этих грамотах  крест  целуем,  что  хотим
править так, как в грамотах писано. А вы на этих грамотах целуйте крест, что
как будут у нашего брата наши бояре, то брат наш  и  зять  к  своей  грамоте
печать свою привесит  и  крест  поцелует  пред  нашими  боярами,  отдаст  им
перемирную грамоту и будет править по ней; а не станет нам править,  то  бог
нас с ним рассудит". Великий князь и послы поцеловали  крест.  В  перемирных
грамотах выговаривалось, что если по истечении урочных  лет  начнется  опять
война, то во время разрыва не захватывать послов и купцов, которые  случатся
тогда в начинающих войну государствах; в перемирных же грамотах  новгородцев
и псковичей с Ливониею по-прежнему полагается условие, чтоб начинать военные
действия  не  ранее  четырех  недель  после  объявления  войны.  О   пленных
высказывалось требование с литовской стороны,  чтоб  после  заключения  мира
освобождать их со всем взятым  у  них  имуществом;  когда  венгерский  посол
ходатайствовал, чтоб литовским пленникам  возвратили  свободу,  обязавши  их
присягою или порукою, то Иоанн велел  отвечать