ать".
     Нарушение первого  договора  и  обнаружение  беспомощной  слабости  при
заключении второго не могли заставить победителя уважать права побежденного,
если мы даже и не предположим в  Иоанне  обдуманного  намерения  мало-помалу
обессилить Тверь и привести ее к необходимости  покориться.  В  тот  же  год
(1485),  говорит  летописец,  приехали  из  Твери  служить  великому   князю
московскому  князь  Андрей   Микулинский   и   князь   Осип   Дорогобужский:
Микулинскому Иоанн дал Дмитров,  а  Дорогобужскому  -  Ярославль.  Тогда  же
приехали и бояре тверские служить к  великому  князю  на  Москву,  не  могши
сносить обид от него, потому что много было обид им от  великого  князя,  от
бояр его и детей боярских при спорах о землях; если там, где межи сошлись  с
межами, обидят московские дети боярские, то пропало; а если тверичи  обидят,
то князь великий с бранью и с угрозами посылает  к  тверскому,  ответам  его
веры не дает, суду быть не позволяет. В таких обстоятельствах  Михаил  опять
завел сношения с Литвою; но гонец его был перехвачен, грамота  доставлена  в
Москву, откуда скоро пришли в Тверь грозные, укорительные  речи.  Испуганный
Михаил отправил владыку бить челом  Иоанну,  но  тот  не  принял  челобитья;
приехал князь Михаил Холмской с челобитьем - этого  Иоанн  не  пустил  и  на
глаза и стал собирать войско.  В  августе  выступил  он  на  Тверь  с  сыном
Иоанном, с  братьями  Андреем  и  Борисом,  с  князем  Федором  Бельским,  с
итальянским мастером Аристотелем, с пушками, тюфяками и пищалями. 8 сентября
московское войско обступило Тверь, 10-го зажжены посады, 11-го  приехали  из
Твери к великому князю в стан князья  и  бояре  тверские,  крамольники,  как
выражается летописец, и били челом в службу; Михаил Борисович ночью убежал в
Литву, видя свое изнеможение, а Тверь присягнула Иоанну, который  посадил  в
ней сына своего. В некоторых летописях прямо сказано, что Иоанн  взял  Тверь
изменою боярскою; в других же находим известие, что главным крамольником был
князь Михаил Холмской, которого после Иоанн сослал в заточение в Вологду  за
то, что, поцеловавши крест своему князю Михаилу, Холмской отступил от  него.
"Нехорошо верить тому, кто богу лжет", - сказал Иоанн при  этом  случае.  Из
семейства великокняжеского взята была в  Твери  мать  Михайлова,  у  которой
Иоанн допытывался, где казна сына ее; старая княгиня  отвечала,  что  Михаил
увез все с собою в Литву, но после служившие у нее женщины донесли, что  она
хочет отослать казну к сыну, и  действительно  нашли  у  нее  много  дорогих
вещей, золота и серебра, за что великий князь заточил ее  в  Переяславль.  О
дальнейшей судьбе князя Михаила мы знаем, что он сначала оставался  в  Литве
не более года и куда-то уезжал: в сентябре 1486 года посол Казимиров говорил
Иоанну: "Тебе  хорошо  известно,  что  союзник  наш,  великий  князь  Михаил
Борисович тверской, приехал к нам и мы его приняли. Бил он  челом,  чтоб  мы
ему помогли; мы хотели, чтоб он возвратил себе отчину без кровопролития, для
чего и отправляли к тебе посла, как сам знаешь; но, посмотревши  в  договор,
заключенный нами с отцом твоим, мы ему на вас помощи не дали, в хлебе  же  и
соли не отказали: жил он у нас до тех пор, пока сам хотел,  и,  как  в  нашу
землю добровольно приехал, так добровольно же мы его и отпустили". Но потом,
через несколько лет,  видим  опять  Михаила  в  Кракове;  в  1505  году  при
пожаловании князю Василию Львовичу Глинскому имения Лососиной  в  Слонимском
повете говорится, что это имение вместе с двумя другими селами -  Белавичами
и  Гощовым  -  находилось  прежде  во  владении  князя  Михаила   Борисовича
тверского; знаем также, что Михаил владел еще имением Печи-Хвосты на Волыни,
в Луцком повете. В Несвижском замке показывают  портрет  молодой  женщины  в
русском  платье;  предание  говорит,  что  это  -  дочь  изгнанника,   князя
тверского, вышедшая замуж за одного из Радзивиллов.
     Кроме Твери при Иоанне III  окончательно  были  присоединены  княжества
Ярославское и Ростовское; в 1463 году ярославские князья, сохранявшие до сих
пор права владетельных, уступили свою отчину великому князю московскому; это
дело уладил московский дьяк Алексей Полуехтович; в 1474 году два  ростовских
князя продали Иоанну III и остальную половину своего города.



ГЛАВА ВТОРАЯ
     СОФИЯ ПАЛЕОЛОГ

     Присоединение удела Верейского к  Москве.  -  Отношение  Иоанна  III  к
родным братьям. - Второй брак Иоанна на Софии Палеолог. - Значение Софии.  -
Борьба между сыном и внуком Иоанновыми. - Судьба главных вельмож.

     Мы видели, что один только Михаил Андреевич Верейский  успел  сохранить
свой удел при Василии Темном. В начале княжения своего Иоанн III  возобновил
с ним договор на прежних  основаниях;  но  в  1465  году  видим  уже  другой
договор, по которому Михаил должен был возвратить великому  князю  несколько
волостей, пожалование Темного. И этим не удовольствовались: в  том  же  году
встречаем еще договор, в котором Верейский князь  обязывается  считать  себя
моложе всех братьев великокняжеских, даже самых младших. В 1482  году  новый
договор: Верейский князь уступает по смерти своей великому князю свою отчину
Белоозеро. На все эти требования  Михаил  соглашался  и  не  давал  никакого
предлога к присоединению Верейского удела. Скоро, однако, предлог  отыскался
- не со стороны самого Михаила,  но  со  стороны  сына  его,  Василия.  Этот
Василий был женат на греческой княжне,  племяннице  великой  княгини  Софии.
София дала в приданое за нею вещи, принадлежавшие первой  жене  Иоанна  III,
Марии тверской; великий  князь  по  случаю  рождения  внука  Димитрия  хотел
подарить этими вещами невестку Елену и, узнав, что они  переданы  Верейскому
князю, послал забрать у него все женино приданое, причем  грозился  посадить
его в заключение вместе с женою; Василий, оскорбленный и напуганный, уехал в
Литву. Тогда Иоанн отобрал у старика Михаила отчину его Верею за вину сына и
в виде уже пожалования отдал ее опять, обязав Михаила  следующим  договором:
"С сыном своим, князем Василием, не ссылаться тебе никакою  хитростию;  если
пришлет к тебе он с какими речами, объявить  их  мне  вправду  по  крестному
целованию да выдать мне и того человека, кого пришлет. Что я, князь великий,
пожаловал тебя своею отчиною Вереею, которую взял за вину у сына твоего,  то
держать тебе ее за собою до самой смерти; а после твоей  смерти  эта  отчина
отходит ко мне; мне же, великому князю, и моему сыну, которому дам эту  твою
отчину, поминать нам твою душу".
     В 1485 году умер несчастный старик Михаил Верейский; в  своей  духовной
он говорит: "Что моя отчина, чем меня благословил отец мой и я  благословил,
дал эту свою отчину господину и государю великому  князю  Ивану  Васильевичу
всея Руси". Здесь в первый раз удельный князь называет  великого  государем.
Не смея думать о сыне, не смея отказать волостей замужней дочери, несчастный
Михаил умоляет в духовной: "Чтоб господин мой князь великий пожаловал, после
моей смерти судов моих  не  посудил.  А  что  мои  люди,  кого  я  пожаловал
жалованием и деревнями: и государь бы мой, князь великий, после моей  смерти
жалованья моего нс порушил, чтоб мои люди после меня не заплакали и меня  бы
государь мой, князь великий, во  всем  том  не  положил,  потому  что  тебе,
государю моему, великому князю, приказано душу поминать и долги платить".
     Когда дело было кончено, Верейский удел присоединен к  Москве,  великий
князь позволил себе склониться на просьбы жены и сына и  согласился  принять
бежавшего Василия Михайловича опять в Московское государство, но  только  на
службу, в качестве служебного князя, не более; сын великого князя,  Василий,
писал к изгнаннику в 1493 году, что "отец наш  князь  великий  тебя  жалует,
хочет твоей службы; и ты бы к отцу нашему  поехал".  Василий  не  поехал  на
такой зов, но, как видно, послал новую просьбу,  выговаривая  себе  какое-то
пожалование и  обещаясь  отдать  все,  что  было  дано  его  жене  из  казны
великокняжеской; в 1495 году отправился в Литву грек  Петр,  который  должен
был сказать Василию от имени великого князя: "Присылал ты и твоя  княгиня  к
моей великой княгине, к моим детям и к моим боярам бить челом, чтоб мне тебя
пожаловать, нелюбье с сердца сложить и к себе  тебя  принять,  а  вы  хотите
отдать нам нашу казну, что у твоей княгини: так ты бы прислал ко мне  список
вещам,  которые  нам  теперь  хочешь  отдать,  и  мы,  посмотря  по   вашему
исправлению, и жаловать вас хотим". Чем дело кончилось, неизвестно.
     Но известна нам судьба родных братьев Иоанна III. Он жил с ними в  мире
до 1472 года, когда умер старший из них, Юрий, князь дмитровский, бездетным;
в духовной он приказывает душу господарыне матери своей, великой княгине  да
господину  своему  великому  князю;  он  делит  по  родственникам,  церквам,
монастырям села, движимое  имущество  совершенно  как  частный  человек,  не
говоря ничего об уделе своем - Дмитрове, Можайске, Серпухове. Причина такого
молчания понятна:  благословить  поровну  всех  братьев  значило  разгневать
великого князя;  отказать  все  великому  князю  значило  обидеть  остальных
братьев  -  и  Юрий  промолчал.  Великий  князь  взял  удел   себе;   братья
рассердились; на этот раз дело кончилось, однако,  перемирием:  Иоанн  отдал
Борису Вышгород, взятый перед тем у Михаила Верейского, и  Шопкову  слободу;
Андрею Меньшому вологодскому дал  Тарусу;  одному  Андрею  Большому  не  дал
ничего сам; уже мать его, Мария, очень любившая Андрея, дала ему свою куплю,
Романов-городок на Волге. После этого с двумя братьями - Андреем Углицким  и
Борисом Волоцким - заключены были договоры, в которых они обязались иметь не
только самого Иоанна III, но и сына его, Иоанна Молодого, старшими братьями,
держать Иоанна Молодого, так же как и отца его,  по  смерти  последнего;  не
искать великого княжения ни под кем из детей Иоанна III; татарского царевича
Даниара или  какой  другой  царевич  будет  на  его  месте  удельные  князья
обязываются содержать заодно с великим, и  если  последний  захочет  принять
другого царевича в свою землю для своего и христианского дела,  то  удельные
обязаны содержать и этого царевича; наконец, оба младших брата обязались  не
думать о выморочном уделе Юрия. Понятно, что эта сделка  была  не  в  пользу
удельных: выморочная волость осталась за великим князем; они лишались твоего
права, подтвердив клятвою  обязательство  не  вступаться  в  нее,  и,  таким
образом, давали старшему брату право на все выморочные области, какие  будут
вперед, ибо в договорах не сказано, что младшие  братья  получили  известные
волости вместо полостей Юрьевых, да и сами после, как увидим, объявили,  что
обюкены великим князем, который не поделился с ними уделом Юрия.
     Так нарушено было одно право, которое считали за собою удельные;  скоро
было нарушено и другое. Право бояр, детей боярских и слуг вольных  отъезжать
от одного князя  к  другому  подтверждалось  еще  во  всех  договорах  между
князьями,  но  оно  могло  оставаться  ненарушимым   только   тогда,   когда
существовало несколько более или менее независимых княжеств;  когда  же  все
княжества поникли пред Московским, то переход бояр мог  продолжаться  только
из первых в последнее. Каким образом  младший  брат,  удельный,  подчиненный
князь, мог принять к себе боярина, навлекшего гнев великого князя,  сохраняя
по-прежнему  свои  родственные  отношения,  не  возбуждая   опасной   вражды
могущественного старшего брата? Опираясь на это несвоевременное  уже  теперь
право, Андрей Углицкий и Борис Волоцкий снова вооружились против Иоанна III.
В 1479 году великий князь отнял Великолуцкое наместничество  у  князя  Ивана
Оболенского-Лыка по жалобе жителей, обвинявших  его  в  притеснениях:  когда
Иоанн привел окончательно Новгород в свою волю, то Лыко  наехал  на  Луки  и
Ржеву, начал судить и рядить, брать пошлины и грабить, что хотел, то  делал,
владыке новгородскому и боярам не дал брать пошлин, все брал на себя,  слуги
его  делали  то  же  самое,  и  жители  от  таких  грабежей  разбежались  по
заграничью. Иоанн нарядил суд, и Оболенский должен был  выплатить  гражданам
все, что взял у них неправдою, а иное, что великий князь и  без  суда  велел
ему платить; лучане обрадовались, видя, что великий князь взял их сторону, и
стали уже прилыгать: где Оболенский взял мало,  там  они  показывали  много;
Лыко вышел из терпения и отъехал от  великого  князя  к  брату  его,  Борису
Волоцкому. Тогда Иоанн решился впервые торжественно нарушить старинное право
отъезда: он послал на  Волок  одного  из  своих  слуг  с  приказом  схватить
Оболенского середи двора княжеского, но Борис не допустил  до  этого;  Иоанн
вторично послал к  брату  с  требованием  выдачи  отъезжика  головою;  Борис
отвечал, что не выдаст, а кому до Оболенского дело,  тому  на  него  суд  да
исправа. Между тем Иоанн услыхал о смуте в Новгороде  и  поспешил  туда;  по
некоторым  известиям,  из  Новгорода  уже  он  прислал   приказ   боровскому
наместнику своему, Образцу, схватить тайно князя  Ивана  Лыко,  где  его  ни
отыщет, потому что село у него  было  в  Боровской  волости;  действительно,
Образец нашел его в этом селе, нечаянно напал на него, схватил  и  в  оковах
отвез в Москву. Князь Борис Васильевич, услыхав  об  этом,  послал  к  брату
Андрею Углицкому с жалобою на старшего брата: "Вот как он с нами  поступает:
нельзя уже никому отъехать к нам! Мы ему все молчали: брат Юрий умер - князю
великому вся отчина его досталась, а нам подела  не  дал  из  нее;  Новгород
Великий с нами взял - ему все досталось,  а  нам  жребия  не  дал  из  него;
теперь, кто отъедет от него к нам, берет без суда, считает братью свою  ниже
бояр, а духовную отца своего забыл, как в ней приказано нам  жить;  забыл  и
договоры, заключенные с нами после смерти отцовской". Братья  посоветовались
и решили защищать свои права вооруженною рукою.
     Но мы видели по другим известиям,  что  Андрей  и  Борис  находились  в
тайных сношениях с новгородцами, замышлявшими восстание, что не  могло  быть
после выступления Иоанна в Новгород; следовательно, принимая  это  известие,
мы не можем согласиться, чтоб  Иоанн  послал  уже  из  Новгорода  грамоту  к
Образцу с приказом схватить Оболенского и что вследствие этого поступка  оба
брата переслались и вооружились против великого князя. Или сношения удельных
князей, вообще недовольных старшим  братом  и  преимущественно  раздраженных
попыткою  Иоанна  схватить  Оболенского  среди  двора   Борисова   и   потом
требованием его выдачи, - или эти сношения происходили гораздо прежде и были
в связи с приготовлением всеобщего  движения  против  Москвы  и  со  стороны
Литвы, и со стороны татар, и захвачение Оболенского Образцом по  приказу  от
великого князя  из  Новгорода  служило  для  удельных  только  окончательным
побуждением и предлогом к начатию неприязненных движений, причем очень может
быть, что приказ об этом захвачении был прислан  Иоанном  из  Новгорода  уже
тогда, когда он узнал о сношениях братьев с  восставшими  новгородцами,  или
если мы примем, что окончательное захвачение  Оболенского  только  заставило
впервые удельных князей вооружиться против старшего брата, и если  при  этом
мы захотим держаться также известия о сношениях их с новгородцами, то должны
будем предположить, что приказ  о  захвачении  Оболенского  был  дан  не  из
Новгорода, но перед отправлением великого князя туда. Как  бы  то  ни  было,
великий князь, узнавши в начале 1480 года о неприязненных движениях братьев,
поспешил из Новгорода в Москву. Приезд его очень обрадовал  жителей,  потому
что сильный страх напал на всех, когда узнали  о  приготовлении  удельных  к
усобице; все города были в осадах, и многие люди, бегая по лесам, мерзли  от
стужи. Между тем князь Борис Васильевич выехал из Волока к  брату  Андрею  в
Углич, и отсюда вместе двинулись ко Ржеву через  Тверскую  область.  Великий
князь послал к ним туда боярина  уговаривать  их  не  начинать  усобицы;  но
братья не послушались и  вышли  изо  Ржева  с  княгинями,  детьми,  боярами,
лучшими детьми боярскими, направляя  путь  вверх  по  Волге  к  новгородским
волостям; всего народу около них было тысяч двадцать.  Великий  князь  опять
послал уговаривать их, на этот  раз  уже  духовное  лицо,  известного  своей
начитанностью, красноречием и энергиею владыку Вассиана Ростовского; Вассиан
уже нашел князей в новгородских волостях, в  Молвятицком  погосте,  на  реке
Поле, в 180 верстах от Новгорода. Владыке удалось  уговорить  их  послать  к
великому князю бояр своих для переговоров, и они отправили  в  Москву  двоих
князей Оболенских, после чего,  неизвестно,  по  какой  причине,  переменили
путь, пошли к литовскому рубежу и остановились в Луках; тяжело было  жителям
тех областей, по которым двигались их толпы; многие плакали и рыдали, потому
что все волости лежали пусты, ратники княжеские  везде  грабили  и  пленили,
только мечами не секли. Ставши на Луках, Андрей и  Борис  послали  к  королю
бить челом, чтоб их управил в обидах с великим князем и помогал; но  Казимир
отказал в помощи, только женам их дал  Витебск  на  прожитие.  Между  тем  в
Москве шли переговоры: великий князь очень досадовал на мать, думая, что она
заодно с младшими сыновьями по сильной привязанности своей  к  князю  Андрею
Васильевичу; нужно было прежде отвлечь от  восстания  этого  любимца  старой
великой княгини, и вот Иоанн опять  отправил  к  братьям  Вассиана  с  двумя
боярами сказать им: "Ступайте назад в свою отчину, а  я  вас  во  всем  хочу
жаловать"; но Андрею послы должны были предложить отдельно Калугу и Алексин;
Андрей не согласился. Скоро,  однако,  бездействие  Казимира  и  возвращение
татарского отряда от русских границ  без  важных  действий  побудили  князей
снова начать переговоры с старшим братом; они послали к нему  дьяков  своих,
мать также стала просить за них Иоанна, но теперь уже он отверг их просьбы.
     В таком положении находились дела, когда псковичи, притесненные немцами
и не видя помощи с востока, где великий князь был занят  ближайшими  делами,
послали в Луки к князьям  Андрею  и  Борису,  чтоб  оборонили  город  Псков.
Третьего сентября приехали князья в Псков и пробыли здесь десять дней. Долго
упрашивали их псковичи, чтоб отомстили поганым немцам за кровь христианскую,
но князья отвечали: "Как нам пойти с вами в землю  иноверную,  когда  у  нас
самих жены, дети, имение покинуты в чужой земле? Если согласитесь, чтоб наши
жены жили здесь у вас, то мы ради оборонять  ваш  город".  Псковичи  были  в
большой печали, не зная, что делать: боялись они великого князя, потому что,
кто хранит царского врага, тот враг царю; так и  эти  хотя  братья  ему,  но
супостаты. Долго думавши таким образом, псковичи наконец отказались  принять
жен Андрея и Бориса. "Сами, господари великие князья, знаете, - сказали  они
им, - не может один раб двум господарям работать,  по  евангельскому  слову;
так и мы не хотим двоим  работать,  но  хотим  одного  господаря  держаться,
великого князя Ивана Васильевича, старшего брата вашего, а вам  челом  бьем:
"Сами о своем добре и о нашем думайте, как бы  нашему  городу  до  конца  не
погибнуть". Князья рассердились, выехали из Пскова и,  ставши  на  Мелетове,
распустили людей своих воевать по всем псковским волостям,  и  те  повоевали
все,  как  неверные,  дома  божии  пограбили,  жен  и  девиц  посквернили  и
попленили, в дворах не оставили ни цыпленка, только огнем не жгли да оружием
не секли, потому что никто им не противился. Псковичи  после  долгих  просьб
дали им 200 рублей да с околиц 15, чтоб только вышли от них  в  Новгородскую
землю.
     Между тем в Москве обстоятельства переменились, нашествие хана  Золотой
Орды Ахмата навело большой  страх  на  великого  князя,  и  младшие  братья,
воспользовавшись случаем, прислали сказать е