ему ногаи так боялись Москвы, известна; в стане  у  сыновей
Юсуфовых говорили: "Если государь царь даст Измаилу  пищальников,  то  ногаи
все пропали; государь взял  всю  Волгу  до  самого  моря,  скоро  возьмет  и
Сарайчик, возьмет весь Яик, Шамаху, Дербент, и нам всем быть от него взятым.
Наши  книги  говорят,  что  все  бусурманские  государи  русскому   государю
поработают". Русские посланцы доносили: "Ногаи изводятся; людей у  них  мало
добрых, и те голодны необычно и пеши; не верят друг другу и  родные  братья;
земля их пропала, друг друга грабят". Измаил, который прежде хотел  писаться
отцом Иоанну, теперь должен быть согласиться писать Иоанна государем; вместе
с московским послом убеждали его к этому собственные его  люди,  бывавшие  в
Москве послами и знавшие могущество царя; они говорили Измаилу: "Не стыдись,
князь Измаил! Пиши белого царя государем: немцы посильнее тебя, да и  у  них
государь все города побрал". Измаил опять осилил племянников, но старший  из
них, Юнус, отъехал на службу в Москву; русский  посол  доносил:  "Ногаи  все
пропали, немного их с Измаилом осталось, да и  те  в  розни:  Измаил  сильно
боится Юнуса, потому что все улусные люди Юнуса очень любят и желают  видеть
его на юрте, а, кроме Юнуса, юрта держать некому. Измаил не юртный  человек,
да и стар уже; улусы у него мятутся, грозят ему, хотят  в  Крым  бежать".  В
1562 году Измаил писал царю: "Прежде братство и  дружба  твоя  к  нам  была;
прежде ты нам говорил, что если возьмешь Казань, то нам ее отдашь; ты Казань
взял, а нам ее не отдал. Потом Астрахань взял, хотел и ее также нам отдать и
не отдал. Волга пала в море 66-ю устьями, и этими реками всеми ты  владеешь:
бью челом, дай мне одну из них, Бузан!  Станут  говорить:  у  друга  своего,
белого царя, одной реки не мог выпросить! И твоему и моему имени  добрая  ли
то слава? Твоим жалованьем держу у себя слуг своих. Голодны  мы  и  в  нужде
большой, неоткуда нам деньгу взять: пожаловал бы ты,  прислал  400  рублей".
Царь отвечал: "Того слова не бывало, что  будто  мы  хотели  тебе  Астрахань
отдать. А о Бузане мы сыскивали и нашли, что  исстари  по  Бузан  был  рубеж
астраханский; и ты б велел людям своим кочевать по своей стороне  Бузана,  а
за Бузан не  переходить".  Измаил  просил,  чтоб  царь  вывел  из  Астрахани
враждебных ему князей; Иоанн отвечал: "Этих князей скоро нам вывести  нельзя
потому: как взяли мы Астрахань,  то  астраханским  князьям  свое  жалованное
слово молвили, чтоб они от нас разводу и убийства не  боялись.  Так  чтоб  в
других землях не стали говорить: вера вере недруг и  для  того  христианский
государь мусульман изводит. А у нас в книгах христианских писано: не  велено
силою приводить к нашей вере. Бог судит в будущем веке, кто верует право или
неправо, а людям того судить не дано".
     Утверждение в устьях Волги открыло Московскому  государству  целый  мир
мелких владений в Прикавказье: князья их ссорились друг с другом, терпели от
крымцев и потому, как  скоро  увидали  у  себя  в  соседстве  могущественное
государство, бросились к нему с просьбами  о  союзе,  свободной  торговле  в
Астрахани, некоторые - с предложением подданства и таким образом  незаметно,
волею-неволею затягивали Московское государство все далее и далее на восток,
к Кавказу и за него. Тотчас  после  падения  Казани,  в  ноябре  1552  года,
приехали в Москву двое черкасских князей с просьбою, чтоб государь вступился
за них и взял их себе в холопи. В августе 1555 года приехали в Москву князья
черкасские жаженские Сибок с братом Ацымгуком да  Тутарык,  в  сопровождении
150 человек. Били они челом от всей земли Черкасской, чтоб государь  дал  им
помощь на турецкого и крымского царей, а они холопи царя и великого князя  с
женами и детьми вовеки. Государь  пожаловал  их  своим  великим  жалованьем,
насчет же турецкого царя велел им отмолвить, что турский  султан  в  миру  с
царем и великим князем,Шуйск а от крымского государя хочет  их  беречь,  как
только можно. Князь Сибок просил, чтоб государь велел окрестить сына его,  а
Тутарык просил, чтоб окрестили его  самого.  Летом  1557  года  приезжали  в
Москву  другие  черкасские  князья.  Тогда   же   двое   князей   черкасских
кабардинских, Темрюк и Тизрют, прислали бить челом, чтоб государь  велел  им
себе служить и велел бы астраханским воеводам  дать  им  помощь  на  шамхала
Тарковского; посол говорил:  только  государь  их  пожалует,  как  пожаловал
жаженских князей, и поможет на недругов, то князь  грузинский  и  вся  земля
Грузинская будут также бить челом государю в службу, потому  что  грузинский
князь в союзе с  кабардинскими  князьями.  С  другой  стороны,  из  владений
шамхала и князя тюменского (с берегов Терека)  пришли  послы  с  челобитьем,
чтоб государь велел им быть в своем имени, приказал бы астраханским воеводам
беречь их со всех сторон,  а  торговым  людям  дал  бы  дорогу  чистую:  что
государь велит себе прислать, то  будут  присылать  каждый  год.  Черкасские
князья просили помощи на шамхала, шамхал просил помощи на черкасских князей;
тюменский мурза просил помощи на дядю своего, тюменского князя:  посадил  бы
государь его на Тюмене, а он холоп  государев;  подданные  шамхала  просили,
чтоб государь дал им другого владетеля, а они всею землею холопи государевы;
ханы хивинский и бухарский присылали с великим челобитьем, чтоб государь дал
дорогу купцам их в Астрахань.
     Легко понять, как смотрели на все это в Крыму. Попытка  отвлечь  Иоанна
от Казани нападением на московские украйны не  удалась;  деятельно  помогать
Казани и Астрахани, сильными полками вести оборонительную войну без  надежды
на грабеж не нравилось разбойникам: они умели только раздувать восстания  на
Волге и не умели их поддерживать, вследствие чего Казань и  Астрахань  стали
московскими городами. По возвращении Иоанна из-под Казани Девлет-Гирей завел
опять пересылку с Москвою, осенью 1553 года прислал  даже  шертную  грамоту,
написанную точно  так,  как  требовал  царь,  только  без  царского  титула;
прописано было даже, что если московский посол потерпит бесчестие  в  Крыму,
то государь московский имеет право подвергнуть такому же бесчестию крымского
посла у себя. По-прежнему  хан  жаловался,  что  Иоанн  присылает  ему  мало
поминков, а если пришлет больше, то  он  и  помирится  крепче.  Иоанн  велел
отвечать, что дружбы подарками не покупает, и, чтоб мир с ханом был  крепче,
велел строить город Дедилов в степи против Тулы. Летом 1555  года,  поднявши
Дербыш-Алея  в  Астрахани  против  русских,   Девлет-Гирей   вздумал   опять
попытаться напасть врасплох на  московские  украйны.  По  обычаю  -  в  одну
сторону лук натянуть, а в другую стрелять - хан распустил слух, что идет  на
Черкасов.  Обязавшись  защищать  этих  новых  подданных,  Иоанн  первый   из
московских государей решился предпринять наступательное движение на  Крым  и
отправил боярина Ивана Васильевича Шереметева с 13000 войска  к  Перекопи  в
Мамаевы луга промыслить там над стадами крымскими и отвлечь хана от  черкас.
Шереметев двинулся, но на дороге получил весть, что хан вместо черкас идет с
60000 войска к рязанским или тульским украйнам. Шереметев дал знать об  этом
в Москву,  и  царь,  отправив  тотчас  же  воевод,  князя  Ивана  Федоровича
Мстиславского с товарищами, в поход, сам выступил за ними на третий  день  с
князем Владимиром Андреевичем в Коломну. Здесь дали ему знать, что хан  идет
к Туле; Иоанн двинулся туда же; хан, узнавши,  что  сам  царь  идет  к  нему
навстречу, поворотил назад. Между тем Шереметев шел за  ханом  с  намерением
хватать малочисленные татарские отряды, когда они рассеятся для  грабежа  по
украйне, и прежде всего отправил  треть  своего  войска  на  крымский  обоз,
который  с  половиною  лошадей  татары  обыкновенно  оставляли   назади,   в
расстоянии пяти или шести дней  пути  от  главного  войска,  чтоб  лошади  и
верблюды могли удобнее прокормиться. Русские взяли обоз, при  котором  нашли
60000 лошадей, 200 аргамаков, 80 верблюдов, и прислали Шереметеву 20 языков,
которые сказали ему, что хан идет к Туле; Шереметев продолжал  идти  за  ним
следом, но в это время хан уже узнал о царском походе и возвратился назад. В
150 верстах от Тулы,  на  Судбищах,  встретился  он  с  отрядом  Шереметева,
который, несмотря на  малочисленность  своего  войска,  ослабленного  уходом
трети ратных людей на крымский обоз  и  еще  не  возвратившихся,  вступил  в
битву, бился с полудня до ночи, потоптал  передовой  полк,  правую  и  левую
руку,  взял  знамя  князей  Ширинских.  Но  татары  не  ушли;  надобно  было
приготовляться к новой битве на другой день, и  Шереметев  послал  гонцов  к
тому отряду, который ходил на обоз, чтобы спешил к нему  на  помощь,  но  из
этого  отряда  прискакали  к  утру  только  немногие,  остальные  с  добычею
отправились в ближайшие русские города, кто в Рязань, кто  в  Мценск.  Между
тем хан ночью пытал двоих русских пленников: хотелось ему дознаться о  числе
войска, так храбро бившегося с ним днем; один из пленников не вытерпел мук и
рассказал, что у Шереметева  людей  мало  и  тех  целая  треть  отпущена  на
татарский обоз. Ободренный этим известием, хан на рассвете возобновил битву;
бились до полудня; сначала и тут русские успели разогнать  крымцев  и  около
хана оставались только янычары, но воевода Шереметев был тяжело ранен и сбит
раненым конем; русские замешались без воеводы и потерпели сильное поражение,
только двум воеводам, Басманову и Сидорову, удалось собрать около себя тысяч
с пять или шесть ратных людей и засесть в лесном овраге; три раза  приступал
к ним хан со всем войском и всякий раз  без  успеха;  наступил  вечер;  хан,
боясь приближения русского войска, оставил Басманова и Сидорова  в  покое  и
поспешил переправиться за Сосну; русские потеряли в Судбищенской  битве  320
детей боярских и 34 стрельца. Царь переправился уже чрез Оку и приближался к
Туле, когда ему дали знать, что Шереметев поражен и хан идет к Туле;  мнения
разделились между воеводами: одни говорили, что надобно идти назад, за  Оку,
и оттуда к Москве, другие говорили, что не должно обращать тыла перед врагом
и помрачать прежнюю славу: хотя хан и одержал победу над Шереметевым, однако
войско его утомилось, потеряло много убитыми и ранеными,  потому  что  битва
была упорная, двухдневная. Царь принял последнее мнение и продолжал поход  к
Туле, но, пришедши туда, узнал, что хан спешит в Крым, делает по 70 верст  в
день и догнать его нельзя, потому что между ним и царем уже четыре дня пути.
Простоявши в Туле два дня, дождавшись сбора всех своих ратных  людей,  Иоанн
возвратился в Москву.
     В марте следующего, 1556 года ему дали знать, что хан опять  собирается
со всеми людьми, хочет быть рано весною на московскую украйну.  Царь  послал
дьяка Ржевского с козаками из Путивля на Днепр, велел ему идти  Днепром  под
крымские улусы, добывать языков, проведовать про царя.  Ржевский  пришел  на
реку Псел, построил здесь суда, выплыл в Днепр и пошел по наказу;  в  то  же
время вниз по Дону отправился другой отряд для  наблюдений.  В  мае  выбежал
пленник из Крыма и принес весть, что хан вышел и велел брать запасов на  все
лето. Тогда царь приговорил с братьями и  боярами  идти  в  Серпухов,  здесь
собраться с людьми и идти на Тулу, из Тулы выйти на поле, дожидаться хана  и
делать с ним прямое дело, как бог поможет. В Серпухов пришел к царю гонец от
Чулкова, начальника того отряда,  который  плыл  Доном  для  вестей;  Чулков
писал, что встретил близ Азова 200 человек  крымцев,  побил  их  наголову  и
узнал от пленных, что хан в самом деле собрался на  московские  украйны,  но
получил весть, что царь готов его встретить, и пошел  было  на  черкас,  как
прислали к нему на Миус весть из Крыма, что много русских  людей  показалось
на Днепре у Ислам-Керменя, и хан поспешил  возвратиться.  Эти  русские  люди
были  ратники  Ржевского,  к  которому  пристали  на  Днепре   300   козаков
малороссийских из Канева.  Получив  эти  подкрепления,  Ржевский  пошел  под
Ислам-Кермень; люди выбежали отсюда, заслышав о приходе небывалых гостей,  и
русским удалось только отогнать лошадей и скот;  от  Ислам-Керменя  Ржевский
поплыл дальше к Очакову, здесь взял острог, побил турок  и  татар  и  поплыл
назад; турки преследовали его; он засел в засаду в тростнике у Днепра, побил
у  неприятеля  из  пищалей  много  людей,  а  сам  отошел  благополучно.   У
Ислам-Керменя встретил старшего крымского царевича (калгу) со всем Крымом, с
князьями и мурзами, стал против него на острове, перестреливался из  пищалей
шесть дней, ночью отогнал у татар конские стада, перевез к себе  на  остров,
потом переправился на западную,  литовскую  сторону  Днепра  и  разошелся  с
крымцами благополучно. Ржевский прислал сказать государю, что хан уже больше
не пойдет к московским украйнам и потому,  что  боится  царского  войска,  и
потому, что в Крыму моровое поветрие.
     Поход Ржевского произвел сильное движение  в  литовской  украйне  между
козаками малороссийскими;  неслыханное  дело:  московские  люди  явились  на
Днепре и ходили вниз, искали татар и турок в их  собственных  владениях!  Мы
видели, что 300  малороссийских  козаков  не  утерпели,  чтоб  не  проводить
московского дьяка в его прогулке на бусурманов. Когда прогулка  удалась,  не
утерпел  начальник  всей  украйны,   староста   каневский,   князь   Дмитрий
Вишневецкий, истый козак по природе, достойный преемник Евстафия  Дашковича.
В сентябре 1556 года в Москву явился один из атаманов, провожавших Ржевского
под  Очаков,  и  привез  царю  челобитье  от  Вишневецкого,  чтоб   государь
пожаловал, велел себе служить, а что он, князь Дмитрий Иванович,  от  короля
из Литвы отъехал и на Днепре, на Хортицком острове,  город  поставил  против
Конских вод, у крымских кочевищ. Царь послал к нему двоих детей  боярских  с
опасною грамотою и с жалованьем. Вишневецкий отвечал с ними, что  он,  холоп
государев, дал клятву приехать в  Москву,  но  прежде  обещал  идти  воевать
крымские улусы и Ислам-Кермень, чтоб показать свою службу  царю  и  великому
князю. Об этой службе узнал царь в декабре прямо из Крыма: приехал гонец  от
Девлет-Гирея с известием, что хан отпускает на окуп всех  пленников,  взятых
им на бою с  Шереметевым;  в  грамоте  хан  писал,  что  уже  всю  безлепицу
оставляет и хочет крепкого мира, для утверждения которого  надобно  с  обеих
сторон отправить добрых послов.  Посол  московский  Загрязский,  живший,  по
обычаю, все это время в Крыму, писал, что хан провел  все  лето  в  тревоге,
ожидая царского прихода в Крым, посылал к султану,  чтоб  тот  спас  его  от
беды; что первого октября Вишневецкий взял Ислам-Кермень, людей побил, пушки
вывез на Днепр в свой Хортицкий город; с другой стороны пятигорские черкесы,
двое князей, бывших в Москве, взяли два города - Темрюк и  Тамань;  что  хан
хочет мириться и отправляет больших послов. Царь отвечал, что если хан хочет
быть с ним в крепкой дружбе, то пусть поклянется в ней  перед  Загрязским  и
пришлет в Москву добрых  послов.  Но  хану  прежде  всего  хотелось  выгнать
Вишневецкого с Хортицкого острова: весною 1557  года  он  приходил  туда  со
всеми своими людьми, приступал к городку 24 дня, но принужден был  отступить
с большим стыдом и уроном. Вишневецкий, извещая об этом  царя,  писал,  что,
пока он будет на Хортице, крымцам  ходить  войною  никуда  нельзя.  Но  если
таково было значение Хортицы, то Вишневецкий должен был понимать, что крымцы
и турки не оставят его здесь в покое; осенью того же года пришла от  него  в
Москву иная весть: он писал, что, услыхав о  приближении  войска  крымского,
турецкого и волошского к его городку, он покинул его по недостатку  съестных
припасов, отчего козаки  его  разошлись;  что  теперь  он  в  прежних  своих
городах, Черкасах и Каневе, и ждет царских приказаний. Иоанн велел ему сдать
Черкасы и Канев королю, потому что он с ним в перемирье, а  самому  ехать  в
Москву; здесь Вишневецкий получил в отчину Белев со всеми волостями и селами
да в других областях несколько сел.
     Хан ободрился уходом Вишневецкого с Хортицкого острова и писал к  царю,
что если он будет присылать ему поминки большие и ту дань,  какую  литовский
король дает, то правда в правду и  дружба  будет;  если  же  царь  этого  не
захочет, то пусть разменяется послами. Иоанн отвечал, что ханские требования
к дружбе не ведут, и в начале 1558 года отправил князя Вишневецкого на Днепр
с пятитысячным отрядом, приказавши черкесам помогать ему с  другой  стороны.
Хан боялся Иоанна, хотел помириться  с  ним,  но  ему  хотелось  выторговать
что-нибудь; зная, что даром ничего теперь не получит из Москвы,  он  решился
опустошать Литву, чтоб и покормить свою орду, и вместе получить  награду  из
Москвы. Посол Загрязский возвратился в Москву с известием, что  Девлет-Гирей
присягнул царю в дружбе и братстве и сына  своего  отпустил  на  Литву;  но,
давая шерть, хан выговаривал, чтоб царь прислал ему казну, какая  посылалась
к Магмет-Гирею: тогда и дружба в дружбу, а не  пришлет,  то  и  шерть  не  в
шерть; и потом, когда хан повоюет короля, то царю присылать в Крым такую  же
дань, какую король дает. Но и это предложение в Москве не было принято: царь
приговорил, что хан поминки берет и  клятву  дает,  но  всегда  изменяет,  и
потому нового посла в Крым не отправил, а послал гонца с грамотою, в которой
писал, что захочет хан добра, то безлепицу и большие запросы оставил  бы.  В
мае пришло известие от Вишневецкого, что он ходил к Перекопи, но не встретил
ни одного татарина на Днепре; улусов также не застал, потому что король  дал
знать хану о приближении русских и хан забил все улусы за  Перекопь,  а  сам
сел в осаде. Вишневецкий хотел провести лето в  Ислам-Кермени,  но  государь
велел ему быть в  Москву,  а  на  Днепре  оставить  небольшие  отряды  детей
боярских, стрельцов и козаков. Крымцы пытались  малыми  толпами,  человек  в
300, во 100, пробираться на Волгу, нападать на рыболовов, но не имели  нигде
успеха: одни были побиты горными, другие - русскими  людьми.  Лето  и  осень
прошли, хан не явился: он ждал удобного времени; зимою  в  конце  1558  года
какие-то татары дали ему знать из Москвы, что здесь нет никого, что царь  со
всеми своими силами отправился в Ливонию, к Риге. Девлет-Гирею так  хотелось
отомстить Иоанну за Ржевского, Вишневецкого и особенно за то, что давно  уже
не получал поминков из Москвы, что он решился даже на зимний поход, лишь  бы
воспользоваться случаем и напасть врасплох на беззащитные украйны.  Собравши
тысяч до ста войска, хан отпустил его тремя отрядами -  на  Рязань,  Тулу  и
Каширу; но на реке Мече царевич Магмет-Гирей, предводительствовавший главным
отрядом, узнал, что Иоанн в Москве, спросил, где князь Вишневецкий и  боярин
Иван Шереметев, два человека, более других знакомые и страшные  крымцам,  и,
узнав, что первый в Белеве, а другой в Рязани, поворотил назад  и  благодаря
зиме переморил лошадей и людей. Это нашествие зимою показывало, однако,  что
хан готов на самые решительные меры, чтоб только повредить Москве, и  потому
государь принял с своей стороны меры на 1559 год. В начале  года  отправлены
были князь Вишневецкий с 5000 на Дон и окольничий Данила  Адашев  с  8000  в
городок на Пселе, чтоб оттуда выплыть на  Днепр  и  промышлять  над  Крымом.
Весною Вишневецкий близ Азова разбил 250 крымцев, пробиравшихся в  Казанскую
область; Адашев сделал больше: выплывши на лодках в устье Днепра,  взял  два
турецких корабля, высадился в  Крыму,  опустошил  улусы,  освободил  русских
пленников, московских и литовских. На  татар,  застигнутых  врасплох,  напал
ужас, так что они не скоро могли опомниться и собраться вокруг хана, который
потому и не успел напасть на Адашева  в  Крыму,  преследовал  его  вверх  по
Днепру до Монастырки, мыса близ Ненасытицкого порога, но и здесь не  решился
на него напасть  и  ушел  назад.  В