сь уже не было Ольговичей: их  волости  держали
потомки Иоанна Калиты  московского,  два  Василия  -  один  Семенович,  внук
Можайского,  князь  Стародубский,  другой  Иванович,  внук   Шемяки,   князь
Новгорода Северского. Эти князья давно уже питали друг к другу  непримиримую
ненависть и, не смея затевать явных усобиц, обносили друг друга пред великим
князем московским. Шемячич, по некоторым  известиям,  уже  сгубил  несколько
князей своими наветами; с другой  стороны,  еще  отец  стародубского  князя,
Семен,  обговаривал  Шемячича  Иоанну  III;  Василий   продолжал   отцовские
обговоры; ненависть его к Шемячичу была так велика, что он говорил:  "Одному
чему-нибудь быть: или уморю  князя  Василья  Ивановича,  или  подпаду  гневу
государеву". Вместе с князем Пронским он прислал в Москву  обвинение  против
Шемячича; последний, узнав  об  этом,  отправил  в  Москву  своего  посланца
умолять великого князя, чтоб позволил ему приехать к себе и оправдаться. Тон
записи, по которой должен был говорить  великому  князю  посланец  Шемячича,
очень любопытен: он показывает, на какую низкую степень  сошли  владетельные
князья перед московскими господарями всея Руси. "Ты  б,  государь,  -  пишет
Шемячич великому князю, - смиловался, пожаловал, велел мне, своему холопу, у
себя быть, бить челом о том, чтоб стать мне пред тобою,  государем,  очи  на
очи с теми, кого брат мой, князь Василий Семенович, к  тебе,  господарю,  на
меня прислал с нелепицами. Обыщешь, господарь, мою вину, то волен бог да ты,
господарь мой, голова моя готова пред богом да перед тобою;  а  не  обыщешь,
господарь, моей вины, и ты б смиловался, пожаловал, от  брата  моего,  князя
Василия Семеновича, оборонил, как тебе  господарю  бог  положит  по  сердцу,
потому что  брат  мой  прежде  этого  сколько  раз  меня  обговаривал  тебе,
господарю, такими же нелепицами, желая меня у тебя, господаря, уморить, чтоб
я не был тебе слугою". Что были искушения  со  стороны  Литвы,  заставлявшие
московское правительство обращать строгое внимание  на  поведение  северских
князей, видно из следующих слов Шемячича: "Да и то тебе, господарю, известно
же, сколько прежде ко мне из Литвы присылок ни бывало,  я  от  отца  твоего,
великого князя, и от  тебя,  господаря,  ничего  не  утаивал".  Вот  почему,
отправляя к Шемячичу опасную грамоту для  приезда  в  Москву  великий  князь
наказал посланным: "Заезжайте к князю Василью Семеновичу, скажите ему от нас
речь о береженье да похвальную  речь  ему  скажите".  Шемячич  оправдался  в
Москве; великий князь велел сказать ему: "Мы у слуги своего, князя  Василия,
на тебя речей никаких не слушали. Мы, как прежде нелепым речам не  потакали,
так и теперь не потакаем, а тебя, слугу своего, как прежде жаловали,  так  и
теперь жалуем и вперед  жаловать  хотим;  обыскали  мы,  что  речи  на  тебя
нелепые, и мы им теперь не верим". Один из обвинителей был выдан обвиненному
головою; когда же Шемячич просил выдачи и другого обвинителя, человека князя
Стародубского, то великий князь велел отвечать  ему:  "Этот  человек  был  в
Литве в плену и слышал о тебе речи в Литве, так  как  же  ему  было  нам  не
сказать? Нам этого человека выдать тебе нельзя".
     Шемячич был отпущен с честию из Москвы в свое  княжество;  это  было  в
1517 году. Но в 1523-м он был опять позван в Москву и  заключен  в  темницу.
Шел слух, что причиною заключения было письмо его  к  намертнику  киевскому,
где он предлагал службу свою королю  Сигизмунду.  Говорят,  будто  во  время
заключения Шемячича какой-то юродивый ходил по Москве с метлою в руках и  на
вопрос проходящих, зачем он взял метлу, отвечал: "Государство не совсем  еще
очищено: пришло удобное время вымести последний сор".  Волость  Стародубская
присоединена была еще прежде к  Москве,  при  посредстве  Шемячича,  который
выгнал своего врага из отчины. При Василии же присоединен и  удел  Волоцкий,
ибо князь Федор Борисович умер в 1513 году бездетным.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     ДЕЛА ВНУТРЕННИЕ

     Отношения великого князя к братьям. - Развод Василия и  новый  брак.  -
Болезнь и кончина Василия. - Характер покойного. - Его образ жизни, семейные
отношения.  -  Отношения  к  вельможам.  -  Титул,  доходы  великих   князей
московского и литовского. - Обычаи московского  двора.  -  Состав  двора.  -
Войско. - Приказы. - Жалованные грамоты. - Вельможество и войско в  Западной
России. - Козаки. - Города. - Сельское народонаселение. - Свойства страны по
иностранным описаниям. - Промыслы. -  Торговля.  -  Искусства.  -  Церковные
события. - Иосиф Волоцкий и Максим Грек. - Вассиан Косой. - Быт  монастырей.
- Сношения с восточными  церквами.  -  Состояние  западнорусской  церкви.  -
Законодательство. - Народное право. - Нравы и обычаи. - Литература.

     Мы видели, с каким  нетерпением  враги  Московского  государства  ждали
смерти Иоанновой, думая, что следствием ее будут междоусобия между  Василием
и  племянником  Димитрием,  которого   многочисленные   приверженцы   успеют
освободить.  Но  они  обманулись  в  своей  надежде:  сторона  Димитрия   не
тронулась, и этот князь умер в тесном заключении  в  1509  году.  Мы  видели
также, что, обманувшись в надежде на Димитрия, Сигизмунд литовский попытался
было поднять против Василия родного брата его, - и эта попытка осталась  без
успеха. Неуспех здесь, однако, происходил от бессилия удельных князей, а  не
от нежелания их высвободиться от тех  отношений,  в  которые  новый  порядок
вещей ставил их к старшему брату, к великому  князю.  В  1511  году  великий
князь узнал, что брат его, Семен калужский, хочет бежать  в  Литву.  Василий
велел  ему  явиться  в  Москву;  Семен,  видя,  что   умысел   его   открыт,
предугадывая, что готовится ему в Москве, начал  просить  старшего  брата  о
помиловании посредством митрополита, владык и других братьев. Великий  князь
простил Семена, но переменил у него всех бояр и детей боярских. Семен умер в
1518 году.
     Касательно отношений  Василия  к  другому  его  брату,  князю  Димитрию
Ивановичу, до нас дошел любопытный памятник-наказные речи Ивану Шигоне,  как
тот должен был говорить Димитрию от имени великого князя наедине: "Брат! Сам
рассуди, хорошо ли ты делаешь? Помнишь, как  нам  отец  наш  приказал  между
собою жить? Я приказывал тебе, чтоб ты удовлетворил нас в козельских делах и
в деле Ушатого; а ты не только не исполнил нашего требования, но  еще  опять
посылал на землю Ушатого, велел его деревни грабить, а нам с  нашими  детьми
боярскими ответ прислал не такой, какой следовало тебе  прислать.  А  на  ту
грамоту, что мы послали к тебе с Федором Борисовым, ты и вовсе нам  никакого
ответа не дал; теперь же еще хуже того с нами поступил: прислал к нам такого
паробка, какого тебе не следовало к нам присылать, и прислал его с грамотою,
в которой говорится о великих делах. Не знаю, какое я тебе бесчестие,  какую
обиду нанес? А ты ко мне так отвечал с нашими детьми боярскими и  в  грамоте
своей так к нам писал: разве так отцу отвечают и  в  грамоте  пишут?"  Здесь
великий князь, вооружаясь против старинных притязаний удельных князей, хочет
сам опереться на старину, по которой  младшие  братья  должны  были  считать
старшего отцом. Димитрий умер в 1521 году.
     Об отношениях великого князя Василия к  брату  его  Юрию  Ивановичу  мы
получаем некоторые  сведения  из  челобитной  Ивана  Яганова,  посланного  в
Дмитров для наблюдения за поступками князя Юрия; из этой челобитной  узнаем,
что при дворе Юрия были дети боярские, которые  чрез  Яганова  давали  знать
великому князю о замыслах его брата. В начале княжения Иоанна IV Яганов  был
заключен в оковы за ложные вести и по этому случаю  писал  свою  челобитную.
"Прежде, - пишет Яганов, - служил я, государь, отцу твоему,  великому  князю
Василию: что слышал о лихе и о добре, то все государю  сказывал,  а  которые
дети боярские князя  Юрья  Ивановича  приказывали  к  отцу  твоему  со  мною
великие, страшные, смертоносные дела, и  я  обо  всех  этих  делах  государю
объявлял, и отец твой меня за то взялся жаловать своим жалованьем, а  ковать
меня и мучить за то не приказывал; велел он мне своего дела везде искать,  и
я, ищучи государева дела и земского,  с  дмитровцами  кой-что  из  именьишка
своего истерял. А что я слышал у тех же детей боярских на  попойке  жестокую
речь вместе с Яковом, ту речь я и Яков сказали  твоим  боярам;  я  не  знаю,
спьяну ли они говорили или по глупости; мне было  в  те  поры  уши  свои  не
смолою забить, я что слышал, то и сказал,  точно  так  же  как  прежде  отцу
твоему служил и сказывал; а если б я не сказал этих речей, жестоких речей, и
кто бы другой их мимо меня сказал, то меня бы казнили. Не  сказали  жестоких
речей на Якова Дмитриева отцу твоему Башмак Литомин да Губа Дедков,  и  отец
твой хотел их казнить. А в записи твоей целовальной написано: слышав о  лихе
и о добре, сказать тебе,  государю,  и  твоим  боярам.  Так  тот  ли  добрый
человек, кто что слышал да не скажет?  А  не  хотел  бы  я  тебе,  государю,
служить, так я бы и у князя Юрия выслужил. Отец твой,  какую  речь  кто  ему
скажет, будет сойдется, и он ее ставил в дело, а будет не сойдется на  дело,
и он пускал мимо ушей; а кто скажет, того не наказывал и суда ему не давал в
своем деле. Я, государь, тебя  и  твою  мать,  благоверную  великую  княгиню
Елену, от нескольких смертоносных напастей избавлял;  я  же  нынче  за  тебя
кончаю в муках живот свой".  Из  жития  св.  Иосифа  Волоцкого  узнаем,  что
однажды великому князю Василию донесли на брата Юрия,  будто  он  собирается
отъехать в Литву; по просьбе Юрия Иосиф вступился в дело, отправил в  Москву
двух иноков своего монастыря -Кассиана и Иону-ходатайствовать  пред  великим
князем за Юрия, и ходатайство было успешно.
     Этому-то брату Юрию  великий  князь  должен  был  оставить  престол  за
неимением собственных  детей:  великая  княгиня  Соломония  была  бесплодна.
Тщетно   несчастная   княгиня   употребляла   все   средства,   которые   ей
предписывались знахарями  и  знахарками  того  времени,  -  детей  не  было,
исчезала и любовь мужа. Однажды, говорит летописец, великий князь, едучи  за
городом и увидав на дереве птичье гнездо, залился  слезами  и  начал  горько
жаловаться на свою судьбу. "Горе мне!-говорил он. - На кого я  похож?  И  на
птиц небесных не похож, потому что и они плодовиты; и на  зверей  земных  не
похож, потому что и они плодовиты; и на воды не похож,  потому  что  и  воды
плодовиты: волны их утешают, рыбы веселят".  Взглянувши  на  землю,  сказал:
"Господи! Не похож я и на землю, потому что и земля приносит плоды  свои  во
всякое время, и благословляют они тебя,  господи!"  Вскоре  после  этого  он
начал думать с боярами, с плачем говорил им: "Кому  по  мне  царствовать  на
Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братьям отдать?  Но  они  и
своих уделов устроить не умеют".  На  этот  вопрос  послышался  ответ  между
боярами: "Государь князь великий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из
винограда".  Так  думали  бояре,  которые  действительно  могли  бояться  за
будущность  государства,  если  б   оно   досталось   князю,   не   умевшему
распорядиться и малым уделом; так думали люди, приверженные к  Василию  и  к
установленному при нем порядку вещей, люди сильные при Василии,  надеявшиеся
сохранить свое положение при сыне его и боявшиеся  злой  участи  при  брате,
который нерасположение свое к старшему брату должен был распространить и  на
всех  верных  слуг  последнего.  Разумеется,  первый  голос  в   этом   деле
принадлежал  митрополиту;  преемник  Симона  митрополит  Варлаам  вследствие
неприятностей с великим князем оставил митрополию и был заточен  в  один  из
северных монастырей;  на  его  место  был  избран  Даниил,  игумен  Иосифова
Волоцкого монастыря и верный преданию этого монастыря,  которое  состояло  в
беспредельной  приверженности  к  великому  князю  Василию;  Даниил  одобрил
развод. Но были люди, смотревшие иначе на дело: одни смотрели на него как на
дело чисто церковное  и  по  религиозной  совестливости  боялись,  будет  ли
законна уступка интересу государственному; другие, потомки князей  литовских
и русских, могли не одобрять развода по особым  причинам:  им  не  нравилось
утверждение власти государей московских, которым они принуждены были служить
наравне с другими, им не нравились  внушения  Софии  Палеолог,  которой  они
приписывали новые отношения, для них неприятные; они боролись против  Софии,
не хотели допустить к престолу ее сына, но София восторжествовала, и сын ее,
Василий, успел довершить дело отца своего, явился монархом, каким не был  ни
один монарх на всем земном  шаре,  эти  люди  должны  были  с  удовольствием
видеть, что престол твердого, верного родительским преданиям и потому сильно
нелюбимого ими Василия достается князю слабому, не умевшему распоряжаться  и
собственным  уделом,  при  котором,  следовательно,  будет  больше  простора
старинным притязаниям княжеским и  дружинным.  Главным  противником  развода
явилось лицо, уже нам известное: мы видели, что вследствие торжества Софии и
сына ее, Василия,  над  противною  им  партиею  главы  этой  партии,  князья
Патрикеевы и  Ряполовские,  подверглись  опале:  Ряполовские  были  казнены,
Патрикеевы-отец Иван Юрьевич с сыном Василием Косым - пострижены  в  монахи;
князь Василий Патрикеев,  в  монашестве  Вассиан,  в  княжение  Василия  был
переведен из Кириллова Белозерского монастыря в московский Симонов;  великий
князь оказывал ему большое уважение  за  ум,  образованность,  позволил  ему
иметь сильное влияние на дела церковные;  но  теперь,  когда  возник  важный
вопрос о разводе, Вассиан вооружился против него всем своим новым значением,
как старец  опытный  в  делах  церковных;  вместе  с  Вассианом  Патрикеевым
вооружился против развода князь Семен Курбский,  которого  внук,  знаменитый
князь Андрей, явился впоследствии таким жарким защитником старых княжеских и
дружинных прав, таким злым порицателем Софии и ее сына; мнение  Курбского  и
Патрикеева поддерживал и знаменитый Максим Грек.
     Несмотря, однако, на это сопротивление, в ноябре 1525 года был объявлен
развод великого князя с Соломониею, которую постригли  под  именем  Софьи  в
Рождественском девичьем монастыре и потом отослали в суздальский  Покровский
монастырь.  Так  как  на  это  дело  смотрели  с  разных  точек  зрения,  то
неудивительно, что до нас дошли  о  нем  противоречивые  известия:  в  одних
говорится, что развод и пострижение последовали согласно  с  желанием  самой
Соломонии, даже по ее просьбе и настоянию; в других,  наоборот,  пострижение
ее представляется делом насилия; распустили  даже  слухи,  что  скоро  после
второго брака великого князя у Соломонии  родился  сын  Георгий.  В  генваре
следующего 1526 года Василий женился на Елене, дочери умершего князя Василия
Львовича Глинского,  родной  племяннице  знаменитого  князя  Михаила;  выбор
замечательный, ибо действительно Елена,  воспитанная  иначе,  чем  тогдашние
московские боярышни, имела более  средств  нравиться.  Через  три  года,  25
августа 1530, Елена родила первого сына, Иоанна, потом через год и несколько
месяцев- другого сына, Георгия.
     Но едва минуло старшему  малютке,  Иоанну,  три  года,  как  отец  его,
великий князь Василий, занемог предсмертною болезнию. После  выхода  крымцев
из московских областей, в сентябре 1533 года, Василий с  женою  и  с  детьми
отправился в Троицкий монастырь к 25 числу, к празднику  чудотворца  Сергия;
от Троицы поехал на Волок-Ламский, чтоб потешиться  любимою  своею  забавою,
охотою, и на дороге, в селе Озерецком, заболел: на  левом  стегне  на  сгибе
показалась багровая болячка с булавочную головку. В  первых  числах  октября
великий князь приехал в Волоколамск уже в большом изнеможении; в тот же день
он еще мог быть на пиру у одного из  любимцев  своих,  тверского  дворецкого
Ивана Юрьевича Шигоны Поджогина; но на другой день с большою нуждою дошел до
бани и за столом сидел в постельных хоромах также  с  нуждою.  На  следующий
день была превосходная для охоты погода - великий князь не  утерпел,  послал
за ловчими и поехал в село  свое  Колпь;  дорогою  охота  была  неудачна,  и
Василий все жаловался на боль. Приехавши в Колпь, он сел за стол, но сидел с
нуждою; несмотря, однако, на это, послал к брату Андрею Ивановичу звать  его
на охоту и, когда тот приехал,  отправился  в  поле  с  собаками,  но  ездил
немного, не далее двух верст от села; возвратившись с охоты в Колпь,  обедал
вместе с братом и тут в последний  раз  сидел  за  столом;  с  этих  пор  он
принимал немного пищи уже в постели. Видя усиление  болезни,  он  послал  за
князем Михаилом Львовичем Глинским и за двумя лекарями своими,  иностранцами
Николаем и Феофилом. По совету с князем Глинским, который, как видно, был во
всем опытен, лекаря начали прикладывать к болячке пшеничную муку  с  пресным
медом и лук печеный; от этого болячка начала рдеть и загниваться. Прожив две
недели в Колпи, великий князь захотел возвратиться в Волок; на лошади  ехать
он не мог, боярские дети и княжата несли  его  пешком  на  руках.  В  Волоке
великий князь велел прикладывать  мазь;  стало  выходить  много  гною,  боль
увеличилась,  в  груди  начала  чувствоваться  тягость;  лекаря   дали   ему
чистительное, но это средство не  помогло,  аппетит  пропал.  Тогда  великий
князь послал стряпчего своего Мансурова и дьяка Меньшого  Путятина  тайно  в
Москву за духовною грамотою отца своего и за своею,  которую  написал  перед
отъездом в Новгород и Псков, в Москве не велел об этом сказывать никому,  ни
митрополиту,  ни  боярам.  Когда  грамоты  были  привезены,  Василий   велел
прочитать их себе тайно от братьев, бояр и от князя  Глинского,  после  чего
свою духовную велел сжечь. Потом  велел  Путятину  опять  принести  духовные
грамоты, призвал Шигону Поджогина и советовался с ним и с Путятиным, кого из
бояр допустить в думу о духовной и "кому приказать свой  государев  приказ";
из бояр на Волоке были тогда с  великим  князем:  князь  Димитрий  Федорович
Бельский князь Иван Васильевич Шуйский, князь Михайло  Львович  Глинский  да
двое дворецких-князь Кубенский и Шигона. Приехал брат Василиев,  князь  Юрий
Иванович; но великий князь скрывал от него свою болезнь и не хотел, чтоб  он
долго оставался в Волоке, несмотря на все желание Юрия остаться; младший  же
брат, князь Андрей Иванович, остался при больном. Между тем из болячки вышло
гною больше таза, вышел стержень больше полуторы пяди, но не  весь;  великий
князь  обрадовался,  думал,  что  получит  облегчение  от  болезни;   начали
прикладывать к болячке обыкновенную мазь, и опухоль опала. Когда приехал  из
Москвы боярин Михайло Юрьевич Захарьин,  за  которым  посылали,  то  великий
князь начал думать с боярами  и  с  дьяками,  как  ему  ехать  в  Москву,  и
приговорил ехать с Волока в любимый  его  Иосифов  монастырь;  поехал  он  в
каптане, где была постлана постель; в каптане сидели с ним князь Шкурлятев и
князь Палецкий, которые переворачивали его со стороны на сторону, потому что
сам он двигаться не мог. Когда приехали в  Иосифов  монастырь,  Шкурлятев  и
Палецкий взяли великого князя под руки и повели  в  церковь;  здесь  дьякон,
начавши читать ектению за государя, не мог продолжать от слез, игумен и  вся
братия горько плакали и молились, великая княгиня с детьми, бояре и все люди
рыдали. Когда начали обедню, великий князь вышел и лег на одре  на  паперти,
где и слушал службу. Переночевав в монастыре, Василий  поехал  в  Москву,  а
брата Андрея отпустил в его удел; решено было, что больной въедет  в  Москву
тайно, потому что в это время здесь было много иноземцев и послов. 21 ноября
великий князь приехал в подмосковное свое село Воробьеве и пробыл здесь  два
дня, страдая от жестокой болезни; митрополит, владыки, бояре, дети  боярские
приезжали навещать его. Василий приказал наводить