акую  вел
Иоанн, такая страшная болезнь, которою страдал он, должны были состарить его
преждевременно. Несчастная  война  с  Баторием,  потеря  Ливонии,  унижение,
претерпенное Иоанном, должны были также разрушительно подействовать  на  его
здоровье. Наконец, сюда присоединялось  невоздержание  всякого  рода  против
чего не могло устоять и самое крепкое телосложение. Мы видели, что по смерти
Анастасии Иоанн сватался к сестре польского короля,  но  сватовство  это  не
имело успеха; Иоанн обратился в сторону противоположную, на Восток, и в 1561
году женился на дочери черкесского князя Темрюка,  которой  при  крещении  в
Москве дали имя Марии. Выгода жениться не на русской особенно при  тогдашних
обстоятельствах, и красота черкешенки  могли  прельстить  Иоанна;  но  легко
понять, что он мог выиграть в нравственном отношении от  союза  с  дикаркою.
Мария умерла в 1569 году. В 1571 году Иоанн решился вступить в третий брак и
выбрал в невесты Марфу Собакину, дочь купца новгородского; но молодая царица
не жила и месяца. Иоанн не любил сдерживаться  никакими  препятствиями  и  в
начале 1572 года вопреки уставу церковному женился в четвертый раз, на  Анне
Колтовской: он призвал архиереев, архимандритов, игуменов  на  свой  царский
духовный совет и молил о прощении и разрешении четвертого брака, потому  что
дерзнул  на  него  по  следующим  причинам:  женился  он  первым  браком  на
Анастасии, дочери Романа Юрьевича, и жил с нею тринадцать лет  с  половиною,
но вражиим наветом и злых людей чародейством  и  отравами  царицу  Анастасию
извели. Совокупился вторым браком, взял за себя из черкес пятигорских девицу
и жил с нею восемь лет, но и та вражиим коварством отравлена была.  Подождав
немало времени, захотел вступить в третий брак, с одной стороны,  для  нужды
телесной, с другой - для детей, совершенного возраста не достигших,  поэтому
идти в монахи не мог, а без супружества в мире жить  соблазнительно;  избрал
себе невесту, Марфу, дочь Василия Собакина, но враг воздвиг  ближних  многих
людей враждовать на царицу Марфу; и они отравили ее, еще когда  она  была  в
девицах; царь положил упование на всещедрое существо божие и  взял  за  себя
царицу Марфу в надежде, что она исцелеет; но была  она  за  ним  только  две
недели и преставилась еще до разрешения девства. Царь много скорбел и  хотел
облечься в иноческий образ; но, видя христианство распленяемо и  погубляемо,
детей  несовершеннолетних,  дерзнул  вступить  в  четвертый  брак.   Царские
богомольцы, архиепископы и епископы, видя такое царево смирение  и  моление,
много слез испустили и на милосердие  преклонились.  Собравшись  в  соборной
церкви Успения,  они  положили:  простить  и  разрешить  царя  ради  теплого
умиления и покаяния и положить ему заповедь не входить в церковь  до  Пасхи;
на Пасху в церковь войти, меньшую дору и пасху вкусить, потом стоять  год  с
припадающими; по прошествии года ходить к меньшой и к  большой  доре;  потом
год стоять с верными и, как год пройдет, на Пасху причаститься святых  тайн;
с следующего  же,  1573  года  разрешили  царю  по  праздникам  владычным  и
богородичным вкушать богородичный хлеб, святую  воду  и  чудотворцевы  меды;
милостыню государь будет подавать, сколько  захочет.  Если  государь  пойдет
против своих неверных недругов за святые  божии  церкви  и  за  православную
веру, то ему епитимию разрешить: архиереи и весь освященный собор возьмут ее
тогда на себя. Прочие же, от царского  синклита  до  простых  людей,  да  не
дерзнут на четвертый брак; если же кто по гордости  и  неразумию  вступит  в
него, тот будет проклят. Но Иоанн жил в четвертом браке не более  трех  лет:
Колтовская заключилась в монастыре. Не имеем права двух наложниц царя,  Анну
Васильчикову и Василису Мелетьеву, называть царицами, ибо он не  венчался  с
ними, и в современных памятниках  они  царицами  не  называются  в  пятый  и
последний раз Иоанн венчался в 1580  году  с  Мариею  Федоровною  Нагою,  от
которой имел сына Димитрия;  но  мы  видели,  что  он  считал  делом  легким
расторгнуть этот брак и сватался к англичанке. Во время пребывания Поссевина
в Москве Иоанн исповедовался, но не  приобщался  вследствие  того,  что  был
женат на пятой жене.
     Привычка давать волю гневу и рукам не осталась без страшного наказания:
в ноябре 1581 года, рассердившись за что-то на старшего сына своего, Иоанна,
царь ударил его - и  удар  был  смертельный.  Мы  сказали:  за  что-то,  ибо
относительно причины гнева свидетельства разноречат; у псковского  летописца
читаем: "Говорят, что сына своего, царевича Ивана, за то поколол жезлом, что
тот стал говорить ему об обязанности выручить Псков  (от  Батория)";  то  же
самое повторяют некоторые иностранные писатели; но Поссевин, бывший в Москве
спустя только три месяца после события, рассказывает, что убийство произошло
вследствие семейной  ссоры:  царевич  вступился  за  беременную  жену  свою,
которую отец его прибил. По свидетельству того же Поссевина,  убийца  был  в
отчаянии, вскакивал по ночам и вопил; собрал  бояр,  объявил,  что  он  убил
сына, не хочет более царствовать, и так как  оставшийся  царевич  Феодор  не
способен править государством, то пусть подумают, кто из бояр достоин занять
престол царский. Бояре, опасаясь, чтоб это предложение  не  было  хитростию,
объявили, что они не хотят видеть на престоле никого, кроме сына царского, и
упрашивали самого Иоанна не покидать правления.
     Не с большим два года прожил Иоанн по смерти сына; в начале  1584  года
обнаружилась в нем страшная болезнь  -  следствие  страшной  жизни:  гниение
внутри, опухоль снаружи. В марте разосланы были по  монастырям  грамоты:  "В
великую и пречестную обитель,  святым  и  преподобным  инокам,  священникам,
дьяконам, старцам соборным, служебникам,  клирошанам,  лежням  и  по  кельям
всему братству: преподобию ног ваших касаясь, князь великий Иван  Васильевич
челом бьет, молясь и припадая преподобию вашему, чтоб вы пожаловали, о  моем
окаянстве соборно и по кельям  молили  бога  и  пречистую  богородицу,  чтоб
господь бог и пречистая богородица ваших ради святых молитв моему  окаянству
отпущение грехов даровали, от настоящие смертные болезни свободили и здравие
дали; и в чем мы перед вами виноваты, в том бы вы нас пожаловали,  простили,
а вы в чем перед нами виноваты, и вас во всем  бог  простит".  Говорят,  что
больной распорядился судьбою царства, ласково обращался  к  боярам,  убеждал
сына Феодора царствовать благочестиво, с любовию и милостию, избегать  войны
с христианскими  государствами;  завещал  уменьшение  налогов,  освобождение
заключенных и пленных; в припадках все  звал  убитого  сына  Ивана.  Говорят
также, что испорченная природа до  конца  не  переставала  выставлять  своих
требований... Смертный удар застиг  Иоанна  18  марта,  когда,  почувствовав
облегчение, он сбирался играть в  шашки.  Над  полумертвым  совершили  обряд
пострижения, назвали его Ионою.
     Долго Иоанн Грозный был загадочным лицом в  нашей  истории,  долго  его
характер, его  дела  были  предметом  спора.  Причина  недоумений  и  споров
заключалась в незрелости науки, в непривычке  обращать  внимание  на  связь,
преемство явлений. Иоанн IV не был понят, потому что был  отделен  от  отца,
деда и прадедов своих.  Одно  уже  название  Грозный,  которое  мы  привыкли
соединять  с  именем  Иоанна  IV,  указывает  достаточно  на   связь   этого
исторического лица с предшественниками его, ибо и деда, Иоанна III, называли
также Грозным. Мы жаловались на сухость, безжизненность наших  источников  в
Северной Руси до  половины  XVI  века;  жаловались,  что  исторические  лица
действуют молча, не высказывают нам своих  побуждений,  своих  сочувствий  и
неприязней.  Но  во  второй  половине  XVI  века  борьба  старого  с  новым,
раздражительность при этой борьбе доходят до такой степени, что  участвующие
в ней не могут более оставаться молчаливыми, высказываются; явно усилившаяся
в Москве  с  половины  XV  века  начитанность,  грамотность  помогают  этому
высказыванию, этому ведению борьбы словом, и являются  двое  борцов  -  внук
Иоанна III и Софии Палеолог Иоанн IV и потомок удельных ярославских  князей,
московский боярин, князь Андрей  Курбский.  Курбский  указывает  нам  начало
неприязни в самом собрании земли, в подчинении всех княжеств  Северной  Руси
княжеству Московскому; как боярин и князь,  Курбский  указывает  перемену  в
отношениях московских великих князей к дружине их, начало борьбы при  Иоанне
III, указывает на Софию Палеолог как  на  главную  виновницу  перемены,  еще
сильнее вооружается он против сына Иоанна III и Софии, Василия, и  в  Иоанне
IV  видит  достойного  наследника  отцовского   и   дедовского,   достойного
продолжателя  их  стремлений.  Слова  Курбского  вполне  объясняют  нам  эти
стремления Иоанна IV, стремления, обнаружившиеся очень рано, высказывавшиеся
постоянно и сознательно.  Нам  понятно  становится  это  поспешное  принятие
царского  титула,  желание  сохранить  его,  желание  связать   себя   и   с
Августом-кесарем и с царем  Владимиром  Мономахом,  желание  выделить  себя,
возвыситься на высоту  недосягаемую;  понятно  становится  нам  презрение  к
королю  шведскому,  к  которому  приписывается  земля,  к  Стефану  Баторию,
многомятежным сеймом избранному, объявление, что нет им  равенства  с  царем
московским.
     Мы видели, вследствие чего Иоанн  дошел  до  раннего  сознания  борьбы,
которую он должен был вести,  до  сознания  начал,  которые  он  должен  был
защищать от начал противоположных. Последним во время его  малолетства  дана
была  возможность   вполне   обнаружиться,   и   это   обнаружение   вызвало
противодействие, усиленное  еще  новыми,  известными  нам  обстоятельствами,
характером главного деятеля, образовавшимся также  под  влиянием  борьбы.  В
борьбе этой обнаружились значение и  средства  той  и  другой  стороны;  она
бросила яркий свет и на прежние отношения, на  древнюю  историю  Руси.  Чтоб
уяснить себе характер отношений между нашими древними князьями,  нам  стоило
только спросить у летописцев, как эти князья звали друг друга и как звали их
подданные. Встречаем ли мы в древних  летописях  названия:  князь  киевский,
черниговский, переяславский, туровский, полоцкий? Нет, мы этих  названий  не
встречаем; встречаем одни  собственные  имена  княжеские,  которые  приводят
обыкновенно в такое затруднение людей, начинающих заниматься древнею русскою
историею. Чего нет в древних памятниках, того не должны мы искать в  древнем
обществе: князья не  титулуются  по  имени  своих  владений,  следовательно,
владения эти не имели для  них  первенствующего  значения,  и  действительно
видим, что они их меняли; видим,  что  они  называют  друг  друга  братьями,
считаются, ведут споры о старшинстве по  родовой  лестнице;  заключаем,  что
господствующие отношения  между  ними  были  родовые,  а  не  по  владениям.
Обратимся с тем же вопросом и к дружине княжеской, к боярам, спросим, как их
зовут. При именах вельмож Западной Европы мы привыкли встречать частицы фон,
де с собственными именами земельных участков, замков.  Если  б  исчезли  все
известия о происхождении западноевропейского высшего сословия, то  из  одних
фамильных имен мы заключили бы  "что  имеем  дело  с  землевладельцами,  что
владение землею положено в основу сословного значения. Но обратимся к  нашим
боярам, к их именам: что встретим?  "Данило  Романович  Юрьевича  Захарьина,
Иван Петрович Федоровича". Как у древних князей, так  и  у  бояр  нет  следа
отношения к земельной собственности, и одно явление объясняет  другое:  если
князья не имели постоянных волостей, меняли  их  по  родовым  счетам,  то  и
дружина их меняла также волости вместе с ними, не могла  усесться  на  одних
местах, глубоко  пустить  корней  в  землю,  приобрести  чрез  землевладение
самостоятельное земское значение, зависела, получала средства  существования
и значение от князя или от целого рода княжеского, ибо дружинники переходили
от одного князя к другому. Какой был главный интерес русского  боярина,  это
выражается в его имени: к имени, полученному при рождении или при  крещении,
он прибавляет имя отца деда и прадеда,  носит  с  собою  свое  родословие  и
крепко стоит за то, чтоб роду  не  было  порухи,  унижения;  отсюда  понятно
становится нам явление местничества - интерес  родовой  господствует.  Когда
князей было много, когда можно было переходить от одного из них  к  другому,
выгодное положение дружинника обеспечивалось вполне этою возможностию; когда
же эта возможность с установлением единовластия  исчезла,  дружинник  должен
был  принять  то  положение,  какое   угодно   было   назначить   для   пего
единовластителю;  сословные  отличия  и  преимущества  не  выработались,  не
определились законом: мы видели, что когда на  поле  или  судебный  поединок
являлись, с одной стороны, дети боярские, а с  другой  -  крестьяне  и  дети
боярские по сословным требованиям  отказывались  биться  с  крестьянами,  то
судья обвинял их, ибо закон  молчал  о  сословных  различиях.  В  отношениях
княжеских  в  Северной  России  произошла  перемена;  здесь  родовая   связь
рушилась, волости обособились, и когда подчинились все Москве, то князья  их
явились сюда с волостными наименованиями. Но  князья,  отстранив  от  первых
мест, заехав, по тогдашнему выражению, старинные  роды  боярские,  не  долго
удерживают за собою первенствующее  положение,  кроме  титула,  скоро  ничем
более не отличаются от остальных членов служилого сословия, и многие из  них
даже забывают свои наименования по волостям и  сохраняют  только  имена,  от
личных прозвищ происходящие. Все это объясняет  нам,  почему  в  малолетство
Иоанна IV мы видим только борьбу известных отдельных  родов  за  первенство,
почему  служилое  сословие  так  долго  и   упорно   держалось   за   обычай
местничества: в глубине жизни народной коренилось начало родовое;  изгонится
оно из одной сферы - с большею силою и упругостию обнаружится в другой.
     Древнее начало было сильно, вело упорную  борьбу;  но  уже  государству
пошел седьмой век, оно объединилось, старое с новым начало сводить последние
счеты: не мудрено, что появилось много важных вопросов,  важных  требований.
Вторая  половина  XVI  века,   царствование   Иоанна   IV,   характеризуется
преимущественно этим поднятием  важных  вопросов  в  государственной  жизни,
наибольшею выставкою этих вопросов, если начали подниматься  они  и  прежде,
ибо в истории ничто не делается вдруг. Так, опричнина, с одной стороны, была
следствием враждебного отношения царя к своим старым боярам,  по,  с  другой
стороны, в этом учреждении высказался вопрос об  отношении  старых  служилых
родов, ревниво берегущих свою родовую честь и вместе  свою  исключительность
посредством местничества, к многочисленному служилому сословию, день ото дня
увеличивавшемуся  вследствие   государственных   требований   и   вследствие
свободного доступа в него отовсюду; подле  личных  стремлений  Иоанна  видим
стремления целого разряда людей, которым было выгодно  враждебное  отношение
царя к старшей дружине. Мы  видели,  что  сам  Иоанн  в  завещании  сыновьям
смотрел на опричнину как на вопрос, как на первый опыт. После мы увидим, как
будет решаться этот важный вопрос об отношениях младшей дружины  к  старшей.
Государство складывалось, новое сводило счеты со старым; понятно, что должен
был явиться и громко высказаться вопрос о необходимых переменах в управлении
о недостаточности прежних средств, о злоупотреблениях, от них  происходящих,
являются попытки к решению вопроса - губные грамоты, новое положение  дьяков
относительно воевод и т. д. Понятно, что в то же время должен был возникнуть
вопрос  первой  важности  -  вопрос  о  необходимости  приобретения  средств
государственного  благосостояния,  которыми  обладали   другие   европейские
народы; и вот видим первую попытку относительно Ливонии. Век задавал  важные
вопросы, а во главе государства стоял человек, по характеру своему способный
приступать немедленно к их решению.
     К сказанному прежде об этом характере, о его образовании и  постепенном
развитии нам не нужно было бы  прибавлять  ничего  более,  если  б  в  нашей
исторической  литературе  не  высказывались  об   нем   мнения,   совершенно
противоположные. В  то  время  как  одни,  преклоняясь  пред  его  величием,
старались оправдать Иоанна в тех  поступках,  которые  назывались  и  должны
называться своими очень нелестными именами,  другие  хотели  отнять  у  него
всякое участие в событиях,  которые  дают  его  царствованию  беспрекословно
важное значение. Эти  два  противоположных  мнения  проистекли  из  обычного
стремления дать единство характерам исторических  лиц;  ум  человеческий  не
любит живого многообразия, ибо трудно ему при этом  многообразии  уловить  и
указать единство, да и сердце человеческое не любит находить  недостатков  в
предмете   любимом,   достоинств   в   предмете,   возбудившем   отвращение.
Прославилось известное историческое лицо  добром,  и  вот  повествователи  о
делах его не хотят допустить ни одного  поступка,  который  бы  нарушал  это
господствующее представление об историческом лице; если источники  указывают
на подобный поступок, то повествователи стараются во  что  бы  то  ни  стало
оправдать своего героя; и наоборот, в лице, оставившем по себе дурную славу,
не хотят признать никакого достоинства.
     Так случилось и с Иоанном IV: явилось  мнение,  по  которому  у  Иоанна
должна быть отнята вся слава важных дел, совершенных в его царствование, ибо
при их совершении царь был только слепым, бессознательным  орудием  в  руках
мудрых советников своих - Сильвестра и Адашева. Мнение это  основывается  на
тех местах в переписке с Курбским, где Иоанн, по-видимому,  сам  признается,
что при Сильвестре он не имел  никакой  власти.  Но,  читая  эту  знаменитую
переписку, мы не должны забывать, что оба, как Иоанн, так и Курбский,  пишут
под влиянием страсти и потому оба преувеличивают,  впадают  в  противоречия.
Если основная мысль Курбского состоит  в  том,  что  царь  должен  слушаться
советников, то основная мысль Иоанна состоит в  том,  что  подданные  должны
повиноваться  царю,  а  не  стремиться  к  подчинению  царской   воли   воле
собственной;  такое  стремление  в  глазах   Иоанна   есть   величайшее   из
преступлений, и всею тяжестию его  он  хочет  обременить  Сильвестра  и  его
приверженцев; вот почему он приписывает им самое преступное  злоупотребление
его доверенностию, самовольство, самоуправство, говорит, что вместо него они
владели  царством,  тогда  как  он  сам  облек   их   неограниченною   своею
доверенностию; вот эти знаменитые места: "Вы ль растленны или я? Что я хотел
вами владеть, а вы не хотели под моею  властию  быть,  и  я  за  то  на  вас
гневался? Больше вы растленны, что не только не хотели быть  мне  повинны  и
послушны, но и мною владели и всю власть с меня сняли; я был государь только
на словах, а на деле ничем не владел".  В  другом  месте  Иоанн,  щеголявший
остроумием, ловкостию в словопрении, низлагает Курбского следующею уверткою,
не думая, что после можно будет употребить его адвокатскую  тонкость  против
него же самого: "Ты говоришь, что для военных отлучек мало видал мать  свою,
мало жил  с  женою,  отечество  покидал,  всегда  в  городах  против  врагов
ополчался,  претерпевал  естественные  болезни  и   ранами   покрывался   от
варварских рук и сокрушенно уже ранами все тело имеешь, но все это случилось
с тобою тогда, когда вы с попом и Алексеем владели. Если  это  вам  было  не
угодно, то зачем же так делали? Если же  делали,  то  зачем,  своею  властию
сделавши,  на  нас  вину  вскладываете!"  Приводят  еще   третье   место   в
доказательство, что поход на Казань предпринят не Иоанном,  что  приверженцы
Сильвестра везли туда насильно царя: "Когда мы с крестоносною хор