мне говорить какие речи на лицо моего государя, о его великой княгине  Елене
и  их  детях,  станет  говорить  о  лихом  зелье,  чтоб  дать  его  им,  или
какое-нибудь другое злое дело захочет сделать, то мне  к  лиходеям  государя
своего не приставать, с ними не говорить и не думать и не  делать  мне  того
самому" и проч. И Василий по примеру отца не довольствовался  одною  порукою
духовенства,  но  требовал  денежного  ручательства:  так,  князя  Глинского
выручили трое вельмож в 5000 рублях, и за этих поручников поручились еще  47
человек; двойная же порука была  и  за  Шуйских.  Таковы  были  меры  против
отъездов; строгие меры предпринимались также против людей, которые толковали
о другом дружинном праве, праве совета: мы видели,  что  Берсень  Беклемишев
подвергся опале за то, что смел противоречить  великому  князю;  недовольный
боярин жаловался на перемены, произведенные Софиею и ее  сыном;  жалобы  эти
имели следствием то,  что  Берсеню  отрубили  голову;  дьяк  Федор  Жареный,
который осмелился также жаловаться, был бит кнутом и лишился  языка.  Строго
наказывалась и отговорка от службы: дьяк Третьяк Далматов,  которому  велено
было ехать послом к императору Максимилиану, объявил, что не имеет средств к
этой поездке; его схватили и заточили навеки на Белоозеро, имение отобрали в
казну.
     Титул Василия был следующий: "Великий государь Василий, божиею милостию
государь всея Руси и великий князь владимирский,  московский,  новгородский,
псковский, смоленский, тверский, югорский, пермский, вятский,  болгарский  и
иных, государь и великий князь Новгорода Низовской земли и  черниговский,  и
рязанский, и волоцкий, и ржевский, и бельский, и ростовский, и  ярославский,
и белозерский, и удорский, и обдорский, и кондинский, и  иных".  Титул  царя
употреблялся в тех же случаях, как и при Иоанне III. В  письмах  к  великому
князю от людей незначительных со времени Василия  попадаются  уменьшительные
уничижительные имена:  так,  великий  князь  приговорил  однажды  с  боярами
отправить в Крым послом незначительного человека, среднего, и  послали  Илью
Челищева, который в грамотах своих к  великому  князю  подписывался:  "Холоп
твой, Илейка Челищев, челом бьет", тогда  как  другой  посол,  сын  боярский
Шадрин, подписывался: "Васюк"; в грамотах от  великого  князя  к  ним  обоим
писали так: "Нашему  сыну  боярскому,  Василью  Иванову,  сыну  Шадрина,  да
ближнему нашему человеку Илейке Челищеву".
     Мы видели, что Иоанн III в  завещании  своем  постановил,  чтоб  монета
чеканилась только во владениях великого князя, в Москве  и  Твери,  а  не  в
уделах.
     Источники доходов для казны великокняжеской вообще были  те  же  самые,
как и прежде;  упоминается  пошлина,  не  встречавшаяся  прежде,  -  туковые
деньги. Что касается Руси Литовской, то из грамоты  короля  Сигизмунда  1507
года получаем понятие о сборе серебщизны,  король  пишет,  что  для  великой
потребы государевой и земской на Городенском сейме наложили  на  всю  землю,
как на духовных, так  и  на  светских  людей,  серебщизну:  от  каждой  сохи
волевой-по 15 грошей, от конской-по 7 1/2 грошей от человека, который сох не
имеет, от земли -по шести грошей, от огородника-по три гроша; о  государевых
доходах в Литовской Руси можно получить также  понятие  из  уставных  грамот
короля Сигизмунда, данных Могилеву и Гродну; во-первых, государский  приход:
300 коп широких грошей, четыре рубля грошей бобровщины, четыре рубля  грошей
яловщины; три рубля грошей восковых, от  старца  серебряного-15  коп  грошей
широких, от медового старца-0 коп, скотного серебра на третий год-20  рублей
грошей, тиунщины-80 коп грошей, за корчмы могилевские-104  копы;  серебщизна
дается на третий год, сколько положит государь; державца  королевский  берет
каждый год: въездного-50 коп грошей, полюдованья (полюдья), если  в  волость
не поедет, - 50 коп грошей, тиунщины из королевской суммы берет половину.  В
Гродненской грамоте читаем: "Когда по дворам гродненским жито  будет  сжато,
то староста должен отдать челяди нашей невольной месячину  на  весь  год,  а
потом с жита и ярового всякого хлеба берем на себя две части, а на  старосту
идет третья часть; две части, которые берем на себя, должны быть  поставлены
в наших гумнах и без нашего ведома не могут быть тронуты; озера все в повете
Гродненском и езы по рекам принадлежат нам; тиун гродненский по всей волости
должен сбирать на нас лен по старине". О хозяйстве в  землях  королевских  и
доходах с них можем иметь понятие из уставной грамоты державцам и  урядникам
королевских волостей, приписных к виленскому и троицкому замкам, 1529  года:
немедленно после жатвы из полученного жита  прежде  всего  должно  заплатить
церковные десятины там, где  они  постановлены;  потом  должно  отложить  на
сторону то жито, которое должно пойти на посев будущего года; далее,  должно
быть отложено количество хлеба для раздачи месячины челяди невольной;  потом
из того, что останется, две части  на  короля,  а  третью  на  державца;  из
ярового хлеба державцы берут себе четвертую часть, отложивши три королю,  на
посев и на раздачу; жито, оставшееся на гумнах  дворов  королевских,  весною
должно  продаваться;  в  небытность  короля  огородными  овощами  пользуются
державцы, когда же сам король приедет, то овощи  идут  на  его  кухню;  льну
должно сеять такое количество, чтоб  каждая  женщина,  получающая  месячину,
давала ежегодно постав  полотна  в  50  локтей  и  проч.;  челяди  невольной
противополагаются подданные, люди тяглые, которые обязаны летом  работать  с
весны, когда начинают пахать под яровое, до дня св. Симона Иуды; а от  этого
срока на зиму державцы, оставивши часть работников для дворовых надобностей,
остальных сажают на оброк, который состоит или в бочке пшеницы, или в вепре;
бояре путные и осочники, которые издавна обязаны ходить на  войну  и  косить
сено,  также  рыболовы,  бортники,  кузнецы  и   другие   подданные   дворов
королевских, которые тяглой службы не  служат,  обязаны  отправлять  полевые
работы двенадцать дней в лето. Пустые  земли  державцы  обязаны  отдавать  в
наймы за деньги или за меды; рыба, ловимая в озерах,  продается:  две  трети
вырученных  за  нее  денег  идет  в   казну   королевскую,   треть-державцу;
произведения  лесов  -смола,  зола  и  проч.  -  сполна  принадлежат   казне
королевской; мыты речные, перевозы, капщизны, мельницы, куничное, пошлины  с
варки пива и меду идут на короля, торговое и поборное,  мясное  и  другие-на
державца; державец обязан  заботиться  о  стадах  и  платить,  если  по  его
недосмотру  случится  ущерб;  обязан  выбирать  добрых  и  верных  урядников
дворных- заказников, старцев,  тиунов,  приставов,  сорочников,  гуменников.
Жители Жмудской земли по уставной грамоте 1529  года  обязаны  были  платить
ежегодно куницы, за каждую  куницу-по  12  грошей,  а  державцам  и  тиунам,
которые будут сбирать куничные деньги, обязаны давать по три  пенязя;  кроме
того, обязаны платить в казну ежегодно от каждой сохи волевой  по  полукопью
(30 грошей), а от конской сохи-по 15 грошей;  а  у  кого  не  будет  сох  ни
волевых, ни конских, а только земли, те обязаны давать по 10 грошей с каждой
службы; потом должны давать за бочку овса  шесть  грошей,  за  воз  сена-два
гроша; в королевский проезд обязаны поставлять для  короля  живность,  овес,
сено, мед, пиво.
     Из обычаев московского двора времен великого  князя  Василия  мы  имеем
описание посольского  приема  и  торжественного  обеда  во  дворце.  В  день
представления значительных послов запирались все лавки и мастерские,  жители
толпились на дороге, по которой проезжали  послы;  толпы  увеличивались  еще
дворовыми людьми боярскими и  ратными  людьми,  которых  собирали  по  этому
случаю из окрестных волостей;  это  делалось  для  того,  чтоб  дать  послам
высокое понятие о многочисленности народонаселения,  о  могуществе  великого
князя. Послы должны  были  сходить  с  лошадей  в  некотором  расстоянии  от
лестницы, ибо сходить с коня у самой лестницы мог один только великий князь.
Начиная с середины лестницы выходили навстречу к послам вельможи, все  более
и более значительные, которые подавали руки  и  целовались  с  послами.  При
входе послов в палату,  где  сидел  великий  князь  с  знатнейшими  боярами,
последние вставали (если присутствовали братья великокняжеские,  то  они  не
вставали, но сидели с непокрытыми головами, а бояре- в шапках),  и  один  из
бояр докладывал великому князю о послах, говоря: "Такой-то и такой-то (имена
послов) челом бьет". Великий князь сидел на  возвышенном  месте  с  открытою
головою; на стене висел образ в богатой ризе, с  правой  стороны  на  скамье
лежала  шапка,  с  левой  -посох,  украшенный  крестом.   Толмач   переводил
посольские речи; при  имени  государей,  от  которых  правилось  посольство,
великий князь вставал и по окончании речей спрашивал о  здоровье  их,  после
чего послы подходили к руке; великий князь спрашивал их, хорошо ли  доехали,
и приказывал им садиться, для чего  приготовлялась  скамья  против  великого
князя; послы, поклонившись великому князю и потом на все стороны (ибо  бояре
все это время стояли), садились. Если  послы  и  члены  их  свиты  привозили
подарки (поминки), то после описанных обрядов боярин, представлявший послов,
вставал и, обратившись  к  великому  князю,  громким  голосом  говорил,  что
такой-то посол челом бьет таким-то поминком,  и  между  тем  дьяк  записывал
подарки и имена дарителей. Посидевши  немного,  великий  князь  обращался  к
послам с приглашением к обеду, и этим обряд представления  оканчивался.  При
входе в обеденную палату послы заставали великого князя и бояр уже  сидящими
за столом; при входе послов бояре вставали, послы кланялись на все стороны и
занимали назначенное для них место, на которое сам великий князь указывал им
рукою. Столы были накрыты кругом, в середине находился поставец, наполненный
золотыми и серебряными бокалами. На столе, за которым сидел  великий  князь,
по обе стороны столько было оставляемо пустого  места,  сколько  мог  занять
великий   князь   распростертыми   руками;   если   братья   великокняжеские
присутствовали за обедом, то старший садился  по  правую,  младший-по  левую
сторону; ниже удельных князей сидели  князья  служилые  и  бояре;  но  между
удельными князьями и служилыми оставлялось также пустое место, еще несколько
шире, чем между великим князем и его  братьями;  против  великого  князя  на
особом столе садились послы; ниже, опять чрез известной величины промежуток,
помещалась их свита; далее сидели те чиновники, которые ездили за послами на
подворье,  наконец,  люди  незнатные,  приглашенные  по  особенной   милости
великого князя. По столам были расставлены  уксусницы,  перечницы,  солонки.
При начале обеда великий князь из своих рук посылал послам  хлеб,  причем  и
послы и все присутствующие вставали, кроме  братьев  великокняжеских;  послы
кланялись великому князю и на все стороны. Высшая почесть  состояла  в  том,
если великий князь кому-нибудь из присутствующих пошлет  соли,  ибо  посылка
хлеба означает только благосклонность,  посылка  же  соли-  любовь.  В  знак
благосклонности кроме хлеба великий князь посылал от себя и другие  кушанья,
причем нужно было каждый раз вставать и кланяться на все стороны- это  брало
много времени и утомляло не привыкших к такому обычаю  послов.  Из  кушаньев
упоминаются жаркие лебеди, которых ели с уксусом, перцем,  солью,  сметаною,
солеными огурцами; из напитков-мальвазия,  греческое  вино  и  разные  меды;
сосуды, как большие, так и малые, были  из  чистого  золота.  Великий  князь
очень ласково разговаривал за  обедом  с  послами,  потчивал  их,  предлагал
разные вопросы.  Иногда  для  показания  особенной  дружбы  к  государю,  от
которого были послы, великий князь после стола пил  за  его  здоровье.  Обед
продолжался три и четыре часа; после обеда великий князь  не  занимался  уже
никакими важными делами.
     15 августа, в день Успения, Герберштейн видел великого князя в соборной
церкви: он стоял у стены подле двери на правой стороне, опирался на посох, в
правой руке держал шапку.
     Дошло до нас описание свадьбы великого князя Василия. В средней  палате
наряжены были два места, покрытые бархатом и камками, положены были  на  них
изголовья  шитые,  на  изголовьях-по  сороку  соболей,  а  третьим   сороком
опахивали жениха и невесту; подле поставлен был стол, накрытый скатертью, на
нем были калачи и соль. Невеста шла из своих хором в среднюю палату с  женою
тысяцкого, двумя свахами и боярынями, перед княжною шли  бояре,  за  боярами
несли две свечи и каравай, на котором  лежали  деньги.  Пришедши  в  среднюю
палату, княжну Елену посадили на место, а на место великого  князя  посадили
ее младшую сестру; провожатые все сели также по своим местам. Тогда  послали
сказать жениху, что все готово; прежде  его  явился  брат  его,  князь  Юрий
Иванович, чтоб рассажать бояр и детей боярских;  распорядившись  этим,  Юрий
послал сказать жениху: "Время тебе, государю, идти к своему  делу".  Великий
князь, вошедши в палату с тысяцким и со  всем  поездом,  поклонился  святым,
свел с своего места невестину сестру, сел  на  него  и,  посидевши  немного,
велел священнику говорить молитву, причем  жена  тысяцкого  стала  жениху  и
невесте чесать голову, в то же время  богоявленскими  свечами  зажгли  свечи
женихову и невестину, положили на них обручи и обогнули соболями. Причесавши
головы жениху и невесте, надевши невесте на голову кику и навесивши  покров,
жена тысяцкого начала осыпать жениха и  невесту  хмелем,  а  потом  соболями
опахивать; великого князя  дружка,  благословясь,  резал  перепечу  и  сыры,
ставил на блюдах перед  женихом  и  невестою,  перед  гостями  и  посылал  в
рассылку,  а  невестин  дружка  раздавал  ширинки.  После  этого,  посидевши
немного, жених и невеста отправились в соборную Успенскую церковь венчаться,
свечи и караваи несли перед санями. Когда митрополит, совершавший  венчание,
подал жениху  и  невесте  вино,  то  великий  князь,  допивши  вино,  ударил
сткляницу о землю и растоптал ногою; стекла подобрали и кинули в  реку,  как
прежде  велось;  после  венчания  молодые  сели  у  столба,  где   принимали
поздравления от митрополита, братьев, бояр и детей боярских, а певчие  дьяки
на обоих клиросах пели новобрачным многолетие. Возвратившись  из  Успенского
собора, великий князь ездил по монастырям и церквам, после чего сел за стол;
перед новобрачными поставили печеную курицу, которую дружка отнес к постели.
Во время стола споры о местах между присутствовавшими были запрещены.  Когда
новобрачные пришли в спальню, жена тысяцкого, надев на себя две  шубы,  одну
как должно, а другую навыворот, осыпала великого князя и княгиню  хмелем,  а
свахи и дружки кормили их курицею. Постель была постлана на тридевяти ржаных
снопах, подле нее в головах в кадке с пшеницею стояли  свечи  и  караваи;  в
продолжение стола и во  всю  ночь  конюший  с  саблею  наголо  ездил  кругом
подклета; на другой день, после бани, новобрачных кормили у постели кашею.
     С  такими  же  обрядами  была  совершена  и  свадьба   младшего   брата
великокняжеского, князя Андрея Ивановича, женившегося на дочери князя Андрея
Хованского; разница была в том, что здесь великий князь, как  старший  брат,
заступал место отца и все делалось с его  благословения.  Князь  Андрей  бил
челом великому князю о позволении жениться; Василий,  давши  позволение,  за
неделю до свадьбы пошел к обедне в Успенский собор, а  оттуда  отправился  к
митрополиту и, объявив ему о намерении брата, просил благословения. К  князю
Юрию послал сказать: "Хотим Андрея брата женить, и ты б, брат наш, поехал ко
мне и к Андрею брату на свадьбу".  Передавая  брату  молодую  жену,  великий
князь говорил ему: "Андрей брат! Божиим велением и  нашим  жалованьем  велел
бог тебе жениться, взять княжну Евфросинью; и ты, братец Андрей, свою  жену,
княгиню Евфросинью, держи так, как бог устроил".
     Мы видели, как при новом порядке вещей, при  утверждении  единовластия,
затруднительна стала выдача замуж дочерей великокняжеских; на руках  Василия
после отцовой смерти осталась незамужняя сестра Евдокия; скоро, в 1506 году,
представился случай выдать ее замуж не за боярина; пленный казанский царевич
Кудайкул,  сын   Ибрагимов,   брат   Алегамов,   изъявил   желание   принять
христианство, был окрещен торжественно в Москве-реке, назван Петром, а через
месяц был обвенчан на Евдокии; мы видели,  что  дочь  его  от  этого  брака,
племянница великого князя, была выдана за выезжего князя Мстиславского. Петр
дал клятву в верной службе великому  князю  и  детям  его  и,  как  царевич,
занимал постоянно важное место, напереди всех князей и бояр.
     Что касается состава двора великокняжеского московского при Василии, то
мы встречаем по-прежнему бояр и бояр-окольничих, из чего ясно, что последнее
слово было вначале прилагательное к существительному "боярин";  встречаем  и
другую форму:  боярин  и  окольничий  такой-то;  в  описании  переговоров  с
императорскими послами находим любопытное  заменение  слова  "бояре"  словом
советники, после которых непосредственно следуют окольничие: "Которые  будут
с вами речи явные от Максимилиана, и  вы  те  речи  говорили  на  посольстве
самому государю; а которые с вами речи тайные, и государь наш вышлет  к  вам
советников своих и  окольничих,  и  вы  тайные  речи  скажите  советникам  и
окольничим государским". Герберштейн так  говорит  о  значении  окольничего:
"Окольник  занимает  должность  претора,  или  судьи,  от   великого   князя
назначенного, иначе это-верховный советник (supremus consiliarius),  который
всегда  находится  подле  великого  князя".  Мы  не  должны  признать  этого
свидетельства вполне справедливым, ибо  на  основании  русских  известий  не
можем видеть в окольничем верховного  советника;  но  мы  можем  догадаться,
почему  Герберштейн  приписывает  ему   такое   значение,   если   это   был
действительно   человек,   постоянно   находившийся   при   великом   князе,
непосредственный исполнитель его приказаний, если великий князь  являлся  не
иначе как в сопровождении окольничего или окольничих, если во время  похода,
поездов  великого  князя   окольничие   ехали   вперед   по   станам,   всем
распоряжались. Переводя на наш язык, мы не можем  назвать  окольничих  иначе
как свитою  великого  князя.  Пред  смертию  своею  Василий  в  такой  форме
обращается ко двору своему: "Вы,  бояре  и  боярские  дети  и  княжата!  Как
служили нам, так теперь и вперед служили бы сыну моему". При  дворе  Василия
встречаем  оружничего,   ловчего,   крайчего,   стряпчих,   рынд,   подрынд,
ясельничего. Из лиц правительственных встречаем городничих, которых в Москве
было несколько: на их ответственности, как мы видели, было построение  моста
через Москву-реку для проезда больного  великого  князя.  Видим,  что  бояре
выезжали в поход с своим двором, своими  дворянами.  Встречаем  в  разрядных
книгах местнические случаи, к сожалению,  без  подробностей,  без  означения
причин, почему известные лица не хотели быть вместе с другими;  например,  в
1519 году был суд окольничему Андрею Никитичу Бутурлину с Андреем Микулиным,
сыном Ярова, на Волоке-Ламском; по суду князь великий окольничего  Бутурлина
оправил, Андрея Ярова обвинил и правую грамоту на него пожаловал,  дал;  или
писал князь Михаил Васильевич Горбатый, что быть  ему  непригоже  для  князя
Федора Оболенского-Лопаты да для боярина Ивана Бутурлина,  и  князю  Михаилу
писано, что был на службе и служба эта ему без мест; такой же ответ  получил
князь Михайла Курбский, писавший против тех же самых лиц, и Андрей Бутурлин,
писавший против Курбского.
     По одним  иностранным  свидетельствам,  число  московского  войска  при
Василии простиралось до 400000 человек, преимущественно конницы, по  дру