вашка
Заруцкий с товарищами Девичий монастырь взяли, то они церковь божию разорили
и черниц - королеву, дочь князя Владимира Андреевича,  и  Ольгу,  дочь  царя
Бориса, на которых прежде взглянуть не  смели,  ограбили  донага,  а  других
бедных черниц и девиц грабили и на блуд брали, и как пошли из монастыря,  то
церковь и монастырь выжгли: это ли христианство? Хуже они жидов, сами  своих
казнят и ругают, вас, дворян и детей  боярских,  гостей  и  лучших  торговых
людей эти воры козаки, наши и ваши холопи,  грабят,  побивают  и  позорят  и
вперед всеми вами и вашими домами владеть  хотят,  что  сами  вы  лучше  нас
знаете. А теперь вновь те же воры - Ивашка Заруцкий с  товарищами  государей
выбирают себе таких же воров  козаков,  называя  государскими  детьми:  сына
калужского вора, о котором и поминать непригоже, а за другим вором под Псков
послали таких  же  воров  и  бездушников,  Казарина  Бегичева  да  Нехорошка
Лопухина с товарищами, а другой вор, также Димитрий, объявился в Астрахани у
князя Петра Урусова, который калужского убил. И такими воровскими государями
крепко ли  Московское  государство  будет  и  кровь  христианская  литься  и
Московское  государство  пустошиться  вперед   перестанет   ли?   А   такими
правителями, князем Дмитрием  Трубецким  да  Ивашкою  Заруцким,  Московскому
государству можно ли состояться? Они никогда в своем доме  не  умели  ничего
расправить, а теперь таким великим и преславным государством  и  вами  всеми
владеют и указывают, не для чего другого, как только  для  своих  бездельных
корыстей,  воровства  и  содомского  греха,  а  Московскому  государству  на
конечное разоренье. А великий государь Жигимонт король с большого сейма,  по
совету всей Польской  и  Литовской  земли,  сына  своего  великого  государя
королевича Владислава на Владимирское и Московское государство  отпустил,  и
сам до Смоленска его провожает со многою конною и пешею ратью, для  большого
успокоенья Московского государства, и мы его  прихода  к  Москве  ожидаем  с
радостью. Сами можете рассудить, что Московское государство усмирить и кровь
христианскую унять можем только Сигизмундом королем и сыном его.  Видя  нашу
беду  и  конечное  разоренье,  между  нами  нестроенье  и  несовет,  кто  не
подивится,  не  восплачет  и  не  возрыдает?  Со  всех   сторон   Московское
государство неприятели рвут, и всем пограничным государям в посмех  мы  и  в
позор и в укоризну стали.  А  все  это  от  вас,  от  вашего  непокорства  и
крестного преступления".
   Бояре писали правду: козаки подмосковного  стана  действительно  вошли  в
сношения  с  ивангородским  самозванцем,  которому  в  это   время   удалось
утвердиться в Пскове, почему он обыкновенно и называется псковским.  Казарин
Бегичев, приехавши из-под Москвы в Псков, не пожалел своей души и  старости,
как взглянул на вора, так и закричал: вот истинный государь наш калужский! А
2 марта подмосковный стан присягнул самозванцу  по  заводу  Ивана  Плещеева.
Между тем из Ярославля дали знать  в  Нижний,  что  Заруцкий  прислал  много
козаков в Ярославль, а Просовецкий  уже  идет  с  войском,  хотят  захватить
Ярославль и все поморские города, чтоб  не  дать  соединиться  нижегородской
рати  с  ярославцами.  Получив  эту  весть,  Пожарский   немедленно   послал
двоюродного брата своего, князя Дмитрия Петровича Лопату-Пожарского, и дьяка
Семена Самсонова занять Ярославль до  прихода  Просовецкого,  в  чем  они  и
успели. Вслед за Лопатою по тому же направлению двинулась  и  главная  рать,
казны нижегородской недостало ей на  жалованье,  и  потому  взяли  деньги  у
купцов иногородних, торговавших в Нижнем, всего 5207 рублей, из которых 4116
р. было взято у  строгановских  прикащиков.  В  Балахне,  Юрьеве  Поволжском
жители встретили войско с радостию, дали денег, проводили с честию. На Решме
явился  к  Пожарскому  Кирилла  Чоглоков  и  подал  грамоту  от  Трубецкого,
Заруцкого и всего подмосковного войска; козаки  писали,  что  они,  преступя
всемирное крестное целование - не выбирать государя без совета  всей  земли,
целовали крест вору, который в Пскове, но теперь они сыскали, что во  Пскове
прямой вор, а не тот, что был в  Тушине  и  в  Калуге,  отстали  от  него  и
целовали  крест,  что  вперед  им  никакого  вора  не  затевать,  а  быть  с
нижегородским ополчением в совете  и  соединении,  против  врагов  стоять  и
Московское государство очищать. Пожарский  и  Минин  не  поверили  козацкому
раскаянию, у них было твердо положено не соединяться с козаками, однако,  не
желая преждевременно раздражать их,  они  отпустили  Чоглокова  с  честию  и
велели сказать козакам, что нисколько их не опасаются  и  спешат  к  ним  на
помощь под Москву.
   Дав отдохнуть войску несколько  времени  в  Кинешме,  Пожарский  пошел  к
Костроме, но  на  Плесе  получил  известие,  что  костромской  воевода  Иван
Шереметев прямит Владиславу и не хочет  пускать  нижегородское  ополчение  в
город, Пожарский подумал с Мининым  и  решили,  не  останавливаясь,  идти  к
Костроме. Здесь между жителями были две  стороны:  одна  держалась  воеводы,
другая не хотела Владислава; последняя  была  многочисленнее,  и  как  скоро
Пожарский вошел в посад Костромы, народ встал на Шереметева,  отнял  у  него
воеводство и  убил  бы  его,  если  бы  не  защитил  Пожарский,  у  которого
костромичи выпросили себе  другого  воеводу,  известного  нам  князя  Романа
Гагарина. В то же время суздальцы прислали просить защиты от Просовецкого: к
ним был послан брат Лопаты, князь Роман Петрович Пожарский.
   Наконец в первых числах апреля ополчение достигло Ярославля, где получило
грамоту от троицких властей: Дионисий,  Авраамий  Палицын,  Сукин  и  Андрей
Палицын уведомляли, что "2 марта  злодей  и  богоотступник  Иван  Плещеев  с
товарищами по злому воровскому козачью заводу затеяли под Москвою  в  полках
крестное целованье, целовали крест вору, который в Пскове  называется  царем
Димитрием; боярина  князя  Дмитрия  Тимофеевича  Трубецкого,  дворян,  детей
боярских, стрельцов и московских жилецких людей привели к кресту неволею: те
целовали крест, боясь от козаков смертного убийства; теперь князь Дмитрий  у
этих воровских заводцев живет в великом утеснении  и  радеет  соединиться  с
вами. 28 марта приехали в Сергиев монастырь два брата Пушкины, прислал их  к
нам для совета боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, чтоб мы послали  к
вам и все бы православные христиане, соединясь, промышляли над  польскими  и
литовскими людьми и над теми врагами, которые завели теперь смуту. И вам  бы
положить на своем разуме о том: может ли и небольшая хижина  без  настоятеля
утвердиться, и может ли один город без властодержателя стоять: не только что
такому великому государству без государя быть? Соберитесь, государи, в  одно
место,  где  бог  благоволит,  и  положите  совет  благ,  станем  просить  у
вседержителя, да отвратит свой праведный гнев и даст стаду  своему  пастыря,
пока злые заводцы и ругатели остальным нам православным христианам порухи не
сделали. Нам известно, что замосковные  города  -  Калуга,  Серпухов,  Тула,
Рязань по воровскому заводу креста не  целовали,  а  радеют  и  ждут  вашего
совета. Да марта же 28 приехал к нам из Твери жилец и сказывал, что в Твери,
Торжке, Старице, Ржеве, Погорелом Городище также креста не целовали, ждут от
вас промысла и совета; Ивана Плещеева в Тверь не пустили,  товарищам  и  его
козакам хлеба купить не дали. Молим вас усердно, поспешите придти  к  нам  в
Троицкий монастырь, чтоб те люди, которые теперь под Москвою,  рознью  своею
не потеряли Большого Каменного города, острогов, наряду". В этой же  грамоте
впервые говорится о страдальческой кончине патриарха Гермогена  (в  изгнании
нужне умориша). Летописец рассказывает,  что  поляки  прислали  к  Гермогену
русских людей, которые  стали  уговаривать  его  отписать  к  Нижегородскому
ополчению,  чтобы  не  ходило  под  Москву;  Гермоген  отвечал:  "Да   будут
благословенны те, которые идут для очищения Московского государства,  а  вы,
изменники, будьте прокляты". Поляки велели за это уморить  его  голодом:  он
умер 17 февраля и погребен в Чудове монастыре.
   7 апреля из Ярославля пошли грамоты по городам: "Бояре  и  окольничие,  и
Дмитрий Пожарский, и стольники, и дворяне большие, и стряпчие, и  жильцы,  и
головы, и дворяне, и дети боярские всех городов,  и  Казанского  государства
князья, мурзы и татары, и разных городов стрельцы, пушкари и всякие служилые
и  жилецкие  люди  челом  бьют.  По  умножению  грехов  всего  православного
христианства, бог навел неутолимый гнев на землю нашу:  в  первых  прекратил
благородный корень царского поколения (и т. д. следует перечисление бедствий
Смутного  времени  до  убийства  Ляпунова  и   буйства   козаков,   за   ним
последовавшего). Из-под Москвы князь Дмитрий Трубецкой да Иван  Заруцкий,  и
атаманы и козаки к нам и по всем городам писали, что они целовали крест  без
совета всей земли государя не выбирать, псковскому вору, Марине и сыну ее не
служить, а теперь целовали крест вору Сидорке, желая  бояр,  дворян  и  всех
лучших людей побить, именье их разграбить и  владеть  по  своему  воровскому
козацкому обычаю. Как сатана омрачил очи их! При них калужский их царь  убит
и безглавен лежал всем напоказ шесть недель, об этом они из Калуги в  Москву
и по всем городам писали!  Теперь  мы,  все  православные  христиане,  общим
советом согласились со всею землею, обет богу и души свои дали на  том,  что
нам их воровскому царю Сидорке и Марине с сыном не служить и против польских
и литовских людей стоять в крепости неподвижно. И вам, господа,  пожаловать,
советовать со всякими людьми общим советом, как бы нам в  нынешнее  конечное
разоренье быть небезгосударным, выбрать бы нам общим советом государя,  чтоб
от таких находящих бед без  государя  Московское  государство  до  конца  не
разорилось. Сами, господа, знаете, как нам теперь без государя против  общих
врагов, польских, литовских и немецких людей и русских воров, которые  новую
кровь начинают, стоять? И как нам без государя о великих  государственных  и
земских делах с окрестными государями ссылаться? И  как  государству  нашему
вперед  стоять  крепко  и  неподвижно?  Так  по  всемирному  своему   совету
пожаловать бы вам, прислать к нам в Ярославль из всяких чинов людей человека
по два, и с ними совет свой отписать, за своими руками. Да отписать  бы  вам
от себя под Москву в полки, чтоб они от вора Сидорки отстали, с  нами  и  со
всею землею розни  не  чинили.  В  Нижнем  Новгороде  гости  и  все  земские
посадские люди, не пощадя своего именья, дворян и  детей  боярских  снабдили
денежным жалованьем, а теперь изо всех  городов  приезжают  к  нам  служилые
люди, бьют челом всей земле о жалованье, а  дать  им  нечего.  Так  вам  бы,
господа,  прислать  к  нам  в  Ярославль  денежную  казну  ратным  людям  на
жалованье". У грамоты находятся подписи,  из  которых  мы  узнаем  начальных
людей  рати;  несмотря  на  то  что  гласным  вождем  ополчения  был  избран
Пожарский, первые места уступлены людям, превышавшим главного  вождя  саном:
первая  подпись  принадлежит  боярину  Морозову,  вторая  -  боярину   князю
Владимиру Тимофеевичу Долгорукову, третья - окольничему Головину,  четвертая
- князю Ивану Никитичу Одоевскому, пятая - князю Пронскому, шестая  -  князю
Волконскому, седьмая - Матвею Плещееву, осьмая -  князю  Львову,  девятая  -
Мирону Вельяминову, десятая уже - князю Пожарскому; на 15-м месте читаем: "В
выборного человека всею землею, в Козьмино место Минина князь Пожарский руку
приложил"; за  Мининым  следует  еще  34  подписи,  и  в  том  числе  князей
Долгорукова и Туренина, Шереметевых, Салтыкова, Бутурлина.
   Толпы служилых людей приезжали в Ярославль для соединения  с  ополчением,
посадские  люди  привозили  денежную  казну,  но  под  Москву  нельзя   было
предпринять   немедленного   похода:   козаки   заняли   Углич,   Пошехонье,
свирепствовали по уездам, шведы стояли в Тихвине. Нельзя было  двинуться  на
юг, оставив в тылу этих врагов. Князь Дмитрий  Михайлович  и  Кузьма  начали
думать со всею ратью, духовенством и посадскими людьми, как бы земскому делу
было прибыльнее, и положили: отправить  послов  в  Новгород,  занять  шведов
мирными переговорами, а на козаков послать  войско.  В  Новгород  отправился
Степан Татищев с выборными из каждого города по человеку,  повез  грамоты  к
митрополиту  Исидору,  князю  Одоевскому  и  Делагарди:  у   митрополита   и
Одоевского ополчение спрашивало, как у них положено со шведами? К  Делагарди
писало, что если король шведский даст брата своего на государство и окрестит
его в православную христианскую веру, то они  ради  быть  с  новгородцами  в
одном совете. Это было написано для того, говорит летопись, чтоб, как пойдут
под Москву на очищение Московского государства, шведы  не  пошли  воевать  в
поморские города. Грамоты в Новгород были написаны 13 мая; 19-го  -  Исидор,
Одоевский и Делагарди отпустили Татищева с ответом, что пришлют в  Ярославль
своих послов; но Татищев  объявил,  что  в  Новгороде  добра  ждать  нечего.
Несмотря на то, в июне начальники ополчения разослали грамоты по  украинским
городам, которые держались псковского вора, Марины и сына ее,  чтоб  они  от
ведомого вора отстали: "Только вы от того вора отстанете и с нами  будете  в
соединенье, то  враги  наши,  польские  и  литовские  люди,  из  Московского
государства выйдут; если же от вора не отстанете, то  польские  и  литовские
люди Москву и все города до конца разорят, всех нас  и  вас  погубят,  землю
нашу пусту и беспамятну учинят, и  того  всего  взыщет  бог  на  вас,  да  и
окрестные все государства назовут вас предателями своей вере и отечеству,  а
больше всего, какой вам дать  ответ  на  втором  пришествии  пред  праведным
судиею? Да писали к нам из Великого Новгорода  митрополит  Исидор  и  боярин
князь Одоевский, что у них от немецких  людей  православной  вере  порухи  и
православным христианам разоренья нет, шведского короля Карла  не  стало,  а
после него сел на государстве сын его  Густав  Адольф,  а  другой  сын  его,
Карлус Филипп, будет в Новгород на государство вскоре, и дается на всю  волю
людей  Новгородского  государства,  хочет  креститься  в  нашу  православную
христианскую веру греческого закона. И вам бы, господа, про то было  ведомо,
и прислали бы вы к нам для общего земского совета из всяких  чинов  человека
по два и по три, и совет свой отписали к нам, как нам против  общих  врагов,
польских и  литовских  людей,  стоять  и  как  нам  в  нынешнее  злое  время
безгосударным не быть и выбрать бы нам государя  всею  землею.  А  если  вы,
господа, к нам на совет вскоре не пришлете, от вора не отстанете и  со  всею
землею не соединитесь и общим советом с нами государя не  станете  выбирать,
то мы,  с  сердечными  слезами  расставшись  с  вами,  всемирным  советом  с
поморскими, понизовыми и замосковными городами будем выбирать  государя.  Да
объявляем вам, что 6  июня  прислали  к  нам  из-под  Москвы  князь  Дмитрий
Трубецкой, Иван Заруцкий и всякие люди  повинную  грамоту,  пишут,  что  они
своровали, целовали крест псковскому вору, а теперь  они  сыскали,  что  это
прямой вор, отстали от него и целовали крест вперед другого вора не затевать
и быть с нами во всемирном совете; о том же  они  писали  и  к  вам  во  все
украинские города".
   На этот раз из подмосковного  стана  писали  правду:  11  апреля  приехал
оттуда во Псков Иван Плещеев обознавать вора; Плещеев, по  словам  летописи,
обратился на истинный путь, не захотел вражды в земле и начал говорить всем,
что это истинный вор. Очень  может  быть,  что  несогласие  многих  в  самом
подмосковном стане, несогласие северо-западных городов,  причем  тверичи  не
впустили его к себе в город, содействовало обращению  Плещеева  на  истинный
путь. Как бы то ни было, отказ его признать вора произвел  свое  действие  в
Пскове: 18 мая вор должен был бежать из города с воеводою князем  Хованским,
но Плещеев вошел  в  переговоры  с  Хованским  и  убедил  его  выдать  вора,
вследствие чего 20 числа самозванца привели  назад  в  город  и  посадили  в
палату, а 1 июля повезли к Москве.
   Пожарский послал и в далекую Сибирь грамоты с уведомлением о новгородских
делах  и  с  требованием  присылки  выборных  для  совета  насчет   избрания
королевича. Он уведомлял города, что посланные им против  козаков  и  черкас
отряды везде имели успех: князь Дмитрий Лопата-Пожарский выгнал  козаков  из
Пошехонья,  князь  Дмитрий  Мамстрюкович  Черкасский  выгнал  малороссийских
козаков, или черкас, из Антониева монастыря в Бежецком уезде,  потом  выгнал
великороссийских козаков из Углича; воевода Наумов отогнал отряды  Заруцкого
от Переяславля. Но среди этих успехов в самом Ярославле  происходили  смуты:
туда явился с казанским  ополчением  известный  нам  Иван  Биркин  вместе  с
татарским головою Лукьяном Мясным; еще дорогою они ссорились друг с  другом,
Биркин вел себя как неприятель  в  городах  и  уездах,  когда  же  пришел  в
Ярославль, то возобновил ссору  с  Мясным  из-за  того,  кому  быть  главным
начальником, едва дело не дошло между ними до бою, но, что всего  хуже,  эта
ссора отразилась и в ополчении Пожарского: большинство было против Биркина и
откинуло его, но смольняне приняли его сторону. Биркин ушел с большею частию
своих назад, но Лукьян Мясной остался с двадцатью человеками князей и  мурз,
тридцатью дворянами и сотнею стрельцов. Смута не  прекратилась  и  по  уходе
Биркина: начались споры между начальниками о старшинстве, каждый  из  ратных
людей принимал сторону своего воеводы, а рассудить  их  было  некому,  тогда
придумали по старине взять в посредники, в третьи лицо духовное,  послали  к
бывшему ростовскому митрополиту Кириллу, жившему в Троицком монастыре,  чтоб
он был на прежнем столе  своем  в  Ростове.  Кирилл  согласился,  приехал  в
Ростов, потом в Ярославль и стал укреплять людей:  какая  ссора  начнется  у
начальников, и те обо всем докладывали ему.
   Озабоченные великим и трудным делом, обращая  беспокойные  взоры  во  все
стороны, нельзя ли  где  найти  помощь,  начальники  ополчения  вспомнили  о
державе, с которою прежние цари московские были  постоянно  в  дружественных
сношениях, которой помогли деньгами во время опасной войны  с  Турциею;  эта
держава была Австрия. Вожди  ополчения  по  неопытности  своей  думали,  что
Австрия теперь захочет быть благодарною, поможет Московскому  государству  в
его нужде, и 20 июня написали грамоту  к  императору  Рудольфу,  в  которой,
изложив все бедствия, претерпенные русскими людьми от поляков, писали:  "Как
вы, великий государь, эту  вашу  грамоту  милостиво  выслушаете,  то  можете
рассудить, пригожее ли  то  дело  Жигимонт  король  делает,  что,  преступив
крестное целованье, такое великое  христианское  государство  разорил  и  до
конца разоряет и годится ль так делать христианскому государю! И между вами,
великими  государями,  какому  вперед  быть  укрепленью,   кроме   крестного
целованья? Бьем челом вашему цесарскому величеству  всею  землею,  чтоб  вы,
памятуя к себе дружбу и любовь великих государей  наших,  в  нынешней  нашей
скорби на нас призрели, своею казною  нам  помогли,  а  к  польскому  королю
отписали, чтоб он от не правды своей отстал и воинских людей из  Московского
государства велел вывести".
   В июле приехали в Ярославль обещанные послы новгородские: из  духовных  -
игумен Вяжицкого монастыря Геннадий,  из  дворян  городовых  -  князь  Федор
Оболенский, да изо всех пятин из дворян и из посадских людей - по  человеку.
26 числа они правили посольство пред Пожарским и,  по  обычаю,  начали  речь
изложением причин Смуты: "После пресечения царского корня все  единомысленно
избрали на государство  Бориса  Федоровича  Годунова  по  его  в  Российском
государстве правительству, и все ему в послушании были; потом от госу