о, Данила был в то время  у  отца  своего  на
подворье, обедал. Священник показал что Битяговский дома еще узнал о  смерти
царевича и тотчас отправился во дворец; а углицкие рассыльщики показали, что
Михайла Битяговский, услыхав шум, пошел вместе с сыном в дьячью избу;  здесь
сытник Моховиков  сказал  ему,  что  царевич  болен  падучею  болезнию  (еще
только!), и Битяговский отправился к царице, а сын  его  остался  в  дьячьей
избе.  Какое  же  из  этих  двух  показаний  справедливо?  Если  справедливо
показание священника Богдана,  то  Михайле  Битяговскому,  извещенному,  что
царевича не стало, не за чем было сначала идти в дьячью избу: он должен  был
прямо спешить во дворец. Разумеется, для объяснения этого противоречия нужно
было спросить сторожа дьячьей избы, Евдокима Михайлова: он должен был знать,
был ли Михайла Битяговский в избе, и как попал туда  сын  его,  Данила,  как
вместе с последними очутился там и Качалов? Но сторожа Евдокима спросить  об
этом  не  заблагорассудили.  Спрашивали  Кирилла  Моховикова,  который,   по
объявлению рассыльщиков, первый дал знать Битяговскому о болезни царевича; и
Моховиков не сказал ни слова о том, давал ли он об этом знать  Битяговскому,
и объявил только, что когда царевич покололся ножом  и  начали  звонить,  то
Михайла Битяговский прибежал к двору, к воротам, а ворота  были  заперты,  и
он, Моховиков, побежал к Михайле к воротам и  ворота  отпер;  когда  Михайла
вошел на двор и начал посадских и всяких людей  уговаривать,  то  Моховикова
начали бить и забили насмерть, руки и  ноги  переломали.  Но  каким  образом
ворота были заперты, когда толпа  народа  находилась  уже  на  дворе,  когда
нарочно велено было звонить, чтоб народ собирался на двор;  и  за  что  били
Моховикова? На эти обстоятельства следователи не обратили никакого внимания;
упустили из виду и слова пономаря Огурца, что Михайла Битяговский прибегал к
нему на колокольню, но что он заперся.
   После  всего  этого  не  должны  ли  мы  заключить,  что  следствие  было
произведено недобросовестно? Не ясно ли видно, как спешили собрать  побольше
свидетельств о том, что царевич зарезался сам в припадке падучей болезни, не
обращая внимания на противоречия и на укрытие главных  обстоятельств.  Нагие
пострадали за то, что наустили народ убить Битяговских, Волохова и Качалова;
угличане пострадали за то, что поверили Нагим; но ни один из  Нагих  не  был
свидетелем несчастия: кто же первый произнес имена убийц? Царица Марья,  как
выходит  из  показания  Василисы  Волоховой?  Но   царица   сама   не   была
свидетельницею несчастия; следовательно, она или выдумала и то, что царевича
убили, и то, кто именно  убил,  или  услыхала  об  этом  от  кого-нибудь  из
очевидцев. Положим, что выдумала, но  странно,  почему  она  назвала  именно
троих людей: Данилу Битяговского, Никиту Качалова и Осипа  Волохова?  Почему
она не назвала Михайлу Битяговского, главного врага ее братьев и  ее  самой?
Митрополит Геласий, возвратясь в Москву говорил на духовном соборе:  "Царица
Марья, призвав меня к себе, говорила, что убийство  Михайлы  Битяговского  с
сыном и жильцов дело грешное, виноватое, просила меня донести  ее  челобитье
до государя, чтоб государь тем бедным червям, Михайлу Нагому с  братьями,  в
их вине милость показал". Положим, что царица точно говорила  Геласию  таким
образом, но из ее слов еще вовсе нельзя заключить, что  она  признавалась  в
собственной вине; поступок Нагих она называет  грешным  и  виноватым;  он  и
точно был таков, потому что Битяговские и товарищи его были убиты без  суда,
беззаконным образом. Любопытно также, что ни постельница, ни  кормилица,  ни
дети не подтвердили показания мамки, что царица первая назвала имена  убийц.
Летописное сказание благосклонно отзывается о кормилице Ирине Ждановой:  эта
Жданова, подобно мамке и постельнице,  показала,  что  царевич  закололся  в
припадке черной болезни, однако ее, вместе  с  мужем,  вытребовали  после  в
Москву.
   Несмотря  на  всю  неудовлетворительность   показаний,   содержащихся   в
следственном деле, патриарх Иов удовлетворился  ими  и  объявил  на  соборе:
"Перед государем Михайлы и Григория Нагих и углицких посадских людей  измена
явная: царевичу Димитрию смерть учинилась  божиим  судом;  а  Михайла  Нагой
государевых приказных людей, дьяка  Михайлу  Битяговского  с  сыном,  Никиту
Качалова и других дворян, жильцов  и  посадских  людей,  которые  стояли  за
правду, велел побить напрасно, за то, что  Михайла  Битяговский  с  Михайлом
Нагим часто бранился за государя, зачем он, Нагой,  держал  у  себя  ведуна,
Андрюшу Мочалова, и много других ведунов. За  такое  великое  изменное  дело
Михайла Нагой с братьею и мужики угличане, по своим винам, дошли до  всякого
наказанья. Но это дело земское, градское, то ведает бог да государь,  все  в
его царской руке, и казнь, и опала,  и  милость,  о  том  государю  как  бог
известит; а  наша  должность  молить  бога  о  государе,  государыне,  о  их
многолетнем здравии и о тишине междоусобной брани".
   Собор обвинил Нагих; но в народе винили Бориса, а народ памятлив и  любит
с событием, особенно его поразившим, соединять и все другие важные  события.
Легко понять впечатление, какое должна была произвести  смерть  Димитрия:  и
прежде гибли удельные в темницах, но против них было обвинение  в  крамолах,
они наказывались государем; теперь же погиб ребенок  невинный,  погиб  не  в
усобице, не за вину отца, не по приказу  государеву,  погиб  от  подданного.
Скоро, в июне месяце, сделался страшный пожар в Москве, выгорел  весь  Белый
город. Годунов расточил милости и льготы погоревшим: но понеслись слухи, что
он нарочно велел зажечь Москву, дабы милостями привязать к себе ее жителей и
заставить их забыть о Димитрии или,  как  говорили  другие,  дабы  заставить
царя, бывшего у Троицы, возвратиться в  Москву,  а  не  ехать  в  Углич  для
розыска; народ думал, что царь не оставит такого великого дела  без  личного
исследования, народ ждал правды. Слух  был  так  силен,  что  Годунов  почел
нужным опровергнуть его в Литве чрез посланника Исленьева,  который  получил
наказ: "Станут спрашивать про пожары московские, то говорить: мне в то время
не случилось быть в Москве; своровали мужики воры, люди  Нагих,  Афанасья  с
братьею: это на Москве сыскано. Если же кто молвит, что  есть  слухи,  будто
зажигали люди  Годуновых,  то  отвечать:  это  какой-нибудь  вор  бездельник
сказывал; лихому человеку воля затевать. Годуновы бояре именитые,  великие".
Пришел хан Казы-Гирей под Москву, и по Украйне понесся слух, что подвел  его
Борис Годунов, боясь земли за убийство царевича Димитрия;  ходил  этот  слух
между простыми людьми; алексинский сын боярский донес на своего крестьянина;
крестьянина взяли и пытали в Москве; он  оговорил  многое  множество  людей;
послали сыскивать по  городам,  много  людей  перехватали  и  пытали,  кровь
неповинную проливали, много людей с пыток  померло,  иных  казнили  и  языки
резали, иных по темницам поморили, и много мест от того запустело.
   Через год после углицкого происшествия у царя родилась дочь Феодосия,  но
в следующем году ребенок умер; Феодор был долго печален, и в Москве был плач
большой; к Ирине патриарх Иов писал утешительное послание, говорил, что  она
может помочь горю не слезами, не бесполезным изнурением тела,  но  молитвою,
упованием, по вере даст бог чадородие, и  приводил  в  пример  св.  Анну.  В
Москве плакало и говорили, что царскую дочь уморил Борис.
   Через пять лет по смерти дочери, в самом конце  1597  года,  царь  Феодор
занемог смертельною болезнию и 7 января 1598 года, в  час  утра,  скончался.
Мужеское племя Калиты пресеклось; оставалась одна женщина, дочь  несчастного
двоюродного  брата  Иоаннова,  Владимира   Андреевича,   вдова   титулярного
ливонского короля Магнуса, Марфа  (Марья)  Владимировна,  возвратившаяся  по
смерти мужа в Россию, но и  она  была  мертва  для  света,  была  монахинею;
пострижение ее, говорят, было невольное; у ней была дочь Евдокия;  но  и  та
умерла еще в детстве, говорят, также смертию неестественною.  Оставался  еще
человек, который не только носил  название  царя  и  великого  князя,  но  и
действительно царствовал одно время в  Москве  по  воле  Грозного,  крещеный
касимовский хан, Симеон Бекбулатович. В начале царствования Феодора  он  еще
упоминается в  разрядах  под  именем  царя  тверского  и  первенствует  пред
боярами; но потом летопись говорит, что его свели в село Кушалино,  дворовых
людей было у него не много, жил он в скудости; наконец он ослеп,  и  в  этом
несчастий летопись прямо  обвиняет  Годунова.  Не  пощадили  Годунова  и  от
обвинения в смерти самого царя Феодора.



    Сергей Михайлович СОЛОВЬЕВ
    ИСТОРИЯ РОССИИ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН
    ТОМ 8



    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Глава 1

ЦАРСТВОВАНИЕ БОРИСА ГОДУНОВА

   Избрание Годунова. - Неофициальные известия об  этом  избрании.  -  Въезд
нового царя в Москву. - Подкрестная запись. - Слух о нашествии хана. - Борис
выводит войско за Москву. - Торжество без подвига. -  Меры  для  утверждения
Бориса на престоле. - Царское венчание Бориса. -  Милости.  -  Благоприятные
отношения к соседям.  -  Посольство  Льва  Сапеги  в  Москву.  -  Посольство
Салтыкова в Литву. - Сношения Годунова с ливонскими  недовольными.  -  Вызов
шведского принца Густава в Россию. -  Датский  принц  Иоанн,  жених  царевны
Ксении; его смерть. - Сношения с Австриею,  Англиею,  городами  Ганзейскими,
Италиею, Крымом. - Неудачи русских  за  Кавказом.  -  Успехи  за  Уральскими
горами. - Внутренние распоряжения Бориса.
   Русь древняя, Киевская, жила обычаем: по старому обычаю великое  княжение
принадлежало старшему в целом роде; Русь новая, Северная, пошла против этого
обычая;  обычай  потерял  силу,  но  до  закона  о   престолонаследии   юное
государство еще не доросло; вся власть собралась в руках единовластителей, и
вот Иоанн III объявил: "Разве я не волен в своем внуке и в своих детях? Кому
хочу, тому и дам княжество". Этой воли  не  оспаривал  никто  и  у  правнука
Иоаннова, Феодора, в знаменитый 1598 год.
   Никогда еще для Московского государства завещание, последняя  воля  царя,
не имело  такого  важного  значения,  как  при  смерти  Феодора  Иоанновича,
сходившего в могилу беспотомственно. На кого указал царь  и  указанием  этим
освободил народ от многотрудного дела избрания? Но Феодор умер, как жил: и в
последние минуты жизни, как во все продолжение ее, он, избывая мирской суеты
и докуки, не решил великого вопроса, предложенного ему патриархом и боярами:
"Кому царство, нас,  сирот,  и  свою  царицу  приказываешь?"  Тихим  голосом
отвечал на это Феодор: "Во всем царстве и в вас волен бог: как  ему  угодно,
так и будет; и в царице моей бог волен,  как  ей  жить,  и  об  этом  у  нас
улажено". Патриарх Иов в житии Феодора  говорит,  что  царь  вручил  скипетр
супруге своей; но  в  других  памятниках,  заслуживающих  в  этом  отношении
большего доверия, в избирательных грамотах Годунова и  Михаила  Феодоровича,
сказано: "После себя  великий  государь  оставил  свою  благоверную  великую
государыню Ирину Федоровну на всех своих великих государствах". Но  понятно,
как велика разница между выражениями "вручить  скипетр"  и  "оставить  после
себя на престоле". Действительно, по смерти Феодора оставалась особа, к нему
самая близкая, носившая царский титул, Ирина,  и  ей  поспешили  присягнуть,
чтоб избежать  междуцарствия.  Но  Ирина  отказалась  от  престола,  объявив
желание постричься; патриарх с боярами и народом  били  ей  челом,  чтоб  не
оставила их, сирот, до конца была бы на государстве, а править велела  брату
своему Борису Федоровичу, как было при покойном царе. Много раз били об этом
челом Ирине, но она не согласилась и в девятый день по кончине мужа  выехала
из дворца в Новодевичий монастырь, где и постриглась под именем Александры.
   Во  главе  правления  должен  был  стать  патриарх,  как  первое  лицо  в
государстве после царя. О том, как решались дела в это  время,  всего  лучше
может дать нам понятие следующее местническое дело: "Писал государыне царице
иноке Александре Федоровне из Смоленска князь Трубецкой на  князя  Голицына,
что тот никаких дел с ним не делает, думая, что ему меньше его,  Трубецкого,
быть невместно. По царицыну указу бояре, князь Федор Иванович Мстиславский с
товарищами, сказывали о том  патриарху  Иову,  и  по  царицыну  указу  писал
патриарх Иов к Голицыну, чтоб он всякие дела делал с Трубецким, а не  станет
делать, то патриарх Иов со всем  собором  и  со  всеми  боярами  приговорили
послать его Трубецкому головою".
   Итак,  несмотря  на  то  что  Ирина   заключилась   в   монастыре,   дела
производились по ее указу; по ее указу бояре  сказывают  патриарху  о  деле,
патриарх с собором и боярами приговаривает и пишет об исполнении приговоров.
И в деле царского  избрания,  следовательно,  патриарху  принадлежал  первый
голос,  за  ним  оставалось  самое  сильное  влияние,  и  патриарх  старался
закрепить  за  собою  право  на  это  влияние  в   сознании   современников:
"Благодатию св. духа, - писал  он,  -  имеем  мы  власть,  как  апостольские
ученики, сошедшись собором, поставлять своему отечеству пастыря и учителя  и
царя достойно, кого бог избрал".
   Кого же должно было избрать в цари достойно, по  мнению  патриарха  Иова?
После он сам говорил: "Когда был я на коломенской епископии и на  ростовской
архиепископии, и на степени патриаршеской, не могу и пересказать  превеликой
к себе, смиренному, милости от Бориса Федоровича".
   За Годунова был патриарх, всем ему обязанный, патриарх, стоявший во главе
управления; за Годунова было долголетнее  пользование  царскою  властию  при
Феодоре, доставлявшее ему обширные средства: везде - в Думе, в  приказах,  в
областном управлении - были люди, всем  ему  обязанные,  которые  могли  все
потерять, если правитель не сделается царем; пользование царскою властию при
Феодоре доставило Годунову и его  родственникам  огромные  богатства,  также
могущественное средство приобретать доброжелателей; за Годунова было то, что
сестра  его,  хотя   заключившаяся   в   монастыре,   признавалась   царицею
правительствующею и все делалось по ее указу: кто же мимо родного брата  мог
взять скипетр из рук ее? Наконец, для большинства, и большинства  огромного,
царствование Феодора было временем счастливым, временем  отдохновения  после
бед  царствования  предшествовавшего,  а  всем  было  известно,  что  правил
государством при Феодоре Годунов.
   Многое было за Годунова, но есть известия, что сильны были и препятствия,
сильны были враги.  Патриарх  Иов  говорит:  "В  большую  печаль  впал  я  о
преставлении сына моего, царя Феодора  Ивановича;  тут  претерпел  я  всякое
озлобление, клеветы, укоризны; много слез пролил я тогда". Кто же  были  эти
люди, которые мешали патриарху в его стремлении доставить престол  Годунову,
осыпали его клеветами, укоризнами, заставляли проливать много слез? Летопись
указывает на одних князей Шуйских; но, конечно, Шуйские по  значению  своему
стояли только на первом плане: от одних Шуйских Иову не  пришлось  бы  много
плакать. Послушаем сначала, что говорят памятники официальные.  Когда  Ирина
заключилась в монастыре, то дьяк Василий Щелкалов  вышел  к  собравшемуся  в
Кремле народу и требовал присяги на имя Думы боярской, но получил  в  ответ:
"Не знаем ни князей, ни бояр, знаем только царицу". Когда же  дьяк  объявил,
что  царица  в  монастыре,  то  раздались  голоса:  "Да  здравствует   Борис
Федорович!"  Патриарх  с  духовенством,  боярами  и  гражданами  московскими
отправились в Новодевичий монастырь просить  царицу  благословить  брата  на
престол, потому  что  при  покойном  царе  "он  же  правил  и  все  содержал
милосердым своим  премудрым  правительством  по  вашему  царскому  приказу".
Просили и самого Годунова принять царство. Борис отвечал: "Мне никогда и  на
ум не приходило о царстве; как мне помыслить на  такую  высоту,  на  престол
такого великого государя, моего пресветлого царя? Теперь бы нам промышлять о
том, как устроить праведную и беспорочную душу пресветлого  государя  моего,
царя Феодора Ивановича, о государстве же и о земских всяких делах промышлять
тебе, государю моему, отцу, святейшему Иову патриарху, и с тобою  боярам.  А
если моя работа где пригодится, то я за святые божие церкви,  за  одну  пядь
Московского государства, за  все  православное  христианство  и  за  грудных
младенцев рад кровь свою пролить и голову положить".  После  этого  патриарх
много раз наедине упрашивал Годунова, и, как видно, вследствие  этих  тайных
совещаний, Иов отложил дело до  тех  пор,  пока  исполнится  сорок  дней  по
Феодоре и пока съедутся в Москву  все  духовные  лица,  которые  на  великих
соборах бывают, весь царский синклит всяких чинов, служивые и  всякие  люди.
По иностранным известиям,  Борис  прямо  требовал  созвания  государственных
чинов, т. е. от каждого города по осьми и десяти человек,  дабы  весь  народ
решил единодушно, кого должно возвести на престол.
   Итак, с достоверностию можно  положить,  что  Годунов  не  хотел  принять
короны до приезда выборных из  областей  и  всех  лиц,  которые  на  соборах
бывают, советных людей, как тогда  выражались,  хотел  быть  избран  земским
собором. Понятно, что в этом только выборе всею землей он мог видеть  полное
ручательство за будущую  крепость  свою  и  потомства  своего  на  престоле.
Иностранцы и свои говорят о средствах, употребленных Борисом и  сестрою  его
для привлечения народа на  свою  сторону:  царица  призывала  к  себе  тайно
сотников  и  пятидесятников  стрелецких,  деньгами  и  льстивыми  обещаниями
склоняла их убеждать войско и горожан, чтобы не выбирали на царство  никого,
кроме  Бориса.  Правитель  приобретал  приверженцев   с   помощию   монахов,
разосланных из всех монастырей в разные города,  с  помощию  вдов  и  сирот,
благодарных ему за решение  своих  продолжительных  тяжб,  с  помощью  людей
знатных, которых он снабжал деньгами, обещая  дать  и  больше,  когда  будет
избран в государи. На соборе должны были участвовать 474 человека,  из  них:
99 духовных лиц, которые не могли противоречить патриарху, да и сами по себе
были за Годунова; 272 человека бояр, окольничих, придворных  чинов,  дворян,
дьяков; у Годунова была партия и между боярами тем легче было ему приобресть
большинство между  второстепенными  лицами;  выборных  из  городов  было  33
человека только; затем было семь  голов  стрелецких,  22  гостя,  5  старост
гостиных сотен и 16  сотников  черных  сотен.  Все  дело  решалось,  значит,
духовенством и дворянством второстепенным, которые были  давно  за  Годунова
или смотрели на патриарха  как  на  верховный  авторитет;  люди  неслужилого
сословия составляли ничтожное меньшинство; в выборе из городов  видим  также
людей служилых.
   17 февраля, в пятницу перед масляницей, открылся  собор;  патриарх  начал
речь, объявил, что по смерти Феодора предложено было царство Ирине; когда та
не согласилась, просили ее благословить брата, просили  и  самого  Годунова;
когда и он не согласился, отложили дело на 40  дней,  до  приезда  выборных:
"Теперь, - продолжал Иов, - вы бы о том великом деле нам и всему освященному
собору мысль  свою  объявили  и  совет  дали:  кому  на  великом  преславном
государстве государем быть?" И, не дожидаясь ответа, продолжал: "А  у  меня,
Иова патриарха, у  митрополитов,  архиепископов,  епископов,  архимандритов,
игуменов и у всего освященного вселенского собора, у бояр, дворян, приказных
и служилых, у всяких людей, у гостей и всех православных  христиан,  которые
были на Москве, мысль и совет всех единодушно, что нам, мимо государя Бориса
Федоровича, иного государя никого не искать и  не  хотеть".  Тогда  советные
люди громко и как бы одними устами сказали: "Наш совет и желание одинако