велел править посоху под наряд  и  мосты  мостить  в  Ливонскую  землю,
зелейную руду сбирать, и от этого налога и правежа все новгородцы и псковичи
обнищали и в посоху пошли сами, а давать стало нечего, и там в  чужой  земле
померли от голода и холода, от мостов и наряда; в  Пскове  байдаки  и  лодки
большие посохой тянули под ливонские города, и потянувши  немного,  покинули
по лесам, тут они сгнили, а людей погубили. Взяв 24 города у  немцев,  своих
людей посадил с нарядом и запасами, запасы  возили  из  дальних  городов  из
замосковных, наполнил чужие города русскими людьми, а  свои  пусты  положил.
Когда царь возвратился в Русь, то  немцы  собрались  из-за  моря,  да  литва
пришла из Польши и все эти города себе побрали, русских людей в них  побили,
а к царю прислали немца, лютого волхва, именем Елисея (Бомелия), и был он  у
него в приближеньи, любимцем. Навел Елисей на  царя  страхованье,  стал  тот
бегать от нахождения неверных и совсем было отвел царя от веры:  на  русских
людей царю свирепство внушил, а к немцам на любовь преложил. Безбожные немцы
узнали по своим гаданиям, что быть им до конца  разоренным:  для  этого  они
такого злого еретика и подослали к царю, потому что падки  русские  люди  на
волхвование. И наустил Елисей царя на  убийство  многих  родов  княжеских  и
боярских, напоследок и  самому  внушил  бежать  в  Английскую  землю  и  там
жениться, а своих остальных бояр побить. Но Елисея не  допустили  до  этого,
самого смерти предали, да не до  конца  разорится  Русское  царство  и  вера
христианская. Такова была держава грозного царя Ивана Васильевича".  Бомелий
был медиком, родом голландец: и, по  иностранным  свидетельствам,  это  был,
негодяй, получавший Иоанна на  убийства  и  составлявший  отравы,  но  потом
обвиненный в сношениях с Баторием и сожженный всенародно, в Москве.
   В некоторых  летописных  сборниках  наших  попадается  повесть  о  начале
Царя-града и взятии  его  турками.  Думают,  что  повесть  эта  неизвестного
сочинителя могла быть принесена  скоро  после  описываемого  в  ней  события
греками, которые начали приходить в Москву за милостынею. Но в  естественной
связи с нею помещается рассказ о распоряжениях  султана  Магомета,  рассказ,
помещаемый и отдельно, и приписываемый Ивану Пересветову, о котором  мы  уже
упоминали. Рассказ  этот  имеет  политическое  значение  и  непосредственное
отношение к обстоятельствам  Иоаннова  времени.  Распоряжения  Магомета  II,
почерпнувшего мудрость из христианских книг, представляются в образец: "Царь
Магомет салтан велел со всего царства все доходы к себе в казну  собирать  и
ни в одном городе  вельможам  своим  наместничества  не  дал,  чтоб  они  не
прельщались судить не праведно, а давал им жалованье ежегодно из казны своей
царской, кто чего достоин,  и  во  все  царство  суд  дал  прямой".  Следует
описание жестокой казни судьям за не  правду:  с  них  живых  сдирали  кожу.
"Магомет салтан так говорил: нельзя царю царство  без  грозы  держать:  царь
Константин (Палеолог) дал волю вельможам, и  бог  разгневался  на  него,  на
вельмож его и на все царство за то, что они правдою гнушались. Магомет велел
принести книги полные и докладные и сжечь их;  постановил,  что  раб  должен
служить только семь лет, а если  дорого  куплен,  то  девять;  царь  Магомет
выписал из христианских  книг  ту  мудрость,  что  в  котором  царстве  люди
порабощены, в том царстве  люди  не  храбры...  Греки  хвалятся  государевым
царством благоверного царя русского, другого христианского царства  вольного
и закона греческого нет; и в спорах с  латинами  греки  на  Русское  царство
указывают: если бы к той истинной вере христианской да правда турецкая была,
то с русскими людьми ангелы беседовали бы".
   Выше  приведен  был  рассказ   псковского   летописца   и   свидетельства
иностранцев-современников о лекаре Бомелии. По этому поводу явилась  повесть
некоего  боголюбивого  мужа,  что  был  царь  православный,  боголюбивый   и
милостивый, ходивший по  заповедям  божиим;  но,  по  действу  дьявольскому,
явился при нем один из синклитов, чародей  злой,  который  вошел  к  нему  в
милость и начал клеветать на  людей  неповинных;  оскорбил  царь  неповинных
различными печалями и сам от них печаль имел  и  страх.  Но  приспело  время
мести  божией:  встали  окрестные  города  и  попленили  его  земли,  города
разорили, людей поразили и до царствующего града  дошли;  царь,  видя  беду,
покаялся и сжег чародея с товарищами его.
   События царствования Грозного перешли и в народные  предания:  в  древних
русских стихотворениях встречаем песню о взятии Казанского царства; согласно
с настоящим делом, и  в  песне  говорится,  что  город  взят  был  подкопом;
говорится, что великий князь московский только по взятии Казанского  царства
воцарился и насел на Московское царство, что тогда только Москва  основалась
и с тех пор пошла великая слава: мы видели, что  сам  Иоанн  одним  из  прав
своих на царский титул считал покорение царства  Казанского.  В  песне,  как
Ермак Сибирь взял, говорится, что три  донских  атамана  собрались  в  устье
Волги и старший из них, Ермак, говорил товарищам: "Не корыстна у  нас  шутка
зашучена: гуляли мы по морю синему, убили мы посла персидского и как нам  на
то будет ответствовать! В Астрахани жить нельзя, на Волге жить-ворами слыть,
на Яик идти-переход  велик,  в  Казань  идти-грозен  царь  стоит,  в  Москву
идти-перехватанным быть: пойдемте мы в Усолья к Строгановым!" Песня разнится
с летописью в том, что посылает самого  Ермака  в  Москву  бить  челом  царю
Сибирью. В песне о Мастрюке Темрюковиче описывается борьба черкасского князя
Мастрюка,  шурина  Грозного,  с  двумя  московскими  богатырями:   последние
остаются победителями. Как в этой песне, так и  в  песне  об  Ермаке,  самым
приближенным к царю лицом является большой боярин Никита Романович. Предания
о  грозном  царствовании,  богатом  казнями,  о  любимом  опричнике   Малюте
Скуратове, скором исполнителе кровавых приказаний, о ненависти  Годуновых  к
Романовым, о сыноубийстве, за которым следовало горькое раскаяние убийцы,  -
все эти предания, перемешавшись, исказившись в памяти народной, отозвались в
песне: "Никите  Романовичу  дано  село  Преображенское".  Иоанн  является  в
народной  памяти  грозным  царем,  покорителем  Казани,  Астрахани,  Рязани,
выводчиком измены из Киева  и  Новгорода,  Любопытно  видеть,  как  народные
сказания и песни, искажая главные события, верно сохраняют некоторые  мелкие
черты.  Известно,  что  Иоанн  в  припадке  гнева,  увидавши  человека   ему
неугодного, вонзал ему в ногу острый жезл свой; так  он  поступил  с  слугою
Курбского, подавшим ему письмо от своего господина. В песне Иоанн делает  то
же самое с  Никитою  Романовичем,  на  которого  Годуновы  донесли,  что  он
веселится во время скорби царя о потере сына. Мы упоминали о донском атамане
Мишке Черкашенине,  который  был  грозою  для  Азова;  в  песне  сохранилось
предание об этом польском  (степном)  атамане:  "За  Зарайском  городом,  за
Рязанью за Старою, издалеча из чиста поля,  из  раздолья  широкого,  как  бы
гнедого тура привезли убитого, привезли убитого атамана  польского,  атамана
польского, а по имени Михайла Черкашенина".
   Что касается вообще состояния  просвещения  в  Московском  государстве  в
царствование Грозного, то мы не могли не заметить  усиленного  литературного
движения против прежнего. Движения, и политическое и религиозное, возбуждали
умственную деятельность, вызывали на борьбу словом, к  которой  нельзя  было
приступить без приготовления, без  начитанности;  пример  царя  в  словесной
премудрости ритора и людей к нему близких не мог не иметь влияния;  духовное
оружие собиралось, складывалось в одно место, чтоб  удобнее  можно  было  им
пользоваться; митрополит Макарий собрал все известные на Руси духовные книги
в двенадцать громадных фолиантов; монастыри  продолжали  собирать  книги,  а
какую важность придавали они своим библиотекам, видно из того, что  при  них
были особые книгохранители; в Иосифовом Волоколамском монастыре  было  более
1000 книг. Несмотря,  однако,  на  усиление  литературной  деятельности,  на
распространение грамотности, общество, уважая грамотность, было  еще  далеко
до убеждения в необходимости ее даже для  членов  своих,  занимавших  первые
места в государстве; если в боярине князе Курбском видим  замечательного  по
тогдашним средствам писателя, то к соборной грамоте 1566 года двое  вельмож,
Иван Шереметев Меньшой и Иван Чеботов, рук не приложили, потому что  грамоте
не умели. В поручной записи по  боярине  Иване  Петровиче  Яковлеве  находим
припись: "Которые князья и дети боярские в сей записи написаны, а  у  записи
рук их нет: и те князья и дети боярские, ставши перед дьяком,  сказали,  что
они Ивана Петровича ручали, а у записи рук их нет, потому что они грамоте не
умеют". Были и такие, которые отвращали молодых людей от учения, стращая  их
помешательством ума и ересями. В Домострое не  видим  увещания  отцам  учить
детей  грамоте,  которая  признается  необходимостию  только  для  духовного
сословия и людей приказных. Мы видели, какие  средства  для  распространения
грамотности в Московском государстве употребил собор 1557 года. В житии  св.
Гурия казанского  говорится,  что  господин  посадил  его  в  темницу;  друг
приносил ему сюда бумаги и чернил, и святый писал книжицы в научение  детям,
продавал их и вырученные деньги раздавал нищим. В Западной России были школы
при церквах. В  1572  году  Димитрий  Митурич  просил  у  князя  Константина
Острожского участка пустой  земли,  с  тем  чтоб  не  нести  с  нее  никаких
повинностей, а только служить при церкви, держать школу и  быть  уставником.
Поссевин пишет, что князья Острожский и Слуцкий имеют  типографии  и  школы,
которыми шизма питается.
   К царствованию  Иоанна  IV  относится  и  введение  того  могущественного
средства, которое окрылило мысль человеческую-введение книгопечатания. Еще в
XV веке появилось книгопечатание в славянских странах: именно  в  Кракове  с
1491 года; с 1525 года видим книгопечатание и в Вильне. Царь  Иоанн  в  1548
году между другими мастерами выписал из Германии  и  типографов;  но  их  не
пропустили в Россию. В 1552 году датский  король  Христиан  III  присылал  в
Москву  Ганса  Миссенгейма  с  предложением  царю   принять   протестантизм;
Миссенгейм привозил с собою библию и две другие книги, в которых содержалась
сущность христианской веры по новому учению.  Если  бы  царь  согласился  на
предложение королевское, то Миссенгейм, переведя  привезенные  им  книги  на
русский язык, должен был напечатать их  в  нескольких  тысячах  экземпляров.
Неизвестно, как принят был Миссенгейм Иоанном; невероятно, чтоб царь поручил
устроение типографии человеку,  присланному  явно  с  целию  распространения
протестантизма. По русским известиям, царь, нуждаясь в церковных книгах  для
вновь строящихся многих церквей, велел скупать их на  торгах,  но  оказалось
очень  мало  исправных;  это  привело  Иоанна  к   мысли   о   необходимости
книгопечатания;  митрополит  Макарий  одобрил  эту  мысль,  и  с  1553  года
приступили к делу, построили дом царскою казною, в  котором  только  с  1563
года  начали  заниматься  книгопечатанием  два  мастера-дьякон   от   Николы
Гостунского, Иван Федоров, да Петр Тимофеев Мстиславец; кроме  них,  мы  уже
прежде встречали имя мастера печатных книг Маруши Нефедьева под 1556  годом.
1 марта 1564 года окончено было печатание первой книги-Деяний апостольских и
соборных посланий с посланиями апостола Павла. В XVII веке ходили слухи, что
эти первые мастера печатного дела  научились  своему  искусству  у  немцев:,
некоторые же говорили, что сначала русские мастера печатали книги  малыми  и
неискусными начертаниями, а после  выучились  печатать  лучше  у  немцев  (у
фрягов).
   Хотя книгопечатание было заведено с целью прекратить порчу  книг,  однако
при тогдашнем состоянии просвещения не  было  средств  поверить  славянского
текста греческим и из славянских  текстов  выбрать  лучший.  Доказательством
отсутствия просвещения служит то, что издатели текст Нового Завета  называют
текстом 70 толковников! Правописание в первой  печатной  нашей  книге  очень
плохое, но внешность, по времени, очень удовлетворительна.  Первые  мастера,
напечатавши в 1565 году  Часовник,  принуждены  были  бежать  из  Москвы  за
границу, обвиненные в ереси; они сами потом объясняли это  гонение  завистию
многих начальников, священноначальников и учителей, которые  на  них  многие
ереси умышляли, желая благое претворить во зло, не  потому,  чтобы  навыкали
грамматической  хитрости  или  были  исполнены  духовного  разума,  но  так,
понапрасну злое слово пронесли. Есть  известие,  что  типографский  дом  был
сожжен неблагонамеренными людьми. В 1568  году  была  напечатана  Андроником
Невежею псалтирь в Москве,  в  1578  она  же  напечатана  в  Александровской
слободе; но в  известии  XVII  века  о  книгопечатном  деле  говорится,  что
Андроник Невежа с  товарищами  печатал  часовники  и  псалтири,  апостолы  и
евангелия, триоди, октоих и прочие божественные книги. Московские изгнанники
Иван Федоров и Петр Тимофеев, удалившись в Литву, напечатали там много книг:
оба трудились в Заблудове, у гетмана Ходкевича; потом Иван  Федоров  печатал
во Львове, Петр Тимофеев-в Вильне, наконец, Иван Федоров перешел в Острог  к
князю Константину, и в 1581 году напечатал там целую славянскую библию. Хотя
к  этому  важному  изданию  приступлено  было,  по-видимому,  с  достаточным
приготовлением, однако острожская библия заключает  в  себе  важные  ошибки;
князь Константин жалуется, что у него было мало помощников, а один  из  этих
немногих помощников сознается, что никогда не видел училища.
   Первая книга-Апостол, была  напечатана  на  плотной  голландской  бумаге.
Летописцы оставили нам  известия  о  дороговизне  бумаги,  что,  разумеется,
должно было их занимать: так, в новгородской летописи под 1545 годом находим
известие: в этом году была бумага дорога,  десть  два  алтына  книжная;  под
1555: бумага дорога была, лист полденьги писчей.
   Считаем приличным окончить обзор внутреннего состояния русского  общества
при Иоанне IV словами  одного  наблюдательного  иностранца:  "Что  будет  из
русских  людей,  если  они  к  способностям  переносить  суровую   жизнь   и
довольствоваться малым присоединят  еще  искусство  воинское?  Если  бы  они
сознавали свою силу, то никто не мог бы соперничать с ними и соседи не имели
бы от них покою". Иностранцы смотрели односторонне:  им  все  казалось,  что
наука увеличит только материальные средства русских людей, которые употребят
эти средства против соседей. Наука дает сознание не одних материальных, но и
нравственных сил, дает народу средства умерять силы материальные, направлять
их ко благу своему и ко благу других народов.

Глава 2

ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕОДОРА ИОАННОВИЧА

   Положение царского дома. - Будущие  династии.  -  Смуты  при  утверждении
Феодора на престоле. - Царское венчание Феодора.  -  Смерть  боярина  Никиты
Романовича; Годунов и его борьба с Шуйскими. - Образ царя и правителя.
   Иоанн Грозный, собственно говоря, был последний  московский  государь  из
Рюриковской династии. Собирание земли, уничтожение прежних родовых отношений
между князьями и коренившегося  на  этих  отношениях  положения  дружины  не
обошлись без насильственных, кровавых явлений, которые, усиливаясь все более
и более, под конец достигли страшных размеров и принесли свои плоды: боковые
линии в потомстве Василия Темного пресеклись: князья  этих  линий  перемерли
беспотомственно в темницах  или  погибли  насильственною  смертию;  наконец,
вследствие страшной привычки давать волю  гневу  и  рукам,  Грозный  поразил
смертельно  старшего  сына,  поразивши,  как  говорят,  и  внука  в   утробе
материнской. Отчаяние сыноубийцы должно было  увеличиваться  сознанием  того
положения, в каком он оставлял свое потомство: младший  сын  Феодор  был  не
способен к правлению;  потом  родился  у  Иоанна  от  пятой  жены  еще  сын,
Димитрий; но этот при смерти отца был еще в пеленках. Таким  образом,  и  по
смерти Грозного государство находилось в таком же положении, как и по смерти
отца его: хотя сын Грозного, Феодор, вступил на престол и возрастным, но был
младенец по способностям, следовательно,  нужна  была  опека,  регентство  и
открывалось поприще для борьбы за это регентство. Но  так  как  младенчество
Феодора было постоянно и он умер, не оставя кровных наследников,  то  борьба
бояр за регентство в его царствование получает  уже  новое  значение:  здесь
должны были  выставиться  не  могущественнейшие  только  роды  боярские,  но
будущие династии: две из них погибли в борьбе,  в  бурях  Смутного  времени,
третья утвердилась на престоле Рюриковичей.
   Из князей  Гедиминовичей  большим  почетом  пользовалась  фамилия  князей
Мстиславских; при смерти Иоанна князь Иван  Федорович  Мстиславский  занимал
первое место между боярами, но члены  этой  фамилии  не  отличались  никогда
значительными способностями, энергиею; гораздо виднее в этом отношении  была
младшая линия знаменитого Патрикеевского рода,  линия  князей  Голицыных,  и
представитель ее, князь Василий Васильевич, является  искателем  престола  в
Смутное время.
   Князей - потомков Рюрика было  много,  и  южных  и  северных,  и  племени
Святослава Черниговского, и племени Всеволода III  Суздальского,  но  князья
эти в борьбе с младшею линиею Невского,  с  князьями  московскими,  потеряли
свое   значение:   отношения   родственные,    происхождение    от    одного
родоначальника, были забыты, когда эти князья назвались  холопями  государей
московских; сами князья хорошо помнили свое прежнее значение, но народ забыл
об нем: мы видели, как слаба была связь этих князей  с  областями,  которыми
прежде владели их предки, и как Иоанн Грозный отобранием в казну и переменою
вотчин старался окончательно порвать всякую связь; притом и  название  князь
не напоминало более народу о происхождении от  древних  властителей  России,
ибо подле Рюриковичей с этим же титулом явились и Гедиминовичи литовские,  и
выходцы из Орды и с Кавказа.
   Между  князьями  Рюриковичами  по-прежнему  первое   место   по   родовым
преданиям, по  энергии  и  выдающимся  достоинствам  своих  членов  занимала
фамилия Шуйских. Опала, постигшая эту фамилию при совершеннолетии Иоанна, не
могла сломить ее: князь Петр Шуйский,  как  полководец,  является  на  самом
видном месте и хотя погиб без славы во второй  Оршинcкой  битве,  но  защита
Пскова, в которой прославился сын его, князь Иван Петрович,  восстановила  с
лихвою славу фамилии. Известно, как дорог бывает для народа один успех среди
многих неудач, как дорог бывает  для  народа  человек,  совершивший  славный
подвиг, поддержавший честь народную в то  время,  когда  другие  теряли  ее;
неудивительно потому встречать нам известие, что князь Иван Петрович Шуйский
пользовался особенным расположением  горожан  московских,  купцов  и  черных
людей.
   Но подле княжеских фамилий  Рюриковских  и  Гедиминовских,  являются  две
боярские московские фамилии, приблизившиеся к престолу посредством родства с
царями, фамилии Романовых-Юрьевых и Годуновых. Конечно, ни потомки удельных,
представители  отжившей  старины,  ни  литовские  выходцы  не  имели  такого
исторического права наследовать собирателям земли, государям московским, как
представители древнего, истого московского  боярства,  которое  так  усердно
послужило собирателям земли при их деле.  Ни  одна  из  этих  старых,  истых
боярских, фамилий так устойчиво не удерживала за собою  видного  места,  так
неуклонно   не   присутствовала   при   деле   государственного   созидания,
совершаемого Москвою, как фамилия Романовых-Юрьевых. Менее значительна  была
фамилия  Годуновых:  Борис  Федорович  Годун