на иконах  пишут
иконописцы, что иконники писали все со старых образцов  своих,  от  древнего
предания, идущего от времен св. Владимира, а он, Сильвестр, ни  одной  черты
тут не приложил  из  своего  разума.  Сильвестр  требовал,  чтоб  дело  было
обсуждено на соборе; в начале 1554 года собор был созван, и  дело  решено  в
пользу Сильвестра: на Висковатого наложена епитимья  за  то,  что  о  святых
иконах сомнение имел и вопил, возмущал народ, православных христиан; за  то,
что нарушил правило шестого Вселенского собора,  запрещающее  простым  людям
принимать  на  себя  учительский  сан.  Митрополит,  между  прочим,  говорил
Висковатому: "Ты стал на еретиков, а теперь говоришь и мудрствуешь негораздо
о святых иконах: не попадись и сам в еретики; знал бы ты свои дела,  которые
на тебе положены-не разроняй списков".
   Но собор был созван не по одному этому делу. Пиша к митрополиту жалобу на
Сильвестра относительно икон, Висковатый писал: "Башкин с Артемьем и Семеном
в совете, а поп Семен Башкину отец духовный и дела их хвалит". Хотя здесь не
было упомянуто имени Сильвестра, однако последний счел за  нужное  отклонить
от  себя  всякое  подозрение  и  писал  к  митрополиту:   "Священник   Семен
(Благовещенского собора) сказывал мне про Матюшу (Башкина) в Петров пост  на
заутрени: пришел ко мне сын  духовный  необыкновенный  и  великими  клятвами
умолил меня принять его к  себе  на  дух  в  Великий  пост,  многие  вопросы
предлагает мне недоуменные, от меня поучения  требует,  а  иногда  сам  меня
поучает. Я, - продолжает Сильвестр, - пришел от этого в большое недоумение и
отвечал: Семен! каков-то этот сын духовный у тебя будет, а  слава  про  него
носится недобрая? И как государь из Кириллова приехал, я с Семеном  все  это
рассказал ему про  Башкина,  при  Андрее  протопопе  (духовнике  царском)  и
Алексее Адашеве. Да Семен же сказывал, что  Матюша  просит  истолковать  ему
многие вещи в Апостоле и сам их толкует, только не по  сущности,  развратно.
Семен сказал ему: я и сам того не ведал, чего ты спрашиваешь, а  он  отвечал
ему: спроси у Сильвестра, он тебе скажет. Мы и  об  этом  сказали  государю,
который велел Семену сказать Матюше, чтоб тот отметил в  Апостоле  все  свои
речи; Матюша весь Апостол воском изметил, и Семен принес  книгу  в  церковь,
где государь его видел и все речь и мудрование Матюшино  слышали.  Но  тогда
государь поехал в Коломну и дело позаляглось. Захочешь об этом деле спросить
у Семена, и он что вспомнит, все тебе скажет;  а  я  с  Матюшею  никогда  не
ссылался и совета мне с ним никакого не бывало".
   Священник Семен писал митрополиту: "Матвей Башкин в Великий пост  у  меня
на исповеди был и говорил на исповеди: я христианин, верую во отца и сына  и
святого духа и поклоняюся образу господа бога и спаса нашего Иисуса Христа и
пречистой богородицы,  и  великим  чудотворцам,  и  всем  святым,  на  иконе
написанным. Говорил: великое ваше дело! Написано: "Ничтож сия  любви  болши,
еже положите душу свою за други своя", и вы за нас  души  свои  полагаете  и
бдите о душах наших, яко  слово  воздати  вам  в  день  судный.  После  того
приезжал ко мне и говорил: бога ради,  пользуй  меня  душевно:  надобно  что
написано в беседах евангельских читать, да на слово  не  надеяться,  а  дело
делать; все начало от вас: прежде вы, священники, должны начало показать, да
и нас научить. Потом прислал за мною человека, и когда  я  к  нему  приехал,
стал мне говорить: в Апостоле написано: "Весь закон в словеси  скончавается:
возлюбиши искреннего своего яко сам себе; аще  себе  угрызаете  и  снедаете,
блюдите, да не друг от друга снедени будете". А мы христовых  рабов  у  себя
держим; Христос всех братьею называет, а у  нас  на  иных  кабалы,  на  иных
беглые, на иных нарядные, на иных полные грамоты; я благодарю бога:  у  меня
что было кабал полных, все изодрал и держу людей своих  добровольно:  хорошо
ему-и он живет, а нехорошо-идет куда хочет; вам, отцам, пригоже посещать нас
часто, научать, как нам самим жить и людей держать, не томить; я видел это в
правилах и мне показалось это хорошо".
   Собор, исследовавши дело, нашел, что Матвей Башкин и его  единомышленники
виновны в следующем: 1) не  признают  Иисуса  Христа  равным  богу  отцу,  а
некоторые и других поучают на это нечестие; 2) тело и кровь Христову считают
простым хлебам и вином; 3) святую, соборную апостольскую  церковь  отрицают,
говоря, что собрание верных  только  церковь,  а  эти  созданные  ничто;  4)
изображение Христа, богоматери и всех святых называют идолами;  5)  покаяние
ни во что полагают, говоря: как перестанет грешить, так  и  нет  ему  греха,
хотя и у священника не  покается;  6)  отеческие  предания  и  жития  святых
баснословием  называют;  на  семь  вселенских  соборов  гордость  возлагают,
говоря: все это они для себя писали, чтоб  им  всем  владеть,  и  царским  и
святительским; одним словом, все священное  писание  баснословием  называют,
Апостол же и Евангелие не правильно излагают. Башкин оговорил в  единомыслии
с собою Артемия, бывшего троицкого игумена; поставленный с Башкиным  с  очей
на очи, Артемий не признал себя виновным ни в чем, что тот взводил на  него.
Но,  кроме  Башкина,  Артемия  обвинял  также  бывший  ферапонтский   игумен
Нектарий; однажды Артемий сказал ему: "В книге Иосифа Вилоцкого написано  не
гораздо, что послал бог в Содом двух ангелов, то есть сына и св.  духа";  по
словам Нектария, Артемий еретиков новгородских не проклинал; латынь  хвалил,
поста не хранил, во всю четыредесятницу рыбу ел и  на  Воздвиженьев  день  у
царя за столом рыбу же ел. Артемий признался, что  когда  случалось  ему  из
пустыни приходить к христолюбцам, то он рыбу едал и у царя  на  Воздвиженьев
день рыбу ел. Нектарий на очной ставке обвинял также  Артемия,  что  тот  из
псковского Печерского монастыря ездил в Новый Городок немецкий  (Нейгауз)  и
там веру немецкую восхвалил. На это Артемий отвечал, что точно ездил в Новый
Городок и говорил с немецким князем: есть ли у них такой человек, с  которым
бы можно было ему поговорить книгами? И  такого  ему  человека  книжного  не
указали. Явился еще обвинитель: троицкий келарь Адриан Ангелов объявил,  что
Артемий  в  Корнилиеве  монастыре,  в  келье  у  игумена  выразился  так   о
поминовании умерших: "Панихидами и обеднями им не  поможешь,  от  этого  они
муки не избудут". Артемий признался, что говорил  это  о  людях,  растленных
житием и грабителях. Троицкий старец Курачов писал, что  слышал  от  Артемия
неприличные речи об Иисусове каноне и акафисте  богородичном.  Об  этом  сам
Артемий сказал на соборе: "Говорят в каноне: Иисусе сладкий! А  как  услышат
слово Иисусово о заповедях его, как  велел  быть-и  горько  становится,  что
надобно их исполнять. В акафисте повторяют: радуйся да  радуйся,  чистая!  А
сами о чистоте не радят и в празднословии пребывают: так что говорят  только
по привычке, а не в правду". Кирилловский игумен Симеон писал царю: когда он
объявил Артемию, что Башкин уличен в ереси, то Артемий  отвечал:  "Не  знаю,
что за ересь такая! Сожгли Курицына, да Рукавого и теперь не знают за что их
сожгли". Артемий сказал  на  это  на  соборе:  "Не  упомню,  так  ли  я  про
новгородских еретиков говорил; я новгородских еретиков не  помню  и  сам  не
знаю за что их сожгли; если я говорил, что не знаю за что их сожгли и кто их
судил, то я говорил  это  про  себя,  не  сказал  я:  они  того  не  знают".
Митрополит, обратившись на соборе к Артемию,  говорил  ему:  "Матвей  Башкин
ереси проповедовал, сына единородного от  отца  разделил,  называл  сына  не
равным отцу, говорил: сделаю грубость сыну  и  в  страшное  пришествие  отец
может избавить меня от муки, а сделаю грубость  отцу,  то  сын  не  избавит;
молился Матвей одному богу отцу, а сына и св. духа оставил: теперь Матвей во
всем этом  кается,  дела  все  свои  на  соборе  обнажил".  Артемий  отвечал
митрополиту: "Это Матвей по ребячески поступал и сам  не  знает,  что  делал
своим самосмышлением: в писании этого не обретается и в ересях не написано".
Митрополит говорил: "Прежние еретики не каялися и святители их проклинали, а
цари их осуждали и заточали и казням предавали". Артемий отвечал:  "За  мною
посылали еретиков судить, и  мне  так  еретиков  не  судить,  что  казни  их
предать, да теперь еретиков нет и никто не спорит". Митрополит говорит  ему:
"Написал Матвей молитву к единому началу, бога отца одного написал, а сына и
св. духа оставил". Артемий отвечал: "Что ему досталось еще врать, ведь  есть
молитва готовая Манасиина к вседержителю". Митрополит  сказал  на  это:  "То
было до Христова пришествия, а кто теперь так напишет к единому началу,  тот
еретик". Артемий отвечал: "Манасиина молитва в большом  ефимоне  написана  и
говорят ее". Когда митрополит  сказал  Артемию:  "Если  ты  в  чем  виноват,
кайся", - то он отвечал: "Я так не мудрствую, как на меня сказывали;  то  на
меня все лгали: я верую в отца, сына и  св.  духа,  в  троицу  единосущную".
Бывший ферапонтовский игумен Нектарий обвинял Артемия во многих  богохульных
речах на  христианский  закон  и  божественное  писание,  причем  слался  на
свидетелей: на троих пустынников Ниловой пустыни  и  на  одного  соловецкого
старца; но на  соборе  эти  свидетели  объявили,  что  от  Артемия  хулы  на
христианский закон и божественное писание не слыхали. Вследствие этого,  что
свидетели не подтвердили Нектариева обвинения,  царь  освободил  Артемия  от
казни;  но  так  как  собор  нашел,  что  Артемий  не  оправдался  в  других
обвинениях, то его присудили на заточение в  Соловецкий  монастырь:  там  он
заключен был в молчательной келье, чтоб душевредный и богохульный  недуг  не
мог распространиться от него ни на кого; он не мог ни говорить ни с кем,  ни
писать ни к кому, ни получать ни  от  кого  писем  или  других  каких-нибудь
вещей; он должен был сидеть в молчании и каяться: приставлен был к нему отец
духовный, который должен был извещать игумена, истинно ли покаяние его;  сам
игумен  должен  был  поучать  его  и  в  случае  исправления  позволить  ему
причаститься в смертельной болезни; книги  ему  иметь  только  такие,  какие
позволит собор. По  некоторым  известиям,  один  из  отцов  собора,  епископ
рязанский Кассиан, позволил себе отзываться дурно о книге Иосифа  Волоцкого;
он  был  поражен  параличом,  лишился  употребления  руки  и  ноги,  оставил
епископию, удалился в монастырь, но и тут не  покаялся,  не  хотел  называть
Христа вседержителем.
   Из отзывов Артемия о книге Иосифа Волоцкого  и  о  новгородских  еретиках
видно, что он вместе с другими  современными  ему  грамотными  людьми,  как,
например, с знаменитым князем Андреем Курбским, не разделял убеждений Иосифа
относительно еретиков и справедливости мер, против них принятых. Мы  видели,
как заволжские старцы ратовали  против  мер  Иосифа  Волоцкого;  Башкин,  по
свидетельству летописи, также говорил, что заволжские старцы  злобы  его  не
хулили, а утверждали его в ней. В связи  с  самым  известным  из  заволжских
старцев Вассианом Косым был Максим Грек,  который  находился  еще  в  живых,
когда поднялось дело об ереси Башкина; вместе с другими он был приглашен  на
собор; но царю донесли, что Максим оскорбился этим приглашением, думает, что
его зовут на собор из подозрения в единомыслии  с  Башкиным,  хотят  из  его
мнений  и  приговоров  о  ереси  вывести  заключение-враг  он  или   скрытый
доброжелатель еретиков. Чтоб успокоить Максима, царь писал ему: "Послал я за
тобою, да будешь и ты поборник православию, наравне с  древними  богоносными
отцами, да явишься и ты благочестию  ревнитель,  да  примут  и  тебя  те  же
небесные обители, какие приняли прежних подвижников за благочестие.  Слышали
мы,  что  ты  оскорбляешься,  думаешь,  что  мы  тебя  соединяем  с  Матвеем
(Башкиным) и потому за тобою послали:  никогда  мы  не  сочетаем  верного  с
неверными; отложи сомнение и данный тебе от бога талант  умножи,  пришли  ко
мне писание на  нынешнее  злодейство".  Из  этого  письма  видно,  что  царь
освобождал  Максима  от  присутствия  на  соборе,  прося   у   него   только
обличительного на ересь послания.
   Башкин  и  единомышленники  его   были   заточены   по   монастырям.   Из
последователей его-белозерский монах Федосий Косой и какой-то  Игнатий  были
схвачены в 1555 году и заключены в монастырь в Москве, но  бежали  в  Литву,
женились там и продолжали проповедовать на свободе свое учение;  это  учение
состояло в том, что божество не троично, что Христос  простой  человек,  что
все внешнее устройство церковное не  нужно.  Артемию,  несмотря  на  строгий
надзор, также удалось бежать из Соловок в Литву. Есть еще известие о  соборе
по поводу ереси Давыда, архиепископа ростовского в  1582  году;  этот  Давыд
выставлен соумышленником Антония Поссевина, который сам приводится на собор,
излагает  странное  учение,  совершенно  сходное   с   учением   Давыда,   и
опровергается царем Иоанном. Но известие о Поссевине явно выдумано: царь  не
мог говорить с ним так, как представлен говорящим на соборе; притом, если  б
было что-нибудь подобное, то известие  о  нем  сохранилось  бы  в  статейном
списке; это сочинение вроде  переписки  царя  Иоанна  с  турецким  султаном,
попадающейся в некоторых сборниках.
   С православным Востоком по-прежнему происходили  постоянные  сношения.  В
1543 году дата была грамота старцам Афонского Пантелеймонова  монастыря,  по
которой они везде в областях Московского государства пропускались  свободно,
не платя никаких пошлин, получая корм и  подводы.  В  1547  году  митрополит
Макарий писал окружное послание о вспомоществовании  старцам  Пантелеймонова
монастыря, пришедшим в Москву за милостынею. Также бил  челом  царю  Паисий,
игумен Афонского болгарского монастыря Хиландаря, что им от даней султановых
истомы великие и от греков обиды большие: государь бы их  пожаловал,  послал
об них свою грамоту к султану, чтоб тот от даней их пооблегчил и  от  греков
оборонил. Царь исполнил просьбу, послал  грамоту  к  султану.  В  1545  году
александрийский патриарх Иоаким писал Иоанну, ходатайствуя  об  освобождении
Максима Грека, не праведно заточенного: "Так православные  христиане,  пишет
Иоаким, - не поступают с бедными людьми, особенно с иноками, и несправедливо
держать человека силою и оскорблять; нехорошо верить всякому слову,  всякому
писанию без испытания. Я никогда не писал к тебе, ничего не просил:  так  не
оскорби меня теперь, не заставь писать вторично, ибо я не перестану писать к
тебе, пока просьба моя не будет исполнена".
   В 1556 году приезжал в Москву Иоасаф, митрополит евгрипский,  с  грамотою
патриарха византийского: отпустивши его в следующем году,  царь  отправил  с
ним грамоту к патриарху Иоасафу, в которой просил о  соборном  благословении
на свое царское венчание. При этом послано было патриарху  соболей  на  2000
золотых. Просимая грамота была прислана в 1562 году: в ней  собор  восточных
святителей признает Иоанна достойным царского имени,  потому  что  он  ведет
свое   происхождение,   от   царицы   Анны,   сестры   самодержца    Василия
Багрянородного, и потому что  царь  Константин  Мономах  послал  с  ефесским
митрополитом царскую утварь великому князю Владимиру, который и  был  венчан
на царство.
   По смерти царицы  Анастасии,  брата  царского,  князя  Юрия  Васильевича,
царевича Иоанна посылались патриархам, на Синайскую, на Афонскую горы, нищим
цареградским богатые милостыни. К константинопольскому патриарху  посылались
из Москвы молодые люди учиться греческому языку: к патриарху Дионисию в 1551
году отправлен был паробок Обрюта Михайлов Греков; царь писал патриарху:  ты
бы велел его у себя учить грамоте греческой и языку; а если тебе у себя  его
научить нельзя, то отошли его на святую гору Афонскую, в наш  монастырь  св.
Пантелеймона. После Обрюты  посланы  были  учиться  двое  паробков-Ушаков  и
Внуков; патриарх жаловался, что учить их очень трудно, потому  что  они  уже
велики, а пристращать их нельзя: как бы к туркам не бежали.
   В то время, как русская церковь на  востоке,  в  Московском  государстве,
распространялась вместе с распространением пределов  этого  государства,  на
западе в литовско-русских  областях  происходило  явление  противное:  здесь
русская церковь вместо приобретения  новых  членов  теряла  старых,  сначала
вследствие   распространения   протестантских   учений,   потом   вследствие
католического противодействия, главными двигателями которого  были  иезуиты.
Кроме того, нахождение под властию иноверного  правительства,  если  еще  не
явно враждебного,  то  равнодушного  к  выгодам  русской  церкви,  не  могло
обеспечивать для последней спокойствия и наряда. После уничтожения  галицкой
митрополии  название  галицкого  митрополита  было  присоединено  к   титулу
киевского   митрополита,   и   галицкая   епархия   находилась   поэтому   в
непосредственном заведовании последнего, который  назначал  в  Галич  своего
справцу (прикащика, наместника). Но в то  же  самое  время  право  назначать
наместника для управления православною галицкою церковью  имел  католический
львовский архиепископ, в силу грамоты короля Сигизмунда  I,  данной  в  1509
году. Таким образом, наместник  галицкий  для  отправления  своей  должности
должен  был   получить   согласие   православного   киевского   митрополита,
католического  львовского  архиепископа  и  подтверждение   королевское.   В
сороковых годах  описываемого  века  справцею  митрополичьим  в  Галиче  был
Сикора, возбудивший своим поведением негодование епархии. Галичане послали к
митрополиту Макарию  просьбу,  чтоб  дал  их  в  опеку  Лаврентию,  епископу
перемышльскому; но митрополит назначал к ним справцею священника Гошевского,
написавши, впрочем, к галичанам, что могут не  принимать  его,  если  он  им
нелюб. Новый справца действительно не полюбился  галичанам,  и  они  послали
опять к митрополиту челобитную: "Мы все сообща жители Русской  (Галицкой)  и
Подольской земли не посылали к вашему святительству  попа  Гошевского  и  не
выбирали его, и теперь никто из нас, великий и малый, богатый и  убогий,  не
хотим иметь его справцею, точно так же как и Сикоры, потому что  при  Сикоре
было большое безнарядье, тяжести и непослушание к вашему  святительству;  то
же было бы и при попе Гошевском, или еще хуже; и так как ваше  святительство
к нам писали, чтоб мы выбрали доброго человека и к вам послали,  то  мы  все
духовные, шляхта, мещане и все поспольство, от больших и до меньших, выбрали
Макария Тучапского, мещанина (горожанина) львовского и покорно  просим  ваше
святительство благословить его к нам в наместники". Митрополит  исполнил  их
просьбу, новый наместник начал действовать к общему удовольствию; но  старый
справца Сикора, подбившись к  католическому  архиепископу  львовскому,  стал
получать его против  Макария,  как  избранного  не  с  его  архиепископского
согласия; архиепископ настоял у короля, чтоб  назначена  была  комиссия  для
обсуждения поступков Макария и королевскими  листами  позвали  последнего  к
суду комиссара; Макарий должен был  явиться  на  этот  суд  в  сопровождении
большого  числа  обывателей  Галиции  и   Подолии,   которые   должны   были
свидетельствовать в его пользу; как  обыкновенно  водилось,  Макарий  и  его
свидетели должны были потратить при этом много денег; но деньги не  помогли,
и Макарий перенес дело  к  королю  на  сейм.  Король  решил  дело  в  пользу
архиепископа:  на  основании  старых  Ягайловых  привилегий   подчинил   ему
православное галицкое духовенство, которое изъял  из  ведомства  митрополита
киевского и его наместника; Макарию грозило вечное заключение, но  галичане,
посредством двух панов,  нашли  доступ  к  королеве  Боне,  имевшей  большое
влияние над своим мужем. Король и королева не постыдились взять с  галицкого
духовенства посул-200 волов; привилегия, данная католическом