нее время жизни
великого князя Василия Казань  спокойно  повиновалась  Москве  в  лице  хана
своего Еналея. Еналей перенес свои подручнические отношения и  к  наследнику
Василиеву: по-прежнему остался верен Москве. Но вследствие  перемены  ханов,
вследствие разных влияний - русского, крымского - в Казани уже давно  успели
образоваться стороны, из которых  каждая  ждала  удобного  случая  низложить
сторону противную. В тяжкой войне Москвы с Литвою крымская сторона в  Казани
увидала удобный случай свергнуть московского подручника: составился  заговор
осенью 1535 года под  руководством  царевны,  сестры  Магмет-Аминя  и  князя
Булата. Еналей был убит, и царем провозглашен Сафа-Гирей  крымский.  Но  это
было торжество одной стороны, другая оставалась; в Москву приехали  с  Волги
козаки, городецкие татары, и  сказывали,  что  к  ним  на  остров  приезжали
казанские князья, мурзы и козаки, человек 60, объявили об убийстве Еналея  и
прибавили: "Нас в заговоре князей и мурз  с  500  человек;  помня  жалование
великих князей Василия и Ивана и свою присягу, хотим государю великому князю
служить прямо, а государь бы нас пожаловал, простил царя  Шиг-Алея  и  велел
ему быть в Москву; и когда Шиг-Алей будет у великого князя в Москве,  то  мы
соединимся с своими советниками, и крымскому царю в Казани не быть". Получив
эти вести, великая княгиня решила с боярами, что надобно Шиг-Алея освободить
из заключения.  В  декабре  Шиг-Алея  привезли  с  Белоозера  и  представили
великому князю; хан стал на колени и  говорил:  "Отец  твой,  великий  князь
Василий, взял меня, детинку малого, и жаловал, как отец сына, посадил  царем
в  Казани;  но,  по  грехам  моим,  в  Казани  пришла  в  князьях  ив  людях
несогласица, и я опять к отцу  твоему  пришел  на  Москву.  Отец  твой  меня
пожаловал в своей земле, дал мне города; а я, грехом своим, перед  государем
провинился гордостным своим умом и лукавым помыслом. Тогда бог меня выдал, и
отец твой меня за мое преступление наказал, опалу свою положил, смиряя меня;
а теперь ты, государь, помня отца своего ко мне жалованье, надо мною милость
показал".
     Великий князь велел  царю  встать,  позвал  его  к  себе  поздороваться
(карашеваться) и велел ему сесть  с  правой  руки  на  другой  лавке,  потом
подарил ему шубу и  отпустил  на  подворье.  Но  Шиг-Алей  бил  челом,  чтоб
позволено ему было представиться и великой княгине. Елена  держала  совет  с
боярами, прилично ли быть у нее царю; бояре решили, что прилично, потому что
великий князь мал и все правление государством лежит на ней. 9 генваря  1536
года был прием Шиг-Алея у Елены. У саней встретили его бояре - князь Василий
Васильевич Шуйский  и  князь  Иван  Федорович  Телепнев-Оболенский  с  двумя
дьяками; в сенях встретил его сам великий князь с  боярами.  Елену  окружали
боярыни;  бояре  сидели  по  обе  стороны,  как  обыкновенно  водилось   при
посольских представлениях. Шиг-Алей, войдя, ударил челом в землю  и  сказал:
"Государыня великая княгиня Елена! Взял меня  государь  мой,  князь  Василий
Иванович, молодого, пожаловал меня, вскормил, как щенка, и жалованьем  своим
великим жаловал меня, как отец сына, и на  Казани  меня  царем  посадил.  По
грехам моим, казанские люди меня с Казани сослали,  и  я  опять  к  государю
своему пришел: государь меня пожаловал, города дал в своей земле,  а  я  ему
изменил и во всех своих делах перед государем  виноват.  Вы,  государи  мои,
меня, холопа своего, пожаловали, проступку мне отдали, меня, холопа  своего,
пощадили и очи свои государские дали мне видеть. А я,  холоп  ваш,  как  вам
теперь клятву дал, так по этой своей присяге до  смерти  своей  хочу  крепко
стоять и умереть за ваше государское жалованье; так  же  хочу  умереть,  как
брат мой умер, чтоб вину свою  загладить".  Елена  приказала  ему  отвечать:
"Царь Шиг-Алей! Великий князь Василий Иванович опалу свою на тебя положил, а
сын наш и мы пожаловали тебя, милость свою показали и  очи  свои  дали  тебе
видеть. Так ты теперь прежнее свое забывай и вперед делай так, как обещался,
а мы будем великое жалованье и бережение к тебе держать". Царь ударил  челом
в землю великому князю и великой княгине, его опять одарили и  отпустили  на
подворье. Жена его, Фатма-салтан, била также челом, чтоб дали ей  посмотреть
очи государские; Елена приняла ее; у саней и  по  лестнице  встречали  ханшу
боярыни; в сенях встретила великая княгиня, поздоровалась и ввела в  палату,
куда скоро вошел и великий князь; при его входе  царица  встала  и  с  места
своего сступила; маленький Иван сказал ей:  "Табуг  салам",  и  карашевался,
после чего сел на своем месте у матери, а у царицы с правой  руки,  бояре  с
ним по обе стороны, а около великой княгини-боярыни. В тот  же  день  царица
обедала у великой княгини; Иван с боярами обедал также в  материнской  избе;
после обеда Елена подавала ханше чашу и дарила ее.
     Но в то время как в Москве угощали и дарили Шиг-Алея, чтоб дать  в  нем
опору противной крымцам стороне в Казани, война уже началась с  Сафа-Гиреем.
Московские воеводы дурно действовали наступательно; татары успели сжечь села
около Нижнего, но отбиты были от Бала хны, не имели удачи и в нападениях  на
другие места. Потом казанцы вторглись в костромские волости; стоявший  здесь
для защиты князь Засекин, не собравшись  с  людьми,  ударил  на  татар,  был
разбит и убит; но приближение  больших  воевод  московских  заставило  татар
удалиться.  Мы  видели,  что  казанские   дела,   шедшие   довольно   плохо,
преимущественно  заставили  московское  правительство  спешить   заключением
перемирия  с  Литвою.   Успокоивши   этим   перемирием   западные   границы,
правительство в начале 1537 года двинуло войска к  востоку,  во  Владимир  и
Мещеру; Сафа-Гирей явился под My ромом, сжег предместия, но города взять  не
мог и ушел, заслышав о движении  воевод  из  Владимира  и  Мещеры,  и  таком
положении  находились  дела,  когда  единовластие  Саип-Гирея   дало   новое
препятствие  к  успешному  наступлению  на  Казань.  Угрозы  крымского  хана
произвели впечатление в Москве: послу отвечали,  что  хотя  царь  в  грамоте
писал многие непригожие речи, однако требования его  будут  уважены  и  если
Сафа-Гирей казанский пришлет к государю и захочет мира, то  государь  с  ним
мира хочет, как пригоже. Саип-Гирей повторял: "Ты б к нам  прислал  большого
своего посла, доброго человека, князя Василия Шуйского или Овчину, и казну б
свою большую к нам  прислал,  а  с  Казанью  помирился  и  оброков  своих  с
казанских мест брать не велел; а пошлешь на Казань рать свою,  и  ты  к  нам
посла не отправляй, недруг я твой тогда". В Думе рассуждали:  "Не  послушать
царя, послать рать свою на Казань, и царь пойдет на наши украйны, то с  двух
сторон христианству будет дурно, от Крыма и от Казани". Приговорили: рати на
Казань не посылать, Саип-Гиреева человека отпустить в Казань и с ним  вместе
послать сына боярского  к  Сафа-Гирею  с  грамотою;  а  в  ответной  грамоте
Саип-Гирею великий князь  писал:  "Для  тебя,  брата  моего,  и  для  твоего
прошенья я удержал рать и послал своего человека к Сафа-Гирею: захочет он  с
нами мира, то пусть пришлет к нам добрых людей, а мы хотим держать его  так,
как дед и отец наш держали прежних казанских царей. А что ты  писал  к  нам,
что Казанская земля-юрт твой, то посмотри в старые твои летописцы:  не  того
ли земля будет, кто ее взял? Ты помнишь, как цари, потерявши свои  ордынские
юрты, приходили на Казанский юрт и брали его войнами, неправдами, а как  дед
наш милостию божиею Казань взял и царя свел, того ты не помнишь! Так ты  бы,
брат наш, помня свою старину, и нашей не забывал".
     Таковы были важнейшие внешние отношения в правление Елены. Кроме  того,
в 1537 году заключен был мирный договор с Швециею, по которому  Густав  Ваза
обязался не помогать ни Литве, ни  Ливонскому  ордену  в  войне  с  Москвою;
утверждена была взаимная  свободная  торговля  и  выдача  беглецов  с  обеих
сторон. Подтверждены прежние договоры с Ливониею.  Продолжались  сношения  с
Империею-неизвестно, впрочем, в чем они состояли.  По  отношениям  к  Польше
поддерживалась пересылками приязнь молдавского  воеводы  Петра  Степановича,
врага Сигизмундова. Султан турецкий по-прежнему присылал грека в Москву  для
закупки разных товаров.
     Внутри  первым  делом  правительства  было   построение   городов   или
крепостей; опасные нападения с  трех  сторон  делали  это  необходимым.  Уже
упомянуто было о построении городов на литовских границах, даже на Литовской
земле, о возобновлении старых, пострадавших во  время  войны.  В  1535  году
построен был город в Перми, на месте  сгоревшего  старого;  в  том  же  году
поставлен деревянный город в Мещере, на реке  Мокше,  на  месте,  называемом
Мурунза, для того, сказано в летописи, что в тех местах нет городов  вблизи;
в 1536 году били челом  великому  князю  и  его  матери  Костромского  уезда
волости: Корега, Ликурги, Залесье, Борок Железный, чтоб государь  пожаловал,
велел поставить город для того, что там волостей много, а от городов далеко;
вследствие этой челобитной поставлен  был  Буйгород;  на  Балахне,  у  Соли,
сделан город земляной для того, что посад велик, а  людей  много;  поставлен
город на Проне; сделан город Устюг, деревянный весь, новый; город  Ярославль
сгорел весь: в том месяце велено на старом месте  ставить  новый  город;  во
Владимире большой  пожар  также  повредил  городскую  стену;  ее  немедленно
починили; так же поступлено и в Твери после больших пожаров;  сделаны  новые
укрепления в Новгороде Великом и Вологде; в Москве, по мысли великого  князя
Василия, обведено каменными стенами место,  получившее  название  Китая  или
Среднего города; строитель был Петр Малый Фрязин;  закладка  каменной  стены
происходила  16  мая  1535  года.  По-прежнему   заботились   об   умножении
народонаселения выходцами из чужих стран: в 1535 году выехали  из  Литвы  на
государево слово триста семей.
     Уже в последнее время княжения Василиева обнаружилось важное  зло-обрез
и  подмесь  в  деньгах:  из  гривенки  должно  было  выделывать  250   денег
новгородских, или в московское число два рубля шесть  гривен,  но  искажение
дошло до того, что у каждой деньги отрезывали по половине и в  гривенку  шло
таких искаженных денег по 500 и больше, отсюда при  каждой  торговой  сделке
крики, брань, клятвы. В сентябре 1533 года,  незадолго  до  смерти  великого
князя Василия, казнили в Москве за  порчу  денег  многих  людей:  москвичей,
смольнян, костромичей, вологжан, ярославцев и из других городов, лили  олово
в рот, руки секли. В марте 1535 года Елена запретила обращение поддельных  и
резаных денег, приказала их переделывать и вновь чеканить из гривенки уже по
три рубля, или по 300 денег новгородских, а прибавлено было в гривенку новых
денег для  того,  говорит  летописец,  чтоб  людям  был  невелик  убыток  от
испорченных денег. При великом князе Василии изображался на деньгах  великий
князь на коне с мечом в руке, а теперь стал изображаться с копьем в руке,  и
деньги оттого стали называться копейными (копейками).
     Кроме   этих   распоряжений,   выставляемых   летописями,   мы   должны
остановиться еще на некоторых явлениях, о которых впервые встречаем известие
в правление Елены. Так, например, у нас утвердилось мнение, что до Иоанна IV
присутствовали в Думе только бояре и окольничие и что только  этот  государь
из противоборства влиянию знатных людей ввел в Думу  третий,  низший  разряд
членов, так называемых думных дворян; но при описании приема польского посла
Никодима Техановского в правление  Елены  читаем:  "Князь  великий  сидел  в
брусяной избе, а у него бояре, и окольничие, и дворецкие, и  дети  боярские,
которые живут в Думе, и дети боярские прибыльные, которые не живут в  Думе".
Если под именем Думы мы будем здесь разуметь совет великокняжеский  и  слову
жить придадим обыкновенное значение существования или присутствия, то должны
будем признать, что еще прежде самостоятельного  правления  Иоанна  IV  были
введены в Думу дети боярские. Конечно, мы никак не решимся  утверждать,  что
это введение последовало именно в правление Елены, а не  ранее.  О  значении
окольничих  как  собственно  придворных  бояр,  распоряжающихся  придворными
делами и церемониями, встречаем известие также при  описании  переговоров  с
польскими  послами:  "Велел  князь  великий  приставу  Федору  Невежину   от
окольничих  сказать  послам,  чтоб  они  были  на  дворе".  Дети   боярские,
назначенные приставами к послу  Техановскому,  встретив  его  при  въезде  в
Москву, сказали ему: "Великого государя окольничие велели нам у тебя быть  и
подворье тебе указать". Когда посол  был  поставлен  на  подворье,  то  корм
велено ему давать с яму, из дворца великокняжеского, а писан корм у  дьяков,
которые ямы ведают.
     В 1536 году дана была уставная грамота старостам и всем людям  Онежской
земли, сходная  с  уставною  грамотою  Белозерскою  Иоанна  III  и  уставною
артемоновским  крестьянам  Василия  Иоанновича.  В  Белозерской   говорится:
наместнику, тиунам и доводчикам побора в стану не брать, брать им свой побор
у соцкого в городе; в Онежской - поборов своих самим по деревням  не  брать,
брать свой побор  у  старост  на  стану;  кормы  наместничьи  и  тиунские  и
доводчиковы поборы старосты берут по  деревням  да  платят  наместнику,  его
тиуну и доводчику на стану. Как в Белозерской,  так  и  в  Онежской  грамоте
говорится: "Если будет волостным людям  и  становым  от  наместника,  тиуна,
доводчика, от других наместничьих людей или посторонних какая обида, то  они
на обидчиков сами срок наметывают, когда им  стать  перед  великим  князем";
этого нет в  Артемоновской  грамоте.  Согласно  с  Белозерскою,  в  Онежской
грамоте говорится: ездить доводчику в волости  без  паробка  и  без  простой
лошади. В Белозерской говорится: тиунам и наместничьим людям  на  пир  и  на
братчину незваным не ходить; в Онежской - тиуну и другим наместничьим  людям
на пир и на братчины незваным не  ездить,  кроме  доводчика.  Онежанам  дано
право не пропускать к морю за солью белозерцев и вологжан, отнимающих у  них
промысел, пусть белозерцы и вологжане торгуют с ними  в  Каргополе.  В  1537
году дана была уставная грамота  владимирским  бобровникам,  в  существенных
частях сходная с известною нам грамотою удельного князя  дмитровского  Юрия;
но есть и различия, например в Юриевой грамоте: доводчику у них проехать  по
деревням на весь год дважды, сам-друг с паробком, а лошадей  с  ним  три;  в
Иоанновой - доводчику ездить по бобровным деревням одному, на одной  лошади,
без паробка и  без  простых  лошадей.  В  грамоте  владимирским  бобровникам
говорится: "Ведать этим бобровникам  мою  великокняжескую  службу,  бобровую
ловлю, ловить им бобров в реке Клязьме от речки  Оржавки  до  реки  Судогды,
реку Судогду всю и Колакшу всю; что добудут бобров, возить их им  шерстью  в
мою казну; а не добудут бобров, и им давать оброком ежегодно полтретья рубля
денег. Когда они пойдут на бобровую ловлю с бобровою снастью, то мыта с  них
не берут; также не берут с них мыта и задних колачей,  когда  они  поедут  в
Москву с бобрами или с оброком, человека два или три".
     Грамоты  давались  от  имени  великого  князя  Иоанна;   при   описании
посольских сношений говорится, что великий князь рассуждал с боярами и решал
дела; но  это  все  выражения  форменные;  после  этих  выражений  встречаем
известия, что все правление было положено на великой  княгине  Елене;  видим
также, кто был главным ее советником: желая мира, литовский гетман Радзивилл
отправлял послов к  боярину  конюшему,  князю  Овчине-Телепневу-Оболенскому;
гонец, казанский, желая отправить татарина домой, бил челом тому же  боярину
конюшему, чтоб печаловался об этом великому князю и его матери. После  опалы
Глинского, Бельского и Воронцова  у  Оболенского  не  было  явных  врагов  и
соперников;  но  могли  ли  равнодушно  сносить   первенствующее   положение
Оболенского люди, считавшие за собой более прав  на  такое  положение?  Пока
жива была Елена, перемены нельзя было ожидать.  3  апреля  1538  года  Елена
умерла. Герберштейн говорит утвердительно, что ее отравили.


ГЛАВА ВТОРАЯ
     ПРАВЛЕНИЕ БОЯРСКОЕ

     Характер князя Василия Шуйского. -  Гибель  Телепнева-Оболенского.Ссора
Шуйского с  Бельским  и  заключение  последнего;  казнь  дьяка  Мишурина.  -
Правление Ивана Шуйского.  -  Свержение  митрополита  Даниила  и  возведение
Иоасафа.  -  Освобождение  Ивана  Бельского;  правление  его  и  митрополита
Иоасафа. - Освобождение князя Владимира Андреевича Старицкого.  -  Торжество
Шуйских. - Гибель Бельского. - Свержение митрополита  Иоасафа  и  возведение
Макария.  -  Правление  Андрея  Шуйского.Удаление   любимца   государева   -
Воронцова. - Воспитание Иоанна и образование его характера. - Гибель  Андрея
Шуйского. - Опалы. - Принятие царского титула и женитьба Иоанна на Анастасии
Романовне. - Пожары, в Москве. - Обвинения Глинских в волшебстве;  восстание
на них народа.Сильвестр и Адашев. - Созвание выборных и речь царя на  Лобном
месте.  -  Значение  правления  боярского.  -  Дела  литовские,  крымские  и
казанские в это правление. - Бедствия от  врагов  внешних  и  внутренних.  -
Губные грамоты. - Новое известие о детях боярских, живущих в Думе. - Бегство
Петра Фрязина.

     Кто же из бояр более других должен  был  негодовать  на  первенствующее
положение Оболенского, кто должен был, имел право явиться на  первом  месте,
на  которое  только  случайность  возвела  Оболенского?  Мы  видели,  что  в
последнее время княжения Василия и, следовательно, в  начале  княжения  сына
его первое место между боярами занимал князь Василий Васильевич Шуйский.  Мы
видели, что этот Шуйский  энергическою  мерой  успел  удержать  Смоленск  за
Москвою после Оршинской битвы; энергическая мера состояла  в  перевешании  в
виду литовского войска всех знатных смольнян, державших сторону королевскую.
Эта черта уже несколько знакомит нас с человеком  и  заставляет  ожидать  от
него подобных же мер и при достижении собственных, личных целей.  В  седьмой
день   по   кончине   Елены   схвачены   были   конюший   -   боярин   князь
Овчина-Телепнев-Оболенский и сестра его Аграфена, мамка великого  князя,  по
совету князя Василия Шуйского, брата его Ивана и других. Оболенский  умер  в
заключении от недостатка в  пище  и  тяжести  оков;  сестру  его  сослали  в
Каргополь и постригли. Заключенные в правление Елены князь Иван  Бельский  и
князь Андрей Шуйский были освобождены.
     Освобождение  Бельского  не  могло  обещать   Шуйским   долговременного
первенства. Бельские, Гедиминовичи, подобно Патрикеевым, не менее  последних
гордились своим происхождением и стремились  к  первенству;  женитьба  князя
Федора Бельского на княжне рязанской, родной племяннице Иоанна III, конечно,
не могла содействовать ослаблению этих притязаний. Старший сын князя Федора,
Димитрий, несмотря на видное положение свое, оставался в  стороне  при  всех
движениях и переворотах, но не таковы были братья его -  Иван  и  Семен.  Мы
познакомились с первым во время походов казанских при великом князе Василии;
характер Семена обнаружился в его беспокойных движениях по  смерти  Василия:
мы видели, как он мечтал не  только  о  княжестве  Бельском,  но  даже  и  о
Рязанском,  как  для  возвращения  себе  этих  отчин   хлопотал   в   Литве,
Константинополе, Крыму. Князь Иван подвергся опале вследствие бегства  брата
своего и, конечно, не потому только, что был  братом  изменника,  ибо  князь
Димитрий оставался в покое. Теперь, освободившись из заключения, Бельский не
хочет оставаться спокойным зрителем распоряжений Шуйского, хочет  сам  также
распоряжаться. Так как главною заботой первенствующего боярина, Шуйского,  и
добивавшегося первенства Бельского было усиление  своей  стороны,  повышение
своих доброжела