астолюбия,  как  Иуда  предал
Христа ради серебра. Есть у вас Анна и Каиафа, Шереметев и Хабаров,  есть  и
Пилат, Варлаам  Собакин,  и  есть  Христос  распинаем-чудотворцево  предание
презренное. Отцы святые! В малом допустите  ослабу-большое  зло  произойдет.
Так, от послабления  Шереметеву  и  Хабарову  чудотворцево  предание  у  вас
нарушено. Если нам благоволит бог у вас постричься, то монастыря уже  у  вас
не будет, а вместо него будет царский двор! Но тогда зачем идти  в  чернецы,
зачем говорить "отрицаюсь от мира и от всего, что в мире!" Постригаемый дает
обет: повиноваться игумену, слушаться всей братии и любить ее: по Шереметеву
как назвать монахов братиею? У него и десятый холоп, что в келье живет,  ест
лучше братий, которые в трапезе едят. Великие светильники-Сергий  и  Кирилл,
Варлаам, Димитрий, Пафнутий и многие преподобные в Русской земле  установили
уставы иноческому житию крепкие, как надобно спасаться; а бояре, пришедши  к
вам, свои любострастные уставы ввели: значит, не они у вас постриглись, а вы
у них постриглись, не вы им учители  и  законоположители,  а  они  вам.  Да,
Шереметева устав добр-держите  его,  а  Кириллов  устав  плох-оставьте  его!
Сегодня один боярин такую страсть введет, завтра другой иную слабость, и так
мало-помалу весь обиход монастырский испразднится и будут обычаи мирские.  И
по всем монастырям сперва основатели установили крепкое житие, а  после  них
разорили его любострастные. Кирилл чудотворец на Симонове был, а после  него
Сергий, и закон каков был - прочтите в житии  чудотворцеве;  но  потом  один
малую слабость ввел, другие ввели  новые  слабости  и  теперь  что  видим  в
Симонове? Кроме сокровенных рабов божиих остальные только по одежде  монахи,
а все по-мирскому делается. Вы над Воротынским  церковь  поставили:  хорошо!
Над Воротынским церковь, а над чудотворцем  нет;  Воротынский  в  церкви,  а
чудотворец за церковию. И на  страшном  спасовом  судилище  Воротынский,  да
Шереметев выше станут потому: Воротынский  церковию,  а  Шереметев  законом,
потому что его закон  крепче  Кириллова.  Вот  в  наших  глазах  у  Дионисия
преподобного на Глушицах и у великого чудотворца Александра на  Свири  бояре
не постригаются, и монастыри эти процветают постническими подвигами.  Вот  у
вас сперва Иоасафу Умному дали оловянники в келью, дали  Серапиону  Сицкому,
дали Ионе Ручкину, а Шереметеву уже дали и поставец, и  поварню.  Ведь  дать
волю царю дать ее и псарю,  оказать  послабление  вельможе,  оказать  его  и
простому  человеку.  Вассиан  Шереметев  у  Троицы  в   Сергиеве   монастыре
постническое житие ниспровергнул:  так  теперь  и  сын  его  Иона  старается
погубить последнее светило,  равно  солнцу  сияющее,  хочет  и  в  Кириллове
монастыре, в самой пустыне, постническое житие искоренить. Да и в  миру  тот
же Шереметев с Висковатым первые не стали за крестами ходить,  и  смотря  на
них, и другие все перестали ходить, а прежде все  православные  христиане  с
женами и младенцами за крестами ходили  и  не  торговали,  кроме  съестного,
ничем, а кто станет торговать, на  том  брали  заповеди.  Прежде  как  мы  в
молодости были в Кириллове монастыре и  поопоздали  ужинать,  то  заведующий
столом нашим начал  спрашивать  у  подкеларника  стерлядей  и  другой  рыбы;
подкеларник отвечал: "Об этом мне приказу не было, а о чем был приказ, то  я
и приготовил, теперь ночь, взять  негде;  государя  боюся,  а  бога  надобно
больше бояться". Такая у вас была тогда  крепость,  по  пророческому  слову:
"Правдою и пред цари не стыдяхся". А теперь у вас Шереметев, сидит  в  келье
что царь, а Хабаров к нему приходит с другими чернецами, да едят и пьют  что
в миру; а Шереметев невесть со свадьбы, невесть с родин, рассылает по кельям
постилы, коврижки и иные пряные составные овощи,  а  за  монастырем  у  него
двор, на дворе запасы годовые всякие, а вы молча смотрите на такое бесчиние!
А некоторые говорят, что и вино горячее  потихоньку  в  келью  к  Шереметеву
приносили: но по монастырям и фряжские вина держать зазорно, не  только  что
горячее! Так это ли путь спасения, это ли иноческое пребывание? Или  вам  не
было чем Шереметева кормить, что у него особые годовые  запасы!  Милые  мои!
Прежде Кириллов монастырь многие страны пропитывал  в  голодные  времена,  а
теперь и самих вас, в хлебное время, если б не Шереметев прокормил, то все с
голоду бы померли? Пригоже ли так в Кириллове быть, как Иоасаф митрополит  у
Троицы с клирошанами пировал или как Мисаил Сукин в Никитском монастыре и по
иным местам как вельможа какой-нибудь жил, или как  Иона  Мотякин  и  другие
многие живут? То ли  путь  спасения,  что  в  чернецах  боярин  боярства  не
острижет, а холоп холопства не избудет. У Троицы, при отце нашем, келарь был
Нифонт, Ряполовского холоп, да с Бельским с  одного  блюда  едал:  а  теперь
бояре по всем монастырям испразднили это братство своим любострастием. Скажу
еще страшнее: как рыболов Петр и поселянин Иоанн Богослов и  все  двенадцать
убогих станут судить всем сильным царям, обладавшим  вселенною:  то  Кирилла
вам своего как с Шереметевым поставить? Которого выше?  Шереметев  постригся
из боярства, а Кирилл и в приказе у государя не был!  Видите  ли,  куда  вас
слабость завела? Сергий, Кирилл, Варлаам, Дмитрий и другие святые многие  не
гонялись  за  боярами,  да   бояре   за   ними   гонялись   и   обители   их
распространились:  потому  что  благочестием  монастыри  стоят  и  неоскудны
бывают. У Троицы в  Сергиеве  монастыре  благочестие  иссякло,  и  монастырь
оскудел: не пострижется никто и не даст ничего. А на Сторожах до чего дошли?
Уже и затворять монастыря некому, по трапезе трава растет,  а  прежде  и  мы
видели, братий до осьмидесяти бывало, клирошан  по  одиннадцати  на  клиросе
стаивало. Если же кто скажет, что Шереметев без хитрости болен и  ему  нужно
дать послабление: то пусть он есть в келье один с келейником. А сходиться  к
нему на что, да пировать, да овощи в келье на что? До сих  пор  в  Кириллове
иголки и нитки лишней не держали, не только что каких-нибудь других вещей. А
двор за монастырем и запасы на что? Все это беззаконие, а не нужда,  а  если
нужда, то он ешь в келье как нищий, кроме хлеба звено рыбы да чаша квасу;  а
что сверх того, если вы послабляете, то вы и давайте, сколько хотите, только
бы ел один, а сходов и пиров не было бы, чтоб было  все  как  прежде  у  вас
водилось. А кому к нему  прийти  для  беседы  духовной,  и  он  приди  не  в
трапезное время, еды и питья чтоб в это время  не  было,  так  это  будет  и
беседа духовная. Пришлют поминки братья, и он бы это отсылал в  монастырские
службы, а у себя бы в келье никаких вещей не держал; а что к  нему  пришлют,
то бы разделял на всю братию, а не двум или трем, по дружбе и пристрастию, и
вы его в келье монастырским всем покойте, только чтоб  было  бесстрастно.  А
люди бы его за монастырем  не  жили:  приедут  от  братьев  с  грамотами,  с
запасом, с поминками-и они, пожив дня два, три и  взявши  ответную  грамоту,
поезжай прочь: так и ему будет покойно, и монастырю  безмятежно.  Теперь  вы
прислали грамоты, от вас нам отдыху нет о  Шереметеве;  я  писал  вам,  чтоб
Шереметев  и  Хабаров  ели  в  трапезе  с  братиею:  я  это  приказывал  для
монастырского чина, а Шереметев поставил себе как бы в опалу. Может быть вам
потому очень жаль Шереметева, потому так сильно за него стоите,  что  братья
его и до сих пор не перестают посылать в Крым  и  наводить  бусурманство  на
христианство? А Хабаров велит мне перевести себя в другой  монастырь:  я  не
ходатай ему и его скверному житию; он мне сильно наскучил.  Иноческое  житие
не игрушка: три дня в чернецах, а седьмой  монастырь  меняет!  Когда  был  в
миру, то только и знал, что образа складывать, книги в бархат переплетать  с
застежками и жуками серебряными, налой убирать, жить в затворничестве, келью
ставил, четки в руках; а теперь с братиею  вместе  есть  не  хочет.  Надобны
четки не на скрижалях каменных, а на скрижалях сердец плотяных; я сам  видел
как по четкам скверными словами бранятся; что в тех четках? О  Хабарове  мне
нечего писать: как себе хочет, так и дурачится. А что Шереметев говорит, что
его болезнь мне ведома: то для всех леженок не разорять стать законы святые!
Написал я к вам малое от многого по любви к  вам  и  для  иноческого  жития.
Больше писать нечего; а  впредь  бы  вы  о  Шереметеве  и  других  таких  же
безлепицах нам  не  докучали:  нам  ответу  не  давать.  Сами  знаете:  если
благочестие не потребно, а нечестие любо,  то  вы  Шереметеву  хотя  золотые
сосуды скуйте и чин царский устройте-то вы ведаете; установите с Шереметевым
свои предания, а чудотворцево отложите, и хорошо будет;  как  лучше,  так  и
делайте, сами ведайтесь как себе с ним хотите, а мне до того ни до чего дела
нет; вперед о том не докучайте; говорю вам, что ничего отвечать не буду: бог
же мир и пречистые богородицы милость и чудотворца Кирилла молитва да  будут
со всеми вами и нами! Аминь. А мы вам, господа мои и  отцы,  челом  бьем  до
лица  земного".  В  новгородских  монастырях  и  в  описываемое  нами  время
продолжало вводиться общее житие, по настоянию владык; устроить общее  житие
означалось на тогдашнем языке выражением: заседать общину.
   Мы видели, что у митрополита  и  владык  были  свои  бояре,  которым  они
поручали  церковный  суд.  Об  этих  боярах  собор  1551  года   постановил:
митрополиту и владыкам, без царского ведома, не  отсылать  от  себя  бояр  и
дворецких и на их место не ставить других, исключая тот  случай,  когда  эти
бояре и дворецкие неоднократно уличены  будут  во  взятках,  ибо  тогда  они
лишаются своих должностей и поместий. Если у  которого  святителя  изведутся
бояре и дворецкие, то ему выбирать новых из тех же  родов,  а  некого  будет
выбрать из тех же родов, и он выбирает из других родов, обославшись с царем;
если же владыка не найдет нигде способного человека,  то  бьет  челом  царю,
чтоб государь пожаловал, выбрал у себя; также  и  дьяков  владыки  держат  с
царского ведома. Что касается до содержания владычных бояр, то,  как  видно,
они получали поместья и от царя, ибо новгородский архиепископ Леонид,  давши
в 1574 году поместье боярину  своему  Фомину,  пишет  в  грамоте:  "Дано  то
поместье на время, до тех пор, пока его государь пожалует, здесь  в  Великом
Новгороде велит дать поместье".
   На соборе 1551 года был поднят опять важный вопрос-о церковных недвижимых
имуществах; в первый раз решились постановить некоторые  пределы  увеличения
этих имуществ; собор определил: вперед архиепископам, епископам и монастырям
вотчин без царского ведома и доклада не покупать ни  у  кого,  а  князьям  и
детям боярским и всяким людям вотчин без докладу не продавать; а  кто  купит
или продаст-у купца деньги пропали, а у продавца-вотчина: взять  вотчину  на
государя безденежно. Вотчины,  данные  или  которые  вперед  будут  даваться
монастырям по душам в поминок, не выкупаются никем и никаким  образом.  Если
при отдаче  вотчин  в  монастырь  датель  напишет  в  духовной,  данной  или
какой-нибудь крепостной грамоте, что родичи могут выкупить ее  за  известную
сумму денег, то пусть родичи выкупают по старине, как водилось  при  отце  и
деде государевом. Которые царские поместные и черные земли задолжали у детей
боярских и у крестьян и насильством поотнимали их владыки  и  монастыри  или
которые земли писцы отдали владыкам и монастырям, норовя им, если владыки  и
монастыри починки поставили на государевых землях, сыскать, чьи  земли  были
исстари, за тем и утвердить  их.  Возвратить  назад  села,  волости,  рыбные
ловли, всякие угодья и  оброчные  деревни,  отданные  после  великого  князя
Василия боярами владыкам и монастырям; сделать то же с ругами и милостынями,
приданными  монастырям  и  церквам  после  великого  князя  Василия;   также
милостыни, обращенные из временных в постоянные, сделать опять временными. В
Твери, Микулине, Торжке, Оболенске, на Белеозере и в Рязани,  также  князьям
суздальским, ярославским и стародубским  без  государева  доклада  вотчин  в
монастыри по душе не давать; если отдадут,  то  брать  вотчину  у  монастыря
безденежно  на  государя;  вотчины,  отданные  без  государева  доклада   до
настоящего приговора, брать на государя, но платить за них деньги по мере  и
отдавать их в поместья. В 1573 году по государеву приказу митрополит Антоний
и весь освященный собор и все бояре приговорили: в  большие  монастыри,  где
вотчин много, вперед вотчин не давать; если вотчина будет уже и написана, то
ее в поместной избе не записывать, а отдавать роду и племени служилым людям,
чтоб в  службе  убытка  не  было  и  земля  из  службы  не  выходила  бы;  а
монастырских вотчин  вотчичам  вперед  не  выкупать.  Но  кто  даст  вотчину
монастырям малым, у которых земель мало, то эти  вотчины,  доложа  государю,
записывать.  В  1580  году  сделан  был  шаг  более  решительный-в  соборном
приговоре, состоявшемся 15 января, говорится: "Ради надлежащего  варварского
прещения, от турского, крымского, ногай, от  литовского  короля,  с  которым
совокупились ярым образом Польша,  венгры,  немцы  лифляндские  и  шведские,
соединились  как  дикие  звери,  надмились  гордостно  и   хотят   истребить
православие; ради того, чтоб церкви божии и священные места были без мятежа,
а воинский чин ополчался крепко на брань против врагов креста Христова,  мы,
Антоний митрополит всея Руси с благочестивым царем и великим  князем  Иваном
Васильевичем всея Руси, с  сыном  его  князем  Иваном  Ивановичем,  со  всем
священным собором и царским синклитом, уложили так: сколько ни есть земель и
земляных угодий, до сих пор данных в митрополии, епископии и по  монастырям,
из них да не исходит, ни по какому суду, ни по какой тяжбе не берут их и  не
выкупают; что и не утверждено крепостями, и того не  выкупать,  и  вперед  с
монастырями о вотчинах не тягаться. А от сего дня, 15 января на  последующее
время вотчинникам вотчин своих по душам не  отдавать,  а  давать  за  них  в
монастыри деньги, и села брать наследникам, хотя бы кто и далеко был в роду.
А если у кого не будет роду и дальнего, то  вотчину  брать  на  государя,  а
деньги за нее платить из казны; митрополиту, владыкам и монастырям земель не
покупать и в закладе не держать, а кто после этого уложения купит землю  или
закладную станет за собою держать, то землю брать  на  государя;  а  которые
теперь закладни за митрополитом, владыками и монастырями, те земли брать  на
государя ж, а в деньгах  ведает  бог  да  государь,  как  своих  богомольцев
пожалует. Которые вотчины княженецкие даны прежде, и  в  тех  волен  бог  да
государь, как своих  богомольцев  пожалует.  Вперед  княженецких  вотчин  не
брать; а кто возьмет без государского ведома, те вотчины взять  на  государя
безденежно; кто купил княженецкие вотчины, и те вотчины взять на государя, а
в деньгах ведает бог да государь, как своих богомольцев пожалует. У которого
монастыря убогого земли будет мало, или вовсе не будет,  то  он  бьет  челом
государю, и государь с митрополитом и  боярами  соборно  приговоря,  устроят
монастырь землею, как будет пригоже".
   Касательно сборов с духовенства в пользу архиереев собор  1551  года,  по
жалобе новгородских священников, отменил праздничный сбор  с  священника  по
алтыну, с дьякона по три деньги; относительно подвод новгородскому владыке с
монастырей и городских священников положено не брать  больше  прежнего.  Как
видно также духовенство помогало епископам  при  построении  и  поправке  их
домов; так, псковский летописец под 1535  г.  говорит:  начали  делать  двор
владычный во Пскове, а священники не пособили ни в  чем,  монастыри  же  все
мшили горницы и повалушу склали. Псковское духовенство давало  новгородскому
владыке корм, когда он приезжал во  Псков;  по  этому  случаю  под  1544  г.
летописец рассказывает следующее:  владыка  Феодосий  приехал  во  Псков,  и
отделились  от  городских  попов  от  всех  семи  соборов  сельские  попы  и
пригородские, потому что городские попы взяли с  них  корму  больше,  чем  с
себя, и было у них смятение большое; владыка  дал  им  особого  старосту.  В
Стоглаве, т. е. в постановлениях  собора  1551  г.,  читаем:  в  Москве,  на
митрополичьем дворе, вечная тиунская пошлина ведется, называемая крестец: из
всех городов архимандриты, игумены, протопопы, монахи,  священники,  дьяконы
приезжают по своим делам и, живучи в Москве, сходятся на крестец в торгу  на
Ильинской улице и нанимаются у  московских  священников  по  многим  церквам
обедни служить, к митрополичью тиуну являются и знамя у него берут на месяц,
на два и больше и пошлину ему дают, на  месяц-по  10  денег,  другие-по  два
алтына; а которые, не доложа тиуну, станут служить, на тех он берет  промыты
по 2 рубля, а того не обыскивает, есть  ли  у  них  ставленные  и  отпускные
грамоты. Собор определил досматривать наперед этих грамот. Как при заселении
дикой земли правительство  давало  льготы  насельникам,  освобождало  их  от
податей, так при построении новой церкви архиерей  освобождал  ее  причт  от
своих податей:  в  1547  г.  пермский  и  вологодский  епископ  Киприан  дал
следующую грамоту кирилловскому игумену и  братии:  "Поставили  они  церковь
новую в моей епископии вологодской:  и  кто  у  них  у  этой  церкви  станет
служить,  игумен,  поп  или  дьякон,  не  надобно  им   платить   мою   дань
рождественскую, ни данские пошлины, ни десятинничьи пошлины, ни недельщичьи,
ни конюховое, ни поварское, ни людское, ни  явленных  куниц  с  грамотою;  к
старосте поповскому с тяглыми попами они не тянут ни во что, и не  судят  их
мои десятинники ни в чем, приставов своих за ними не посылают, и не въезжают
к ним наши недельщики ни за чем; а кто будет чего-нибудь искать на  них,  то
сужу я их сам; а ведают меня владыку Киприана игумен Афанасий с братиею сами
собою". Из последних слов видно,  что  Кириллов  монастырь  обязался  давать
владыке известное вознаграждение за потерю доходов с новоустроенной  церкви.
Такую же грамоту дал ростовский владыка Алексей Троицкому Сергиеву монастырю
относительно церкви в селе Берлюкове, причем, как  видно,  церковь  не  была
вновь построена. Вообще монастырям было выгодно  освобождать  духовенство  в
принадлежащих  им  селах  от  архиерейских  пошлинников:   для   этого   они
обязывались сами доставлять владыке следующие ему доходы; так, в  1542  году
ростовский  владыка  Досифей  дал  грамоту  тому  же  кирилловскому  игумену
Афанасию: попы в монастырских кирилловских селах венчают  в  своих  приходах
крестьян без знамен нашего знаменщика, а знамена берут в Кириллове монастыре
у казначея и подать платят казначею,  а  казначей,  собравши  эти  знаменные
деньги, платит нашему знаменщику белозерскому. Песношский монастырь  в  1542
г. освободил также  духовенство  своих  сел  дмитровской  десятины  от  суда
митрополичьих десятников и ведомства поповских старост; митрополит  в  своей
грамоте обещал судить священников этих сел сам, с условием, чтоб они платили
известный  годовой  оброк  ему,  его  десятиннику  и  заезжику;  этот  оброк
священники привозили сами в Москву, в митрополичью казну,  а  десятинники  и
заезжики к ним не ездили и не посылали ни за чем, подвод  и  проводников  не
брали. Встречаем грамоты владык относительно  поборов  с  самих  монастырей;
такую   грамоту   дал   новгородский   архиепископ   Леонид    старорусскому
Козмодемьянскому монастырю в 1574 году. "Давать им в дом св. Софии и мне, за
мой подъезд, и за благословенную куницу, и за все десятинничьи  пошлины,  по
новому окладу, всякий год, по рублю московскому; но  если  случится  мне  по
государеву приказу ехать в Москву, в тот год монастырь дает  мне  подъезд  и
десятину сполна по книгам". Под 1571 годом летописец  рассказывает  о  ссоре
новгородского владыки Леонида с священниками за милостынные деньги: "Владыка
Леонид после выхода всем