магистре  фон  дер
Борхе слово Соломоново: человек и конь готовятся к битве, но победа  исходит
от господа; собрал магистр против русских силу, какой прежде него  никто  не
собирал, - и что же он с нею сделал?"
     Немцы  заключили  десятилетнее  перемирие  в  1482  году;  когда   срок
приблизился к концу, в 1492 году, Иоанн велел  заложить  на  границе  против
Нарвы каменную крепость с высокими башнями  и  назвал  ее  по  своему  имени
Иван-городом. Немцы, однако, предложили возобновить перемирие еще на  десять
лет, и договор был заключен в  1493  году;  грамота  дошла  до  нас:  в  ней
говорится, что по божьей воле и повелению великого государя, царя  русского,
приехали в Великий Новгород к великому князю,  наместникам,  боярам,  житым,
купцам и ко всему Великому  Новгороду  (старинная  форма  еще  сохранилась!)
послы немецкие, добили челом великокняжеским наместникам и заключили с  ними
перемирие за всю Новгородскую державу. Земле и  воде  Великого  Новгорода  с
князем мистром старый  рубеж:  из  Чудского  озера  стержнем  Наровы-реки  в
Соленое море; церкви русские в мистрове державе, в архиепископской державе и
в бискупских державах - повсюду держать  по  старине,  а  не  обижать;  если
немчин у новгородца бороду выдерет и по суду,  по  исправе  немчин  окажется
виноватым, то отсечь ему руку за бороду и проч. Но в том  же  году  начались
неприятности: по  немецким  известиям,  в  Ревеле  сожгли  одного  русского,
уличенного в гнусном преступлении, а когда другие русские жаловались на это,
то ревельцы отвечали им: "Мы сожгли бы вашего князя, если бы он у нас сделал
то же". Эти слона были перенесены Иоанну  и  сильно  раздражали  его  против
немцев. Русский летописец говорит, что ревельцы купцам  новгородским  многие
обиды чинили и поругания, некоторых живых в  котлах  варили  без  обсылки  с
великим князем и без обыску; также было поругание и послам  великокняжеским,
которые ходили в Рим и Немецкую землю; да и старым купцам новгородским много
было обид и разбоев на море. Иоанн требовал,  чтоб  ливонское  правительство
выдало ему ревельский магистрат, и  получил  отказ;  в  то  же  время  Иоанн
заключил союз с королем датским, врагом Ганзы, который, предлагая  помощь  в
войне против Швеции, уступая Москве важную часть Финляндии,  требовал,  чтоб
Иоанн за это действовал против  ганзейских  купцов  в  Новгороде.  Вслед  за
известием о возвращении русских  послов  из  Копенгагена  вместе  с  датским
послом и о  привезении  ими  докончальных  грамот  встречаем  известие,  что
великий князь в  1495  году  под  предлогом  неисправления  ревельцев  велел
схватить в Новгороде всех немцев-купцов, которых было там 40 человек  из  13
городов, посадить их в тюрьмы,  гостиные  дворы  и  божницу  отнять,  товары
переписать и отвезти в Москву.
     Московский великий князь только что заключил тогда выгодный мир и союз,
политический и родственный, с великим князем литовским, с Данией был также в
союзе, и потому Орден не осмелился вооруженной рукой мстить  ему  за  купцов
своих, он только чрез послов своих упрашивал  о  их  освобождении  вместе  с
послами  городов  ганзейских  и  великого  князя  литовского;  Иоанн   велел
освободить купцов, но  товаров  им  не  отдали.  Орден  молчал,  хотя  видел
страшную опасность, которой  грозила  ему  Москва;  кенигсбергский  командор
писал к своему магистру: "Старый государь  русский  вместе  с  внуком  своим
управляет один всеми землями, а сыновей своих не допускает до правления,  не
дает им уделов; это для магистра ливонского и Ордена очень  вредно:  они  не
могут устоять пред такою силою, сосредоточенною в одних  руках".  Вследствие
этого сознания своей слабости Орден не мог ничего предпринять до самого того
времени, когда новый разрыв между  Литвою  и  Москвою  дал  ему  надежду  на
возможность успеха в войне с последней. В  1501  году  магистр  Вальтер  фон
Плеттенберг заключил союз с  Александром  литовским  и  объявил  московскому
государю войну  тем,  что  задержал  в  своих  владениях  псковских  купцов;
псковичи послали гонца в Москву с этим известием, и великий князь  выслал  к
ним на помощь воевод - князей Василия Шуйского и Данила Пенко. В 10  верстах
за Изборском встретились русские воеводы с  Плеттенбергом;  псковичи  первые
схватились с неприятелем и  первые  побежали,  потерявши  посадника;  немцы,
говорит летописец, напустили ветер  на  русскую  силу  и  пыль  из  пушек  и
пищалей; когда после бегства псковичей немцы  обратили  пушки  и  пищали  на
московскую силу, то была туча велика, грозна и страшна от стуку пушечного  и
пищального, что заставило и москвичей обратиться также в бегство.  Из  этого
рассказа ясно видно, что дело было решено немецкою  артиллериею,  с  которой
тогдашний русский наряд не мог соперничать.
     На другой день немцы пошли к Изборску, но  изборяне  сами  сожгли  свой
посад и отбились; счастливее был Плеттенберг под Островом: ему удалось взять
и сжечь город, причем погибло 4000 русских. От Острова немцы возвратились  к
Изборску, ночевали под ним одну ночь и отступили, оставив засаду.  Когда  на
другой день изборяне пришли в неприятельский стан и рассеялись по нем, немцы
выскочили из засады и перебили их или перехватали.  Но  Плеттенберг  не  мог
воспользоваться этою удачею: он поспешил назад,  потому  что  в  полках  его
открылся  кровавый  понос,  от  которого  занемог  и  сам  магистр.   Сильно
загоревали ливонцы, когда узнали о возвращении больного магистра  с  больною
ратью: они боялись мести от Москвы, и  не  напрасно.  Великий  князь  выслал
новую рать с князем Александром Оболенским и отряд  татарский;  под  городом
Гелмедом встретилось московское войско с немцами, и, несмотря на то,  что  в
первой схватке убит был воевода Оболенский, русские остались победителями  и
десять верст гнали немцев; по словам псковского летописца, из неприятельской
рати не осталось даже и вестоноши (вестника), который бы дал знать  магистру
об этом несчастье; ожесточенный пскович пишет, что москвичи и  татары  секли
врагов не саблями светлыми, но били,  как  свиней,  шестоперами.  По  словам
немецкого летописца, потеря русских в этом  сражении  простиралась  до  1500
человек, но он же говорит, что тогда Ливония лишилась 40000 жителей,  убитых
и взятых в плен русскими.
     Между  тем  Плеттенберг  оправился  и  в   том   же   году   явился   с
пятнадцатитысячным войском под Изборском; немцы приступили к городу усердно,
но, простояв под ним только одну ночь, отошли и осадили Псков; псковичи сами
зажгли предместья и отбивались до тех  пор,  пока  Плеттенберг,  заслышав  о
приближении московских  воевод,  князей  Данилы  Щени  и  Василия  Шуйского,
отступил от города. На берегах озера Смолина  настигли  его  эти  воеводы  и
принудили к битве; битва была одна из самых кровопролитных  и  ожесточенных:
небольшой в сравнении с русскими войсками  отряд  немцев  бился  отчаянно  и
устоял на месте.
     Со  славою  отступил  Плеттенберг  к  своим  границам,  но  со   славою
бесполезною: Орден, могший бороться со Псковом, не  мог  теперь  бороться  с
Московским государством, даже и в союзе с Польшею и Литвою, который оказался
бесполезным. Великий магистр прусский писал к папе, что  русские  хотят  или
покорить всю Ливонию, или если не смогут  этого  по  причине  крепостей,  то
хотят вконец опустошить ее, перебивши  или  отведши  в  плен  всех  сельских
жителей, что они уже проникли до половины страны, что магистр ливонский не в
состоянии  противиться  таким  силам,  от  соседей  же  плохая  помощь;  что
христианство в опасности и  потому  святой  отец  должен  провозгласить  или
крестовый поход, или юбилей. Александр литовский должен был просить  мира  у
тестя, но, по договору, он не мог мириться без Ливонии,  и  в  генваре  1503
года Иоанн дал опасный лист немецким послам в такой  форме:  "Иоанн,  божьею
милостию царь и государь всея Руси и великий князь (следует обычный  титул),
и сын  его,  князь  великий  Василий  Иванович,  царь  всея  Руси,  магистру
Ливонской земли, архиепископу и епископу юрьевскому и иным епископам и  всей
земле Ливонской. Присылали вы бить челом к брату нашему и зятю,  Александру,
королю польскому и великому князю литовскому, о том, что хотите к нам  слать
бить челом своих послов. И мы вам на  то  лист  свой  опасный  дали".  Послы
немецкие приехали вместе с литовскими и ждали до  тех  пор,  пока  кончились
переговоры с последними насчет шестилетнего перемирия.  Когда  грамоты  были
написаны, канцлер Сапега сказал дьякам,  чтоб  князь  великий  велел  теперь
говорить с немцами, потому что до тех  пор  литовским  послам  нельзя  будет
запечатать грамот, пока не будет разговора G немцами о перемирье. На  другой
день великий князь велел немецким послам быть у себя на дворе и выслал к ним
бояр и дьяков для переговоров; на третий день после этих  переговоров  посол
венгерский подал Иоанну следующую записку: "Послы  князя  мистра  ливонского
были вчера у меня и объявили, что бояре вашей милости, разговаривая с  ними,
господаря их и их самих позорили и многие  неприличные  слова  говорили;  я,
государь, очень удивляюсь, если это случилось с  позволения  твоей  милости?
Прошу, пресветлый великий князь, положить конец  всем  этим  делам,  которые
мешают действиям христианских государей против неверных, потому  что  послам
королевским нельзя ни на что решиться без ливонских".
     Иоанн велел отвечать послам венгерскому и польскому: "Вы говорили, чтоб
мы велели с лифляндскими немцами взять перемирие на шесть лет, мы у немецких
послов речи выслушали и для свойства с  зятем  своим,  Александром  королем,
велели наместникам своим,  новгородскому  и  псковскому,  и  отчинам  своим,
Великому Новгороду и Пскову, взять с Ливонскою землею перемирие на шесть лет
по старине, как было прежде. А немцы говорили, что этого прежде не было,  да
и теперь нельзя быть; вы послушайте их речи, что они говорили! Они говорили,
что приехали не бить  челом  нам  о  перемирье,  но  будто  просил  магистра
Александр король, чтоб он  с  нами  перемирие  взял;  и  они  хотят  с  нами
перемирие взять, а не с нашими наместниками и отчинами. А  вот  вам  грамоты
перемирные, как прежде магистр и  вся  Ливонская  земля  присылали  к  нашим
наместникам и нашим отчинам бить челом о перемирье; и  вы  сами  посмотрите,
гораздо ли они так говорили?" Грамоты были  принесены,  послы  прочли  их  и
объявили, что немцы вчера говорили не гораздо: грамотам пригоже быть  таким,
какие в старину бывали, и заключать им перемирье в Новгороде; при этом послы
венгерские и польские сказали, чтоб дали им список,  каким  быть  перемирным
грамотам; желание их было исполнено, и тогда они объявили, что дело немецкое
кончено.
     Мы упоминали уже о союзе Иоанна московского с Иоанном, королем датским,
целью которого  было  общее  действие  против  шведских  правителей  Стуров.
Датский король искал шведского престола;  неизвестно,  чем  возбуждена  была
неприязнь к Швеции московского государя, только в 1496 году,  по  заключении
союза с Даниею, он отправил троих воевод осаждать Выборг; русские опустошили
окрестную страну, но не могли взять города,  который  осаждали  три  месяца,
употребляя при этом огромные пушки, в 24 фута длиною. В следующем году новое
русское войско вторгнулось  в  Финляндию,  опустошило  ее  до  Тавастгуса  и
поразило шведское войско, истребив в нем 7000 человек вместе с  начальником,
тогда  как  полки,  составленные  из  устюжан,  двинян,  онежан   и   важан,
отправились из устьев Двины морем в Каянию, на десять рек, повоевали  берега
осьми рек, а жителей берегов Лименги привели  в  русское  подданство.  Шведы
отомстили в том же году: Свант Стур  явился  на  семидесяти  бусах  в  устье
Наровы и осадил новопостроенный Иван-город,  где  начальствовал  князь  Юрий
Бабич; этот воевода, видя, что дома начинают  гореть  от  действия  шведских
пушек,  испугался  и  бежал  из  города,  который  был  занят  и  разграблен
неприятелем; двое других русских воевод стояли близко, но не оказали никакой
помощи.  Шведы,  впрочем,  скоро  сами  покинули  свое   завоевание.   Война
кончилась,  когда  король  датский  достиг  своей  цели,  сделался   королем
шведским; что выиграл от этого союзник его, неизвестно.
     Известнее нам подробности сношений  московского  двора  с  австрийским,
начавшихся в  княжение  Иоанна  III.  Можно  сказать,  что  Северо-Восточная
Россия, или Московское государство, для  западных  европейских  держав  была
открыта в одно время с Америкою. При императорском  дворе  знали,  что  Русь
подвластна королю польскому и великому князю литовскому, но не знали, что на
северо-востоке есть еще самостоятельное Русское  государство,  до  тех  пор,
пока в 1486 году не приехал в Москву рыцарь Николай Поппель,  посещавший  из
любопытства отдаленные страны и имевший при себе свидетельство от императора
Фридриха III. Этому свидетельству в Москве  дурно  верили,  подозревали,  не
подослан ли Поппель от польского короля с каким-нибудь дурным умыслом против
великого князя, однако отпустили его без задержки.  Возвратясь  в  Германию,
Поппель объявил императору, что московский великий князь вовсе не подвластен
польскому королю, что владения его гораздо пространнее владений  последнего,
что он сильнее и богаче его. Эти рассказы имели следствием то,  что  в  1489
году Поппель явился в Москву уже в виде  посла  императорского  и  требовал,
чтоб великий князь говорил с ним наедине, без бояр; Иоанн отказал, и Поппель
говорил великому князю перед боярами такие  речи:  "Хочет  ли  твоя  милость
выдать дочь свою за князя маркграфа баденского,  племянника  императорского?
Если хочет, то царь римский берется устроить дело; если же не хочет,  то  не
говори об этом ни одному человеку: многие  государи  но  будут  рады,  когда
узнают, что твоя милость в знакомстве и в  приятельстве  с  царем  римским".
Иоанн велел отвечать, что хочет с цесарем любви и дружбы и посылает  к  нему
своего человека. Но Поппель продолжал прежнюю речь: "Если тебе  любо  отдать
дочь за того князя, о котором я тебе говорил,  то  ты  вели  нам  свою  дочь
показать". На это ему был ответ: "У нас в земле нет обычая, чтоб прежде дела
показывать дочерей". Тогда Поппель опять начал просить, чтоб  позволено  ему
было поговорить с великим князем наедине. Иоанн велел  ему  быть  у  себя  и
говорил с ним в набережной горнице, поотступив от бояр, а дьяк Федор Курицын
записывал посольские речи. Поппель начал: "Просим твою милость,  чтоб  никто
не знал о том, что буду говорить: если неприятели твои, ляхи, чехи и другие,
узнают, то будет мне дурно, придется и головою поплатиться. Дело вот в  чем:
мы слышали, что ты посылал к  римскому  папе  просить  у  него  королевского
титула и что королю польскому это очень не понравилось, посылал он к папе  с
большими дарами, чтоб папа не соглашался. Скажу твоей милости,  что  папа  в
этом деле никакой власти не имеет; папа имеет  власть  в  духовенстве;  а  в
светских делах возводить в короли, в князья, в рыцари  имеет  власть  только
наш государь, царь римский. Так если твоей милости  угодно  быть  королем  в
своей земле и передать этот титул своим детям, то я буду верным слугою твоей
милости у царя римского, буду  хлопотать,  чтоб  твое  желание  исполнилось;
только ради бога просим твое величество, чтоб ты ни одному человеку об  этом
не объявлял. Если король польский узнает, то днем и ночью будет  посылать  к
цесарю с великими дарами, чтоб помешать делу. Ляхи сильно боятся, что  когда
ты будешь  королем,  то  вся  Русская  земля,  которая  теперь  под  королем
польским, отступит от него и подчинится тебе". Великий князь велел отвечать:
"Сказываешь, что нам служил, что и вперед служить хочешь;  за  это  мы  тебя
здесь жалуем, да и там, в твоей земле, тебя жаловать хотим.  А  что  ты  нам
говорил о королевстве,  то  мы  божьею  милостию  государи  на  своей  земле
изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от бога как наши
прародители, так и мы; просим бога, чтоб нам и детям нашим  всегда  дал  так
быть как мы теперь государи на своей земле, а постановления, как  прежде  мы
не хотели ни от кого, так и теперь не хотим". Этот ответ, как видно,  смутил
Поппеля, и он, не говоря ни слова  о  королевском  титуле,  стал  предлагать
выгоднейших женихов для  дочерей  великокняжеских.  "У  великого  князя  две
дочери, - говорил он, - если не захочет он выдать одной из них за  маркграфа
баденского, то не захочет ли выдать за князя курфюрста саксонского Иоанна, а
другую - за маркграфа бранденбургского?"
     Устного ответа не было, но в том же 1489 году  великий  князь  отправил
своего посла, грека Юрия Траханиота,  к  императору  Фридриху  и  сыну  его,
Максимилиану, с объявлением, что хочет быть с  ними  в  дружбе.  В  грамотах
Иоанн называет себя великим государем всея России, Фридриха -  светлейшим  и
наияснейшим  римским  цесарем  и   королем   австрийским,   Максимилиана   -
благородным и наияснейшим римским королем и князем бургундским (бергонским).
Траханиоту был дан наказ: "Если спросят  его:  "Цесарь  спрашивал  у  вашего
государя, хочет ли он отдать дочь за  племянника  императорского,  маркграфа
баденского; есть ли с тобою об этом какой-нибудь приказ?" - то отвечать: "За
этого маркграфа государю нашему отдать дочь неприлично, потому что  государь
наш многим землям государь великий, но где будет прилично, то государь наш с
божьею волею хочет  это  дело  делать".  Если  начнут  выставлять  маркграфа
владетелем сильным, скажут: "Отчего неприлично  вашему  государю  выдать  за
него дочь?" - то отвечать: "Во всех землях известно, надеемся, и вам ведомо,
что  государь  наш  -  великий  государь,  урожденный  изначала,  от   своих
прародителей; от давних лет прародители его были в приятельстве  и  любви  с
прежними римскими царями, которые Рим отдали  папе,  а  сами  царствовали  в
Византии; отец нашего государя до конца был с ними в братстве и приятельстве
до зятя своего Иоанна Палеолога, так как же такому великому государю  выдать
дочь свою за маркграфа?" Если же станут говорить, чтоб великому князю выдать
дочь за императорова сына Максимилиана, то послу не отговаривать, а  сказать
так: "Захочет этого цесарь, то послал бы к нашему государю своего человека".
Если же станут говорить об этом деле накрепко:  "Что  цесарь  пошлет  своего
человека и посол возьмет ли его с собою?" - то отвечать: "Со  мною  об  этом
приказа нет, потому что цесарский посол говорил, что Максимилиан уже  женат;
но государь наш ищет выдать дочь свою за кого прилично:  цесарь  и  сын  его
Максимилиан - государи великие, наш государь  также  великий  государь;  так
если цесарь пошлет к нашему государю за этим своего человека, то я  надеюсь,
что государь наш не откажет".
     В июле 1490 года Траханиот возвратился вместе с послом Максимилиановым,
Юрием Делатором, и сказал, что от цесаря и от Максимилиана  честь  ему  была
большая. Иоанн велел оказывать такую же честь Делатору, который объявил, что
Максимилиан хочет союза с Иоанном против  короля  польского,  мешающего  ему
овладеть Венгерским королевством, и спрашивал,  пошлет  ли  Иоанн  войско  в
Германию и на какое время, также в Фландрию и в другие западные земли против
изменников Максимилиановых и помощников их, короля  французского  и  других?
Потом Делатор начал речь о сватовстве, говорил, чтоб  ему  позволили  видеть
дочь великого князя, и спрашивал, сколько за ней  приданого?  Ему  отвечали,
что великий князь  согласен  выдать  дочь  за  Максимилиана,  но  если  дело
сделается, то  Максимилиан  даст  ли  утвержденную  грамоту,  что  жена  его
останется в греческом законе, будет иметь греческую  церковь  и  священников
постоянно до самой смерти своей? Посол отвечал, что  об  этом  ему  не  дано
наказа, что доложит своему государю, и тот даст  ответ  с  особыми  послами.
Относительно позволения видеть великую княжну