гим-
превышало 150000. Каждые два или три  года  служилые  люди,  дети  боярские,
подвергались пересмотру по областям, дабы правительство могло знать их число
и сколько каждый из них мог выставить служителей и  лошадей;  лошади  у  них
мелкие, мерины; немногие имеют шпоры,  большая  часть  употребляет  нагайки.
Обыкновенное оружие состоит из луков, стрел, секир и  кистеней;  мечи  имеют
только знатные и богатые; употребляют также длинные кинжалы наподобие ножей;
хотя в одно и то же время держат в руках повода, лук, меч, стрелы и нагайку,
однако ловко управляются со всеми этими вещами; употребляли также  и  копья.
Знатнейшие имеют кольчуги, латы, нагрудники и  шлемы.  Пехоту  и  артиллерию
никогда не употребляют в битвах, потому что все движения войска  совершаются
необыкновенно быстро. Великий князь Василий в первый раз вывел в поле пехоту
и артиллерию, когда после нашествия  Магмет-Гиреева  выступил  в  поход  для
воспрепятствования татарам вторично переправиться за Оку; прежде у него было
1500  человек  пехоты,  набранной  из  Литвы  и  других  пришельцев.  Состоя
преимущественно из конницы, московское войско должно  было  носить  характер
восточных конных ополчений:  смело  нападало,  но  недолго  выдерживало;  по
словам  Герберштейна,  оно  как  будто  говорило  врагам:  "Бегите,  или  мы
побежим". Города редко  брали  приступами  или  действиями  осадных  орудий;
обыкновенно принуждали к сдаче  долгими  осадами.  По  словам  Герберштейна,
татарин, свергнутый с  коня,  лишенный  оружия,  тяжело  раненный,  все  еще
обороняется до последнего  издыхания  руками,  ногами,  зубами,  чем  только
может; турок, видя себя в безнадежном положении, начинает  смиренно  умолять
врага  о  помиловании;  московский  ратник  не  обороняется  и   не   просит
помилования. Для лагерей выбирали обширное место, где знатнейшие раскидывали
палатки, другие же строили себе шалаши из  прутьев  и  крыли  их  войлоками;
лагери не укреплялись ни рвами, ни чем другим, разве сама местность защищала
их лесом, рекою, болотом. Герберштейн с удивлением говорит о том,  как  мало
нужно московскому ратнику в походе. Кто имеет шесть или  более  лошадей,  на
одной умещает все жизненные припасы, которые состоят в небольшом  количестве
толокна, ветчины и соли, у богатых к этому присоединяется  еще  перец;  этою
пищею довольствуется и господин и слуги, последние иногда по два или по  три
дня остаются без пищи. Понятно, что это  относилось  к  тем  случаям,  когда
негде и нечего было взять. Вступая в битву, говорит Герберштейн,  московские
полки  более  надеются  на  многочисленность,  чем  на  искусство;  особенно
стараются окружать неприятеля, заходить ему  в  тыл.  В  полках  много  было
музыкантов: когда все они  начинали  дуть  в  трубы  по  старому  отцовскому
обычаю,   то   слышался   странный   концерт;   употребляли    еще    другой
инструмент-сурны.  На  знамени  великокняжеском  изображался  Иисус   Навин,
останавливающий солнце.
     Из русских известий о войске замечателен рассказ  псковского  летописца
об участии его земляков во втором Смоленском походе: приехал  великий  князь
под Смоленск со всеми своими силами, а  с  городов  были  пищальники,  и  на
псковичей накинули 1000 пищальников,  а  псковичам  этот  рубеж  (набор,  от
рубить  -набирать  войско)  необычен,  и  было  им  очень  тяжело.  Приехали
пищальники псковские под Смоленск да  и  земцы  (землевладельцы)  псковские,
которые еще не были сведены тогда с своих отчин; великий князь  воеводами  к
псковским пищальникам  и  земцам  приставил  прежних  посадников  псковских,
выведенных из  Пскова.  Пищальники  псковские  и  других  городов  пошли  на
приступ, а посоха понесли примет. Из этого  рассказа  видим,  что  городское
народонаселение продолжало участвовать  в  походах,  поставляя  пищальников;
сельское народонаселение участвовало,  поставляя  посошных,  или  посоху,  и
видим значение этих посошных, видим, что они употреблялись для работ:  когда
пищальники и земцы пошли  на  приступ,  посошные  понесли  примет;  наконец,
видим, что спустя довольно долгое время после  покорения  Пскова  последовал
вывод тамошних земцев с их отчин,  которые,  без  сомнения,  отданы  были  в
поместья московским служилым людям.
     Как из иностранных, так  и  из  своих  свидетельств  видим,  что  наряд
(артиллерия) находился в ведении иностранцев: в Казанском походе упоминаются
трое  иностранных  пушкарей;  один  из   них-италианец   Бартоломей   принял
православие  и  пользовался  особенным  расположением  великого  князя.  При
нападении Магмет-Гирея в  Москве  упоминается  немецкий  пушкарь  Никлас,  в
Рязани-Иордан;  неизвестно,  какого  происхождения   был   пушкарь   Стефан,
действовавший при осаде Смоленска.
     При Василии в первый  раз  встречаем  известие  о  приказах:  именно  в
грамоте Успенскому Владимирскому  монастырю  1512  года.  По-прежнему  видим
раздачу волостей и городов в кормление с правом  ведать  и  судить  жителей;
кормление давалось с правдою и без правды. Видим жалованье сел и деревень  в
поместья с правом суда, кроме душегубства и разбоя с поличным; в случае суда
смежного великокняжеские наместники и тиуны судят вместе с помещиком или его
приказчиком; в случае иска на самом помещике или его приказчике судит их сам
великий князь или боярин введенный. Видим пожалованье сел и деревень  впрок,
в вотчину и детям с правом дарить, продать, променять, в  закуп  и  по  душе
отдать. Встречаем пожалование дикими лесами с  правом  ставить  в  них  себе
дворы и перезывать посельников, которые освобождаются на 15 лет  от  пошлин.
Дошла до нас грамота брата великокняжеского,  Юрия  Ивановича  Дмитровского,
содержащая позволение дворецкому его Вельяминову  купить  деревни  с  правом
продавать, дарить и  менять;  необходимость  такого  позволения  объясняется
отношениями дворецких, ключников к князьям; вспомним прежние распоряжения  о
деревнях, купленных ключниками за ключом княжеским. В 1524 году Наум  Кобель
с товарищами били челом, что нашли они в Двинском  уезде  ключи  соляные  на
лесу черном, дворов и пашней на тех местах не бывало никогда, от волости они
за двадцать верст со всех сторон и никаких волостей угодья не пришли  к  тем
местам; великий князь дал им право чистить соляные ключи, лес рубить,  дворы
ставить, пашни пахать, пожни  чистить  и  людей  к  себе  звать  нетяглых  и
неписьменных (не  переписанных),  добрых,  а  не  ябедников,  не  воров,  не
разбойников, которые из городов и из волостей выбиты. Иностранцы, вступавшие
в службу великого князя, получали также поместья.
     Относительно состояния служилого сословия  в  Западной  Руси  любопытна
жалованная грамота великого князя Василия жителям Смоленска, данная  в  1514
году, когда еще все оставалось здесь по-прежнему,  как  было  при  литовском
владычестве; о сохранении  этой  старины,  сказано  в  грамоте,  били  челом
владыка, Смоленской земли урядники,  окольничие,  князья,  бояре,  мещане  и
черные люди. Здесь окольничий является урядником,  правительственным  лицом,
занимающим второе место после наместника: "Наши наместники и окольничие и их
люди, куда им случится ехать на свое дело или куда им случится послать: и им
у мещан и у черных людей подвод не брать. От ябедников нашему  наместнику  и
нашим окольничим бояр, мещан и черных людей беречь. А кто человека держит  в
деньгах, и он того своего человека судит сам, а окольничие в то  у  него  по
вступаются". Мы видели, что при дворе великого князя литовского слово  бояре
потеряло свое важное значение и заменилось словом паны, паны радные;  отсюда
бояре старых русских княжеств, подчинившихся  литовским  князьям,  удержавши
это название и оставшись в прежних областях, в своих отчинах,  нисходили  на
степень областных служилых людей, тогда как слово  окольничий  удержалось  в
значении  правительственной  должности,  уряда;   отсюда   понятно,   почему
окольничие, как  урядники,  занимают  место  выше  бояр.  Если  таково  было
положение бояр в княжествах  Смоленском,  Полоцком,  то  понятно,  до  какой
степени должны были низойти бояре мелких волостей,  дружины  мелких  князей,
которые сами низошли на очень низкую ступень, и  мы  не  должны  удивляться,
если под именем бояр, бояр путных встретим служню при королевских замках,  в
имениях княжеских, панских и шляхетских.
     В статуте  своем  король  Сигизмунд  на  основании  земских  привилегий
предшественников, Казимира и  Александра,  дал  обещание  оберегать  Великое
княжество Литовское и панов рад  от  всякого  понижения;  владений  Великого
княжества не только не уменьшать, но и возвратить ему то, что  несправедливо
отнято; земель и должностей не раздавать чужеземцам; по  заочному  обвинению
должностей не отнимать; старых прав шляхты и  мещан  не  нарушать.  Княжата,
паны, шляхта и бояре могут выезжать из Великого княжества на службу в другие
государства, кроме неприязненных, с тем, однако, чтоб от  этого  отъезда  не
терпела служба королевская.  По  смерти  отцов  сыновья  и  дочери  имуществ
отцовских и дедовских не лишаются. Простых людей над шляхтою  король  обещал
не повышать.  За  побои,  нанесенные  шляхтичем  шляхтичу,  виновный  платит
двенадцать рублей грошей;  если  же  виновный  будет  низшего  сословия,  то
наказывается отсечением руки.
     О военной службе в Литовской Руси можем иметь понятие из  постановлений
Виленского сейма в 1507 году: паны, княжата,  земяне,  вдовы  и  вся  шляхта
должны в имениях своих переписать всех своих людей и списки эти  отдать  под
присягою королю, чтоб он знал, кто как будет с своего имения служить. Кто не
выйдет на войну  в  положенный  срок  и  в  назначенное  место,  тот  обязан
заплатить за вину королю сто рублей грошей, если же  кто,  надеясь  на  свое
богатство, и после сроку не приедет и не представит  важной  причины  своему
отсутствию, тот лишается жизни. Вдова платит также  сто  рублей  пени,  если
опоздает прислать на войну слуг своих; если же и после сроку не  пришлет  по
нерадению, то выгоняется из имения своего, которое переходит к ее детям  или
родственникам,  если  детей  не  будет.  Кто  уйдет  с  войны   без   ведома
королевского или гетманского, тот казнится  смертию.  Принимая  во  внимание
прежнее нераденье, вошедшее в обычай,  что  к  назначенному  сроку  половина
земли придет, а другая не придет, и всех не пришедших казнить  смертию  было
бы очень жестоко, казнить же двух-трех, а других помиловать было  бы  крайне
несправедливо; принимая это во внимание, сейм постановил: кто не  приедет  в
назначенный срок, платит сто рублей;  кто  не  приедет  через  неделю  после
сроку, казнится смертию.  В  1507  году  издана  была  окружная  королевская
грамота о власти и правах гетмана во время похода; гетман имел право казнить
ратников смертию за грабеж, нанесение раны, утайку найденной вещи ценою выше
полукопья, посечение дерева с пчелами, за побег.  На  Виленском  сейме  1528
года положено было, что каждый владелец населенного имения обязан ставить  с
осьми человек (с каждых осьми служеб людей) одного ратника на добром коне  и
в полном вооружении. В следующем  году  на  Виленском  же  сейме  издан  был
подробнейший устав: кто имеет  семьсот  служб,  тот  обязан  выставлять  сто
ратников (пахолков) добрых, конно и збройно; у  кого  четыреста  служб,  тот
выставляет 50 пахолков; у кого только восемь служб, тот обязан сам ехать  на
службу; у кого меньше 8 служб, тот обязан сам ехать, только не на таком коне
и не в таком вооружении, каких требует устав, а смотря по  средствам  своим.
Слуги путные, данники, службы подляшские водочные сообща  с  людьми  тяглыми
обязаны также земскою службою. Освобождаются от нее места княжеские, панские
и шляхетские, бояре их, шляхта и  слуги  дворные,  также  и  огородники  их.
Убогие шляхтичи, не имеющие ни одного своего человека, обязаны ехать сами на
службу, смотря по средствам  своим.  Статут  1529  года  говорит,  чтоб  все
подданные  собирались  под  хоругвию  поветовою  в  том  повете,  где  имеют
жительство;  кто  же  служит  какому-нибудь  пану,  тот  обязан  этому  пану
выставить вместо себя кого-нибудь другого, не обязанного военною службою,  а
сам должен явиться под хоругвь поветовую, в противном случае лишается имения
своего. Лицо духовное, держащее закупное имение,  обязано  само  явиться  на
службу господарскую и земскую; если же будет владеть  имением  дедичным,  то
обязано выставлять с него людей на  службу.  Только  доказанное  болезненное
состояние освобождает от службы; но отец может вместо себя выставить сына не
моложе осьмнадцати лет и неотделенного, если только гетман признает молодого
человека годным на военную службу.
     Известия о козаках становятся все чаще и чаще в обеих  половинах  Руси.
Мы видели, что одним из господствующих явлений древней  русской  жизни  была
колонизация-постепенное население пустынных пространств Восточной  Европы  и
потом Северной  Азии.  Как  обыкновенно  бывает  в  странах  колонизующихся,
усевшаяся   часть    народонаселения,    предавшаяся    постоянному    труду
земледельческому, выделяет из себя людей, которых характер и  разные  другие
обстоятельства, находящиеся в большей или меньшей  связи  с  их  характером,
заставляют выходить из общества и  стремиться  в  новые,  незанятые  страны.
Понятно, что эти люди, предпочитающие новое старому, неизвестное известному,
составляют самую  отважную,  самую  воинственную  часть  народонаселения;  в
истории колонизации они имеют великое значение как  проводники  колонизации,
пролагатели путей к новым селищам. Отвага, нужная человеку, решившемуся  или
принужденному оставить родину, идти в степь, в неведомую страну, эта  отвага
поддерживается в нем жизнию в степи, где он предоставлен  одним  собственным
силам, должен постоянно стоять настороже против степных хищников. Отсюда эти
люди должны соединяться в братства, общины, для которых война служит главным
занятием.  Так  границы  государства  населялись   козаками.   Происхождение
последних всего лучше объясняется нам теми памятниками, в которых  говорится
о  заселении  пустынных  пространств,   -   льготными   грамотами,   которые
правительство давало населителям, например приведенная  выше  грамота  Науму
Кобелю с товарищами: "Имеет Наум право людей  к  себе  звать  на  те  места,
нетяглых и неписьменных, добрых и не ябедников, не воров и  не  разбойников,
которые из городов и волостей выбиты". Во-первых, мы видим, что  заселителям
земель можно было всегда найти таких людей, нетяглых и неписьменных,  людей,
не имеющих собственной земли, собственного хозяйства и долженствующих потому
кормиться  работою  на  чужих  землях,  при  чужих  хозяйствах,  при   чужих
промыслах; а такие-то бездомовные люди именно назывались у нас козаками.  Но
понятно, что между этими людьми находилось много и таких, которые не  хотели
жить на чужих землях, в зависимости от  чужих  людей  и  предпочитали  вести
воинственную, опасную, но более привольную, разгульную  жизнь  в  степи,  на
границах и далее, за границами государства; куда должны были деваться  люди,
выбывшие из городов и волостей, которых населители  земель  не  имели  права
принимать к  себе?  Существование  козаков  как  пограничного  воинственного
народонаселения было естественно и необходимо по  географическому  положению
древней Руси,  по  открытости  границ  со  всех  сторон;  на  всех  границах
долженствовали быть и действительно были козаки, но преимущественно были они
необходимы и многочисленны на степных границах, подвергавшихся постоянным  и
беспощадным нападениям кочевых хищников, где, следовательно, никто  не  смел
селиться, не имея  характера  воина,  готового  всегда  отражать  нападение,
сторожить врага. Границы запаслись козаками, которые  находились  в  большей
или меньшей зависимости от государства,  более  или  менее  подчинялись  его
распоряжениям, смотря по тому, жили ли они на самых  границах,  так  сказать
под руками правительства,  или  углублялись  все  более  и  более  в  степи,
удаляясь таким образом от надзора и влияния государства.
     Понятно, почему в наших летописях  прежде  всего  являются  известия  о
козаках рязанских:  юго-восточная,  рязанская  украйна  более  других  стран
подвергалась  нападениям  степных  орд.  В   княжение   Василия   Иоанновича
Московское государство употребляло этих козаков  с  пользою  в  сношениях  с
застепными народами -крымцами, турками.  Когда  правительство  хлопотало  об
установлении безопасных  сношений  с  Турциею,  то  спрашивали  у  рязанских
козаков, в каком месте лучше сходиться ратным людям для  передачи  послов  с
рук на руки, и козаки, знавшие хорошо степь, указали это место.  В  описании
посольства Морозова в Константинополь читаем: "Посланы  с  Иваном  Морозовым
козаки-рязанцы десять станиц, и список ему дан  именной,  где  кого  из  них
оставить: в Азове-четыре станицы, в  Кафе-четыре  станицы,  в  Царь-город  с
собою взять две станицы; которых козаков оставить в Азове и Кафе, и ему  тем
козакам приказать:  если  крымский  царь  захочет  идти  на  великого  князя
украйну, то станица ехала бы к великому князю,  а  другие  оставались  бы  и
ждали новых вестей, и какие еще вести будут, ехали бы к  великому  князю  по
станицам же, чтоб великий князь без вестей не был".  Любопытно,  что  против
наших русских козаков мусульманский мир от противоположной  степной  украйны
выставлял также своих козаков;  со  времен  Иоанна  III  азовские  татарские
козаки упоминаются  как  злые  разбойники;  Василий  Иоаннович  требовал  от
султана, чтоб тот запретил азовским и белгородским козакам  подавать  помощь
Литве. Когда русский посол Коробов требовал, чтоб  ему  дали  провожатых  из
Азова, то ему отвечали, что в Азове нет азовских козаков и дать ему  некого.
Известно, что у татар под именем  козаков  разумелся  третий,  самый  низший
отдел войска, состоявшего из уланов, князей и козаков.
     На границах литовских в княжение Василия упоминаются козаки смоленские:
король Сигизмунд не раз  жаловался  великому  князю,  что  они  нападали  на
литовские владения.
     Если вследствие означенных  причин  явились  козаки  на  границах,  или
украйнах, Московского государства, то не могли не  явиться  они  на  степной
украйне Западной Руси, на украйне днепровской, тем более что  здесь  еще  во
время самостоятельного существования Руси видим много разноименных народцев,
полукочевых,  полуоседлых,  с  воинственным  характером,  признающих  власть
князей русских, видим торков,  берендеев,  коуев,  турпеев,  которые  носили
общее название черных клобуков;  летописец  же  говорит,  что  это  название
тождественно с названием черкас,  которым  малороссийские  козаки  постоянно
называются в московских памятниках. Но если упомянутые народцы действительно
составили  зерно  малороссийского  козачества,  то,  с  другой  стороны,   в
Литовской Руси не было также недостатка в причинах, по которым к этому зерну
присоединились многочисленные толпы козаков  чисто  русского  происхождения,
ибо днепровская украйна по географическому положению  своему  долженствовала
быть издавна страною военных поселений. От описываемого времени дошли до нас
любопытные известия о козаках малороссийских; хан Саип-Гирей  так  жаловался
на  них  королю  Сигизмунду:  "Приходят  козаки  черкасские   и   каневские,
становятся под улусами нашими на Днепре и вред наносят нашим людям; я  много
раз посылал к вашей милости, чтоб вы их остановили, но вы их  остановить  не
хотели; я шел на московского: тридцать  человек  за  болезнию  вернулись  от
моего войска, козаки поранили их и коней побрали. Хорошо ли это:  я  иду  на
твоего неприятеля, а твои козаки из моего войска  коней  уводят?  Я  приязни
братской и присяги сломать не хочу, но на те замки, Черкасы  и  Канев,  хочу
послать свою рать. А это знак  ли  доброй  приязни  братской?  Черкасские  и
каневские властели пуск