гих
людей до смерти. А иные многие люди разбойников у  себя  держат,  а  к  иным
людям разбойники с разбоем приезжают и разбойную рухлядь к ним привозят.  Мы
к вам посылали обыщиков своих, но вы жалуетесь,  что  от  наших  обыщиков  и
недельщиков большие  вам  убытки,  и  вы  с  нашими  обыщиками  лихих  людей
разбойников не ловите, потому что вам волокита большая, а  сами  разбойников
обыскивать и ловить без нашего ведома не смеете.  Так  вы  бы,  между  собою
свестясь, все вместе поставили себе в  головах  детей  боярских,  в  волости
человека три или четыре, которые бы грамоте умели и которые  годятся,  да  с
ними старост, да десяцких и лучших людей крестьян человек пять или  шесть  и
между собою, в станах и волостях, лихих людей разбойников сами обыскивали бы
по  нашему  крестному  целованью,  в  правду,  без  хитрости.   Где   сыщете
разбойников или тех, кто их у себя держит и разбойную рухлядь принимает,  то
вы таких людей пытайте накрепко,  а  допытавшись  и  бивши  кнутом,  казните
смертию. Я положил это на ваших душах, а вам от меня опалы в том  нет  и  от
наших наместников и от волостей продажи вам  нет.  Если  разбойник  с  пытки
объявит о своих товарищах в других городах, то вы об них пишите грамоты в те
города к детям боярским, которые там поставлены в головах для  этих  дел,  и
обсылались бы между собою немедленно.  Кого  поймаете  в  разбое,  доведете,
казните, кто разбойников поймал, в каких делах они уличены - все это  пишите
на список подлинно, а которые из вас грамоте умеют,  то  прикладывали  бы  к
спискам руки. По недружбе друг другу не мстите, без  вины  не  берите  и  не
казните никого, но обыскивайте накрепко. А не станете разбойников обыскивать
и брать или не станете за разбойниками ездить, хватать  их  и  казнить,  или
станете разбойников отпускать и им потакать,  то  я  велю  на  вас  на  всех
взыскивать по жалобам тех людей, кого в ваших волостях  разобьют  без  суда,
вдвое, а самим вам от меня быть в казни и в продаже. А  которых  разбойников
ведомых поймаете и, обыскав, казните, тех имение и подворья отдавайте людям,
которых поставите у себя в головах, они же пусть отдают тем  людям,  которых
казненные разбойники  разбивали,  смотря  по  их  искам;  сколько  у  какого
разбойника возьмете и раздадите истцам, записывайте все  на  списки;  а  что
после этой раздачи останется, перепишите и положите, где пригоже, и отпишите
об этом в Москву, к нашим боярам, которым разбойные дела приказаны".
     В правление Бельского дана была губная грамота галичанам в такой форме:
"Поставьте  между  собою  у  десяти  дворов  десяцкого,   у   пятидесяти   -
пятидесяцкого, у ста - соцкого; н в которые дворы какие  люди  с  чем-нибудь
приедут, покупать ли соль или проезжие люди, объявляйте этих людей десяцким,
те  пусть  объявляют  их  пятидесяцким,  а  пятидесяцкие  соцким,  соцкие  с
пятидесяцкими  и  десяцкими  пусть  этих  людей  осматривают  и  записывают.
Остановятся на дворах люди проезжие незнакомые и станут  сказываться  не  по
именам и непутно, таких людей брать и приводить к городовым прикащикам  и  с
городовыми прикащиками обыскивать вправду, без  хитрости,  какие  они  люди.
Обыщете, что они люди добрые, то перепишите их  и  отпустите  без  задержки.
Если  же  окажутся  лихие  люди,  то  пытайте  их  накрепко   с   городовыми
прикащиками, а у пытки пусть стоит  дворский,  да  целовальники,  да  лучшие
люди; а что будут говорить с пытки, те речи пусть записывает дьяк земский, а
вы прикладывайте к ним руки;  уличенного  разбойника,  бив  кнутом  по  всем
торгам, казните смертию". В такой же форме в  1541  году  даны  были  губные
грамоты селам и деревням Троицкого Сергиева  монастыря  по  просьбе  игумена
Алексея: крестьяне должны были поставить себе прикащика в головах и  выбрать
соцких, пятидесяцких, десяцких. В 1549  году  дан  был  губной  наказ  селам
Кириллова монастыря: "Я, царь и великий князь, по  их  челобитью  пожаловал,
велел у них быть в разбойных делах в губных старостах, в  выборных  головах,
детям боярским (имена), да с  ними  целовальникам,  тех  же  сел  крестьянам
(имена)". Здесь против прежних грамот встречаются  уже  подробности  управы:
"Поймают татя в первой татьбе, то доправить на нем истцевы иски, а в продаже
он наместнику, и волостелям, и их тиунам; как скоро наместники, волостели  и
их тиуны продажу свою на тате возьмут, то вы, старосты  губные,  велите  его
бить кнутом и потом выбить из земли вон. За второе  воровство  бить  кнутом,
отсекать руку и выбивать вон из земли;  за  третье  воровство  вешать.  Дела
небольшие выборным головам можно решать и не всем вместе; но для больших они
должны съезжаться из всех станов и волостей в город на Белоозеро, и, чего не
смогут управить, пусть пишут к боярам, которым приказаны разбойные  дела.  В
суды наместничьи губные старосты не должны вступаться, а наместники - в суды
губных старост. Посулов  и  поминков  старостам  губным  и  целовальникам  в
разбойных и воровских делах не брать ни под каким видом  и  друг  за  другом
смотреть, чтоб не брали".
     Еще в правление Елены мы встретили упоминание о детях боярских, которые
живут в Думе. Во время боярского правления встречаем  такое  же  известие  с
любопытным дополнением: при описании приема литовских  послов,  Глебовича  и
Техановского, говорится: "Стояли у великого князя для  береженья  на  правой
стороне боярин князь М.  И.  Кубенский,  а  на  левой  -  окольничий  И.  С.
Воронцов. А сидели у великого князя на правой стороне боярин  князь  Дмитрий
Федорович Бельский и иные бояре, а на левой  стороне  -  боярин  князь  Иван
Васильевич Шуйский и иные бояре. Да в избе же были князья и  дети  боярские,
которые в Думе живут и которые  в  Думе  не  живут.  А  вот  князья  и  дети
боярские, которые в  Думе  не  живут,  а  при  послах  в  избе  были:  князь
Одоевский,  Трубецкой,  Воротынские,  Оболенские,  ростовские,  ярославские,
суздальские, стародубские, Москва (Ласкирев,  Морозов,  Шеины),  Переяславль
(кн. Куракин, Бутурлин и др.), Юрьев, Волок (кн.  Хованские),  Можайск  (кн.
Ногтев), Вязьма (Годунов), двор тверской (кн. Микулинские  и  др.),  Калуга,
Дмитров (кн. Охлябинин), Старица (Умный Колычев), ловчие (Нагой, Дятлов)".
     Безнарядье, последовавшее за смертию великой княгини  Елены,  заставило
бежать из Москвы известного архитектора, италианца  Петра  (Петра  Фрязина),
который выехал из  Рима  при  великом  князе  Василии,  принял  православие,
женился в Москве, получил поместья. В 1539  году,  будучи  послан  укреплять
новый город Себеж, Петр воспользовался  этим  случаем,  чтоб  пробраться  за
границу, в Ливонию. На вопрос дерптского епископа, что заставило его  бежать
из Москвы, Петр  отвечал:  "Великого  князя  и  великой  княгини  не  стало,
государь нынешний мал остался, а бояре живут по своей воле, и от них великое
насилие, управы в земле никому нет, между боярами самими вражда, и  уехал  я
от великого мятежа и безгосударства".


ГЛАВА ТРЕТЬЯ
     КАЗАНЬ, АСТРАХАНЬ, ЛИВОНИЯ

     Неудачный поход на Казань 1550 года. - Основание  Свияжска;  подчинение
окрестных племен и самой Казани. -  Ненависть  в  Казани  к  царю  Шиг-Алею,
подручнику московскому. - Просьба казанцев  дать  им  в  наместники  боярина
московского вместо Шиг-Алея. - Государь соглашается, но казанцы не пускают к
себе бояр. - Поход под Казань 1552 года. - Нашествие крымского хана. - Осада
и взятие Казани. - Возвращение царя в Москву. - Значение казанского  взятья.
- Борьба с пятью казанскими народами.  -  Отношение  Москвы  к  но  гаям.  -
Покорение Астрахани. - Отношение к народам прикавказским. - Борьба с Крымом.
- Война и мир с Швециею. - Война Ливонская. - Сношения с Швециею,  Даниею  и
Литвою. - Начало сношений с Англиею.

     Смерть Сафа-Гирея, расстраивая крымскую  сторону,  усиливая  внутренние
волнения в Казани, была как нельзя более выгодна для предприятий московского
царя. Крымцы  и  казанцы,  их  приверженцы,  поспешили  провозгласить  ханом
двухлетнего сына Сафа-Гиреева, Утемиша; но этим самым Казань теперь менялась
своим положением  с  Москвою:  долгое  время  она  могла  поддерживать  свою
независимость благодаря малолетству Иоаннову; теперь, когда Иоанн возмужал и
обнаружил намерение решительно действовать против Казани, в последней явился
царь-младенец. Казанцы понимали невыгоду своего положения и потому отправили
послов в Крым просить помощи у взрослого царя, но московские  козаки  побили
этих послов и ярлыки их  переслали  в  Москву.  В  июле  1549  года  казанцы
прислали к Иоанну  грамоту,  писали  от  имени  Утемиш-Гирея  о  мире;  царь
отвечал.  чтоб  прислали  для  переговоров  добрых  людей.  Добрые  люди  не
являлись, и 24 ноября сам Иоанн с родным  братом  Юрием  выступил  в  поход,
оставив оберегать Москву двоюродного,  Владимира  Андреевича;  во  Владимире
сделаны были все распоряжения; любопытно, что при  этих  распоряжениях  царь
счел  нужным  присутствие  митрополита;  Макарий  по  его  вызову  ездил  во
Владимир, где увещевал воевод отложить на время похода местнические счеты  и
считаться по окончании войны. Под Казань пришел  царь  уже  в  феврале  1550
года; приступ к городу не  удался,  множество  людей  было  побито  с  обеих
сторон, а потом настала оттепель, подули сильные ветры, полился дождь, малые
речки попортило, а иные  прошли.  Простоявши  11  дней  под  Казанью,  Иоанн
принужден был возвратиться назад. Это был уже второй поход, предпринятый  им
лично  и  кончившийся  неудачно.  На  этот  раз,  впрочем,  Иоанн  не  хотел
возвратиться ни с чем в Москву: по примеру отца, основавшего Васильсурск, он
заложил на устье Свияги Свияжск; дьяк  Иван  Выродков  отправился  с  детьми
боярскими на Волгу, в Углицкий уезд, в отчину князей Ушатых, рубить лес  для
церквей и стен городских  и  везти  его  на  судах  вниз  по  Волге;  а  для
поставления города  отправились  весною  на  судах  царь  Шиг-Алей  с  двумя
главными воеводами  -  князем  Юрием  Булгаковым  (Голицыным-Патрикеевым)  и
Данилою Романовичем Юрьевым, братом царицыным; туда же поехали с  войском  и
казанские выходцы, которых было тогда в  Москве  500  человек.  Князю  Петру
Серебряному из Нижнего велено было идти изгоном на казанский  посад;  козаки
стали по всем перевозам по Каме, Волге и Вятке, чтоб воинские люди из Казани
и в Казань не ездили. Серебряный в точности исполнил приказ: явился внезапно
перед казанским посадом, побил много людей и живых побрал и полону  русского
много отполонил.
     24 мая пришел Шиг-Алей с воеводами на Свиягу; тотчас начали очищать  от
лесу место, где быть городу; очистивши гору, пели молебен, освятили  воду  и
обошли с крестами по стенному месту; потом обложили город и заложили церковь
во имя Рождества богородицы и  чудотворца  Сергия.  Леса,  который  привезли
сверху по Волге, стало только на  половину  горы;  другую  половину  сделали
тотчас же воеводы и дети боярские своими людьми, и  все  окончили  в  четыре
недели. Следствия построения Свияжска оказались немедленно: горные черемисы,
увидав, что русский город стал в их земле, начали  приезжать  к  Шиг-Алею  и
воеводам с челобитьем, чтоб государь их пожаловал, простил, велел им быть  у
Свияжского города, а воевать бы их не велел, а  пожаловал  бы  их  государь,
облегчил в ясаке и дал им свою  грамоту  жалованную,  как  им  вперед  быть.
Государь их пожаловал, дал грамоту с золотою печатью и ясак им отдал на  три
года. Шиг-Алею и воеводам Иоанн послал золотые в награду и приказ - привести
всю Горную сторону к присяге и послать черемис войною на казанские места,  а
с ними отправить детей боярских и казанских князей смотреть: прямо ли станут
служить государю. Воеводы привели к присяге черемис, чуваш, мордву и сказали
им: "Вы государю присягнули, так ступайте  покажите  свою  правду  государю,
воюйте его недруга". Те собрались большими толпами, перевезлись  на  Луговую
сторону и пришли к городу на Арское поле.  Казанцы  и  крымцы  вышли  к  ним
навстречу и бились крепко; когда же из  города  вывезли  пушки  и  пищали  и
начали стрелять, то черемисы и чуваши дрогнули и побежали. Казанцы  убили  у
них человек со 100 да с 50 живых взяли. Воеводы  увидали,  что  горные  люди
служат прямо, и велели их опять перевезти на их  сторону.  Показавши  верную
службу, горные начали ездить через все лето в Москву человек по пяти-  и  по
шестисот. Государь их жаловал, князей, мурз и сотных козаков кормил и поил у
себя за столом, дарил шубами, доспехами, конями, деньгами.
     Построение Свияжска и  отпадение  Горной  стороны  скоро  отозвались  в
Казани, усилив  сторону,  противную  крымцам:  начали  розниться  казанцы  с
крымцами, говорит летопись; арские чуваши пришли даже с оружием на  крымцев,
крича: "Отчего не бить челом государю?" - пришли и на царев двор, но  крымцы
- Улан Кащак с товарищами - побили их; эта удача, однако, не поправила  дела
Гиреев, потому что казанские князья и мурзы  один  за  другим  перебегали  к
русским. Тогда крымцы, видя, что  при  первом  нападении  московских  воевод
казанцы их выдадут, собрались, пограбили все, что было можно, и побежали  из
Казани в числе 300 человек, побросав жен и детей; они бежали вверх по Каме и
вошли в Вятку, но тут вятский воевода Зюзин поразил их наголову  и  потопил;
46 человек пленных, и в том числе Улан Кащак, были отосланы в Москву  и  там
казнены смертию за их  жестокосердие,  говорит  летописец.  Бегство  крымцев
отдало Казань  в  руки  русской  стороне;  тотчас  явились  оттуда  послы  с
челобитьем, чтоб государь пожаловал, пленить их  не  велел,  дал  бы  им  на
государство царя Шиг-Алея, а царя Утемиш-Гирея с матерью Сююнбекою взял бы к
себе. Иоанн отвечал, что хочет землю Казанскую пожаловать,  если  они  царя,
царицу, остальных крымцев и  детей  их  выдадут  и  всех  русских  пленников
освободят. Алексей  Адашев  отправился  в  Свияжск  объявить  Шиг-Алею,  что
государь жалует ему Казанское царство с Луговою стороною и Арскою, но Горная
сторона отойдет к Свияжску, потому что государь саблею взял ее до  челобитья
казанцев. Это условие сильно оскорбило Шиг-Алея,  но  бояре  прямо  объявили
ему, что решение ни под каким видом изменено не будет; то же было  объявлено
и вельможам казанским, когда они начали было говорить, что  землю  разделить
нельзя. В августе Шиг-Алей  посажен  был  в  Казани  и,  согласно  условиям,
освободил русских пленников, которых насчиталось 60000 человек.
     Господство,  насилия  крымцев  поддерживали  прежде  русскую   сторону;
тяжелые  условия,  наложенные  теперь  русским  царем,  возбудивши   большое
неудовольствие, усилили сторону противную; хану, вельможам  нестерпимо  было
отрезание  Горной  стороны;  простые  люди  терпели  большой   убыток   чрез
освобождение русских пленников. Оставленные при новом хане боярин Хабаров  и
дьяк Выродков уже в сентябре уведомили государя, что пленные освобождены  не
все, что Шиг-Алей знает это, но смотрит сквозь  пальцы,  боясь  волнения.  В
Москве не могли отказаться от предписанных условий, не могли  терпеть,  чтоб
русские люди томились в плену в подчиненном государстве и чтоб русский город
Свияжск был островом среди чужой земли; надеялись  кроткими  мерами,  ласкою
заставить Шиг-Алея и казанцев забыть свои лишения. В Казань  поехали  боярин
князь Димитрий Палецкий и дьяк Клобуков; они повезли платье, сосуды,  деньги
хану, ханше, князьям казанским и городецким, повезли царю и земле  Казанской
жалованное  слово  за  службу;  но  при  этом  они  должны  были   требовать
освобождения всех пленных, в противном случае объявить, что  государь,  видя
христианство в неволе, терпеть этого не будет. Шиг-Алею должны были сказать,
чтоб он помнил жалованье царя и отца его, великого князя Василия, прямил  по
шертным грамотам, русских пленников  всех  освободил  и  укрепил  бы  Казань
крепко государю и себе, как Касимов городок, чтоб при нем и после него  было
неподвижно и кровь перестала бы  литься  навеки.  Палецкий  с  этим  наказом
поехал в Казань, а из Казани в Москву приехали большие послы с челобитьем от
Шиг-Алея, чтоб государь пожаловал. Горную сторону царю уступил, если  же  не
хочет уступить всей стороны, то пусть даст хотя несколько ясаков с  нее;  да
пожаловал бы государь, дал клятву царю и земле Казанской в соблюдении  мира.
Иоанн велел отвечать, что с  Горной  стороны  не  уступит  Казани  ни  одной
деньги, а клятву даст тогда, когда в Казани освободят русских  пленных  всех
до одного человека. Тогда же возвратились из Казани боярин  Хабаров  и  дьяк
Выродков и сказали, что казанцы мало освобождают пленных, куют их  и  прячут
по ямам, а Шиг-Алей не казнит тех, у кого найдут пленников, оправдывает себя
тем, что боится волнения: доносят ему,  что  князья  казанские  ссылаются  с
ногаями; он об этом разведывает и  даст  знать  государю.  Действительно,  в
ноябре Шиг-Алей и князь Палецкий дали знать, что казанские князья  ссылаются
с ногаями, хотели убить Шиг-Алея и князя Палецкого. Хан  узнал  о  заговоре,
перехватил грамоты и велел перебить заговорщиков у себя на  пиру  числом  70
человек, а другие разбежались; он  просил,  чтоб  государь  не  отпускал  из
Москвы больших казанских послов, потому что они также в числе заговорщиков.
     Это известие заставляло царя подумать о новом шаге вперед  относительно
Казани. Отправился туда Алексей Адашев с такими словами к Шиг-Алею: "Сам  он
видит измену  казанцев,  изначала  лгут  государям  московским,  брата  его,
Еналея, убили, его самого несколько раз  изгоняли  и  теперь  хотели  убить:
нужно непременно, чтоб он укрепил город русскими людьми".  Шиг-Алей  отвечал
на это: "Прожить мне в Казани нельзя: сильно я раздосадовал казанцев; обещал
я им у царя и великого князя Горную сторону выпросить.  Если  меня  государь
пожалует, Горную сторону даст, то мне в Казани жить можно, и, пока я жив, до
тех пор Казань государю крепка будет. Если  же  у  меня  Горной  стороны  не
будет, то мне бежать к государю". Князь Палецкий и Адашев  говорили  ему  на
это: "Если тебе к государю бежать, так укрепи город русскими  людьми".  Алей
не соглашался на это. "Я бусурман,- говорил он,- не хочу на свою веру  стать
и государю изменить не хочу же, ехать мне некуда, кроме государя;  дай  мне,
князь Дмитрий, клятву, что великий князь меня не убьет и придаст к Касимову,
что пригоже, так я здесь лихих людей  еще  изведу,  пушки,  пищали  и  порох
перепорчу;  государь,  приходи  сам  да  промышляй".   Палецкий   и   Адашев
отправились в Москву,оставя в Казани Ивана Черемисинова с отрядом  стрельцов
беречь Алея от казанцев и не держать  государя  без  вести.  Когда  Палецкий
приехал на Свиягу, то жившие здесь князья Чапкун и Бурнаш сказали ему, что в
народе ходят слухи: придет весна, и казанцы изменят государю, а Шиг-Алея  не
любят; так государь бы своим делом промышлял, как ему крепче, а мы, говорили
князья, государю дали правду и по правде к  нему  приказываем.  что  казанцы
непременно изменят, тогда и горных не удержим.
     Так прошел 1551 год. Дело приближалось  к  развязке.  Казань  не  могла
оставаться долго в таком положении; после кровавого пира  ненависть  к  Алею
достигла высшей степени; поддерживать долее силою ненавистного хана было  бы
очень неблагоразумно; двинуть большие полки к Казани, не  дожидаясь  первого
движения  со  стороны  ее  жителей,  значило  ускорить  кровавую   развязку,
подвергнуть явной опасности  жизнь  Алея  и  находившихся  при  нем  русских
стрельцов  и  дать  казанцам  полное  право  к  восстанию;  захватить  город
внезапно,  без  ведома  хана,  было  нельзя,  а  хан   не   хотел   изменить
бусурманству. Но казанцы сами пошли навстречу намерениям  московского  царя:
ненависть к  Алею  и  в  то  же  время  невозможность  избавиться  от  него,
невозможность борьбы с Москвою привели их к мысли предложить  Иоанну  полное
подданство, лишь бы только он вывел от них Алея.  Мы  видели,  что  в  числе