убу
соболью, двадцать девять с половиною поставов сукна, три панциря, шлем и две
сабли булатные. После, впрочем, во все продолжение княжения Иоаннова в Перми
оставались туземные князья; последним из них был Матвей Михайлович, вероятно
сын упомянутого выше Михаила; этого Матвея  великий  князь  свел  с  Великой
Перми в 1505 году и послал туда первого русского наместника,  князя  Василия
Ковра.
     Новгородцы и Югру причисляли  к  своим  волостям;  но  мы  видели,  как
непрочно было там их владычество. В 1465 году Иоанн велел устюжанину Василию
Скрябе воевать Югорскую землю; с ним пошли охочие люди,  пошел  также  князь
Василий Ермолаич Вымский с вымичами и вычегжанами. Выведши много полона, они
привели Югорскую землю за великого князя, двоих князей доставили  в  Москву,
где великий князь пожаловал их опять югорским княжением  и  отпустил  домой,
наложивши дань. Давно уже вогуличи нападали на русские владения в Перми;  мы
видели, что епископ Питирим, один из преемников св. Стефана, пал их жертвою.
В 1467 году 120 человек вятчан вместе с пермяками воевали вогуличей и  взяли
в плен князя их Асыку.  В  1481  году  вогуличи  напали  на  Великую  Пермь,
проникли до Чердыни, но здесь настигли их устюжане  под  начальством  Андрея
Мишнева и побили. Асыка каким-то образом успел освободиться из  плена,  и  в
1483 году великий князь послал на  него  воевод  -  князя  Федора  Курбского
Черного и Салтыка Травина с устюжанами, вологжанами, вычегжанами,  вымичами,
сысоличами, пермяками. На устье Полыми встретили они вогуличей и  разбили  с
потерею только семи человек своих, отсюда пошли вниз по Тавде, мимо Тюмени в
Сибирскую землю, дорогою воевали, добра и пленных  взяли  много;  от  Сибири
пошли вниз по Иртышу, с Иртыша на Обь, в Югорскую землю, где  взяли  в  плен
большого ее князя Молдана и  других,  и  возвратились  в  Устюг  1  октября,
вышедши оттуда 9 мая. В 1485 году по  старанию  пермского  епископа  Филофея
князья югорские, кодские - Молдан, отпущенный из плена  с  детьми,  да  трое
других -  заключили  мир  под  владычним  городом  Усть-Вымским  с  князьями
вымскими - Петром и Федором, с вычегодским сотником и  с  владычним  слугою,
клялись лиха не мыслить и не нападать на  пермских  людей,  а  пред  великим
князем вести себя исправно; для подкрепления клятвы пили воду с  золота,  по
своему обычаю. В последний год XV  века  был  последний  поход  на  Югорскую
землю, на вогуличей, ходили воеводы: князь Семен  Курбский,  Петр  Ушатый  и
Заболоцкий-Бражник с 5000 устюжан, двинян, вятчан; разными реками и волоками
достигли Печоры, построили  на  берегу  крепость  и  отсюда  отправились  за
Уральские горы, которые перешли с большим трудом.
     Так утверждение русского владычества на Каме, в Перми имело необходимым
следствием подчинение и отдаленнейших стран северо-восточных, переход  через
Уральские горы, потому что дикие жители этих стран нападали на Пермь  и  тем
самым вызывали на себя русское оружие. Но, вдаваясь все  более  и  более  на
северо-восток по искони принятому направлению, распространяясь легко на счет
диких финских племен, редко разбросанных по огромным пространствам,  русские
владения не могли с такою же легкостию распространяться на  юго-восток,  ибо
там еще стояли своими вежами татары, ослабленные  разделением  на  несколько
орд, потерявшие для Руси прежнее  значение  безусловных  повелителей,  но  в
первую половину княжения Иоаннова еще не  отказывавшиеся  от  притязаний  на
дань и долго после опасные, как  разбойники  неукротимые.  Казань  благодаря
усобице между детьми Ибрагимовыми  была  приведена  в  волю  великого  князя
московского, но отложилась  перед  смертью  Иоанна  и  после  долгих  усилий
окончательно была покорена только при внуке его.  Золотая  Орда  рассыпалась
окончательно при Иоанне III, но перед падением своим привела в сильный страх
Московское государство, не оставляя своих притязаний на господство над  ним.
Увлекаемый новгородцами в борьбу с московским князем  и  не  имея  досуга  и
средств к этой борьбе, Казимир литовский хотел остановить Иоанна посредством
татар. В 1471 году он послал в Золотую Орду к  хану  Ахмату  татарина  Кирея
Кривого, холопа Иоаннова, бежавшего от своего господина в Литву. Приехавши к
Ахмату, Кирей начал говорить ему от короля на московского князя многие  речи
лживые и обговоры, поднес богатые дары хану  и  всем  вельможам  его  и  бил
челом, чтоб вольный царь пожаловал,  пошел  на  московского  князя  со  всею
Ордою, а король с другой стороны пойдет на  Москву  со  всею  своею  землею;
вельможи были за короля,  но  хану  в  это  время  был  недосуг;  целый  год
продержал он у себя Кирея, не имея с чем отпустить его, а между тем вятчане,
приплывши Волгою, овладели  Сараем  во  время  отсутствия  хана,  разграбили
город, взяли пленных множество.
     Не  успевши  вовремя  отвлечь  Иоанна  от  Новгорода,  Ахмат  пришел  к
московским границам только летом 1472 года, когда новгородский поход был уже
кончен и великий князь мог направить все свои силы в одну сторону.  Узнавши,
что хан под Алексином, Иоанн велел идти к Оке братьям своим и воеводам и сам
немедленно поехал в Коломну, а оттуда в Ростиславль, куда велел следовать за
собою и сыну Иоанну. В Алексине было мало ратных людей, не было ни пушек, ни
пищалей, ни самострелов, никакого городного пристрою, и потому великий князь
велел воеводе  алексинскому  Беклемишеву  оставить  город  по  невозможности
держаться в нем, но воевода не хотел выйти из города,  не  взявши  посула  с
жителей; те давали ему пять рублей, но он требовал шестого для жены, и, в то
время как происходила эта торговля, татары повели приступ. Воевода  бросился
с женою и слугами на другой берег, татары кинулись также в Оку догонять его,
но поймать не могли, потому что в это время приспел на берег  князь  Василий
Михайлович Верейский и не дал им переправиться. В тот же день пришли  к  Оке
двое братьев Иоанновых, Юрий из  Серпухова  и  Борис  с  Козлова  Броду,  да
воевода Петр Челяднин  с  двором  великого  князя.  Хан  велел  своим  взять
Алексин, но граждане храбро оборонялись и побили много татар. Скоро, однако,
нечем стало более обороняться, не  осталось  ни  стрелы,  ни  копья;  татары
зажгли город, и он сгорел с людьми и добром их; кто же выбежал из  огня,  те
попались в руки татарам. Князь Юрий Васильевич и воеводы  стояли  на  другом
берегу и плакали, но помочь не могли по глубине Оки в этом месте. После  хан
спросил одного пленника: "Куда девались алексинцы? Сгорело их мало и в  плен
попалось также  мало?"  Пленник,  которому  посулили  свободу  за  открытие,
объявил, что  более  тысячи  человек  со  всем  добром  забежали  в  тайник,
выведенный к реке; татары взяли тайник, и тут уже ни один алексинец не  ушел
от них. Истреблением Алексина, впрочем, и ограничились  все  успехи  Ахмата;
слыша, что сам великий князь стоит в Ростиславле, царевич Даньяр Касимович с
татарами и русскими - в Коломне, брат великого князя Андрей Васильевич  -  в
Серпухове, видя перед  собою  многочисленные  полки  князя  Юрия,  как  море
колеблющиеся в светлом вооружении, хан двинулся  назад,  в  свои  улусы.  По
некоторым же известиям, Ахмат принужден  был  отступить  вследствие  моровой
язвы, открывшейся в его войске; впрочем, страх Ахматов будет понятен  и  без
моровой язвы, если справедливо известие одного летописца, что у русских было
180000 войска, стоявшего в разных местах на пространстве 150 верст.
     После этого, как видно,  заключен  был  мир  между  Ахматом  и  великим
князем; под 1474 годом встречаем известие о приходе из Орды Никифора Басенка
с  Ахматовым  послом  Кара-Кучуком,  который  привел  с  собою  600   татар,
принадлежавших к посольству, получавших  поэтому  пищу  от  великого  князя,
кроме 3200 купцов, приведших на продажу более 40000  лошадей.  В  1476  году
приехал в Москву новый посол от Ахмата звать великого князя  в  Орду;  Иоанн
отправил с ним к хану своего посла Бестужева, неизвестно  с  какими  речами.
Известно только то, что эти речи  не  понравились;  есть  известие,  впрочем
сильно подозрительное, что когда  хан  отправил  в  Москву  новых  послов  с
требованием дани, то Иоанн взял басму (или ханское изображение), изломал ее,
бросил на землю, растоптал ногами, велел умертвить послов, кроме  одного,  и
сказал ему: "Ступай объяви хану: что случилось с его басмою  и  послами,  то
будет и с ним, если он не оставит меня в покое".  Гораздо  вероятнее  другое
известие, что великую  княгиню  Софию  оскорбляла  зависимость  ее  мужа  от
степных варваров, зависимость, выражавшаяся платежом дани, и что  племянница
византийского императора так уговаривала Иоанна  прервать  эту  зависимость:
"Отец мой и я захотели лучше отчины лишиться, чем дань давать; я отказала  в
руке своей богатым, сильным князьям и королям для веры, вышла за тебя, а  ты
теперь хочешь меня и детей моих сделать данниками; разве у тебя мало войска?
Зачем слушаешься рабов своих и не хочешь стоять за  честь  свою  и  за  веру
святую?" К этому известию прибавляют, будто по старанию  Софии  у  послов  и
купцов татарских взято было  Кремлевское  подворье,  будто  София  уговорила
Иоанна не выходить пешком навстречу к послам ордынским,  привозившим  басму,
будто древние князья кланялись при этом послам, подносили кубок с кумысом  и
выслушивали ханскую грамоту, стоя на коленях; будто Иоанн для избежания этих
унизительных обрядов сказывался больным при въезде послов ханских; но  можно
ли допустить, чтоб отец и дед Иоаннов подвергались этим обрядам,  если  даже
допустим, что иностранцы, свидетельствующие о них, и сказали полную правду?
     Как бы то ни было, вероятно, что Ахмат не был доволен поведением Иоанна
и в 1480 году, заслышав о восстании братьев великого  князя  и  согласившись
опять  действовать  заодно  с  Казимиром  литовским,  выступил  на   Москву;
летописцы говорят, что и на этот  раз  король  был  главным  подстрекателем.
Получивши весть о движении Ахмата, великий князь начал отпускать  воевод  на
берега Оки: брата, Андрея Меньшого, отправил в Тарусу,  сына,  Иоанна,  -  в
Серпухов и, получивши весть, что хан приближается к Дону, отправился  сам  в
Коломну 23 июля. Но хан, видя, что по Оке расставлены  сильные  полки,  взял
направление к западу,  к  Литовской  земле,  чтоб  проникнуть  в  московские
владения чрез Угру; тогда Иоанн велел сыну  и  брату  спешить  туда;  князья
исполнили приказ, пришли к Угре прежде татар, отняли броды и перевозы.
     В Москве сели в осаде: мать великого князя инокиня Марфа, князь  Михаил
Андреевич  Верейский,  митрополит  Геронтий,  ростовский  владыка   Вассиан,
наместник  московский  князь  Иван  Юрьевич  Патрикеев  с  дьяком   Василием
Мамыревым; а жену свою, великую  княгиню  Софию  (римлянку,  как  выражаются
летописцы), Иоанн послал вместе с казною на  Белоозеро,  давши  наказ  ехать
далее к морю  и  океану,  если  хан  перейдет  Оку  и  Москва  будет  взята.
Касательно  самого  великого  князя  мнения   разделились:   одни,   приводя
непостоянства военного счастья, указывая на пример  великого  князя  Василия
Васильевича, взятого в плен казанскими татарами в Суздальском бою,  указывая
на бедствия, бывшие следствием этого плена,  думали,  что  Иоанн  не  должен
выводить войска  против  татар,  но  должен  удалиться  на  север,  в  места
безопасные; другие же, особенно духовенство, и из  духовных  преимущественно
Вассиан,  архиепископ  ростовский,  по  талантам,  грамотности   и   энергии
выдававшийся на первый план, думали, что великий князь должен  оставаться  с
войском на  границах;  летописец,  оставивший  нам  подробнейший  рассказ  о
событии,  держался  того  же  мнения  и  сильно  вооружался  против   людей,
настаивавших на удалении великого  князя  от  границ,  именно  против  двоих
приближенных бояр, Ивана Васильевича Ощеры и Григория Андреевича Мамона.  По
его словам, эти богатые люди думали только о богатстве  своем,  о  женах,  о
детях, хотели укрыть их и самих  себя  в  безопасных  местах  и  припоминали
Иоанну  Суздальский  бой,  как  отца  его  взяли  татары  в  плен  и   били;
припоминали, что когда Тохтамыш приходил, то великий князь Димитрий бежал  в
Кострому, а не бился с ханом. Но должно заметить, что летописец, равно как и
Вассиан в послании своем, удивительным для нас образом смешивают  две  вещи:
удаление великого  князя  от  войска  и  бегство  целого  войска,  покинутие
государства на жертву татарам, что, по их словам,  Ощера  и  Мамонов  именно
советовали. Великий князь, оставя войско на берегу Оки  и  приказавши  сжечь
городок Каширу, поехал в Москву, чтоб посоветоваться с матерью, митрополитом
и боярами, а князю Даниилу Холмскому дал приказ - по первой присылке от него
из Москвы ехать  туда  же  вместе  с  молодым  великим  князем  Иоанном.  30
сентября, когда  москвичи  перебирались  из  посадов  в  Кремль  на  осадное
сиденье, вдруг увидали они великого князя, который въезжал в город вместе  с
князем Федором Палецким; народ подумал, что все кончено, что татары идут  по
следам Иоанна; в толпах послышались  жалобы:  "Когда  ты,  государь  великий
князь, над нами княжишь в кротости и тихости, тогда нас  много  в  безлепице
продаешь; а теперь сам разгневал царя, не платя ему выхода, да  нас  выдаешь
царю и татарам". В Кремле встретили Иоанна митрополит и Вассиан;  ростовский
владыка, называя его бегуном, сказал ему: "Вся кровь христианская  падет  на
тебя за то, что, выдавши христианство,  бежишь  прочь,  бою  с  татарами  не
поставивши и не бившись с ними; зачем  боишься  смерти?  Не  бессмертный  ты
человек, смертный; а без року смерти нет ни человеку, ни  птице,  ни  зверю;
дай мне, старику, войско в руки,  увидишь,  уклоню  ли  я  лицо  свое  перед
татарами!" Великий князь, опасаясь граждан, не поехал  на  свой  кремлевский
двор, а жил в Красном сельце; к сыну послал грамоту, чтоб немедленно ехал  в
Москву, но тот решился лучше навлечь на себя гнев отцовский, чем отъехать от
берега. Видя, что грамоты сын не слушает, Иоанн послал приказание Холмскому:
схвативши силою молодого великого князя, привезти в Москву; но  Холмской  не
решился употребить силы, а стал уговаривать Иоанна, чтоб ехал  к  отцу;  тот
отвечал ему: "Умру здесь, а к отцу не пойду".  Он  устерег  движение  татар,
хотевших тайно переправиться через Угру и внезапно броситься на  Москву:  их
отбили от русского берега с большим уроном.
     В Москве мнение Вассиана превозмогло: проживши  две  недели  в  Красном
сельце,  приказавши  Патрикееву  сжечь  московский  посад  и  распорядившись
переводом дмитровцев в Переяславль для осады, а москвичей в Дмитров, великий
князь отправился к войску. Перед отъездом митрополит  со  всем  духовенством
благословил его крестом и  сказал:  "Бог  да  сохранит  царство  твое  силою
честного креста и даст тебе победу на врагов; только мужайся и крепись,  сын
духовный! Нe как наемник, но как пастырь добрый,  полагающий  душу  свою  за
овцы, потщись избавить врученное тебе  словесное  стадо  Христовых  овец  от
грядущего ныне волка; и господь бог укрепит тебя  и  поможет  тебе  и  всему
твоему христолюбивому воинству".  Все  духовенство  в  один  голос  сказало:
"Аминь, буди тако. Господу ти помогающу!" Иоанн отправился, но  стал  не  на
Угре, в виду татар, а в Кременце,  на  реке  Луже,  в  тридцати  верстах  от
Медыни, где теперь село  Кременецкое.  Здесь  опять  Ощера  и  Мамон  начали
советовать ему удалиться; на этот раз, впрочем, Иоанн не поехал в Москву, но
попытался, нельзя ли кончить дело миром, и отправил к хану Ивана Товаркова с
челобитьем и дарами, прося жалованья, чтоб отступил прочь, а улусу своего не
велел воевать. Хан отвечал: "Жалую Ивана; пусть сам приедет бить челом,  как
отцы его к нашим отцам ездили в Орду". Но великий князь  не  поехал;  слыша,
что Иоанн сам ехать не хочет, хан прислал сказать ему: "Сам не хочешь ехать,
так сына пришли или брата". Не получивши ответа, Ахмат послал в третий  раз:
"Сына и брата не пришлешь, так пришли Никифора Басенкова". Никифор этот  был
уже раз в Орде и много даров давал от себя татарам, за что и любили его  хан
и все князья. Но Иоанн не послал  и  Басенкова:  говорят,  к  этому  решению
побудило его послание Вассиана, который, узнавши о  переговорах,  писал  так
великому князю:
     "Благоверному и христолюбивому, благородному и богом венчанному и богом
утвержденному, в благочестии всей вселенной в  концы  воссиявшему,  в  царях
пресветлейшему, преславному государю великому князю Ивану  Васильевичу  всея
Руси богомолец твой, архиепископ Вассиан Ростовский,  благословляю  и  челом
бью. Молю величество твое, благолюбивый  государь!  Не  прогневайся  на  мое
смирение, что прежде дерзнул  устами  к  устам  говорить  твоему  величеству
твоего ради спасения: потому что наше дело напоминать вам,  а  ваше  слушать
нас; теперь же дерзнул я написать к твоему благородству, хочу напомнить тебе
немного от св. Писания, сколько бог вразумит меня, на крепость и утверждение
твоей державе". Напомнив Иоанну, как он приезжал в  Москву,  как,  повинуясь
общему молению и доброй думе, обещал бороться с Ахматом и не слушать  людей,
отвлекающих его от  этой  борьбы,  Вассиан  продолжает:  "Ныне  слышим,  что
бусурманин  Ахмат  уже  приближается  и  христианство  губит;  ты  пред  ним
смиряешься, молишь о мире, посылаешь к  нему,  а  он  гневом  дышит,  твоего
моления не слушает, хочет до конца  разорить  христианство.  Не  унывай,  но
возверзи на господа печаль твою, и той тя пропитает. Дошел до нас слух,  что
прежние твои развратники не перестают шептать тебе  в  ухо  льстивые  слова,
советуют не противиться супостатам, но отступить  и  предать  на  расхищение
волкам словесное стадо Христовых овец. Молюсь твоей державе,  не  слушай  их
советов! Что они советуют тебе, эти  льстецы  лжеименитые,  которые  думают,
будто они христиане?  Советуют  бросить  щиты  и,  не  сопротивляясь  нимало
окаянным этим сыроядцам, предать христианство,  свое  отечество  и,  подобно
беглецам, скитаться по чужим странам.  Помысли,  великомудрый  государь!  От
какой славы в какое бесчестие сведут они твое величество, когда народ тьмами
погибнет, а церкви божии разорятся и осквернятся.  Кто  каменносердечный  не
всплачется об этой погибели? Убойся же и ты, пастырь! Не  от  твоих  ли  рук
взыщет бог эту кровь? Не слушай, государь, этих людей,  хотящих  честь  твою
преложить в бесчестие и славу твою в бесславие, хотящих,  чтоб  ты  сделался
беглецом и назывался предателем  христианским;  выйди  навстречу  безбожному
языку агарянскому, поревнуй прародителям твоим, великим князьям, которые  не
только Русскую землю обороняли от поганых, но и чужие страны брали под себя:
говорю об Игоре, Святославе, Владимире, бравших дань на царях  греческих,  о
Владимире Мономахе, который бился с окаянными половцами за Русскую землю,  и
о других многих, о которых ты лучше моего знаешь.  А  достохвальный  великий
князь Димитрий, твой прародитель, какое  мужество  и  храбрость  показал  за
Доном над теми же сыроядцами  окаянными!  Сам  напереди  бился,  не  пощадил
живота своего для избавления христианского, не испугался множества татар, не
сказал сам себе: "У меня жена и дети и богатства много,  если  и  землю  мою
возьмут, то в другом месте поселюсь", но, не сомневаясь нимало, воспрянул на
подвиг, наперед выехал и в лицо стал против окаянного разумного волка Мамая,
желая похитить из уст его словесное стадо  Христовых  овец.  За  это  и  бог
послал ему на помощь ангелов и  мучеников  святых;  за  это  и  до  сих  пор
восхваляется Димитрий и славится не только людьми, но  и  богом.  Так  и  ты
поревнуй своему прародителю, и бог сохранит тебя; если же вместе с воинством
своим и до смерти постраждешь за  православную  веру  и  святые  церкви,  то
блаженны будете в вечном наследии. Но, быть может, ты опять скажешь, что  мы
находимся под клятвою прародительскою не подн