царевичей и царевен: все это слало тяжелые  поклоны
с легким поминком, а себе требовало тяжелых поминков; но кроме  царевичей  и
царевен нужно было дарить всех мурз и князей;  Менгли-Гирей  писал  великому
князю:  "Брат  мой,  князь  великий  Иван,  Ямгурчей-Салтану  кроме   десяти
(подарков) портище соболье, да 2000 белки, да 300  горностаев,  не  убавляя,
посылывал, а нынче от тебя так не привезено. Из моих мурз и князей  двадцати
человекам поминка не досталось: так ты бы им прислал по сукну; а если им  не
пришлешь, то они скажут: шерть (присягу) с нас долой! И сильно нам станут об
этом докучать: так  бы  нам  докуки  не  было".  Хан  требовал  беспошлинной
торговли для своих купцов и писал великому князю: "Послал я своего торговца,
и если товар, какой ему нужно купить, будет дорог, то я ему велел за хорошею
белкою и в Казань идти. В каком месте он начнет товар мой  продавать  или  в
какой город пойдет, то ты своего доброго человека с ним пошли, чтоб  на  нем
тамги не брали, чтоб силы и наступания ему никакого не было, потому что  мои
деньги все равно что твои деньги; так вели постеречь и  поберечь.  От  наших
отцов и дедов наших ордобазарцы в Москву и в другие города хаживали, и нигде
с них тамги не брали, потому что их деньги - наши деньги и брать с них тамгу
- значит надо мною насмехаться.  Изначала  наши  ордобазарцы  в  кермосараях
(гостиных дворах) не ставятся, ставятся, где хотят; и никто им о  том  слова
не говорит". Хан требовал также присылки одоевской дани, как она шла в  Крым
при Иоанне III.
     Великий князь исполнил требование хана  относительно  ордобазарцев:  не
велел брать с них тамги и  ставить  их  на  гостиных  дворах,  но  отказался
отправить войско на Астрахань: "Судов на Волге при отце моем не делывали  да
и теперь не делают, и народу  служебного  туда  переслать  нельзя".  Великий
князь не согласился также  отпустить  Абдыл-Летифа  в  Крым,  но  соглашался
возвратить ему свободу и наделить городом;  Менгли-Гиреев  посол  настаивал,
чтоб Абдыл-Летифу дали Каширу, но великий князь никак на это не  согласился:
поместить Абдыл-Летифа так близко к степи значило передать украйну в  жертву
крымцам или по крайней мере дать  Летифу  возможность  уйти  из  Московского
государства; ему  дали  Юрьев,  причем  взяли  с  него  клятвенную  грамоту,
показывающую нам  тогдашние  отношения  так  называемых  служилых  татарских
царевичей к государству. Летиф, называя себя царем и великого князя  братом,
обязуется быть в приязни с его друзьями и в вражде с врагами, не мириться  и
не ссылаться ни с кем без его ведома,  показывать  ему  все  грамоты,  какие
только будут присланы к нему от других владельцев; если великий князь пошлет
его на свою службу, то ему и его войску, ходя по московским землям, не брать
и не грабить своею рукою ничего, над христианами насилья никакого не делать,
а  кто  это  сделает  или  церковь  поругает,  того  выдать;  убьют   такого
преступника на месте преступления - вины нет; послы Летифа, едущие в Москву,
берут корм по ямам; но торговцы его корм  должны  себе  покупать;  послов  и
купцов московских Летифу не хватать и не  грабить,  также  русских  пленных,
которые побегут из Орды; Летиф обязывается  не  мыслить  зла  Янаю-царевичу,
живущему  в  городке  Мещерском,  и  Ших-Авлиару-царевичу,   помещенному   в
Сурожике, и никакому другому царю или царевичу, которые будут  в  Московском
государстве; не принимать от них уланов,  князей  и  козаков,  хотя  бы  они
прежде ушли от них в Орду или Казань, и оттуда их  не  принимать;  также  не
принимать татар великокняжеских, кроме четырех родов:  Ширинова,  Баарынова,
Аргинова  и  Кипчакова;  обязывается  не  воевать  с  Казанью   без   ведома
великокняжеского, не выезжать из Московского  государства  и  быть  во  всем
послушным великому князю. С своей стороны великий князь дал Летифу на словах
клятву держать его другом и братом, но в грамоту этой строки писать не велел
для прежнего своего дела.
     Послы  московские  начали  подвергаться  в  Крыму  насилиям  от  хищных
царевичей и мурз; отпуская к Менгли-Гирею  знатного  посла  своего,  Василия
Морозова, великий князь писал к хану, что если и Морозов потерпит  такое  же
насилие и бесчестие, какое потерпел прежний посол Заболоцкий, то  вперед  он
будет посылать к нему людей молодых, а не бояр; и Морозову  был  дан  наказ:
"Если станут у него просить какой пошлины, то ему в пошлину никому ничего не
давать, кроме того, что с ним послано от великого князя в поминках". Морозов
выполнил наказ;  но  пусть  он  сам  расскажет  нам,  чего  стоило  ему  это
выполнение. "Приехал я к воротам, - доносит посол великому князю, - сошел  с
лошади, пошел пешком в городские ворота и вижу,  что  в  воротах  сидят  все
лучшие князья; они со мной карашевались (здоровались) по  обычаю;  но  когда
дошла очередь до Кудаяр-мурзы, то  он  со  мною  не  карашевался,  а  сказал
толмачу: "Скажи боярину, что он холоп!" Толмач мне тут не сказал,  а  он  на
толмача с ножом, и толмач мне сказал у царевых дверей.  Я  пошел  к  царю  и
девяти (подарки) понесли за мною; тут Кудаяр-мурза отнял  у  подьячего  шубу
беличью хребтовую; как подошел  я  к  царевым  дверям,  ясаулы  посохи  свои
бросили передо мною и стали говорить толмачу: "Давай пошлины!" Я  перешагнул
через посохи. "Ничего, - говорю, - не ведаю"; а мурза Аппак мне сказал:  "Не
потакай, ступай прямо к царю".  Царь  спрашивал  о  твоем  (великого  князя)
здоровье, меня жаловал, и царевичи меня жаловали  и  карашеваться  звали;  я
посольство правил, царь меня жаловал  чашею  и  остаток  подал,  и  царевичи
жаловали, остатки подавали; потом царь, немного посидевши,  велел  мне  чашу
подать, а я чашу подал царю, царевичам и князьям, но когда  дошел  черед  до
Кудаяр-мурзы, то я начал бить челом царю на него, что холопом меня назвал  и
шубу отнял. "Кудаяр-мурзе, - говорил я, - чашу не подам за это: холоп я твой
да брата твоего, государя великого  князя  Василия  Ивановича".  Царь  начал
говорить за Кудаяра (по  нем  покрашивать).  "Мы  его  этим  пожаловали",  -
говорил царь. Я на это отвечал: "В том, государь, волен ты, вольный человек,
хотя и все ему отдай". Царь после этого меня отпустил и прислал  за  мною  с
медом, а Кудаяра, говорят, бранил и  вон  выслал...  А  царевич  Ахмат-Гирей
прислал ко мне дувана своего; дуван  ко  мне  приехал,  да  стал  браниться,
говорит: "Царевич тебе приказал сказать: не додашь мне тех поминков, что мне
Заболоцкий давал, и я тебя велю на цепи к себе  привести".  Я  ему  отвечал:
"Цепи твоей не боюсь, а поминков не дам, поминков у меня нет".
     Мы видели,  что  и  Александр  и  Сигизмунд,  желая  войны  с  Москвою,
старались  поднять  на  нее  магистра   ливонского,   но   уже   из   ответа
Плеттенбергова  Александру  можно  было  усмотреть,   что   старания   будут
безуспешны. Ливония и города ганзейские хлопотали  только  о  том,  чтобы  с
помощию короля римского Максимилиана возвратить своих  пленников  и  товары,
захваченные при Иоанне. Известный нам Гардингер приехал осенью 1506  года  в
Москву  с  прежнею  просьбой  от  Максимилиана  об  освобождении   ливонских
пленников; Василий велел отвечать: "Если Максимилиан, король римский,  будет
с нами в союзе, братской любви и дружбе, как  был  с  отцом  нашим,  и  если
магистр, архиепископ и вся земля  Ливонская  от  нашего  недруга  литовского
отстанут, пришлют  бить  челом  в  Великий  Новгород  к  нашим  наместникам,
исправятся нашим отчинам, Великому  Новгороду  и  Пскову,  вовремя,  то  мы,
посмотри по их челобитью, для Максимилиана, короля римского, прикажем  своим
наместникам и своим отчинам, Новгороду и Пскову, с ливонцами мир  заключить,
как будет пригоже, и тогда пленников освободим". Ливонские послы не являлись
в продолжение войны с Литвою; но когда эта война  кончилась,  то  магистр  в
марте 1509 года прислал бить челом о перемирии,  которое  и  было  заключено
новгородским и псковским наместниками на четырнадцать лет; по договору немцы
обязались не приставать  к  литовскому  великому  князю  и  его  преемникам,
получили право торговать в Новгородской земле всяким товаром, кроме соли,  с
обеих сторон обязались давать  послам  проводников  и  подворья  безденежно.
Потом Максимилиан присылал  с  просьбою,  чтобы  позволено  было  ганзейским
городам торговать по-прежнему с Новгородом и  Псковом  и  чтоб  отданы  были
товары,  захваченные  при  Иоанне;   Василий   отвечал,   что   относительно
возобновления торговли  исполнит  просьбу  Максимилианову,  если  ганзейские
города пришлют  к  новгородским  и  псковским  наместникамить  о  том  челом
попригожу, но что товаров им не отдадут.
     Обезопасив себя со стороны Казани,  Крыма,  Литвы  и  Ливонии,  Василий
задумал порешить со Псковом, к чему подавали повод  постоянные  столкновения
власти народной со властию наместника великокняжеского. С 1508 или 1509 года
во Пскове наместником был князь Иван Михайлович Репня-Оболенский, а псковичи
прозвали его Найденом, потому что, говорит их летописец, приехал он в  Псков
не по обычаю не будучи прошен и объявлен, нашли его псковичи  на  загородном
дворе, потому священники навстречу к нему со крестами не ходили; и был  этот
князь лют до людей, прибавляет летописец. Осенью  1509  года  великий  князь
отправился в Новгород и получил здесь от Оболенского  жалобу,  что  псковичи
держат его  нечестно  не  так,  как  держали  прежних  наместников,  и  дела
государские  делают  не  по-прежнему,  в  суды  и   доходы   великокняжеские
вступаются и людям наместничьим от них бесчестие и насилие большое. Вслед за
жалобою от наместника  явились  в  Новгород  посадники  и  бояре  псковские,
поднесли великому князю в дар полтораста рублей и били челом, что обижены от
наместника, от его людей, от его наместников пригородских  и  от  их  людей.
Великий князь отвечал: "Хочу отчину свою жаловать и оборонять, как отец  наш
и деды делали; и если придет на моего  наместника  много  жалоб,  то  я  его
обвиню перед вами". Отпустив посадников и бояр,  Василий  отправил  в  Псков
окольничего князя Петра Васильевича Великого и дьяка Далматова с приказанием
выслушать князя Оболенского с псковичами порознь и  помирить  их.  Посланные
возвратились и объявили, что псковичи с  наместником  не  мирятся,  приехали
опять посадники бить челом, чтоб государь дал им  другого  наместника,  а  с
Репнею прожить им нельзя. Тогда великий князь велел ехать к себе в  Новгород
Репне и  всем  псковичам,  у  которых  есть  жалобы  на  наместника.  Поехал
наместник, поехал посадник Леонтий, но поехал жаловаться не на  Оболенского,
а на товарища своего, другого посадника, Юрия Копыла; Юрий поехал отвечать и
скоро прислал из Новгорода грамоту: "Если  не  поедут  посадники  из  Пскова
говорить против князя Ивана Репни,  то  вся  земля  будет  виновата".  Тогда
сердце  у  псковичей  приуныло;  поехали  девять  посадников  да  купеческие
старосты всех рядов. Великий князь управы им не дал, но объявил: "Сбирайтесь
жалобщики на Крещение, тогда я вам всем управу  дам,  а  теперь  вам  управы
никакой  нет".  Жалобщики  возвратились  домой  и,   когда   подошел   срок,
отправились опять в  Новгород.  В  самый  праздник  Крещения  Василий  велел
псковичам собраться и идти на реку на водосвятие, где был и сам  с  крестным
ходом; потом бояре объявили им: "Посадники  псковские,  бояре  и  жалобщики!
Государь велел вам всем сбираться на государский двор, а кто не пойдет,  тот
бы боялся государевой  казни,  потому  что  государь  хочет  дать  вам  всем
управу". Псковичи отправились с реки на владычный двор; посадники,  бояре  и
купцы введены были в палату, а младшие люди стояли на дворе: и вот  вошли  в
палату московские бояре и сказали псковичам: "Пойманы  вы  богом  и  великим
князем Василием Ивановичем всея Руси". Посадников посадили тут же, в палате,
а младших переписали и отдали новогородцам по улицам  беречь  и  кормить  до
управы. Так говорит псковский летописец; по известию же  других  летописцев,
великий князь велел псковскому наместнику, князю Репне, с посадниками  стать
перед собою, выслушал и обыскал, что посадники не  слушались  наместника,  в
суды и пошлины его вступались, держали его не так, как прежних  наместников;
также от них и псковичам было много обид и насильств, но что более  всего  -
государское имя презирали, нечестно держали. За это  великий  князь  положил
опалу  на  посадников,  велел  их  схватить  и  раздать  детям  боярским  по
подворьям. Тогда посадники и другие псковичи, познав свою вину,  били  челом
государю, чтоб пожаловал отчину свою, Псков, устроил, как ему, государю, бог
известил. Великий князь велел им сказать чрез бояр своих:  "Вы  достойны  за
свои вины казни и опалы; но государь вам  готов  оказать  милость,  если  вы
исполните его волю, вечевой колокол свесите, чтоб впредь  вечу  не  быть,  а
быть в Пскове двум наместникам  и  по  пригородам  быть  также  наместникам;
государь сам хочет быть  в  Пскове,  помолиться  св.  Троице  и  всему  указ
учинить, как  судить  наместникам  в  Пскове  и  по  пригородам;  если  волю
государеву исполните, то государь вас жалует, в имения ваши  и  в  земли  не
вступается. Если  же  государева  жалованья  не  признаете  и  воли  его  не
исполните, то государь будет делать свое дело, как ему бог поможет, и  кровь
христианская взыщется на тех, кто государево жалованье презирает и воли  его
не исполняет". Посадники и все  псковичи  отвечали  боярам:  "За  государево
жалованье мы здесь челом бьем, но велел бы государь послать во Псков с  теми
же речами". Они целовали крест служить Василию, его детям и  наследникам  до
конца мира.
     Псковичи узнали об участи посадников от купца своего Филиппа  Поповича,
который услыхал весть на дороге в Новгород, бросил товар и поскакал во Псков
сообщить ее гражданам. На псковичей напал страх, трепет и тоска, гортани  их
пересохли от печали, уста пересмякли; много раз приходили на них  немцы,  но
такой скорби еще им не бывало, как теперь,  говорит  их  летописец.  Собрали
вече, начали думать, ставить ли щит против государя, запираться ли в городе.
Помянули крестное целование, что нельзя поднять рук на государя, а посадники
и бояре и лучшие люди все у  него.  Порешивши,  что  сопротивляться  нельзя,
псковичи послали к великому князю гонца Евстафия,  соцкого,  бить  челом  со
слезами: "Чтоб ты, государь, жаловал свою отчину  старинную;  а  мы,  сироты
твои, прежде были и теперь неотступны от тебя и сопротивляться не хотим; бог
волен да ты в своей отчине и в нас,  своих  людишках".  С  объявлением  воли
великокняжеской приехал в Псков дьяк Третьяк  Далматов,  который  сказал  на
вече от имени Василия: "Если отчина моя хочет прожить в старине,  то  должна
исполнить две мои воли: чтоб у вас веча не было и  колокол  вечевой  был  бы
снят; быть у вас двум наместникам, а по пригородам наместникам  не  быть;  в
таком случае вы в старине проживете; если же этих двух волей  не  исполните,
то как государю бог  на  сердце  положит:  много  у  него  силы  готовой,  и
кровопролитие взыщется на тех, кто государевой воли не сотворит; да государь
велел вам еще объявить, что хочет побывать на поклон к св. Троице во Псков".
Отговоривши свою речь, дьяк сел на ступени. Псковичи ударили челом в землю и
не могли слова промолвить, потому  что  глаза  у  них  наполнились  слезами,
только грудные младенцы не плакали; наконец, собравшись  с  духом,  отвечали
дьяку: "Посол государев! Подожди до завтра: мы  подумаем  и  обо  всем  тебе
скажем"; тут опять все горько заплакали. "Как зеницы не выпали у них  вместе
со слезами? Как сердце не оторвалось от корня своего?" - говорит летописец.
     Думать псковичам было нечего; день прошел в  плаче,  рыданиях,  стонах;
бросались друг к другу на шею и обливались слезами. Задержанные в  Новгороде
посадники и бояре писали к ним, что дали Василию крепкое слово своими душами
за себя и за всех псковичей исполнить  государево  приказание;  писали,  что
общая гибель будет  следствием  сопротивления  великому  князю,  у  которого
многочисленное войско. На рассвете другого дня  позвонили  к  вечу;  Третьяк
приехал, и псковичи сказали ему: "В летописях наших написано,  с  прадедами,
дедами и с отцом  великого  князя  крестное  целование  положено,  что  нам,
псковичам, от государя своего, великого князя, кто бы ни был на  Москве,  не
отойти ни в Литву, ни к немцам; отойдем в Литву или к немцам или станем жить
сами собою без государя, то  на  нас  гнев  божий,  голод,  огонь,  потоп  и
нашествие поганых; на государе великом князе тот же обет, какой  и  на  нас,
если не станет нас держать в старине; а теперь бог волен да государь в своей
отчине, городе Пскове, и в нас, и в колоколе нашем,  а  мы  прежней  присяге
своей не хотим изменять и на себя кровопролитие принимать,  мы  на  государя
рук поднять и в городе запереться не хотим;  а  хочет  государь  наш,  князь
великий, помолиться живоначальной Троице  и  побывать  в  своей  отчине,  во
Пскове, то мы своему государю рады всем  сердцем,  что  не  погубил  нас  до
конца". 13 января 1510 года сняли вечевой колокол  у  св.  Троицы  и  начали
псковичи, смотря на колокол, плакать по своей старине и по своей воле,  и  в
ту же ночь Третьяк повез вечевой колокол к великому князю в Новгород.
     За неделю до приезда великого князя приехали  воеводы  его  с  силою  и
повели псковичей к крестному целованию, а посадникам сказали, в  какой  день
великий князь будет во Псков: посадники, бояре, дети боярские и посадничьи и
купцы поехали в Дубровно встречать государя, который  приехал  во  Псков  24
января.  В  тот  же  день  рано  приехал  владыка  коломенский   и   объявил
духовенству, что великий князь не велел встречать себя  далеко;  духовенство
осталось, а псковичи встретили его за три версты от города и ударили челом в
землю; государь спросил у них о здоровье, они  отвечали:  "Ты  бы,  государь
наш, князь великий, царь всея Руси, здрав был". На  торгу  встретил  владыка
коломенский с псковским духовенством;  в  Троицком  соборе  пели  молебен  и
кликали многолетие государю; благословляя его, епископ  сказал:  "Бог  тебя,
государь, благословляет взятием Пскова"; которые псковичи были тут в  церкви
и слышали это, заплакали горько. "Бог волен да государь, - сказали они, - мы
были исстари отчиною отцов его, дедов и прадедов". На четвертый день великий
князь велел быть у себя посадникам,  боярам,  купцам  и  житым  людям,  чтоб
пожаловать их своим жалованьем, как было им сказано. Когда они собрались, то
князь Петр Васильевич Великий перекликал некоторых из них по списку и  велел
им идти в гридню, где их всех  отдали  под  стражу;  менее  же  значительным
псковичам, оставшимся на дворе, князь Петр сказал:  "До  вас  государю  дела
нет, а до кого государю дело, тех он к себе берет; а вас  государь  пожалует
своею жалованною грамотою, как вам вперед жить". Лучшие  псковичи  вышли  из
гридни с приставами, отправились по своим  дворам  и  в  ту  же  ночь  стали
сбираться в Москву с женами и детьми, взяли с собою только  что  полегче,  а
прочее все бросили и поехали наспех с большим  плачем  и  рыданием;  поехало
всего тогда 300 семей. Отнялась слава псковская, говорит летописец;  по  его
словам, беда постигла псковичей за самоволие и непокорение  друг  другу,  за
злые поклепы и лихие дела, за  кричанье  на  вечах;  не  умели  своих  домов
устраивать, а хотели городом управлять.
     Великий князь  послал  боярина  Петра  Яковлевича  Захарьина  (Кошкина)
поздравить Москву со взятием Пскова, а сам  жил  во  Пскове  четыре  недели,
устраивал новый быт:  деревни  сведенных  бояр  псковских  он  роздал  своим
боярам; в наместники назначил Григорья Морозова и Ивана Челяднина, дьяком  -
Мисюря Мунехина, другим ямским  дьяком  -  Андрея  Волосатого,  назначил  12
городничих, 12 старост московских и 12 псковских, дал  им  деревни  и  велел
сидеть в суде с