во с
твоими,  отца  нашего,  всего  освященного  собора,  бояр,  дворян  и   всех
православных христиан, что неотложно бить челом государю  Борису  Федоровичу
и, кроме его, на государство никого не  искать".  После  этого  началось  на
соборе исчисление прав Бориса на престол: Царь Иван  Васильевич  женил  сына
своего,  царевича  Феодора,  на  Ирине  Федоровне  Годуновой,  и  взяли  ее,
государыню, в свои царские палаты семи лет, и воспитывалась  она  в  царских
палатах до брака;  Борис  Федорович  также  при  светлых  царских  очах  был
безотступно еще с несовершеннолетнего возраста,  и  от  премудрого  царского
разума царственным  чинам  и  достоянию  навык.  По  смерти  царевича  Ивана
Ивановича великий государь Борису Федоровичу говорил: божиими судьбами, a по
моему греху, царевича не стало, и я в своей  кручине  не  чаю  себе  долгого
живота; так полагаю сына своего царевича Феодора и  богом  данную  мне  дочь
царицу Ирину на бога, пречистую богородицу, великих чудотворцев и  на  тебя,
Бориса; ты бы об их здоровье радел и ими промышлял; какова мне  дочь  царица
Ирина, таков мне ты, Борис, в нашей  милости  ты  все  равно,  как  сын.  На
смертном одре царь Иван Васильевич, представляя  в  свидетельство  духовника
своего, архимандрита Феодосия, говорил Борису  Федоровичу:  тебе  приказываю
сына своего Феодора и дочь Ирину, соблюди  их  от  всяких  зол.  Когда  царь
Феодор Иванович принял державу Российского царства, тогда  Борис  Федорович,
помня приказ царя Ивана Васильевича, государское здоровье хранил, как зеницу
ока, о царе Феодоре и царице Ирине попечение великое  имел,  государство  их
отовсюду оберегал с великим радением и попечением  многим,  своим  премудрым
разумом и бодро-опасным содержательством учинил их царскому  имени  во  всем
великую честь и похвалу, а великим их  государствам  многое  пространство  и
расширение,  окрестных  прегордых   царей   послушными   сотворил,   победил
прегордого царя крымского и непослушника  короля  шведского  под  государеву
высокую десницу привел, города, которые были за Шведским королевством, взял;
к  нему,  царскому  шурину,  цесарь  христианский,  салтан   турецкий,   шах
персидский и короли из многих государств послов своих  присылали  со  многою
честию; все Российское царство он в тишине устроил, воинский чин в призрении
и во многой милости, в строении  учинил,  все  православное  христианство  в
покое и тишине, бедных вдов и сирот в  крепком  заступлении,  всем  повинным
пощада и неоскудные реки милосердия изливались, святая наша  вера  сияет  во
вселенной выше всех, как  под  небесем  пресветлое  солнце,  и  славно  было
государево и государынино имя  от  моря  и  до  моря,  от  рек  и  до  конец
вселенной". В субботу 18  числа  и  в  воскресенье  19  в  Успенском  соборе
торжественно  служили  молебны,  чтобы  господь  бог  даровал  православному
христианству по его прошению государя царя Бориса Федоровича. В  понедельник
на маслянице, 20 февраля, после молебна патриарх с духовенством,  боярами  и
всенародным множеством отправились в Новодевичий монастырь,  где  Борис  жил
вместе с сестрою; со слезами били челом,  много  молили  и  получили  отказ;
Годунов отвечал: "Как прежде я говорил, так и  теперь  говорю:  не  думайте,
чтоб  я  помыслил  на  превысочайшую  царскую  степень  такого  великого   и
праведного царя". Православное христианство  было  в  недоумении,  в  скорби
многой, в плаче неутешном. Опять святейший патриарх  созывает  к  себе  всех
православных христиан и  советует  устроить  на  другой  день,  во  вторник,
празднество пречистой богородице в Успенском соборе, также по всем церквам и
монастырям, после чего с иконами и крестами идти  в  Новодевичий  монастырь,
пусть идут  все  с  женами  и  грудными  младенцами  бить  челом  государыне
Александре Федоровне и брату ее, Борису Федоровичу, чтоб  показали  милость.
Тут же патриарх с духовенством приговорили  тайно:  если  царица  Александра
Федоровна брата своего благословит и государь Борис Федорович  будет  царем,
то простить его и разрешить в том, что он под  клятвою  и  слезами  говорило
нежелании своем быть государем; если  же  опять  царица  и  Борис  Федорович
откажут, то отлучить Бориса Федоровича  от  церкви  и  самим  снять  с  себя
святительские саны, сложить панагии, одеться в  простые  монашеские  рясы  и
запретить службу по всем церквам.
   21 февраля, во вторник, двинулся крестный ход в Новодевичий монастырь;  к
нему навстречу при звоне колоколов вынесли  из  монастыря  икону  смоленской
богородицы,  за  иконою  вышел  Годунов.  Подошед   к   иконе   владимирской
богородицы, он громко возопил со слезами: "О милосердая царица! Зачем  такой
подвиг сотворила, чудотворный свой образ воздвигла с честными крестами и  со
множеством иных образов? Пречистая богородица,  помолись  о  мне  и  помилуй
меня!" Долго лежал он пред образом и омочал землю слезами, потом  приложился
к другим иконам, подошел  к  патриарху  и  сказал  ему:  "Святейший  отец  и
государь мой Иов патриарх! Зачем  ты  чудотворные  иконы  и  честные  кресты
воздвигнул и такой многотрудный  подвиг  сотворил?"  Патриарх  отвечал  ему,
обливаясь слезами: "Не я этот подвиг сотворил,  то  пречистая  богородица  с
своим предвечным младенцем и великими чудотворцами возлюбила тебя,  изволила
прийти и святую волю сына своего на тебе исполнить. Устыдись пришествия  ее,
повинись воле божией  и  ослушанием  не  наведи  на  себя  праведного  гнева
господня". Годунов отвечал одними слезами. После этого Иов пошел в  церковь,
Годунов к сестре в келью, а бояре и весь народ вошли на  монастырь,  которые
же не поместились на монастыре, те все стояли  около  ограды.  После  обедни
патриарх со всем духовенством, в священных одеждах, с  крестом  и  образами,
пошли в келью к царице и били ей челом со слезами долго, стоя на коленах;  с
ними пошли бояре и все думные люди, а дворяне, приказные люди, гости и  весь
народ, стоя у кельи по всему монастырю и около монастыря, упали на  землю  и
долго с плачем и рыданием вопили: "Благочестивая царица! Помилосердуй о нас,
пощади, благослови и дай нам на царство  брата  своего  Бориса  Федоровича!"
Царица долго была в недоумении, наконец заплакала  и  сказала:  "Ради  бога,
пречистой богородицы и великих чудотворцев,  ради  воздвигнутия  чудотворных
образов, ради вашего подвига, многого вопля, рыдательного гласа и неутешного
стенания даю вам своего единокровного брата, да будет вам государем  царем".
Годунов с тяжелым вздохом  и  со  слезами  сказал:  "Это  ли  угодно  твоему
человеколюбию, владыко! И тебе, моей великой государыне, что  такое  великое
бремя на меня возложила и  предаешь  меня  на  такой  превысочайший  царский
престол, о котором и на разуме у меня не было? Бог свидетель и  ты,  великая
государыня, что в мыслях у меня того никогда не было, я всегда при тебе хочу
быть и святое, пресветлое, равноангельское  лицо  твое  видеть".  Александра
отвечала ему: "Против воли божией кто может стоять? И  ты  бы  безо  всякого
прекословия, повинуясь воле божией,  был  всему  православному  христианству
государем". Тогда Годунов сказал: "Буди святая твоя воля, господи". Патриарх
и все присутствовавшие пали на землю, воссылая благодарение богу, после чего
отправились в церковь, где Иов благословил Бориса на все великие государства
Российского царствия.
   Так говорится об избрании Годунова в  акте  официальном,  в  утвержденной
грамоте об этом избрании, составленной уже в августе 1598 года.  Но  до  нас
дошли  другие   известия,   другие   предания,   записанные   в   памятниках
неофициальных. Так, дошло до нас известие  о  желании  бояр,  чтобы  Годунов
целовал крест на ограничивающей его власть грамоте;  Борис  не  хотел  этого
сделать, не хотел и отказать прямо и потому  выжидал,  чтобы  простой  народ
принудил бояр выбрать его без договора, -  отсюда  и  происходил  его  отказ
принять  престол.  Шуйские,  видя  его  упрямство,  начали   говорить,   что
неприлично более его упрашивать, а надобно приступить  к  избранию  другого.
Тогда-то патриарх и решился идти с крестным ходом в  Новодевичий  монастырь.
Есть также известие, что Годунов, желая  заставить  Романовых  забыть  права
свои на престол, дал старшему из них, Федору Никитичу, страшную клятву,  что
будет  держать  его,  как  брата  и  помощника,  в   деле   государственного
управления. Наконец, о торжественном  молении,  плаче  и  вопле  народном  в
Новодевичьем  монастыре  сохранилось  такое  предание:  "Народ  неволею  был
пригнан приставами, нехотящих идти велено было и бить и  заповедь  положена:
если кто не придет, на том по два рубли править на день. Приставы  понуждали
людей, чтоб с великим кричанием вопили и слезы точили. Смеху  достойно!  Как
слезам быть, когда сердце дерзновения не имеет? Вместо  слез  глаза  слюнями
мочили. Те, которые пошли просить царицу в келью, наказали приставам:  когда
царица подойдет к окну, то они дадут им знак, и чтобы в ту  же  минуту  весь
народ падал на колена; нехотящих били без милости".
   26 февраля, в воскресенье на маслянице, Годунов имел торжественный  въезд
в Москву,  в  Успенском  соборе  слушал  молебен,  после  которого  принимал
поздравление  от  духовенства,  бояр  и  всего  православного  христианства.
Отслушав обедню в  Успенском  соборе,  Борис  пошел  в  Архангельский,  где,
припадая к гробу великих  князей  и  царей,  говорил  со  слезами:  "Великие
государи! Хотя телом от своих великих  государств  вы  и  отошли,  но  духом
всегда пребываете  неотступно  и,  предстоя  пред  богом,  молитву  творите;
помолитесь и обо мне и помогите  мне".  Из  Архангельского  собора  пошел  в
Благовещенский, отсюда - в царские палаты,  из  дворца  поехал  к  сестре  в
Новодевичий монастырь; отсюда приехал опять  в  Кремль  к  патриарху,  долго
разговаривал с  ним  наедине,  после  чего  простился  с  ним  и  с  знатным
духовенством на Великий пост и возвратился на житье в Новодевичий монастырь.
   Неизвестно, в какое время присягали на верность новому царю, но  известна
любопытная подкрестная запись. Присягавший по  ней,  между  прочим,  клялся:
"Мне над государем своим царем и над царицею и над их детьми, в еде, питье и
платье, и ни в чем другом лиха никакого не учинить  и  не  испортить,  зелья
лихого и коренья не давать и не велеть никому давать, и мне такого  человека
не слушать,  зелья  лихого  и  коренья  у  него  не  брать;  людей  своих  с
ведовством, со всяким лихим зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуней
не добывать на государское лихо. Также государя царя, царицу и детей  их  на
следу никаким ведовским мечтанием не испортить, ведовством по ветру никакого
лиха не насылать и следу не вынимать никаким образом, никакою  хитростию.  А
как государь царь, царица или дети их куда поедут или пойдут, то  мне  следу
волшебством не вынимать. Кто такое ведовское дело захочет мыслить или делать
и я об этом узнаю, то мне про того человека сказать государю своему царю или
его боярам, или ближним людям, не утаить мне про то никак, сказать  вправду,
без всякой хитрости; у кого узнаю или со стороны услышу,  что  кто-нибудь  о
таком злом деле думает, то мне этого человека поймать и привести к  государю
своему царю или к его боярам и ближним людям вправду, без  всякой  хитрости,
не утаить мне этого никаким образом, никакою хитростию, а не смогу  я  этого
человека поймать, то мне про него сказать государю царю или боярам и ближним
людям". Нас здесь останавливает не вера в волшебство, которая господствовала
в описываемое время; нас останавливает перечисление видов зла которое  можно
было сделать Борису и его семейству, повторение,  распространение  одного  и
того же, что должно приписать не  времени  уже  только,  а  лицу,  приписать
мелкодушию  Бориса,  его  подозрительности,  ибо   в   подкрестных   записях
преемников его мы этого не видим.
   Присягавший должен был клясться также: "Мне, мимо  государя  своего  царя
Бориса Федоровича, его царицы, их детей и тех детей, которых им  вперед  бог
даст, царя Симеона Бекбулатова и его детей и никого  другого  на  Московское
государство не хотеть, не думать, не мыслить, не семьиться, не дружиться, не
ссылаться с царем Симеоном, ни грамотами, ни словом не приказывать на всякое
лихо; а кто мне станет об этом говорить или кто с кем станет о  том  думать,
чтоб царя Симеона или другого кого на Московское государство посадить,  и  я
об этом узнают то мне такого человека схватить и привести к государю"  и  т.
д.
   9 марта, в четверг  на  второй  неделе  поста,  патриарх  созвал  знатное
духовенство, бояр, дворян и весь царский синклит и говорил  им:  "Уже  время
молить нам бога, чтоб благочестивого великого государя  царя  нашего  Бориса
Федоровича сподобил облечься в порфиру царскую, да установить бы нам светлое
празднество преславному чуду богородицы в тот день, когда бог показал на нас
неизреченное свое милосердие, даровал  нам  благочестивого  государя  Бориса
Федоровича,  учредить  крестный  ход  в  Новодевичий  монастырь  каждый  год
непременно". Все, слыша такой премудрый глагол  святейшего  Иова  патриарха,
отвечали со слезами,  обещали  молиться  богу  беспрестанно,  день  и  ночь.
Разосланы были по областям грамоты с приказанием петь молебны по три дня  со
звоном.
   Проведши Великий пост и Пасху в монастыре с сестрою, Борис 30  апреля,  в
Мироносицкое  воскресенье,  торжественно  переехал  на   житье   во   дворец
кремлевский. Опять был  он  встречен  крестным  ходом,  в  Успенском  соборе
патриарх надел на него крест Петра митрополита; опять Борис  обошел  соборы,
ведя за руки детей, сына Федора и дочь Ксению; был большой обед для всех. Но
царское венчание не могло скоро последовать: еще 1 апреля пришла весть,  что
крымский хан Казы-Гирей собирается на Москву  со  всею  ордою  и  с  полками
турецкими. Весть пришла рано,: и потому через месяц  на  берегах  Оки  могла
собраться огромная рать: говорят, число ее простиралось до 500000 человек. 2
мая сам царь выехал из Москвы с двором своим, в  числе  которого  находилось
пять служилых царевичей. Борис остановился в Серпухове и отсюда распоряжался
устройством рати. Но среди этих распоряжений новый  царь  занимался  и  тем,
чтоб щедростию и угощениями привязать к  себе  служилых  людей;  пишут,  что
почти ежедневно бывали у него обеды на 70000 человек: "И подавал, -  говорит
летописец, - ратным людям и всяким в Серпухове жалованье и милость великую".
Цель,  по-видимому  была  достигнута:  "Они  все,  видя  от  него   милость,
обрадовались, чаяли и вперед себе от него такого же жалованья". Итак, вот на
чем основался союз Годунова с служилыми людьми: они  чаяли  вперед  себе  от
него большого жалованья!
   Слух о походе ханском оказался ложным: вместо грозной рати явились мирные
послы. Годунов воспользовался  случаем,  чтобы  произвесть  на  татар  самое
сильное впечатление: послов поставили верстах  в  семи  от  стана  царского,
расположенного на лугах на  берегу  Оки,  ночью  велено  было  ратным  людям
стрелять по всем станам. 29 июня  послы  представлялись  Борису;  когда  они
ехали к нему, то на протяжении семи верст от их стана  до  царского  по  обе
стороны дороги стояли пешие ратники с пищалями и разъезжали повсюду  конные.
Послы, видя огромное войско и беспрестанную стрельбу, так перепугались, что,
пришедши к царю, едва могли справить посольство от страха. Царь пожаловал их
великим жалованьем, отпустил с большою честию и послал с ними богатые дары к
хану. В тот же день царь угостил все войско и отправился в Москву.
   Сюда он въехал с большим торжеством, как будто одержал знаменитую  победу
или  завоевал  целое  царство  иноплеменное:  патриарх  с   духовенством   и
множеством народа вышли к  нему  навстречу;  Иов  благодарил  за  совершение
великого  подвига,  за  освобождение  христиан  от  кровопролития  и  плена:
"Радуйся и веселися,  -  говорил  он  Борису,  -  богом  избранный  и  богом
возлюбленный, и богом  почтенный,  благочестивый  и  христолюбивый,  пастырь
добрый, приводящий стадо свое именитое к начальнику Христу богу нашему!"  По
окончании речи патриарх, духовенство и весь народ пали на землю,  плакали  и
потом, встав, приветствовали Бориса "на его государеве вотчине и на  царском
престоле и на всех государствах Российской земли".
   Столько слез было пролито при челобитьях и встречах! Кажется, можно  было
бы увериться в преданности народа к  доброму  пастырю,  но,  видно,  царь  и
патриарх были еще далеки от этой уверенности.  1  августа  Иов  созвал  всех
бояр, дворян, приказных, служилых людей и гостей и начал  им  говорить:  "Мы
били челом  соборно  и  молили  со  слезами  много  дней  государыню  царицу
Александру  Федоровну  и  государя  царя  Бориса  Федоровича,  который   нас
пожаловал, сел на государстве, так я  вас,  бояр  и  весь  царский  синклит,
дворян, приказных людей и гостей, и все христолюбивое воинство  благословляю
на то, что вам великому государю Борису Федоровичу, его благоверной царице и
благородным чадам служить верою и  правдою,  зла  на  них  не  думать  и  не
изменять ни в чем, как вы им государям души свои дали у чудотворного  образа
богородицы  и  у  целбоносных  гробов  великих  чудотворцев".  Бояре  и  все
православные христиане отвечали:  "Мы  целовали  крест  Годунов  был  избран
голосом всей земли; народ, стоя на коленах, с воплем и  слезами  умолял  его
умилосердиться,  принять  престол;  какого  права  нужно  было  после   того
человеку, хотя бы он был самого низкого происхождения? Какого соперника  мог
бояться он, хотя бы этот соперник и был самого  знатного  происхождения?  Не
было  ли  признаком  крайнего  мелкодушия  тяготиться   своим   относительно
незнатным происхождением, подозревать,  что  для  других  это  происхождение
уменьшает право, значение всенародного  избранника?  Не  было  ли  признаком
крайнего мелкодушия  не  уметь  скрыть  этого  подозрения,  обнаружить  свою
слабость, напомнить народу о том, о чем,  вероятно,  большая  часть  его  не
думала или забыла? Издано было соборное определение об избрании  Годунова  в
цари. В нем прежде всего прямо объявлено, что царь Иван Васильевич,  умирая,
вручил сына своего Феодора боярину Борису Федоровичу с такими словами: "Тебе
предаю с богом этого сына моего, будь благоприятен ему до  скончания  живота
его, а по его смерти тебе приказываю  и  царство  это".  И  царь  Феодор  по
приказу отца своего и по  приятельству  вручил  царство  Борису  Федоровичу.
Далее  патриарх  счел  нужным  примерами  из  священной  и  римской  истории
показать, что восходили на царский престол люди не от царского рода и не  от
великих синклит и, несмотря на  то,  большой  славы  достигали,  ибо  не  на
благородство зрит бог, но  благоверие  предъизбирает  и  душу  благочестивую
почитает.  Наконец,  в  заключении  говорится  говорится:  "Да   не   скажет
кто-нибудь: отлучимся от них, потому что царя сами  себе  поставили;  да  не
будет того, да не отлучаются, а если кто скажет такое слово, то  не  разумен
есть и проклят". Странное предположение возможности  подобного  слова  после
стольких всенародных слез и воплей!
   1 сентября, в праздник Нового года, Борис венчался  на  царство.  В  речи
своей, произнесенной при этом случае патриарху, Борис сказал,  что  покойный
царь Феодор приказал патриарху, духовенству, боярам и всему  народу  избрать
кого бог благословит на царство, что и царица Ирина приказала то  же  самое,
"и по божиим неизреченным судьбам и по великой его милости  избрал  ты,  св.
патриарх, и проч. меня, Бориса".  Эти  слова  вполне  подтверждают  известие
летописи, что никаких назначений со стороны Феодора не  было  и  что  он  не
вручал царства жене. Но патриарх и тут явился усерднее к  выгодам  Годунова,
чем сам Годунов: в ответной речи своей царю он сказал, что  Феодор  приказал
свое царство Ирине; здесь, впрочем, Иов  еще  сдержался,  употребил  еще