очень даже хорошо, не задавай дурацких  вопросов.  Я  собственные
инициалы могу вывести выстрелами на сосульках, притом с тридцати метров,
чтоб не соврать! В человека сумею  попасть,  если  только  его  видно  и
оружие дострелит, и совесть во мне не дрогнет, тут  уж  могу  поспорить!
Свиньи, хамы, скоты.., нет, что я  говорю!  Скоты  -  самые  благородные
существа в сравнении с ними, с этим окаменевшим дерьмом, которое  только
притворяется людьми! Бесполезные отходы канализации!
   - Да что такое с тобой случилось? - встревожилась Мария, впихивая под
сиденье сумку с пивом. - Съела чего-нибудь? О политике разговаривала?
   От негодования я стала заикаться.
   - Да ладно, ладно, я ей сам скажу, - быстро согласился Метя.  -  Речь
идет о Флоренции...
   Я успокоилась не скоро. День к волшебным не относился, так что ошибки
были не в мою пользу и я проигрывала постоянно. Остатки здравого  смысла
велели мне ставить подешевле, потому проиграла я немного. С Моникой  мне
удалось перекинуться только парой слов, но  они  меня  немного  утешили.
Флоренцию они своими силами берегли как зеницу ока, а Осика, по  секрету
сказала мне Моника, с прошлого года занимался карате  и  успел  добиться
голубого пояса. Ну совсем как моя внучка!  Живая  только  наполовину,  я
дождалась воскресенья.
   Флоренция шла в пятой скачке.  Одни  двухлетки,  которые  выиграли  и
перешли  в  первую  группу,  дистанция  тысяча  двести  метров.   Я   не
участвовала в дурацком разговоре и рассуждениях, кто тут может выиграть.
Кто-кто, как не эта потрясающая кобыла! Я уже изучила ее как следует  за
прошедшие недели, узнавала  ее  издалека  по  масти,  особой  постановке
хвоста, изгибу шеи, по великолепным, слегка раскосым глазам. Во всей  ее
стати было что-то  такое  особенное,  что  трудно  было  определить,  но
запоминалось  хорошо.  И  гарцевала  она  так,  словно  сама  земля   ее
пружинисто отталкивала...
   После новостей  Мети  я  словно  окаменела.  Началась  пятая  скачка.
Флоренция на сей раз шла под номером вторым и стартовала в  самой  гуще.
Старт получился у нее таким же, как в прошлый раз, она  словно  брызнула
вперед, лидировала в двух  корпусах  впереди  остальных,  поворот  взяла
своим методом, наклонившись вбок  почти  до  горизонтального  положения,
совершенно не теряя при этом  скорости.  На  прямой  к  ней  приблизился
жеребец  Езерняка,  Маркиз,  который  был  бессменным  чемпионом  дерби.
Зигмусь Осика  совершенно  не  посылал  лошадь,  пустил  ее  скакать  по
собственному усмотрению. Флоренция выиграла на  четыре  корпуса  впереди
Маркиза, и видно было, что она легко, радостно  и  с  той  же  скоростью
могла бы пройти еще одну такую дистанцию.
   - Дерби у нас в кармане, - высказался полковник.
   - Но это ведь только в будущем году, - заметила ему пани Ада.
   - Она что, каждый раз будет так прыгать? - вмешался Юрек, потому  что
Флоренция, ясное дело, к стартовому боксу прыгнула  через  барьерчик,  а
после финиша снова сделала два прыжка.
   - Пока ей так нравится, - удовлетворенно заметила я. -  Это  для  нее
награда за выигранную скачку, и с этим уже все смирились. Если  хочет  -
пусть себе прыгает, потому что иначе она чувствовала бы себя несчастной,
обманутой и обиженной.
   - Малиновский говорит, что она действительно может  выиграть  Большой
Пардубицкий стипль-чез, - задумчиво  сказал  Метя.  -  Она,  по  слухам,
никогда не устает, Я подтвердила эти слухи. Про Флоренцию я  знала  все,
потому что  Моника,  пребывающая  в  эйфории,  делилась  со  мной  всеми
подробностями касательно кобылки. В конюшне Вонгровской я бывала  теперь
гораздо чаще, чем когда-либо раньше, и  сегодня  тоже,  предвидя  победу
Флоренции, запаслась солидным букетом петрушки и фунтом колотого сахара.
Правда, впихивать во  Флоренцию  весь  этот  фунт  я  не  собиралась,  у
Вонгровской было много лошадей, и они мне все нравились.
   - ..И что вы думаете, весы показали? Еще на тридцать граммов  больше,
чем надо! - говорил пан Вальдемар  в  ликующем  настроении,  потому  что
сегодня он все время выигрывал,  тем  более  что  поставил,  по  примеру
Марии, на Флоренцию. - Два часа  просидел  в  парилке,  почти  три  кило
потерял, и вот же черт: еще тридцать граммов лишних! А моя очередь через
десять минут! Снимай трусы, говорит мне тренер, все снимай - и на  весы!
Тридцать граммов: трусы, майка, вроде бы ничего не весят, а все-таки...
   - Зачем это с него трусы сняли? -  подозрительно  спросил  пан  Рысь,
который только что откуда-то пришел.
   - Бокс, - пояснила ему развеселившаяся Мария, которая слушала историю
с самого начала. - Ему надо было войти в свою весовую категорию.
   - И что  же  оказалось?  Еще  три  грамма  лишних!  -  продолжал  пан
Вальдемар. - Господи, две минуты оставалось, так вы вовеки не  угадаете,
что мой тренер выдумал!
   - Ну?! - спросила  я  его,  потому  что  и  меня  этот  рассказ  стал
интересовать.
   - А он мне и говорит: "Плюй! Плюй, сколько сможешь! Про лимон вспомни
или про дерьмо, это уж как хочешь, но плюй!"
   - И что? - поинтересовался пан Собеслав, далекий, правда, от  спорта,
но питающий интерес к вопросам обезвоживания организма.
   - Ну вот, плюю я на  все  стороны,  как  попало,  а  тренер,  честный
человек, достал  еще  откуда-то  лимон  и  начал  его  жрать,  морщится,
корчится как кикимора, но жрет, и - не поверите! - выплюнул  я  эти  три
грамма!
   - И что, победил? - спросила Мария.
   - А как же! В третьем раунде! И никто не мог придраться, потому что я
был на границе веса.
   Мне удалось правильно угадать два  триплета,  один  с  Флоренцией,  а
второй в самом конце,  напоследок.  Мария  всучила  мне  свои  билетики,
потому что спешила на  какое-то  мероприятие.  Я  этого  очень  даже  не
одобряла, но не решилась привязать ее  к  креслу.  В  очереди  я  стояла
довольно долго,  потому  что  в  этот  день  многие  выиграли,  а  потом
помчалась в конюшни, с сахаром и петрушкой для Флоренции.
   Уже темнело. Два фальстарта слегка задержали скачки, все  закончилось
перед самым заходом солнца, может быть, даже  и  чуть  позже.  Флоренции
дома не было, пришлось се еще поискать, к тому же я встретила  Черского,
который с возмущением и горечью показал мне двух свежеприбывших  молодых
кобылок.
   - Нет, вы только посмотрите, - говорил  он  раздраженно.  -  Это  так
должна выглядеть скаковая лошадь? Это ведь бочки, а не кобылы! Когда  же
я их в человеческий вид приведу?!  Никак  не  раньше  октября,  а  то  и
ноября! Вы сроду не угадаете, от кого они! Вот, пожалуйста...
   Кобылки действительно были толстобрюхие, но симпатичные и ласковые. Я
дала им по  два  кусочка  сахару,  не  больше,  чтобы,  упаси  Боже,  не
растолстели пуще. Черский открыл соседний денник.
   - Эта волчья сыть, травяные мешки должны выглядеть как наша Нюсенька!
Вот это класс! Ну что, Нюсенька, ты  ведь  у  нас  уже  в  форме,  ну-ка
повернись, чтобы тетя на тебя посмотрела...
   Нутрия, по прозвищу Нюсенька, тоже двухлетка, была стройна и  изящна.
В дебюте она пришла  второй,  а  сейчас  тянулась  к  Черскому,  пытаясь
положить голову ему на плечо, и тихонько  хватала  его  за  ухо  губами.
Черский славился прекрасным умением тренировать именно кобыл, и, хотя  к
нему самые "лучшие не попадали,  он  и  из  второсортных  умел  вытянуть
классные результаты. Лошадей он любил, и они отвечали ему взаимностью.
   - А эти от кого? -  поинтересовалась  я,  оделив  лошадок  очередными
кусками сахара.
   - От Кальдерона и Дромоны и от Дьявола и  Симки.  Зовут  их  Драга  и
Симона.
   - Ну знаете! Родословная  и  впрямь  должна  обидеться.  Но  эта,  от
Дьявола, уродилась в мать, гнедая...
   - Вот то-то и оно, что ей с отцом не сравниться, она так и  останется
во второй группе. Борек в нее влюбился, может, он из  нее  что-нибудь  и
выдавит.
   - Его уж очень надолго дисквалифицировали...
   - Надолго. Теперь он у меня по углам шатается и клянется-божится, что
будет стараться. Ну ее же все равно  сперва  надо  потренировать,  чтобы
пузо поменьше стало. Вы чаю выпьете?
   - Нет, спасибо, я иду искать Флоренцию.
   - А она, должно быть, на том пастбище возле Езерняка. Там,  на  самом
конце...
   Территория ипподрома была весьма обширна, сто шестьдесят  гектаров  -
это вам не жук начихал. Прежде чем  я  доплелась  за  конюшни  Езерняка,
сделалось почти темно. Маленькая  целинная  лужайка  простиралась  прямо
рядом с коновязью конюшен. Там не было уже никаких лошадей,  людей  тоже
не было видно, работа после скакового дня окончилась. На лужайке паслась
только одна лошадь, и я издалека узнала Флоренцию.
   Я подходила нормальным шагом, без особой спешки и  без  шума,  потому
что на ногах у меня были обыкновеннейшие сабо, а не каблуки,  грохочущие
стальными набойками. Еще на  приличном  расстоянии  я  увидела,  как  на
лужайке появился какой-то человек. Довольно крупный  и  сильный,  но  не
толстый, вроде как знакомой внешности, но я понятия не имела, кто это.
   Флоренция подняла голову и оглянулась на него. Какую-то  секунду  она
стояла неподвижно. Человек - если только можно назвать  человеком  этого
чудовищного выродка - резко замахнулся и длинным бичом ударил кобылу.
   Господи Иисусе, это Флоренцию он ударил!!
   Я споткнулась, на миг  застыла,  у  меня  в  середине  что-то  словно
сломалось. И у нее, наверное, тоже. Ее ударили первый раз в жизни!
   Чудовище замахнулось снова. Кобылка отреагировала, несомненно, совсем
не так, как он ожидал. Он мог думать,  что  она  попробует  убежать  или
что-нибудь в этом духе, но она, однако же, выкинула  невероятный  номер.
Она заржала с таким возмущением, обидой и яростью, что по всем  конюшням
понеслось эхо и немедленно  отозвались  уже  запертые  на  ночь  лошади.
Флоренция встала на дыбы, развернулась на месте и кинулась на врага.
   Второй удар в нее уже не  попал,  бич  свистнул  рядом.  Лошадь,  как
фурия, бросилась на вражину. Она шарахнула  его  передними  копытами  по
грудной клетке, упала на все четыре нога, снова встала на дыбы,  догнала
его и добавила. И все  это  в  молниеносном  темпе,  все  время  издавая
сумасшедшее ржание. Тип рухнул. Флоренция снова атаковала, а я в  панике
помчалась туда, теряя  сабо,  потому  что  у  меня  в  голове  мелькнула
страшная мысль, что она убьет этого гада и ее потом пристрелят! Я готова
была присягнуть перед судом, что это не  она,  а  я  его  убила,  и  тут
заметила краем глаза, что  кто-то  мчится  по  лугу  с  другой  стороны.
Флоренция колотила копытами по орущей, корчащейся,  катающейся  по  лугу
фигуре, наверное, ей удавалось все время попадать, потому что  казалось,
что из пасти у нее клубится огонь, а из глаз сыплются искры!  Ну,  чисто
дьявол... Или  дьяволица...  В  мгновение  ока  мне  вспомнилась  другая
кобыла, которая,  обидевшись,  что  се  оставили  в  конюшне  одну,  без
общества, со скуки измолотила копытами ясли с овсом в мелкую  крошку.  Я
своими глазами видела результат. Теперь Флоренция превратит это дерьмо в
опилки, а отвечать будет как за человека...
   Зигмусь Осика успел раньше меня, я оказалась на лугу следом за ним.
   - Флоренция!!! - чуть ли не прорыдал он. - Любимая...
   Со стороны конюшен  Вонгровской  бежали  Агата  и  Моника.  Флоренция
бушевала на лугу, нацеливаясь во врага теперь уже задними копытами.  Она
снова сумела в него попасть, он пролетел  красиво,  как  бабочка,  метра
три, и это ему спасло жизнь. Зигмусь оказался перед  лошадью,  справился
со своими чувствами и заговорил от волнения сипло, но невероятно нежно и
ласково. Не исключено, что стихами. Флоренция запрядала  ушами,  заржала
еще раз, возмущение в этом ржании мешалось с жалобой. До  этого  момента
мне казалось, что копыт у нее по меньшей мере шестнадцать штук - так она
брыкалась, - но тут лошадка успокоилась и встала  смирно.  Она  вытянула
шею навстречу Зигмусю, а тот обнял ее,  целовал,  гладил,  похлопывал..,
возможно, даже поливал слезами.
   - Это у тебя от отца, -  бессвязно  бормотал  он.  -  Иисусе  святой,
единственный, это  от  отца...  Ну  все,  любимая,  все  прошло,  все  в
порядке...
   Флоренция снова заржала, но совершенно  иначе:  нежно  и  ласково.  Я
медленно подошла, чтобы ее не  пугать,  со  своей  проклятой  петрушкой,
которую все это время судорожно  сжимала  в  кулаке.  Флоренция  подняла
голову от плеча Зигмуся и оглянулась на меня.
   После таких страшных переживаний лошадь должна  дрожать  всем  телом,
трястись,  медленно  успокаиваться  после  истерики,  пугаться  тени   и
ветерка... Любая лошадь, но не Флоренция! Она совсем даже не дрожала,  в
глазах у нее были триумф и самодовольство,  в  зрачках  медленно  угасал
дьявольский красный огонь. Она потянула носом и почуяла петрушку.
   Когда Моника с Агатой почти совсем спокойным шагом подошли к лужайке,
Флоренция  с  колоссальным  аппетитом  приканчивала  мой   букет.   Тип,
скорчившийся на краю лужайки,  слабо  постанывал,  благодаря  чему  было
понятно, что он жив. Никто не рвался оказать ему первую  помощь.  Моника
бросилась к Флоренции, гладила се, прижималась к ней, целовала  в  храп.
Флоренция охотно отвечала не менее бурными  проявлениями  чувств.  Агата
Вонгровская рассматривала рану на крупе от удара бичом.
   - У него кнут с колючей проволокой, - сказала она очень спокойно,  но
каким-то странным голосом и повернулась к скулящей куче тряпья  на  краю
лужайки. - Ты, гниль бескопытная, слушай, что я тебе говорю:  если  хоть
перышком до нес дотронешься, так живым  не  уйдешь,  я  лично  тебе  это
обещаю.
   Моника словно вдруг что-то вспомнила и вынула  из  висящей  на  плече
сумки тесак. Выглядел  он  весьма  кровожадно  и  убийственно.  С  одной
стороны он серебристо сиял, заточенный до бритвенной остроты, а с другой
торчал шипастый молоток. Трудно было  решить,  что  страшнее:  разрубить
человеку башку или отбить ее в мелкую клеточку. С этим  тесаком  в  руке
Моника подошла к стонущему злодею и потрясла над ним страшным оружием.
   Зигмусь Осика рванулся к ней.
   - О Боже, только не это! Может, подсматривает кто... Не сейчас!
   - Вот этим я тебя убью, - сказала  Моника  так  же  спокойно,  как  и
Вонгровская, но с еще большей яростью. - И мне  совершенно  безразлично,
что будет потом. Предупреждаю, если я тебя тут еще раз  увижу,  убью  на
месте, без разговоров, так что держись отсюда подальше. А теперь  дай-ка
мне посмотреть на твою мерзкую рожу...
   Она заколебалась. Мерзкая рожа лежащего располагалась  снизу.  Моника
собралась было перевернуть гада, но очень уж  она  брезговала.  В  конце
концов она зацепила тесаком его пиджак и попробовала  потянуть.  Зигмусь
пришел ей на помощь, рванул типа крепко и  безо  всяких  церемоний,  тот
взвизгнул и перевернулся мордой кверху. Мы  все  внимательно  к  негодяю
пригляделись.
   - Вроде как я это рыло где-то видал, - с сомнением протянул  Зигмусь,
- но я этого паршивца не знаю. Кто это?
   Агата Вонгровская покачала головой.
   - Наверняка кто-то новенький, я его тоже не знаю.  Не  из  персонала,
это точно...
   Флоренция почуяла сахар и легонько толкнула меня сзади, чтобы  сунуть
голову в сумку. Я отступила на шаг, вынула пластиковый пакет с сахаром и
стала давать ей  по  кусочку.  Зигмусь  немного  успокоился:  кобыла  не
пострадала, если только не считать следа от удара на крупе.
   Мерзкий бич с проволокой рассек кожу, и на сверкающей  угольно-черной
шерсти выступило несколько капелек крови, но ранка была не опасная.
   Мне в  голову  стали  приходить  различные  мысли,  потому  что  меня
беспокоили  вполне  предсказуемые  последствия   происходящих   событий.
Поэтому я внимательно огляделась по  сторонам  и  заметила  возле  ворот
конюшни Езерняка какой-то темный силуэт. Это, разумеется,  не  мог  быть
сам Езерняк: нормальный порядочный человек не стал бы таиться во  мраке,
а пришел бы открыто с предложением помощи, все его люди  тоже  отпадали,
потому что Езерняк очень даже заботился о моральном облике своих людей и
мерзавцев к себе на работу не брал ни под каким соусом. Я хотела узнать,
кто это, а еще больше хотела, чтобы это узнали Вонгровская и Осика.
   Я дала Флоренции сразу три кусочка сахара,  чтобы  она  подольше  ими
занималась, обошла ее и толкнула локтем Осику.
   - Зигмусь, кто-то притаился у входа на конюшни, - тихонько сказала я.
-  Посмотри,  кто  это,  но  дипломатично,  чтобы  он  не  смог   удрать
неузнанным.
   Дипломатию Зигмусь Осика понимал весьма  оригинально.  Он  посмотрел,
куда я показала, заметил силуэт в темноте и  бешеным  спринтом  бросился
туда. Этот спринт продолжался секунды две, не больше,  и  темная  фигура
успела  только  вздрогнуть.  Зигмусь  вполне  дипломатично,  с  разбега,
подскочил и ногой нанес фигуре внушительный  удар.  Карате  он,  видимо,
занимался очень прилично. Фигура охнула и сложилась пополам. Зигмусь уже
был рядом и рванул башку противника вверх.
   - А-а-а, это опять ты! - прошипел он  взбешенно.  -  Ты,  бессмертный
нарыв на мировой жопе...
   Скорее всего, Зигмусь Осика допустил некоторое преувеличение в оценке
неприятеля, поскольку притаившийся амбал наверняка не был  такой  важной
персоной. Некий Ворощак, о чьей  физической  силе  я  когда-то  случайно
слышала  и  чья  морда  пару  раз  мелькнула  передо  мной  в  буфете...
Вонгровская знала его прекрасно, поэтому оглянулась и подошла поближе.
   - С работы вылететь хочешь? - спросила она ледяным тоном.
   Ворощак застонал и замотал башкой.
   - А вон того знаешь?
   Поколебавшись, Ворощак снова застонал и кивнул головой.
   - И кто это?
   Ворощак что-то невнятно прошептал. Он  все  еще  держался  за  живот.
Зигмусь Осика схватил его за волосы и потряс как следует, стуча затылком
амбала о ворота, но легонько, чтобы не разбудить лошадей в конюшне.
   - Не притворяйся, ты, свинья, я же знаю, что ничего тебе  не  сделал.
Почти ничего. Болтать можешь и вообще ты живой, как  вошь  на  гребешке!
Кто эта падаль на лугу?
   -  Русская  мафия,  -  выдавил  из  себя  Ворощак  тихо,  но   весьма
подобострастно.
   - И он пришел побить лошадь, -  сказал  Зигмусь  таким  голосом,  что
Ворощак сразу съежился вполовину своих размеров. - Что он  хотел  с  ней
сделать?
   - Избить... Чтобы вам урок дать...  С  минуту  во  мне  самой  кипело
страстное желание вырвать у Моники ее тесак  и  разрубить  надвое  башку
этого существа, стоящего ниже гиены, ниже шакала и всякой мерзкой фауны.
Лошадь избить... Я огляделась в поисках этого самого бича с колючками...
В жизни еще не ударила живого человека - мертвого, правда, тоже, - но на
сей раз я почувствовала, что взбесилась.
   Думаю,  что  в  этом  я  была  не  оригинальна,  поскольку  остальные
чувствовали приблизительно то же самое. Единственным спокойным существом
на маленькой лужайке была в тот момент Флоренция, которая посчитала, что
выполнила свои обязанности наилучшим  образом,  и,  скорее  всего,  была
права. Она подошла за очередными кусочками сахара и тронула меня губами.
Руки у  меня  тряслись,  и  я  невольно  дала  ей  целую  горсть.  Агата
Вонгровская посмотрела, открыла было рот, махнула рукой  и  вернулась  к
Ворощаку.
   - Хоть одно слово из твоей пасти вылетит насчет того, что туг было, -
и тебе конец, - сказала она жестко. - А теперь вон отсюда.
   - Нет-нет, что вы! - энергично запротестовала я, потому  что  решение
проблемы напрашивалось само. - Сперва давайте посмотрим, что случилось с
той скотиной, потому  что  у  меня  есть  неплохая  идея,  как  от  него
избавиться. Этот титан физического труда мне может пригодиться.
   Остальные трое уважили мои криминалистические  таланты",  подчинились
без  расспросов,  и  мы  подошли  к  скулящей  куче.  Ворощак,   видимо,
окончательно обалдел, потому что потащился за нами, все  еще  согнувшись
чуть не вдвое.
   Моника училась на третьем курсе ветеринарного института.  Людьми  она
не занималась, но физически и биологически люди и звери п