го, из ряда вон, что грозило бы  моментальной
катастрофой?
   - Повальная эпидемия аппендицита.
   - Ну, это чепуха. Я говорю о какой-то чудовищной накладке.
   - Можно забыть об условленной встрече, о сообщении насчет  побега  из
Польши шпиона с секретными документами...
   - Пустяки.
   - Вам и это пустяки?
   -  Желательно  что-нибудь  совсем  уж  кошмарное.  Самое  неслыханное
упущение,  какое  только  можно   вообразить,   с   общегосударственными
последствиями.
   Военный отставник глубоко задумался.
   - Пожалуй, самое страшное - это проворонить смену шифра.
   - А как о ней сообщают?
   - Уж наверное не по телефону.
   - Тогда как?
   - Непосредственно. Вынимают из сейфа конверт под особым номером.
   - И какая тут может быть накладка?
   - Можно забыть ключи от сейфа  и  получить  в  это  время  экстренную
депешу с новой шифровкой...
   - И что тогда случится?
   - Все, что угодно. Вплоть до общегосударственной катастрофы...
   Вытащив из отставника версии еще нескольких катаклизмов,  я  оставила
его  в  покое  в  состоянии  полного   умственного   истощения.   Далее,
задействовав  довольно  сложную   комбинационную   цепочку,   ухитрилась
случайно встретить на улице знакомого, о котором мне было известно,  что
служит он в одном  ведомстве,  а  для  видимости  числится  по  другому.
Когда-то я провела по его заказу небольшую инвентаризацию, в  силу  чего
ему пришлось рассекретиться. Со второй своей жертвой я завязала диспут о
стереофонических  динамиках,  с  пеной  у  рта  настаивая  на  очевидных
глупостях. Несчастный, потеряв  всяческое  самообладание,  поделился  со
мной ценнейшей информацией.
   Теперь я была уже на  его  процентов  уверена,  что  банда  "Скорбут"
веников не вяжет. Я знала, чем и каким образом они собираются управлять,
что и как включать, знала, для чего испытания проводятся именно в том, а
не  в  другом  районе  и  для  чего  аппаратура  проверяется  с  помощью
логатомов. Хоть и туманное, но представление имела. Наверняка  с  грехом
пополам  разобралась  бы  и   в   аппаратуре,   вкупе   с   пресловутыми
усовершенствованиями, но для этого требовалось разобраться и  во  всяких
там электроакустических фидригалах,  что  было  уже  за  пределами  моих
возможностей. Пробел в познаниях ничуть меня не смущал, оно и к лучшему,
незачем засорять себе мозги. Какая разница, экспериментируют ли  они  со
сложнейшими приборами, или открытие состоит в том, чтобы втыкать  провод
в картошку? Я знаю суть дела, теперь главное - добраться до  действующих
лиц.
   Вечером, вернувшись домой пораньше, я устроилась на диване,  нацелясь
На к телефон кровожадным, полным злорадства взглядом. Позвонить, что ли?
Доложить, что проверку  канала  В  придется  перенести?  Чем  дольше  их
эксперименты затянутся, тем лучше, задержка мне только  на  руку.  Да  и
очень уж хочется довести его неприятным известием до белого каления.
   Как и следовало ожидать, я наконец поддалась соблазну.  С  замирающим
сердцем набрала номер.
   -  Слушаю,  -  отозвался  голос,  от  которого  у  меня  все   внутри
перевернулось. На какой-то миг охватило глубокое,  бездонное  сожаление,
что он оказался врагом и бандитом...
   -  Скорбут,  -  со  всей  твердостью  сказала  я  и,   не   дожидаясь
последствий, деловито продолжала:
   - Очень  мило,  что  Х  действует  исправно,  я  рада...  Но  советую
воздержаться от испытаний линии В: к ним проявляют интерес нежелательные
лица. Дистанционное управление объектом - это ведь не фунт  изюму,  жаль
будет, если обнаружат, верно? Отключаюсь, конец связи. - И я молниеносно
бросила трубку.
   А дальше сидела и ждала в жутком  напряжении.  Ощущение  было  как  у
ядовитой змеи, по собственной глупой злобе  внедрившейся  в  муравейник.
Что-то будет? Узнать бы, где они обосновались... Как все-таки его зовут?
Какая у него официальная личина? Насколько велик шанс, что  мне  захотят
навеки укоротить язык? По телефону  не  укоротят,  кто-то  должен  будет
объявиться - конечно же тот, кто знает меня по наружности.  Возможно,  я
окажусь жертвой собственного нелепого сумасбродства, ну и  плевать!  Всю
жизнь чудила и буду чудить!..
   Звонок грянул через четверть часа. Я  приканчивала  третью  сигарету,
сидя все в той же позе  и  гипнотизируя  аппарат  воспаленным  взглядом.
Трубку я подняла с таким чувством, будто сорвалась и лечу вниз головой в
черную гибельную трясину...
   - Слушаю...
   - Добрый вечер...
   Невероятным усилием воли я взяла себя в руки.
   - Кто говорит? - сухо спросила я, хотя ни малейших  сомнений  на  сей
счет не испытала.
   - Не узнаешь старых знакомых?
   - Трудно узнавать знакомых, которые мне никогда не представлялись,  -
вырвалось у меня. "Думай, что говоришь, идиотка, - разозлилась я. - Надо
было сказать, что знать его не знаешь".
   В трубке послышался вздох.
   - А я собирался тебя просить.., нет, Христом-богом умолять, чтобы  ты
успокоилась...
   - То есть? Я вроде бы не нервничаю, - сказала я в полном противоречии
с истиной, потому как нервничала до потери сознания.
   - Какая жалость, что ты не понимаешь, о чем речь...  Бесконечно  тебе
благодарен за те два сообщения, но, откровенно говоря, ты вносишь жуткую
неразбериху. Тебе, наверно, кажется, что ты все знаешь, а  зря,  поверь,
ты  не  знаешь  ничего.   Настоятельно   тебя   прошу,   воздержись   от
самодеятельности...
   - Минутку, - прервала я его, постепенно приходя в чувство.  -  Прежде
всего имею полное право  усомниться,  что  ты  -  это  ты.  Хотелось  бы
доказательств.
   - Я тебе когда-то обещал все объяснить. Помнишь? Однажды вечером  дал
слово чести, что объясню, как только смогу. А я человек слова, даже если
обещаю сгоряча. Мне самому не терпится сдержать обещанное, да все мешают
непредвиденные обстоятельства.
   Никто, кроме него, не знал о  нашем  разговоре  в  тот  драматический
вечер. Доказательство я получила...
   - Да-да, припоминаю, - столь же любезно, сколь и холодно протянула я.
- Но тогда и ты должен помнить чистосердечное мое  признание,  сделанное
однажды вечером. Забыл? Я дала себе зарок расконспирировать тебя...
   - Отчего же, помню. Откровенно говоря, я тебя недооценил. И в  мыслях
не держал, что ты способна на такие безумства.
   - А я ведь честно предупреждала, что безумства - мой хлеб насущный.
   - Не будем отвлекаться. Смею я все-таки  надеяться  хоть  на  чуточку
твоего терпения и рассудительности? Боюсь, твоя самодеятельность чревата
для меня крупными неприятностями.  А  я  со  своей  стороны  подтверждаю
данное обещание.
   Так я и поверила,  держи  карман  шире!  Слушая  его,  я  лихорадочно
соображала, как бы извлечь из нашего разговора побольше пользы. На любой
мой  вопрос  последует,  конечно,  вранье,  ну  а  вдруг  что-нибудь  да
сболтнет? Главное, побольше дипломатии...
   -  Хорошо,  запасусь  ангельским  терпением.  Только  позволь  задать
несколько вопросов. Несущественных, но уж больно они меня мучают...
   - Слушаю...
   Блестящий дипломатический талант подсказал мне только один вопрос, из
самых существенных:
   - Как тебя все-таки зовут?!!
   - Ты же знаешь. Сама угадала...
   - Зачем ты напустил на меня того невинного человека?! Нарочно?
   - Ну, это долгая история, оставим на потом. Мне пора. Еще раз  прошу,
ничего не предпринимай, оставь свои сведения при себе. Не то нам с тобой
обоим несдобровать.
   С тем же успехом он мог бы меня попросить, чтобы я не дышала.
   - Надеюсь, меня неприятности минуют,  -  ответила  я,  возвращаясь  к
ледяной  любезности.  -  Что  касается  объяснений,   разумеется,   могу
подождать. Столько ждала, что еще несколько лет не имеет значения...
   - Очень бы не хотелось прибегать к решительным мерам, - сказал он  со
вздохом. - Пожалуйста, уволь меня от этого.
   - Угрожаешь?
   - Избави бог! И в мыслях не было.  Твоя  реакция  на  угрозы  у  кого
угодно охоту отобьет. Понимай как нижайшую просьбу...
   Ах как трогательно, прямо так я тебе и расчувствовалась!  По  второму
разу этот номер со мной не пройдет, уже ученая. Но голос.., наградил  же
господь человека таким голосом...
   Телефон молчал. Молчал день, другой, третий... Никаких донесений, как
ножом отрезало.  Звонили  знакомые  по  разным,  интересующим  меня  как
прошлогодний снег поводам, а я всякий раз вздрагивала и совсем извелась.
Для меня телефон молчал.
   Заветный номер не отвечал, хотя я и набирала  его  когда  ни  попадя,
днем и  ночью.  Никто  на  меня  не  покушался,  никакие  подозрительные
личности вокруг дома не шастали. Не иначе  меня  дерзнули  задвинуть  на
обочину.
   На второй день, вечером, позвонила Янка.
   - Какие новости? - спросила она, сгорая от любопытства.
   Я коротко и деловито доложила обстановку.
   - Больше не звонил?
   - Нет. Я скоро лопну от злости.  Отмахнулся  от  меня  как  от  мухи,
чучело секретное.
   - Думаешь, еще объявится?
   -  Кто  знает.  Если  не  объявится,  дам  извещение  в  газету,  что
джентльмен такой-то наружности,  с  таким-то  именем  не  сдержал  слова
чести.
   - И диктор Польского Радио подаст на тебя в суд. Почему  бы  тебе  не
обратиться в милицию?
   - А что я им скажу? Так, мол, и так, по  моему  глубокому  убеждению,
неизвестные мне лица незаконно  экспериментируют  с  электроакустической
аппаратурой? Любопытная, скажу я им дальше, подробность:  известное  вам
ведомство интересовалось сверхновыми усилителями и даже  изымало  их  во
временное пользование... Хочешь, чтобы я  подставила  порядочных  людей,
раскрывших мне служебные тайны, да еще обвинила государственные органы в
антигосударственной   деятельности?   Спасибочки   за   совет.    Какие,
спрашивается, у меня  основания?  Дескать,  чутье  подсказывает?  Чихала
милиция на мое чутье, а больше мне сослаться не на что, все мои сведения
из нелегальных источников. Меня же первую и упекут - как врага родины.
   - Как же быть?
   - Ума не приложу. Подожду, пока не осенит.
   - Ну-ну, жди. Как осенит, позвони. Ждать-то  я  ждала,  но  не  сложа
руки. Закидывала удочку направо и  налево  и  вытаскивала  самый  разный
улов. Знакомый из городской телефонной службы на вопрос об  интересующем
меня закрытом номере ударился в панику и  наотрез  отказался  раскрывать
профессиональную тайну. Звукооператоры из  технических  служб  Польского
Радио, к  которым  я  попыталась  приставать  с  вопросами  о  некоторых
специфических  аспектах  их  деятельности,  дружно  и   с   нескрываемой
антипатией отвергли мои домогания. Я взяла напрокат в "Мотосбыте" машину
и отправилась на полигон, то бишь в район сто три. Осмотрела там  пашню,
свежие зеленя и молодой перелесок, а потом,  застряв  в  грязи  и  минут
пятнадцать  пробуксовав,  вынуждена   была   месить   окрестные   хляби,
разыскивая и втыкая под колеса всякие палки, после  чего,  на  последнем
издыхании и несолоно хлебавши,  вернулась  домой.  Багаж  моих  познаний
активно пополнялся, но только не на интересующую меня тему. Чего  только
в  этом  багаже  не  было:  всяческие  открытия  и   усовершенствования,
программирование разнообразнейших систем, шпионаж... И никаких  сведений
о человеке, на котором были теперь сосредоточены все мои помыслы.
   Терпение мое лопнуло. Доведенная до крайности, я  закинула  удочку  в
совсем уж неположенное место. О возможных крупномасштабных  последствиях
я не подумала, а если б и подумала, то не образумилась  бы,  потому  как
разум потеряла окончательно.
   Вечером третьего дня трубка сама по себе  прилипла  к  моему  уху,  а
телефонный диск сам по себе завертелся под рукой, накручивая  номер,  по
которому я не звонила уже много  лет  и  который  мне  давно  полагалось
позабыть.
   - Слушаю...
   Никаких шансов вытянуть что-нибудь  из  этого  человека  не  имелось,
легче  было  разговорить  могилу.  Зато  я  точно  знала,  что   нет   в
интересующей меня области такого изобретения или  усовершенствования,  к
которому он не приложил бы руку. Единственный  в  Польше  специалист  по
определенному узкому профилю, первый среди  спецов  мирового  класса.  И
последний, кого можно было заподозрить в незаконной деятельности.
   - Добрый вечер, - сухо сказала я и, избегая пауз, продолжала:
   - Интересно, даешь ли ты себе  отчет,  кому  служит  твоя  гениальная
инженерная мысль?
   -  О  чем  речь?  Будь  добра,  выражайся  пояснее,  вникать  в  твои
художественные метафоры у меня нет времени.
   -  Речь  об  экспериментах,  связанных  с  дистанционным  управлением
различными системами.  В  частности,  голосом.  Извини,  что  изъясняюсь
нормальным языком, а не вашей научной тарабарщиной. Так  вот,  насколько
мне  известно,  электроакустический  канал  Х  служит  для  включения  и
выключения неподвижных объектов, канал В  -  для  управления  подвижными
объектами, а канал А...
   - Что такое?! Откуда ты взяла...
   - Импульсы зависят от выговаривания слов  с  набором  соответствующих
гласных, правильно? "Е" в "брекекекс" воздействует одним образом, "у"  в
"кукурукуку" - другим... Я ожидала от вас еще  и  "растабары",  учитывая
обилие "а", но вы меня разочаровали...
   - Прекрати! - резко оборвал меня человек на другом конце  провода.  -
Сейчас же замолчи!
   - И не подумаю, - возмутилась я. - Прими к сведению,  что  этот  твой
тон на меня больше не действует.
   - Помнится, ты и прежде  была  сумасброд  кой,  но  не  до  такой  же
степени! Совсем свихнулась. Чего тебе надо?
   - Мне надо знать кое-что на эту тему. Я имею  основания  подозревать,
что твои разработки попали в нехорошие руки.  Надеюсь  получить  у  тебя
консультацию.
   - Не надейся!
   - Что же, тогда не обессудь, растрезвоню гложущую меня тайну  повсюду
- все, о чем знаю, а знаю я, уж поверь, немало. Выкричусь на весь  белый
свет, где придется - в кино, в набитом трамвае, на каждом перекрестке!
   - Да тебя тут же изолируют, не успеешь и рта раскрыть!..
   - Возможно, но тогда я непременно сошлюсь на тебя,  как  на  источник
информации. И пускай докажут, что я вру...
   "А ведь и  впрямь  шантажистка,  да  еще  опасная  для  общества",  -
подивилась я себе в наступившей паузе. В трубке  молчали  -  видно,  мой
разъяренный   собеседник   боролся   с   удушьем.   Не   дошло   бы   до
апоплексического удара...
   - Ну ладно, - покладисто уступила я. Буду молчать  как  рыба,  только
намекни хотя бы, кто твоим  детищем  сейчас  пользуется.  Я  ведь  не  с
кондачка болтаю, поверь, идет какая-то серьезная возня...
   - Хорошо, - неожиданно согласился он - Но это не телефонный разговор.
Давай условимся на завтра, попробую выкроить время.
   - Фиг тебе, - непреклонно отрезала я. Завтра  ты  меня  захлопнешь  в
капкан. Если встречаться, то сегодня.
   Он ответил не сразу, видимо, взвешивая ситуацию.
   - Договорились. Где увидимся?
   - На лавочке в парке Дрешера, у троллейбусной остановки. Через десять
минут. - Я ехидно усмехнулась. - Если тебя через десять минут не  будет,
ухожу, не дожидаясь, и разворачиваю рекламную кампанию...
   Все с той же ехидной усмешечкой я положила трубку рядом с  аппаратом,
заблокировав ему связь с внешним миром. За это время  он  не  успеет  ни
позвонить из автомата, ни  куда-нибудь  заехать,  на  десять  минут  мне
гарантирована безопасность.
   Я не отдавала себе  отчета  в  пагубности  своего  поведения.  В  том
состоянии одержимости, которое мной  овладело,  для  меня  уже  не  было
ничего невозможного. Каких только  глупостей  не  натворишь  ради  блага
отечества!
   Встретившись со мной в парке Дрешера, мой конфидент даже не  нашел  в
себе  сил  поздороваться...  Оглядев  меня  с  невыразимым  отвращением,
закурил и сказал:
   - Блокада тебе не поможет. Я тебя и завтра из-под земли достану.
   - Если сохранишь хоть  каплю  здравого  смысла,  завтра  мне  скажешь
спасибо. Вот послушай... Только для начала учти: я знаю, какое ведомство
опекало на первых порах операцию,  знаю,  в  чем  она  заключалась,  где
проводились эксперименты, и со всей ответственностью заявляю:  мое  дело
сторона. Меня интересует другое: в  чьи  руки  это  попало  и  кто  этим
манипулирует незаконно.
   - Ничего тут незаконного нет, все в руках божиих, то есть того самого
ведомства. С чего тебе втемяшился такой бред?
   Колебалась я  недолго.  Ничего  не  оставалось,  как  рассказать  ему
правду. Почти всю.
   - Каким образом, черт подери, они вышли на твой телефон?!
   - Не знаю, - твердо сказала я. - Меня это не интересует.
   Теперь он помолчал в нерешительности.
   - Произошла какая-то чудовищная накладка. Слушай же...
   И я  стала  слушать.  Все,  о  чем  он  рассказывал,  ничего  мне  не
объясняло.  Операция   "Скорбут"   абсолютно   законна?   Осуществляется
государственными службами, уполномоченными на  то  людьми,  а  вовсе  не
бандитской шайкой?
   - Какого же беса они так  законспирировались?  -  не  сдавалась  я  в
полном отчаянии.
   - Чего тут непонятного? По-твоему, глубоко  засекреченные  испытания,
проходящие по ведомству военной разведки, надо  выставлять  на  всеобщее
обозрение?
   - Все равно концы с концами не сходятся.  Послушал  бы  ты,  что  они
говорили! Таились, нервничали,  что  кто-то  их  обнаружит,  раскроет...
Кто?! Зачем?
   - А тебе прямо позарез надо знать?  -  помолчав,  хмуро  буркнул  мой
собеседник.
   - Надо. Мне все это крайне подозрительно.  Он  снова  помолчал,  дымя
сигаретой и явно борясь с сомнениями. Собственно, до сих пор он  мне  не
сказал ничего такого, чего я и сама  не  знала.  Но  сейчас,  чуяло  мое
сердце, сейчас он откроет мне нечто такое, отчего у меня волосы  встанут
дыбом.
   - Ладно. Все равно ты уже знаешь больше, чем следовало  бы,  хуже  не
будет. Слушай же...
   Я слушала с замиранием сердца и  неприятной  тяжестью  на  душе.  Все
детали  головоломки  идеально  укладывались  одна  к   одной.   В   лоне
почтеннейшего правоохранительного  ведомства  завелся,  образно  говоря,
микроб   предательства.   Среди   высокопоставленных   лиц,   наделенных
неограниченным государственным доверием, нашелся ренегат, сотрудничавший
с иностранной разведкой, который покушался выкрасть изобретение. При нем
существовала  неуловимая  агентурная  сеть,  действовавшая   на   пагубу
народной нашей республике. От этой вражьей силы и пришлось таиться...
   Ренегат на высоком посту...
   - Почему же их всех не пересажали, почему цацкались, доводя  меня  до
нервного расстройства? - с горечью спросила я.
   - Потому  что  не  было  стопроцентной  уверенности  насчет  личности
предателя, да и на агентуру следовало выйти. Риск был,  конечно,  велик,
пришлось обставлять испытания так, чтобы не допустить утечки  информации
и  в  то  же  время  не  вспугнуть   их   проволочками   и   чрезмерными
предосторожностями.   Но   другого   способа   разрешить   ситуацию   не
предвиделось. Подозреваемый, как я понимаю, имел такой  высокий  статус,
что  требовалось  стопроцентное  попадание;  случись   какая   накладка,
заварился бы жуткий скандал. Ну  и  все  труды  контрразведки  пошли  бы
насмарку...
   - И кем же этот ренегат оказался?
   - Понятия не имею. Думаю, посвящены в это человека два-три.
   - Как же ты можешь не знать, если участвовал в  испытаниях?  От  кого
конкретно вы таились?
   - Ото всех.  В  курс  дела  ввели  только  нескольких  верных  людей,
остальных держали под подозрением. Да я непосредственно в акции почти не
участвовал, сдал свои разработки на первой стадии, а дальше уже весь воз
тянул другой.
   Я молчала, пытаясь справиться с сумятицей в душе, а  больше  всего  с
мучительным  огорчением.  Выходит,  я  до  последнего  питала   какую-то
надежду? Ведь ясно было, что это преступник...
   - Получается, ты была не так уж далека от  истины,  -  признал  он  с
кислой миной. - Представляешь себе хотя бы, что тебе  может  грозить  за
разглашение такой информации?
   - Представляю. А чем я для них была? Базой данных?
   - Чем-то в этом роде. Существовал один телефон, по которому сл