ь из наших знакомых и на всякий случай предпочла окраковиться.
Оваршавиться. Огдыниться!
   Это она от Алиции научилась так выражаться. При моем  посредничестве,
разумеется. Была у  меня  некогда  лучшая  моя  подруга  Алиция,  и  вот
много-много лет тому назад, переодеваясь  в  чужую  одежду  и  натягивая
парик, я при ней заявила, что не желаю быть опознанной. "Прекрасно, будь
оваршавленной", - не стала возражать Алиция, даже не  поднимая  глаз  от
книги. Вот таким образом ни в чем не повинный  город  Познань  вроде  бы
взял  на  себя  ответственность  за  то,  что  человек  коварно   меняет
внешность.
   - Ну и как тебе в парике? - заинтересовалась я.
   - Знаешь, потрясающе! Я сама  себя  не  узнала.  Случайно  глянула  в
зеркало, так  у  меня  аж  дух  перехватило.  Какое-то  время  не  могла
сообразить,  откуда  здесь  взялась  эта  незнакомая  баба  и  куда   же
подевалась я.
   - Все это хорошо, но ведь не можешь ты постоянно  скрывать  от  него,
что бываешь в казино? Неужели так категорически запрещает?
   - Вот именно, категорически! И  не  только  казино,  но  и  все,  что
способно отодвинуть его на задний план. На свете для меня не должно быть
ничего важнее, чем он, его величество Доминик. Я обязана расходовать все
свои чувства лишь на него одного.
   - Ну, знаешь, такое никто не выдержит. И  зачем  стоять  в  прихожей?
Давай пройдем в комнату. Сними куртку.
   Я предусмотрительно сразу же уселась за компьютер, а Марта откупорила
банку с холодным пивом и принесла из кухни стаканы. После  чего  сделала
попытку оправдать Доминика:
   - Может, я сильно преувеличила, а ты и подумала бог весть  что.  Нет,
вообще-то я могу заниматься чем хочу, даже работать, но не в ущерб  ему.
Понимаешь? Он ни за что не согласится быть на  втором  месте.  К  любому
увлечению ревнует меня, как к любовнику,  и  даже  еще  хуже.  А  я  ему
наврала. У меня появилась возможность раньше его вернуться в Варшаву, но
ноги сами  понесли  к  "Форуму",  безумно  захотелось  поиграть,  просто
подсасывало изнутри, я ничего не могла с собой поделать.  Представляешь,
это сильнее меня!
   - Еще как представляю. И тут уж никто ничего не поделает - ни  я,  ни
Доминик, ни ты сама, высшей силе никто и ничто не в силах противостоять!
   - Вот ты понимаешь, а для него это смертельная обида.  Личная.  Я  же
без него не могу, и тут тоже какая-то высшая сила, как ни старалась,  от
наваждения  мне  не  избавиться.  Ну  да  я  тебе  говорила,  что  прямо
разрываюсь на  две  половины,  которые  тянут  меня  в  разные  стороны.
Противоположные.
   - Говорила, можешь не объяснять. Ты звонила ему сегодня утром?
   - Он позвонил. А я тут же перезвонила ему, дескать, только вот сейчас
обнаружила, что мой сотовый отключен, а я-то удивляюсь, почему никто  не
звонит. Ну и все прочее. Выяснилось, что  он,  злясь  на  меня,  тоже  с
вечера выключил свой мобильный. Не помню, успела ли я  тебе  рассказать,
что после трупа он порвал со мной окончательно и бесповоротно, но вскоре
понял,  что  без  меня  ему  не  жить.   Ведь   ему   непременно   нужна
сострадательная  дамская  грудная  клетка,  на  которой  можно   всласть
выплакаться, а моя самая подходящая. О, по глазам вижу - ты думаешь, что
и я с ним спятила. Или скоро спячу.
   - Тебе виднее.
   - Вот я и не сомневаюсь в этом.
   - Туда тебе и дорога, - безжалостно отрезала я.  -  Однако,  пока  на
тебя не натянули  смирительную  рубашку,  давай  немного  поработаем.  Я
отыскала подходящий объект, и что теперь?
   - Какая же ты бессердечная, - горько упрекнула меня  соавторша.  -  Я
тут с горя рассудка лишаюсь,  а  ей  лишь  бы  поработать!  Ладно-ладно,
молчу. Поехали! На чем мы остановились в прошлый раз? Давай читай.
   Я сделала по-другому. Дала ей уже  отпечатанный  на  принтере  текст,
пусть сама читает, а я тем временем читала его же на экране монитора. Ну
и мы славно поработали, не буду  жаловаться.  Совместными  усилиями  нам
удалось  столкнуть  сюжет  с  мертвой  точки  благодаря   столь   кстати
подвернувшемуся трупу, теперь оставалось обвалять  его  в  сопутствующих
обстоятельствах и развивать эту продуктивную линию.
   На  минуту  оторвавшись  от  клавиатуры,  я  повернулась  к  Марте  и
высказала гениальное соображение, не дающее мне покоя:
   - Уверена, что его действительно кокнули из-за шантажа. Да я  о  Коте
Пташинском говорю, чего смотришь? Поняла, вот спасибо. А у меня так  всю
дорогу  прошедшие  времена  путаются  с  теперешними,  никак   не   могу
отвязаться от прошлого, наваждение какое-то и сила высшая, как у тебя  с
Домиником.  Не  хочу  быть  пророчицей,  но,   боюсь,   они   и   впрямь
взаимосвязаны.
   - Времена?
   - Они. Но ведь должен быть срок давности... Не знаю, не  знаю...  Все
равно, если человек замаран...
   Марта перестала метаться по квартире и подсела ко мне:
   - Может, я что и пойму, если ты соизволишь толком рассказать.
   - Попытаюсь. Ограбление Сбербанка на Польной. Слышала о нем?
   - Нет.
   Пришлось попробовать сосчитать ушедшие годы.
   - Правильно, ты не могла о  нем  слышать,  это  было  еще  до  твоего
рождения. И все равно могла! Громкое дело. Вот, скажем, дело Горгоновой,
преступление произошло еще до моего рождения и судебное  разбирательство
тоже, а всю Польшу взбаламутило, и я о нем  слышала,  хотя  ни  к  каким
средствам  массовой  информации  отношения  не  имела.  Так   что   сама
понимаешь... Значит, его тихо-мирно спустили на тормозах, затушевали...
   - Погоди, я за тобой не поспеваю. Спустили Горгонову или банк?
   - Конечно, банк, я о нем пытаюсь тебе рассказать,  это  тоже  громкое
преступление, можно сказать преступление века. Ладно, будем скромнее,  в
масштабах Польши, но все равно. Два или даже три трупа, я уже  точно  не
помню. Убили охранников, денежки грабанули, не пялься, не скажу сколько,
тогда правды об этом никому не сообщали.  Преступники  скрылись,  просто
развеялись как сон, как утренний туман...
   - Ничего себе сон! Как же они могли  развеяться?  И  что,  так  и  не
выяснили, кто напал на банк?
   - Уже позднее, несколько лет прошло,  мне  удалось  узнать  по  своим
каналам,  что  действовали  настоящие  бандиты,  известные  криминальные
специалисты по этому делу, но организовано все было людьми из  тогдашних
органов, а личное участие принимал наш труп.
   - Какой именно? У нас ведь их два.
   - Первый, конечно. Тот, мой. И Аниты. А теперь я ломаю голову вот над
чем:  как  думаешь,  могли   бы   сохраниться   с   тех   пор   какие-то
компрометирующие материалы - бумаги, фотографии,  магнитофонные  записи?
Тридцать шесть лет - срок немалый.
   Встав, Мартуся опять нервно прошлась по комнате, вылила остатки  пива
из банки в свой стакан, принесла из кухни новую банку и поставила ее  на
стол. И все это время о чем-то напряженно думала.
   - Знаешь, - наконец заговорила она, - из всех зол я бы  уж  предпочла
того клошара с Монмартра. Паскудная история! И что, ты полагаешь, кто-то
мог снять ограбление банка?
   - Об этом нигде не упоминалось, но  в  те  времена  еще  существовала
неподкупная пресса и хорошие журналисты, особенно фоторепортеры, я  сама
знала отличного парня... Как же его звали? Вылетело из головы. Так он не
ленился бегать по городу с фотоаппаратом и щелкал  все  интересное,  что
подворачивалось. На кинопленке тоже могли запечатлеть. Да и какой-нибудь
подросток, случайно оказавшийся  в  момент  ограбления  поблизости,  мог
снять парочку любопытных кадров.
   Марта возмутилась:
   - Вместо  того  чтобы  воспрепятствовать  ограблению,  он  себе  знай
фотографирует!
   - Марта, опомнись! Слишком ты  многого  хочешь.  Тут  стрельба,  пули
свистят, людей убивают, все, кто  мог,  попрятались  в  подворотнях  или
просто залегли, прикрыв головы  руками,  а  несовершеннолетний  паренек,
по-твоему, должен под пули лезть? Спасибо и на  том,  что  хватило  духа
высунуться из-за угла и щелкнуть затвором разок-другой.
   Вот, сцепились из-за продукта моего воображения, ведь этого малого  я
только что выдумала! Хотя кто знает, а вдруг и правда существовал такой!
   - И кроме того, - продолжала я, - организаторы нападения могли и сами
тайно снять на кинопленку всю операцию от  начала  до  конца,  отношения
между  отдельными  группировками   были   сложными,   все   друг   друга
подозревали, веры никому не было. Да мало ли из  каких  соображений,  но
могли.
   - А разные документальные свидетельства должны бы  сохраняться  в  их
архивах, -  оживилась  Марта.  Вот,  тоже  стала  мыслить  творчески.  -
Конечно, такие компрометирующие материалы разумнее уничтожить,  но  ведь
знаешь, как бывает... Поручили кому-то, а тот или перепутал и  уничтожил
другое, или специально сохранил для истории. Или для себя. Или просто на
всякий случай припрятал. А этот наш и завладел ими...
   Я подхватила идею:
   - Подчищали старые дела, жгли бумаги, но  кое-что  могло  и  уцелеть,
какие-нибудь  обгорелые  остатки.  И  никто  нам  не  запрещает  на  них
опереться и развить эту линию.
   - А он стал шантажировать их. Правда, не знаю кого...
   - Неважно, для нас не имеет значения.
   - И его прикончили, чтобы отобрать компромат и навсегда заткнуть рот!
Погоди, а если, когда его убивали, у него их при себе не было?
   - Так ведь именно по этой причине нам придется устроить поджог!  -  с
торжеством напомнила я.
   Марта несколько раз кивнула - вспомнила,  дескать,  -  а  сама  опять
напряженно размышляла. Похоже, что-то ее  смущало.  Наконец  ей  удалось
сформулировать свои соображения:
   - Ты говоришь - тридцать шесть лет... И сама же рассказывала, как они
и  позже  занимались  всевозможными  махинациями.  Хочу  обратить   твое
внимание на немаловажное обстоятельство - возраст наших героев. Не может
этот труп быть преклонного  возраста,  ведь  такому  старому  хрычу  уже
ничего от жизни не требуется. Одной ногой в могиле...
   - А вот и нет, как раз такому,  что  одной  ногой  в  могиле,  просто
патологически требуется от жизни нечто очень  важное.  Спрашиваешь,  что
именно? Власть. Пусть старый,  больной,  пусть  помирает,  а  все  равно
цепляется за власть и готов ее удерживать любой ценой. Явление извечное,
не нами придумано. И хотя лично мне  непонятна  его  подоплека,  тем  не
менее так оно и есть. Но ты права отчасти, совсем  уж  старая  развалина
нам не подойдет, ведь человека  будут  показывать  по  телевидению,  так
чтобы хоть смотреть не слишком противно было. Давай-ка прикинем...
   Мы обе не очень сильны в математике, поэтому на  бумажке  старательно
подсчитали, сколько лет  было  нашему  преступнику  в  последние  минуты
уходящего государственного строя. Что касается Пташинского, то я  хорошо
помнила год его рождения, ведь документы  видела  собственными  глазами,
так он в момент смерти насчитывал всего шестьдесят один год, даже пенсии
еще  не  полагалось.  А  ведь   были   и   такие,   кому   под   занавес
коммунистической эры и пятидесяти не стукнуло, наиболее  же  талантливые
из подрастающих отпрысков сановных папочек добивались высоких постов и в
тридцать с небольшим. Самый  цветущий  возраст!  Так  что  выбор  у  нас
оказался большой.
   Вот только  не  было  у  меня  никакой  гарантии,  что  инициаторы  и
организаторы ограбления банка перешли потом на работу на  телевидение  и
сейчас там  подвизаются.  А  забывать  о  том,  что  наш  сериал  должен
разоблачить телевизионные махинации, мы не имели права.
   -  Так  давай  не  будем  базироваться  на  твоем  ограблении  банка,
преступлении века. Что-нибудь из более позднего времени  тоже  прекрасно
подойдет... - немного неуверенно предложила Марта.
   Я бодро строчила на компьютере, не слушая соавторшу, но тут  внезапно
пришедшая в голову идея заставила прерваться на полуфразе.
   - Кто в нашем правительстве, сейме, в партиях самый старый? -  задала
я вопрос на засыпку. - И на телевидении. Ты могла бы сказать?
   - В принципе, их возраст можно установить, но зачем тебе? И он  будет
у нас прототипом благородного героя или преступника?
   - Закамуфлированный преступник. Именно тот самый, из бывших, доходит?
Ему удалось отсидеться в тени, и теперь он полгорода истребит,  лишь  бы
не вылезло  шило  из  мешка,  что  это  именно  он  со  своим  подручным
Пташинским проворачивал контрабандные злодеяния.
   Просто чудо, что Мартуся прыснула пивом не на клавиатуру  компьютера,
а на меня. "Контрабандные злодеяния" привели ее в бешеный восторг, и она
долго не могла успокоиться.
   - И нечего так воспринимать, - вытираясь,  недовольно  бурчала  я.  -
Мысленная аббревиатура, не все же тебе растолковывать, никогда не любила
лопатологии, а сжатый ход моих рассуждений ты воспринимаешь  уж  слишком
эмоционально.
   - Обожаю твои мысленные аббревиатуры, спрессованные  до  минимума.  А
контрабандные злодеяния на телевидении - это просто здорово!
   - Ничего особенного, - пожала я плечами. - И не  мною  придумано.  Не
так давно в Польше всем телевидением  заправлял  такой  воротила...  вот
забыла фамилию... Щепанский, кажется. Как в своей вотчине  распоряжался,
да ты должна знать, о нем наверняка у вас легенды ходят. Был такой?
   - Был, точно, Щепанский.
   - Весь в персидских  коврах,  он,  знаешь,  любил  по  ним  ходить  в
ботинках...
   - Ну и что такого? Вот если бы он ходил босым, без ботинок, это могло
бы остаться в памяти сотрудников.
   - Да ведь все дело в том, что ходил-то он по коврам ручной  работы  в
сапожищах, просто обожал. Специально норовил прийти в кабинет по  колено
в грязи, и чем больше дерьма на  сапоги  налипло,  тем  большее  счастье
излучал. Вот какая у человека была радость в жизни, говорят, старался  в
навозе измазаться, чтобы своим коврам подкормку доставить.
   - Иоанна, умоляю, перестань. Если  захлебнусь  пивом,  тебе  же  хуже
будет!
   - Могла бы на время от пива воздержаться, делом ведь занимаемся. Этот
тип личность известная и, кажется, уже отбросил копыта, так что  нам  от
него никакой пользы, но вот ошивался рядом с ним некий незаметный песик,
верно служил. Забыла его фамилию. Пентак? Плуцек? Пуцек?
   - Цуцик! - завыла Марта. - Пупсик! Пупик!
   - Да, молодо-зелено, нет у тебя серьезного отношения к  отечественной
истории. Так вот, этот Пуцек... нет,  все-таки  не  Пуцек,  это  собачья
кличка, ну да ладно. Так вот,  он  был  тогда  совсем  молодым,  но  уже
порядочная гнида. А с виду незаметный и вел себя тихо, не высовывался. И
почему  бы  ему  теперь  не  сменить  фамилию  и  не   заправлять   всем
телевидением? Правление  возглавлять  не  обязательно,  просто  ходит  в
советниках. Возможно, о нем даже не все знают,  а  он,  именно  он  всей
кухней заправляет, как  небезызвестный  серый  кардинал  при  всесильном
Ришелье.
   Отчаяние Марты было очевидным, голос выдал ее.
   - Очень подходящая ситуация, но, послушай,  что  мы  с  тобой  пишем?
Телесериал из  современной  жизни  или  исторический?  Знаешь,  кардинал
Ришелье - это для меня уже слишком!
   - Люблю историю, - не уступала я.
   - Ну и люби сколько хочешь, но не в совместных сценариях!  Нельзя  же
до такой степени прозрачно... А что советник, так многие догадываются, я
и сама сколько раз подозревала все эти нашептывания на ухо...
   - Интересно, а на что еще можно нашептывать?
   Опять сцепились и уклонились от темы и, лишь  покончив  с  анатомией,
смогли вернуться к делу. И пошло-поехало. Хотя вернее было бы сказать  -
побежало-помчалось. Уж так шло наше с Мартой  сотрудничество,  то  через
пень-колоду, то таким  галопом  скакало,  что  мы  обе  не  успевали  за
развитием действия, оно значительно опережало произносимые  нами  слова,
так что приходилось общаться с  помощью  столь  любезных  мне  мысленных
сокращений.
   - Ну, ладно, - перевела дыхание Марта. - И на  кой  нам  этот  Пипек?
Пусть даже он и настоящий, как мы его используем?
   Тут брякнул мой домофон.
   - Кто это? - спросила Марта.
   - Понятия не имею, - на ходу ответила я,  направляясь  к  домофону  в
передней и впуская кого-то в дом. - И  совсем  не  обязательно  ко  мне,
просто человек ошибся. Но согласись, некто  похожий  и  числится  у  нас
преступником. Как мы его назвали? Лукаш? Марек?
   Кто-то вошел в парадное моего дома, в домофоне я слышала стук  двери.
Мне и раньше часто звонили по ошибке или по делу, но не  моему.  Звонили
гости   и   дети   соседей,   почтальоны,   сотрудники   домоуправления,
всевозможной администрации, да просто все, кому не лень.  Я  никогда  не
задавала идиотского вопроса "Кто там?", не тратила зря  времени,  просто
щелкала домофоном и впускала человека.
   - Ты что, у нас пока нет преступника! - возмущенно возразила Марта. -
Ведь до сих пор мы делали ставку на... как  это...  ага,  месть  во  имя
любви. И кроме того, они оба  молоды.  А  вот  теперь  я  перестроилась,
шантаж мне больше нравится. Он посолиднее будет.
   - Ну тогда ищи Плуцека.
   У моей входной двери прогремел гонг. Чертыхнувшись, я опять  пошла  в
переднюю,  уже  автоматически  приготовившись  вежливо  объяснить,   что
квартира номер двадцать четыре находится во флигеле  и  пан  (или  пани)
напрасно перся (перлась) на четвертый этаж. Открыла дверь и остолбенела.
   Передо  мной  стоял  мужчина  моей  мечты.  Мужественный  красавец  в
элегантном костюме, приблизительно моего возраста, но о-го-го! К тому же
у меня за спиной тихо ойкнула Марта, женщина  в  самом  расцвете  сил  и
моложе меня лет на двадцать. Не блондин, темноволосый. На лице  приятная
улыбка.
   О нет, хватит! Теперь ни за что не поддамся, появись на  пороге  хоть
сам Аполлон Бельведерский с приятным выражением лица и в самом что ни на
есть элегантном убранстве или вовсе без оного. И тем  не  менее,  будучи
особой воспитанной, я отнеслась к незнакомцу достаточно учтиво.
   - Пан к кому? - вежливо поинтересовалась я.
   А  поскольку  Марта  за  спиной  опять  не  то  простонала,   не   то
прошелестела, вот ее я невежливо одернула:
   - Ну, ты чего? Он же без бороды.
   - А что ему мешает бороду отрастить? - услышала я в ответ.
   Поскольку мы обе вопросительно  пялились  на  незваного  гостя,  тот,
сделав вид, что не слышал наших реплик, тоже вежливо ответил:
   - Я к пани Иоанне Хмелевской.
   Скрываться я не собиралась и призналась, что это я.
   -  Младший  инспектор  полиции  Цезарий  Блонский,   -   представился
красавец. - Вот мое служебное удостоверение.
   На предъявленный мне документ я скосила лишь беглый взгляд, все равно
никогда в жизни не видела настоящего полицейского удостоверения, так что
показать могли любую липу. Кивнув, я ждала объяснений.
   - Не найдется ли у пани немного времени для беседы со мной?
   - Найдется, для полиции всегда найдется. Продолжаю по-прежнему любить
милицию, хотя теперь все чаще без взаимности. И  даже  невзирая  на  все
идиотизмы, которые совершает теперешняя полиция. Входите, пожалуйста.
   Войдя, он глянул на Марту и  придал  лицу  вопросительное  выражение.
Марта торопливо проговорила:
   - Представиться я тоже могу. А что потом? Мне уйти?
   Не дав полицейскому открыть рот, я благожелательно предупредила:
   - Сразу же официально заявляю - все равно все ей выложу,  как  только
вы уйдете. Мы близкие подруги, а в настоящее время  работаем  над  одним
сценарием телесериала, в основе которого лежит  уголовное  преступление.
Так что  то,  что  вы  тут  скажете,  может  оказаться  для  нас  просто
бесценным.
   Болтливым его не назовешь, факт.  Младший  инспектор  Цезарь  коротко
позволительно кивнул и сел, разумеется, дождавшись, пока не  сели  мы  с
Мартой. Хорошо воспитанный молодой человек.  Что  я,  какой  молодой?  А
может, все же молодой? Уж больно хорош! А на лице - все та  же  вежливая
улыбка, абсолютно ничего не выражающая.
   - Пани знала некоего Константина Пташинского? - без предисловий задал
он вопрос в лоб и замолчал в ожидании ответа.
   С ответом я не замедлила, постаравшись скрыть  лишь  внутренний  жар,
который, к