илось  нам  на
голову. Да, об этом я уже говорила. Но на той  доске  роликов  не  было,
ролики я отвинтила и привинтила к большой доске,  которой  пользовалась.
Есть у меня еще  одна  доска,  вон,  стоит  за  креслом,  с  роликами  и
рейсшиной, но она маленькая.
   - Мне бы подошла та, что стоит за твоим письменным столом,  -  сказал
сын.
   - А! Так это не моя доска, Гати.
   - А при чем тут подштанники? - удивился сын.
   -  Подштанники  действительно  ни  при  чем,  просто  так  зовут  мою
приятельницу, у которой я взяла эту доску. Надо бы отдать.
   -  Хорошее  имечко  у  твоей  приятельницы,  -  похвалил  сын.  -   А
обязательно сейчас ей отдавать?
   Я опять задумалась. Гатя до сих пор находилась в Африке,  уже  шестой
год торчала там в своей  служебной  командировке,  как-то  удавалось  ей
продлевать контракт. Наверняка ей там доска  не  нужна.  Да  и  в  конце
концов, чертежная доска, даже на роликах и с  рейсшиной,  не  Бог  весть
какая ценность, в случае чего  всегда  можно  купить  другую  взамен.  И
все-таки, не решаясь без  спросу  распоряжаться  Гатиным  имуществом,  я
решила позвонить ее матери.
   Трубку поднял Матеуш. Я обрадовалась, он был мне всегда симпатичен. Я
попросила к телефону Гатину мамашу и узнала, что она сейчас находится  в
больнице, на обследовании, что-то с давлением. И он, Матеуш, очень  рад,
что я звоню, может, посоветую ему, стоит ли вызвать Гатю.
   - А что говорят врачи?
   - Врачи ничего определенного не говорят, вот я и не знаю, что делать.
А ты чего звонишь?
   Я сказала о доске, но Матеуш ничего конкретного посоветовать не  мог,
только вякал и мякал в трубку.
   - Ну, видишь ли... Мы с тобой хорошо знаем Гатю. Если ты уверена, что
в случае чего сможешь ей достать точно такую же...
   - Да достану, перестань канючить! Просто я хотела спросить  ее  мать,
вдруг она ей самой нужна, или Гатя уже возвращается. И вообще, чтобы  не
думала, что я забыла ее вернуть.
   - Ну что ж, - сказал осмотрительный Матеуш, - поступай как знаешь,  а
моя хата с краю.
   Потом мы поговорили о Гате и ее матери и пришли к выводу, что  Матеуш
сообщит Гате о здоровье матери в обычном письме, а возвращаться ли ей по
этому поводу или нет, пусть решает сама.
   Наличие Матеуша в Гатином доме меня не удивило, он с молодых лет  был
связан с их семьей. Еще в детстве приходил  к  Гатиному  отцу,  которому
приходился дальним родственником, знал и мать Гати,  и  ее  брата,  а  с
самой Гатей их связывали отношения, вызывающие живейший интерес  у  всех
друзей и знакомых. Никто не мог с  уверенностью  сказать,  была  ли  это
любовная связь или нет. У Гати случались  время  от  времени  женихи,  у
Матеуша даже была жена, с которой  он,  впрочем,  скоро  развелся.  Даже
самые близкие Гатины подруги не могли решить, любовь у  нее  с  Матеушем
или просто дружба. В конце концов, все  отчаялись  разрешить  загадку  и
махнули на них рукой. Внешне же они  совсем  не  подходили  друг  другу.
Матеуш был очень красив, а Гатя совсем наоборот.
   После отъезда Гати Матеуш заботился о ее  матери,  помогал  по  дому,
вечно что-то для нее делал, и его можно  было  чаще  застать  в  Гатиной
квартире, чем в его собственной. Не  в  каждой  семье  так  заботятся  о
старших.
   - Хорошо, я дам тебе эту доску, - сказала я  сыну,  -  только  ты  на
всякий случай купи запасные ролики.  При  случае,  дело  не  срочное.  И
рейсшину тоже купи.
   - Хорошо, при случае куплю, но у нас как раз  дело  срочное,  поэтому
очень прошу - отвези меня к приятелю поскорее, лучше всего сегодня же.
   Я отвезла, и выяснилось, что его приятель живет в том же доме, что  и
Тадеуш с Эвой, даже на  одном  этаже,  можно  сказать,  дверь  в  дверь.
Поскольку же их дома не было, уехали к морю, я не  стала  звонить  в  их
квартиру, просто оставила сына с доской у  дверей  квартиры  приятеля  и
уехала домой.
   Отпуск я провела у моря. Возвратившись домой, еще от дверей  услышала
звонок телефона. Звонил Матеуш.
   - Слушай, ты с Гатей в последнее время  не  общалась?  -  спросил  он
встревоженно.
   - Нет, а что, ты тоже?
   - Да, связь нарушилась, а тут... Такое дело... Гатя  не  приехала  на
похороны.
   - Чьи похороны?
   - Своей матери. Она умерла.
   - Езус-Мария, от чего?
   - Инсульт, скончалась скоропостижно. Я телеграфировал Гате, оттягивал
похороны, сколько мог. От Гати ни слуху ни духу. Не знаю, что и  делать.
Квартира их на мне, тут их вещи.
   Я вспомнила, что вместе с Гатей выехал и Казик.  Могу  написать  ему,
узнать, что там с Гатей. Матеуш обрадовался и попросил скорее  написать.
Я успокоила его: если бы что с Гатей  случилось,  родных  бы  официально
известили. Не померла же она там.
   Матеуш что-то пробормотал, я не расслышала и попросила повторить.
   - Я говорю - помереть-то, может, и не померла,  а  вот  с  кем-нибудь
познакомиться могла...
   Понятно. Я знала, что самой горячей, самой заветной мечтой Гати  было
выйти замуж. Уже больше десяти лет  она  из  кожи  лезла  вон,  лишь  бы
осуществить свою мечту, и все напрасно.  Неудачи  преследовали  беднягу.
Увлекающаяся и влюбчивая, она часто меняла предмет своих чувств и  опять
связывала с ним все надежды и  устремления.  Подруги  не  только  успели
повыходить замуж и завести детей, но  и  развестись,  а  у  нее  все  не
получалось. Мы с Матеушем понимали, что знакомство с человеком,  сулящее
брак, могло привести к самым  непредвиденным  последствиям.  Может,  она
куда-нибудь уехала с этим человеком, может, вконец потеряла  способность
соображать. Да, надо написать Казику.
   Месяца через два мы с Матеушем почти одновременно получили по письму.
Казик,  который  тоже  продлил  свой   контракт,   сообщал,   что   Гатя
действительно  уезжала,  но  уже  вернулась,  о  матери  знает  и   сама
объявится. Гатя в письме к  Матеушу  сообщала,  что  была  в  Австралии,
сейчас приехать в Варшаву не может, да теперь и незачем, приедет,  когда
выйдет срок, а пока просит Матеуша пользоваться их квартирой,  собрав  в
одну комнату их вещи.
   - А в Сидней она ездила повидаться с братом, - пояснил Матеуш.
   О Гатином брате Матеуш говорил неохотно, оно  и  понятно.  С  молодым
человеком произошла очень неприятная история, и долгое время в  Гати-ной
семье избегали вообще упоминать об  этом  позорном  пятне  на  фамильной
чести. Окончив юридический институт и получив диплом,  он  самым  подлым
образом, подложив  свинью  своему  старому  профессору  и  старику-отцу,
известному  варшавскому  адвокату,  смылся   за   границу,   никого   не
предупредив. Постранствовав по свету, он наконец осел в Австралии, и все
удивлялись, что он может там делать со своим дипломом юриста, полученным
в Польше. Правда, английский молодой человек знал отлично.
   Впрочем, до Гатиного брата мне не было никакого дела, я индифферентно
восприняла информацию Матеуша и сочла вопрос выясненным.
   Прошло еще несколько  месяцев,  и  тут  Гатя  объявилась  собственной
персоной, позвонив мне по телефону.
   - Я приехала всего на неделю, сказала она, и у  меня  чертовски  мало
времени.
   - Ну, как там? - поинтересовалась я.
   - Ничего. Но Казику легче.
   - Почему?
   - Потому что он мужчина. Да нет, я не жалуюсь, арабы немного  ко  мне
привыкли и  перестали  притворяться,  что  не  слышат,  когда  я  к  ним
обращаюсь.
   - А раньше притворялись?
   - А как ты думаешь? Исполнять поручения  женщины  -  какой  стыд  для
араба! Но я привыкла, все остальное  прекрасно,  словно  в  раю  живешь.
Слушай, я позвонила, чтобы спросить - не видела ли ты у меня "Цыганки"?
   - Какой цыганки? О  чем  ты?  Я  могла  с  ней  встретиться  в  твоей
квартире?
   - Да нет, не живой, портрет цыганки. Не встречался ли он тебе?
   Я задумалась, честно пытаясь вспомнить.  Квартира  Гати  была  битком
набита  всевозможными  предметами  искусства  -  картинами,   предметами
старины, зеркалами в декоративных рамах, множеством фотографий.
   Была ли среди них "Цыганка"?
   - Алло, ты там не померла? - встревожилась Гатя. -  Чего  молчишь?  У
меня времени в обрез. Отвечай!
   - Не торопи, я пытаюсь вспомнить.
   - Вспомни, мое золотце, вспомни,  прошу  тебя!  Мне  так  нужен  этот
портрет. Небольшой формат, масло.
   - Небольшой?
   - Да, немного больше A3.
   - Нет, - отвечала я, подумав. -  Ничего  похожего  мне  на  глаза  не
попадалось. А если даже и был, я не обратила внимания.
   - И не слышала об этом портрете? Может, мама что-нибудь говорила?
   - С твоей матерью я не общалась со времени  твоего  отъезда.  У  меня
создалось впечатление, что я не очень ей нравилась.
   -  Ясное  дело,  не  нравилась,  -  подтвердила  Гатя  с   похвальной
искренностью. - Но "Цыганку" ты могла видеть.
   - Может, и могла, но не видела. А что, она пропала?
   - Пропала, нигде не могу найти. Ну да ладно,  ничего  страшного.  Мне
очень некогда. Прощай!
   - Постой! - спохватилась я, но Гатя  уже  повесила  трубку,  а  я  не
успела сказать ей о ее чертежной доске.
   Я тут же перезвонила Гате, но ее телефон был занят.  А  на  следующий
день телефон уже не отвечал, сколько я ни названивала. Куда-то ее  черти
понесли, эту Гатю! На третий день я  разозлилась  и  перестала  звонить,
подумав - если доска понадобится, она сама мне позвонит.  Впрочем,  вряд
ли она повезет ее в Касабланку, раз возвращается туда.
   Недели через две позвонил Матеуш.
   - Послушай, - задумчиво  протянул  он,  -  ты  ничего  не  слышала  о
"Цыганке"?
   - И ты туда же? -  раздраженно  отозвалась  я,  -  Больше  вам  нечем
заняться? Сначала Гатя, теперь ты... Куда она подевалась?
   - Кто "она"?
   - Не цыганка же! Гатя!
   - Наверное, в Касабланке.  Недели  две  как  уехала.  Да,  точно  две
недели, в субботу улетела.
   Я быстренько подсчитала, и у меня получилось,  что  Гатя  улетела  на
следующее утро после разговора со мной. Выходит, звонила мне в последний
момент! Значит, я все равно не смогла бы ее спросить о доске. Прекрасно,
совесть моя чиста.
   Матеуш вернул меня к предмету разговора:
   - Так я спрашиваю о "Цыганке". Ты, не видела такой  портрет  у  Гати?
Масло. Или что-нибудь слышала о нем...
   - Нет, не видела и не слышала. Гатя меня уже о нем спрашивала.  Ни  о
какой цыганке понятия не имею. А в чем дело?
   Матеуш помолчал, потом решился:
   - Знаешь что, нам, пожалуй, стоит увидеться. Зайди ко  мне,  то  есть
зайди в Гатину квартиру, я теперь живу здесь. Кое-что покажу тебе.
   - Ладно, когда зайти?
   - Можешь завтра? Часов в шесть?
   - Хорошо.
   Любопытство подгоняло меня, и в Гатину квартиру я явилась пунктуально
в шесть. Последний раз я была здесь в ту злополучную пятницу,  несколько
лет назад, накануне первого отъезда Гати за  границу,  когда  мы  с  ней
заканчивали нашу работу. Мне запомнился жуткий  беспорядок  в  квартире.
Еще бы, Гатя из-за меня не смогла толком упаковать  вещи,  набросала  их
как попало в углу, уже только после  моего  ухода  смогла  собрать  свои
чемоданы.
   Матеуш впустил меня в квартиру, и я буквально остолбенела.  Тогдашний
беспорядок в Гатиной  квартире  мог  показаться  идеальным  порядком  по
сравнению с разгромом, который царил сейчас.
   - Что здесь произошло?  -  спросила  я,  осторожно  переступая  через
наваленные на полу всевозможные вещи, чтобы выйти наконец из передней. -
Ураган бушевал?
   - Нет, - меланхолически ответил Матеуш, - Гатя! Я потому и  пригласил
тебя, хотел, чтобы ты увидела все это  собственными  глазами,  иначе  не
получишь должного представления о случившемся. И заметь, я  тут  немного
уже прибрался.
   - Да что же она тут делала?
   - Искала "Цыганку". Сядь, видишь, я расчистил столик  и  два  кресла,
сейчас принесу кофе, поговорим спокойно.
   Похоже, место для нас Матеуш расчистил  самым  примитивным  способом,
просто смахнул на пол вещи со столика и кресел. Сев в  одно  из  них,  я
продолжала   изумленно   оглядываться.   Вся   комната   была   завалена
всевозможными вещами, главным образом  книгами.  Они  грудами  покрывали
весь пол. Громадный довоенный книжный шкаф Гатиного покойного  отца  был
не только опорожнен, но  и  разобран  на  части,  вперемежку  с  книгами
валялись полки и дверцы. Подушки с дивана сняли, перевернули  на  другую
сторону и даже надорвали, видно, интересовались, нет ли чего внутри.  Из
массивного письменного стола были  вытянуты  все  ящики,  их  содержимым
засыпали книги, уже до того вываленные на  пол.  А  главное  -  со  стен
содрали  драгоценные  картины,  предмет  фамильной   гордости   Гатиного
семейства. Теперь они самым жалким образом валялись на полу.
   Пришел Матеуш с кофе, и я потребовала объяснений.
   - В остальных комнатах то же самое, - информировал он. - И  в  кухне.
Слушай, ты и в самом деле не видела "Цыганки"?
   - Провалиться мне на этом месте! Да рассказывай же, в чем дело?
   Матеуш поудобнее уселся во втором свободном кресле и разлил кофе.
   - Тебе что-нибудь известно о планах Гати?
   - Нет. А должно быть известно?
   - Не обязательно. Так вот - Гатя не намерена возвращаться.
   Не скажу, что это известие сразило меня, я  была  к  нему  готова.  В
Польше у Гати никого из близких родственников не осталось, а за границей
был родной брат. Что ж, ничего удивительного. Матеуш продолжал:
   - Теперь она выехала окончательно, сказала, что не вернется.  Продала
все, что могла, в том числе и машину, квартиру перевела на меня. С собой
забрала очень немного вещей. И говоря по правде, больше всего она ценила
свою "Цыганку".
   - Расскажи о ней.
   - Портрет, масло, размер пятьдесят на сорок сантиметров. Гатя назвала
мне размер, чтобы я знал, где искать, где такая вещь может  поместиться.
Видела бы ты, как  она  ее  искала,  эту  "Цыганку"!  Как  ненормальная,
честное слово! Все прочее  ее  не  интересовало,  только  этот  портрет.
Видишь, подушки  с  дивана  и  то  прокалывала  спицей,  нет  ли  внутри
дерева...
   - А портрет на дереве?
   - Да, на деревянной доске. Гатя мне не сразу  сказала,  что  она  так
ищет,  сначала  надеялась  найти  без  моей  помощи,  три   дня   искала
самостоятельно, потом поняла, времени ей не хватит, и обратилась ко мне.
Квартира, сама знаешь, огромная, три комнаты, забиты вещами под потолок,
везде множество встроенных шкафов, в прихожей тоже. На Гатю страшно было
смотреть! Пот с бедняги лился ручьем, в глазах безумие. В кухне она даже
плитку пооббивала со стен, линолеум сорвала. Мы  с  ней  простукали  все
стены и полы, нет ли какого тайника. Гатя голову  ломала,  куда  портрет
мог задеваться, думала, мамуся кому подарила.  Так  она  обзвонила  всех
мамусиных приятельниц, всех знакомых...
   - И мне звонила. А ты сам когда-нибудь видел эту "Цыганку"?
   - Никогда не видел. И вообще первый раз услышал вот теперь, от  Гати,
когда привлекла меня себе в помощь. "Цыганку" она во что бы то ни  стало
хотела забрать с собой за границу.
   - Почему? Семейная реликвия или произведение искусства?
   - Настолько я знаю Гатю, скорее второе...
   -  А,  ну  так  хорошо,  что  не  вывезла  за  границу   национальное
произведение искусства!
   - Я тоже так считаю.
   -  А  что  сам  намерен  делать,  если  "Цыганка"   найдется?   Какое
распоряжение она тебе оставила?
   - В том-то и дело, что никакого. Я удивилась:
   - Как, Гатя не оставила тебе никакого распоряжения?
   - Ну, распоряжений  она  надавала  множество,  я  должен  тысячу  дел
переделать, а вот насчет "Цыганки" - ни словечка не проронила. Я даже ее
сам спросил, что мне делать с ней, если попадется, так Гатя в ответ  мне
такое... Как бы тебе  сказать...  Ну,  вроде  не  поняла,  о  чем  я  ее
спрашиваю, вроде она и не искала по всему дому этот портрет, вроде я все
сам придумал.
   - Да, такое трудно придумать,  -  заметила  я,  оглядывая  разгром  в
комнате.
   - Разреши напомнить, что по специальности я искусствовед, - продолжал
Матеуш.  -  Так  что  пресловутая  "Цыганка"  интересует  меня  и  чисто
профессионально. Тем более что нарисована маслом не  на  полотне,  а  на
дереве. На деревянной доске.
   Матеуш замолчал и отхлебнул кофе. Я тоже молчала, не понимая, к  чему
он клонит. А он вдруг спросил:
   - Если не ошибаюсь, тогда по телефону, ты спрашивала меня о  какой-то
Гатиной доске? Я сначала не поняла, потом вспомнила:
   - Да, но речь шла о доске чертежной.
   Матеуш попросил меня подробней рассказать о ней,  и  я  удовлетворила
его просьбу. Рассказала о доске и обстоятельствах, при  которых  вынесла
ее  из  Гатиной  квартиры  вместе  с  прикрепленными  эскизами.   Матеуш
внимательно выслушал меня и заявил:
   -  Не  хочу  тебя  огорчать,  но  мне   кажется,   это   единственная
возможность... Какого размера была доска?
   - А1. Шестьдесят на восемьдесят четыре сантиметра, ну, может, плюс  с
каждой стороны еще по два сантиметра. Доска как доска...
   -  А  ты  ее  внимательно  осмотрела?  Я  уже   собиралась   ответить
утвердительно, когда вдруг сообразила -  совсем  нет!  Совсем  я  ее  не
рассматривала. Работала за ней, факт, но она вся закрыта была  эскизами,
калькой, бристолем, а что под всем этим - я не видела. Хотя вряд ли я не
почувствовала бы, если  под  чертежом  оказалась  картина,  нарисованная
масляными красками. Матеуш добил меня:
   - А обратную сторону доски ты осматривала?
   Я огрызнулась:
   - Спятил? На кой мне рассматривать обратную сторону чертежной доски?
   - Ну вот, видишь...
   - Ничего я не вижу! С обратной стороны у нее ножки.
   - Какие еще ножки?
   Я огляделась - где-то здесь должна была находиться большая  чертежная
доска Гати, вдвое больше той, что я  забрала.  Спросила  у  Матеуша,  не
видел ли он ее.
   - Выходит, мне опять придется искать доску, - вздохнул  Матеуш.  -  С
ума сойду от всего этого. Хотя погоди, кажется, что-то похожее  мне  тут
попадалось...
   Доску мы нашли в соседней комнате, за дверью. Я показала Матеушу  то,
что назвала ногами - деревянные чурочки, вставленные на верхнем и нижнем
концах, одни повыше, другие пониже. Благодаря им доске придавался нужный
наклон.
   Матеуш измерил расстояние между чурочками и сказал:
   - Знаешь, моя версия подтверждается. Если та доска была вдвое меньше,
значит, подпорки оказались бы здесь и вот здесь... Между  ними  как  раз
хватит места на "Цыганку". Вспомни, откуда Гатя достала ту свою доску?
   Мы вернулись к столику с кофе, и я стала вспоминать:
   - На той доске Гатя не работала, по  размеру  чертежей  ей  подходила
только большая доска. А когда нам пришлось  засесть  за  работу  вдвоем,
возникла необходимость во второй доске. Сейчас, сейчас... Откуда же  она
ее достала? Кажется, из-за шкафа извлекла, вся в пыли, но у нас не  было
времени менять бристоль. Доска была с рейсшиной, помню.
   - А допустим, если бы кто-то в ту доску  вмонтировал  другую,  снизу,
причем портретом внутрь, ты бы это заметила?
   - Наверное, не заметила бы, - ответила я, подумав. - Если бы не стала
специально разглядывать.
   -  Но  ты  ведь  не  разглядывала?  А  технически  это  было   вполне
осуществимо.
   Я с сомнением покачала головой:
   - Может, и осуществимо, но сложное дело. И кому это нужно?
   - Если бы ты видела Гатю, когда она искала портрет, не спрашивала бы.
   - Гатя не способна вмонтировать портрет в чертежную доску.
   - А я разве сказал, что это сделала Гатя? Она лишь хотела его  найти.
После того, как виделась с братом...
   Гатин брат был способен на все, но тогда...
   - Где логика? - возразила я. - Если это сделал брат и  послал  ее  за
портретом, он бы ей сказал, что портрет в чертежной доске, и Гатя первым
делом принялась бы искать свою доску, а не крушить мебель в квартире.
   Матеуш не согласился со мной.
   - Ведь мы же не знаем наверняка, кто  спрятал  "Цыганку".  Могла  это
сделать мамуля, мог еще кто-то. Пока же я знаю лишь  то,  что  "Цыганка"
была и исчезла. Ты вынесла отсюда доску. Может, идея моя гроша  ломаного
не стоит, но проверить же можно? Где эта доска?
   Пришлось