я и второй камень. А теперь на всю жизнь запомнившиеся  мне
двадцать восемь сто двадцать один.
   Сумка и сетка лежали на месте. На  миг  теплое  чувство  согрело  мое
заледеневшее от ненависти сердце. Мне документы, деньги, мой атлас... На
другой полке лежали пачки банкнот, долларов и франков. Я сгребла все, не
считая,  -  за  минувшие  три  месяца  нанесенный  мне  моральный  ущерб
значительно возрос и не такого еще требовал возмещения!
   На полку, где лежали  деньги,  я  положила  те  жуткие,  полусгнившие
лохмотья, которые когда-то были моим платьем, и заперла сейф. Потом  еще
немного поела фруктов, выкурила сухую сигарету  и,  подумав,  подошла  к
картине, висевшей на стене. Что-то он делал тогда с рамой...
   Тщательно  обследовав  левую  часть  рамы,  я  обнаружила   небольшую
выпуклость и нажала на нее. С тихим шелестом сверху спустилась карта.
   Открыв  свой  атлас  на  странице,  где  была  Испания,  я  нашла   и
постаралась запомнить то место в Пиренеях, где  семерка  пересекается  с
"Б" как Бернард.
   Вернув картину  в  прежнее  положение,  я  решила,  что  теперь  могу
удалиться.
   На рассвете я добралась до  маленькой  железнодорожной  станции,  где
изучила  схему  движения  поездов  и  их  расписание.  Ближайший   поезд
отправлялся в Тур, и, видимо, как раз его ожидали люди, по виду рабочие.
В свитере и джинсах я не очень выделялась среди них, лицо мое  закрывали
самые большие очки, какие мне удалось разыскать среди  вещей  шефа,  так
что на меня не обращали внимания. Я купила билет и села в поезд.
   Прибыв в Тур, я дождалась в вокзальном буфете  открытия  магазинов  и
отправилась совершать покупки. Делала я это очень продуманно, в магазине
более одной вещи не покупала, причем выбирала магазины  самообслуживания
или такие, где было много народу. Продавщицы тоже не  обращали  на  меня
внимания -  они  и  не  такое  видали.  Переодевалась  тоже  постепенно,
используя для этой цели дамские комнаты магазинов. Обувь я приобрела  на
распродаже, причем здесь главной была забота не о качестве или  удобстве
покупаемых туфель, а о том, чтобы никто не заметил моих громадных кед. В
заключение я купила чемодан и села в парижский поезд уже  как  нормально
одетая пассажирка.
   С той минуты, как я увидела себя в зеркале, мои планы изменились.
   Вылезая из могилы, я думала  лишь  о  том,  чтобы  как  можно  скорее
добраться до Интерпола, рассказать там все и немедленно отбыть в Польшу.
Вид собственной посмертной маски заставил меня пересмотреть эти планы.
   Как-никак,  а  собственное  здоровье  и  внешний  вид  меня  все-таки
волновали.
   То,  что  я  увидела  в  зеркале,  сразу  же  навело   на   мысль   о
многочисленных болезнях, наверняка уже притаившихся  в  моем  организме.
Впрочем, почему притаившихся? Ревматизм уже явственно давал себя знать в
коленях и в правом плече, каждую минуту ожидала я проявления симптомов и
других болезней. Да и вообще, как  в  таком  виде  показаться  людям  на
глаза?
   Говоря откровенно, было еще одно соображение. Я  была  убеждена,  что
Интерпол помешает мне заняться собой. Они наверняка захотят  иметь  меня
под рукой и велят мне остаться в Париже. И дальше.  Предположим,  я  все
расскажу,  полиция  займется  сокровищами,  шеф  узнает  и  распорядится
свернуть мне шею. Найти меня ему будет нетрудно. Конечно,  Интерпол  мог
бы позаботиться о моей безопасности,  но  единственное  надежное  место,
какое я была в состояния представить, -  это  противотанковый  бункер  в
казематах Интерпола, скрытый глубоко в земле.  У  меня  же  выработалось
прочное отвращение к такого рода помещениям, не говоря уже  о  том,  что
пребывание там не скажется благоприятно на моем здоровье.
   Да нет, могли бы меня поселить в обычной гостинице и выставить охрану
- две дюжины сыщиков. Хотя где они возьмут столько народу? Дадут два-три
человека, на больше...
   Осенний пейзаж, проплывающий за окнами вагона, исчез, и вместо него я
в своем буйном  воображении  увидела  себя  спокойно  сидящей  в  номере
гостиницы.   Волосики   у   меня   повылезли,   все    тело    облеплено
противоревматическими пластырями, в фарфоровой мисочке на тумбочке лежит
искусственная  челюсть.  В  холле  дежурит  мрачная  личность  с   тупым
выражением лица.  К  ней  приближается  другая  личность  -  со  злобным
выражением лица  -  и  сообщает,  что  прибыла  сменить  первую.  Первая
личность удаляется, а вторая поднимается по лестнице и подходит к  двери
моего номера. У двери дежурит третья  личность.  Узнав,  что  ее  пришли
сменить, она  оживляется  и  радостно  сбегает  с  лестницы,  а  злобная
личность осматривается по сторонам. Ночь,  тишина,  все  спят,  я  тоже.
Личность вытаскивает из кармана отмычку, бесшумно открывает  мою  дверь,
на цыпочках входят в комнату  и  приближается  к  кровати.  Я  продолжаю
спать,  хрипя  бронхитом.  Личность   вытягивает   из   кармана   орудие
преступления...
   Странно еще, что я не  сорвалась  с  места  с  диким  криком.  Сердце
отчаянно билось. Да, нервы никуда. Еще немного - и меня бы убили.
   Воображение сработало не до конца, потому, видимо, что я  не  решила,
каким орудием воспользуется преступник. Но и незавершенной картины  было
достаточно, чтобы я отказалась от идеи персональной охраны.
   Я могла, конечно, наплевать на Интерпол и сразу отправиться в Польшу.
   И опять включилось мое проклятое воображение.
   Я увидела себя на  пограничном  пункте  в  Колбаскове.  Увидела,  как
выхожу из автомашины, страшилище в парижской конфекции. Увидела, как  ко
мне приближается Дьявол, увидела ужас на его лице и отвращение, увидела,
как он в страхе шарахается от меня. Потом увидела себя в гостях  у  моей
варшавской  приятельницы  и  то  выражение  притворного   сочувствия   и
непритворного удовлетворения, с которым она смотрит на меня. Нет, только
не это!
   На миг промелькнула в моем воображении и такая картинка: мать  рыдает
надо мной, в отчаянии рвет волосы. Но эта картина была уже излишней, мне
вполне хватило первых  двух,  и  я  решительно  отказалась  от  мысли  о
немедленном возвращении в Польшу.
   Итак, отпадает идея персональной охраны и немедленного возвращения  в
Польшу.  А  может,  Интерпол  все-таки  сумеет  позаботиться  обо   мне?
Например, поместит  меня  в  какой-нибудь  хороший  санаторий...  А  они
подкупят санитарку, уборщицу, сторожа, или проникнут ко  мне  под  видом
посетителей, или просто отравят. Найти же меня им будет совсем нетрудно,
ведь у них есть свои люди в полиции.
   И так плохо, и  так  не  лучше.  Я  пристально  смотрела  на  пейзаж,
мелькающий за окнами вагона, и ничего не видела, а в голове одна мрачная
мысль сменялась другой. Пока я не выдала тайну, меня  будет  разыскивать
шеф, и он же будет заботиться о том, чтобы со  мной  ничего  плохого  не
случилось. Как только я выдам тайну, заботиться обо мне станет  Интерпол
- а я представляю, какая это будет забота! - шеф же постарается  стереть
меня с лица земли. Значит, сохранить жизнь и  свободу  действий  я  могу
только в том случае, если никому ничего не скажу.
   Что же следует  мне  предпринять  в  таком  случае?  Первым  делом  -
раздобыть в Париже фальшивые  документы  и  стать  француженкой.  А  для
восстановления сил отправиться в Таормину. Очень может быть, что все мои
сомнения, колебания, опасения объяснялись именно этим - убедить  себя  в
совершенной необходимости выезда в Таормину. Еще в темнице зародилась  у
меня непреодолимая тоска по морю, солнцу, кактусам, таким, какими  я  их
видела с балкона гостиницы "Минерва" в Таормине - лучшем курорте мира!
   Мысль о земле обетованной вытеснила из моей головы все остальные, и я
пришла в себя только на площади Республики, откуда  собиралась  свернуть
на улицу де ля Дуан, чтобы снять номер в хорошо знакомой  мне  маленькой
гостинице. Надо же, чуть было  не  совершила  непростительную  глупость!
Ведь в этой гостинице я останавливалась всего несколько месяцев назад  и
дала портье такие большие чаевые - у меня не было мелочи, - что меня там
наверняка запомнили. И запомнили полькой, а теперь я  собиралась  выдать
себя за француженку.
   Я посмотрела на часы  -  самое  рабочее  время.  Был  в  Париже  один
человек, к которому я без колебаний могла обратиться за помощью в  любой
момент. Мой старый испытанный друг.
   Зайдя в маленькое бистро, в котором я еще так недавно  -  а  кажется,
сотни лет назад! - ела пиццу по-неаполитански, я подошла  к  телефону  и
набрала номер. Его могло  не  быть  в  Париже,  у  него  мог  измениться
телефон, он мог сменить работу - ведь мы не виделись семь лет.
   - Привет! - по-польски сказала я, когда он  снял  трубку.  -  Сколько
лет, сколько зим. Нельзя два раза войти в одну и ту же реку.
   Он молчал, потеряв, как видно, дар речи,  что  и  требовалось.  Люблю
сюрпризы!
   - О боже! - с волнением и радостью наконец отозвался си. - Это ты?
   Это и в самом деле ты?
   - Ага. И опять  пришла  пора,  когда  мне  надо  с  тобой  немедленно
увидеться. Похоже, что ты опять спасешь мне жизнь.
   - С удовольствием. А где ты находишься?
   - В бистро на площади Республики. Буду ждать тебя за памятником.
   - Хорошо, через пятнадцать минут я там буду.
   Чемодан мне очень мешал. Надо было оставить его в камере хранения,  а
теперь я не знала, что с ним делать. Наверняка он привлекал внимание,  а
для привлечения внимания вполне достаточно изжелта-зеленого цвета  моего
лица.  Ну  да  ладно,  ничего  не  поделаешь.   Я   ждала,   внимательно
рассматривая не представляющую никакого интереса заднюю часть памятника.
   Белая "ланчия" притормозила около меня, и я села на ходу.
   - На меня лучше не смотреть, - со вздохом посоветовала я. - Мне бы не
хотелось, чтобы в твоей душе запечатлелся именно таким мой образ. Обычно
я выгляжу несколько  лучше.  Очков  не  сниму  ни  за  какие  сокровища.
Объяснять тебе ничего не буду. Ты ничего обо мне  не  знаешь,  не  видел
меня семь лет и не видишь теперь.
   - Если бы ты действительно не  выглядела  несколько  необычно,  я  бы
сказал, что ты ничуть не изменилась, - с  удовлетворением  констатировал
мой друг. - Ты что, восстала из гроба?
   - Ты почти угадал.
   - И что тебе нужно?
   - Фальшивые документы. Французские. Достаточно хорошие,  чтобы  можно
было с ними пересечь итальянскую границу. Очень срочно,  цена  не  имеет
значения.
   Он  молчал,  протискиваясь  сквозь  уличную  пробку,  потом,   тяжело
вздохнув, произнес:
   - Хорошо, что я давно тебя знаю и успел привыкнуть к твоим сюрпризам.
   Хорошо, что я не потерял связи с одним моим знакомым, который, увы, в
последнее время скатился на самое дно. Кажется, он фабрикует как раз то,
что тебе нужно. А ты уверена, что именно это тебе нужно?
   - Совершенно уверена. Впрочем, достаточно взглянуть на меня.
   - Ведь ты хотела, чтобы я не смотрел!
   - Можешь  разок  взглянуть,  чтобы  убедиться.  Но  постарайся  сразу
позабыть то, что увидишь.
   Он посмотрел на меня и покачал головой:
   - В свое время я принял решение не удивляться ничему, что бы с  тобой
ни произошло, но ты обладаешь поистине удивительным талантом! Семь лет о
тебе ни слуху ни  духу,  потом  сваливаешься  как  снег  на  голову,  и,
оказывается, единственное, чего тебе не хватает  для  счастья,  так  это
фальшивых документов. Куда ты едешь сейчас?
   - Понятия не имею. В какую-нибудь гостиницу, где у меня не  потребуют
документов. Могу тебе сказать, что никакого преступления я не совершила,
- это для ясности. Такие обычные вещи не для меня,  я  выдумала  кое-что
поинтереснее.
   - Понятно, ты всегда отличалась оригинальностью. Я  рад,  что  ты  не
изменилась.
   Да, я могла на него положиться. Всякий другой на его месте  начал  бы
изумляться,  возмущаться,   сомневаться,   задавал   бы   вопросы.   Он,
один-единственный во всем мире, вел себя так, как я и ожидала.
   Прошло три дня. В моем активе были: парикмахер, косметичка, сорок два
часа сна, два сеанса  облучения  кварцевой  лампой  и  оргия  покупок  у
Лафайета. Звали меня Мари Гибуа, и было мне двадцать восемь лет. Когда я
знакомилась со  своим  новым  паспортом,  это  последнее  обстоятельство
шокировало меня.
   - Ты сошел с ума. Все хорошо, но возраст... Ведь  я  же  попадусь  на
этом.
   - А что я мог сделать? Других документов не было. Впрочем,  насколько
я  тебя  знаю,  ты  быстро  подладишься  к  документам.  Не  хочу   тебя
расспрашивать, но, похоже, тебе здорово досталось. А ты всегда  молодела
после переживаний. Если и дальше пойдет такими темпами, как за  эти  три
дня...
   - Пожалуй, я все-таки тебе кое-что скажу, - задумчиво проговорила я.
   - Посоветуй, как мне быть.
   - Не скрою, мне страшно хочется знать, что ты на этот раз отколола, -
ответил он. - Но я не настаиваю, можешь и не говорить. Разве что я  тебе
смогу в чем-то помочь.
   - Ты мне уже помог. Но можешь помочь еще. Дело в том,  что  мне  надо
отправиться в Интерпол и все сказать. Сейчас я  понимаю,  что  мне  надо
было отправиться туда в первый же день, вместо того чтобы звонить  тебе.
А теперь я боюсь.
   - Чего ты боишься? Что тебя отругают за опоздание?
   - Да нет, они будут счастливы, если я приду к ним и через полгода. Но
понимаешь, меня разыскивают одни очень нехорошие люди. Три дня назад они
еще не знали, где я, а теперь наверняка все поняли. Они уверены,  что  я
отправлюсь в Интерпол, и если не перехватят меня по дороге,  то  нападут
на мой след и пристукнут где-нибудь в другом месте. Так что  если  бы  я
сейчас отправилась в Интерпол, то уже должна была бы там остаться. А мне
жутко этого не хочется, мне хочется в Италию. Однако, с другой  стороны,
следовало бы пойти к ним и все рассказать.
   - Так позвони, - предложил он, подумав. -  Пусть  кто-нибудь  от  них
придет к тебе.
   Я тоже подумала, и мое услужливое воображение тут  же  подсунуло  мне
картину:  незнакомый  гражданин,  выдававший   себя   на   представителя
Интерпола, с восторгом  выслушивает  мое  сообщение,  а  потом  вынимает
острый кинжал и вонзает его мне в грудную клетку.  После  чего  спокойно
покидает гостиницу.
   - Ну, нет, - мрачно ответила я. - Если выбирать  из  двух  зол  -  уж
лучше я сама к ним пойду. Я до того дошла, что в каждом вижу бандита.
   Прошу тебя, если можешь и если знаешь, где этот Интерпол  помещается,
поезжай туда и посмотри, нет ли поблизости чего подозрительного.
   - Хорошо, я могу проехать там, хотя и не представляю себе, как должно
выглядеть что-то подозрительное.
   Из отчета, сделанного мне  на  следующий  день,  я  поняла,  что  там
подозрительно  абсолютно  все.  Автомашины,  стоящие  поблизости,  могли
поджидать меня.  Прохаживающийся  перед  зданием  полицейский  мог  быть
подкуплен гангстерами. Люди всех  возрастов,  сидящие  на  расположенных
поблизости скамейках и тумбах, могли быть людьми шефа.  Проходящий  мимо
кюре под зонтиком мог быть переодетым бандитом.
   - А чтоб их черти взяли, - с досадой проговорила я. - В конце концов,
я могла  бы  пойти  туда  и  остаться  там,  если  бы  не  настоятельная
необходимость лечиться от ревматизма и авитаминоза.  И  вообще,  если  я
сейчас не приду в себя, то не приду никогда. А пока можно  я  оставлю  у
тебя кое-что из моих вещей?
   Утром я села в самолет, отправляющийся в Катанию.
 
*** 
 
   Тем временем в покинутом мною  замке  развернулись  очень  интересные
события.
   - Высокочтимая дама! - ревел сторож в отверстие в потолке. - Эй,  ты,
отзовись! Ты жива?
   Снизу никто не отзывался. Как видно, я опять была  не  в  духе  и  не
хотела отвечать. Сердито ворча,  сторож  спустил  корзинку,  вывалил  ее
содержимое, вытащил пустую корзинку обратно и удалился.
   На следующий день он ревел дольше  и  громче,  но  я  по-прежнему  не
отзывалась. Он попытался рассмотреть, что  делается  внизу.  Там  царила
непроглядная тьма. Может,  я  потому  была  не  в  настроении,  что  моя
коптилка погасла? Правда, у меня были спички, но они могли отсыреть.
   - Эй, ты! - завопил сторож. - Высокочтимая дама!  Я  дам  тебе  новый
светильник!
   Внизу царила мертвая тишина. Сторож опорожнил корзинку  и  отправился
за новым светильником. Он зажег его, перевязал веревками и спустил вниз.
   То, что он увидел в подземелье при свете коптилки, испугало его:  как
вчерашние, так и сегодняшние продукты лежали нетронутыми.
   - Высокочтимая дама! - Встревоженный, он ревел, как раненый буйвол. -
Ты что, померла?
   Никто не отзывался. Сторож запаниковал.
   - Да откликнись же! Ваше королевское величество! Ваше преосвященство!
   Высокочтимая дама! Скажи что-нибудь! Обещаю тебе, что пойду  на  твои
похороны! Не получишь больше пищи! Да скажи хотя бы, жива ты или нет?!
   Ответом  на  все  эти   призывы   было   молчание.   Сторож   страшно
встревожился. Правда, и раньше случалось, что я не отвечала по несколько
дней, но на всякий случай он решил доложить начальству.  Поставленный  в
известность  один  из  сотрудников  шефа  не  стал  себя  затруднять   и
спускаться в подвал, а сразу отбил телеграмму шефу.
   Шеф и сопровождающие его лица  прибыли  на  следующий  день,  и  шеф,
полный самых  мрачных  предчувствий,  сразу  помчался  вниз.  Неужели  я
настояла на своем  и  назло  ему  сдохла?  Может,  все-таки  он  немного
переборщил с этими своими условиями...
   Лежа на каменном своде, они оба со сторожем орали,  ревели,  кричали,
угрожали и упрашивали.  Никакого  ответа.  Шеф  велел  принести  сильную
электрическую лампочку на очень длинной проволоке,  спустил  ее  вниз  и
внимательно осмотрел подземелье.
   Ему показалось, что там очень много земли. Как ни старался, он не мог
припомнить, была ли там уже эта земля, когда меня туда посадили, или там
были голые камни. А если  камни,  то  откуда  могла  взяться  земля?  Не
превратилась же я в нее, в самом деле?
   - Не понимаю, - пробормотал он,  чем  доставил  большое  удовольствие
стоящему рядом патлатому.
   Этому последнему здорово влетело за мой побег из Бразилии. "Так-то.
   Ты думал, что легко ее устеречь! Убедился теперь?"
   Шеф, однако, быстро взял себя в руки, нахмурил  брови,  задумался,  а
затем коротко бросил:
   - Войти через дверь!
   Три бугая спустились по неудобной винтовой лесенке  и  навалились  на
двери моей темницы. Дверь даже не шелохнулась. Кооптировали  четвертого,
но и четвертый не помог. Трепеща от страха,  они  вернулись  ни  с  чем.
Самый храбрый из них доложил:
   - Дверь не поддается.
   Ожидающий вестей шеф посмотрел на них так, что им стало нехорошо.
   - Я сказал: войти через дверь. Ведь так? - спросил он  тихо  и  почти
ласково.
   Эти слова, как видно, вдохновили  четырех  бугаев.  Понимая,  что  им
лучше не возвращаться наверх, если они не откроют двери, пыхтя  и  сопя,
они так навалились на дверь, что та со страшным  скрежетом  приоткрылась
сантиметра на два. То, что они увидели в щель при свете  своих  фонарей,
заставило их, однако, опять подняться к шефу.
   -  Шеф,  -  сказали  они  и  приготовились  отскочить  на  безопасное
расстояние. - Шеф, за той дверью  что-то  странное.  Вроде  бы  каменная
стена...
   Рука шефа  дернулась  за  огнестрельным  оружием,  и  бугаи  кинулись
врассыпную.  Начальство,  однако,  сдержало  себя  и  лично  отправилось
посмотреть, в чем дело. В щель можно было рассмотреть камни,  наваленные
до самого потолка. Все это было более чем странно и очень подозрительно.
Что я там устроила, черт побери?
   - Тротил, - коротко бросил шеф.
   - Башня обрушится, - осмелился возразить патлатый.
   - Не обрушится, взрывать осторожно.
   Он поднялся к себе в апартаменты, а из  подземелья  стали  доноситься
глухие взрывы. И тут  его  как  что-то  кольнуло.  Оставив  патлатого  у
столика с напитками, шеф подошел к стене и открыл сейф. Он увидел там на
полке отвратительные лохмотья и сразу все понял.
   - Но как же она сбежала, хотел бы я знать? Как это  ей  удалось,  сто
тысяч чертей?!
   - Прор