льно. Он был очень внимателен к ней.
   Я догадался, что Картер, вероятно, как-то по-особому связан с  миссис
Эшбьюри. У них было много общего - они  являли  собой  пару,  живущую  с
единственной целью: получать от жизни наслаждение.
   Между тем миссис Эшбьюри не отрывала от меня глаз.
   - У вас нет ни унции жира, мистер Лэм, - заметила она. - Вы  невелики
ростом, но превосходно сложены.
   Только не слишком ли вы легки для профессионального борца?
   - Тренера, - поправил я.
   - Я знаю, но вы, вероятно, и хороший борец.  Генри  рассказывал  мне,
как вы одолели в джиу-джитсу своего соперника-японца, и у него был очень
бледный вид.
   Генри Эшбьюри в упор уставился на меня.
   - Боюсь, с  моей  стороны  было  бы  нескромным  комментировать  этот
эпизод.
   Ее горло,  плечи  и  диафрагма  пришли  в  движение  -  она  залилась
пронзительным, веселым смехом.
   - Это забавно, очень забавно! Бобу страшно бы  понравилось.  Он  тоже
скромен. Мистер Эшбьюри говорил вам о Роберте?
   - Вашем сыне?
   - Да. Он чудесный мальчик. Я так горжусь им. Он начал делать  карьеру
с самой нижней ступеньки и  благодаря  усердию  и  упорному  труду  стал
президентом корпорации!
   - Я ничуть не преувеличиваю,  -  вмешался  Бернард  Картер,  -  когда
утверждаю, что Боб - гений в  бизнесе.  Я  никогда  не  видел  человека,
который так быстро, как он, схватывал бы суть проблемы.
   - Он поступает всегда правильно, не так ли? - спокойно  констатировал
Генри Эшбьюри.
   - Всегда правильно! - воскликнул Картер. - Мой Бог,  он...  -  Картер
осекся, бросив взгляд на  миссис  Эшбьюри,  всплеснул  пухлыми  ручками,
словно говоря:
   "О, какой смысл продолжать?" и медленно перевел дыхание.
   - Рад это слышать, - по-прежнему равнодушно произнес Эшбьюри.
   - Я считаю карьеру моего сына просто блестящей, и при этом, повторяю,
он очень скромный. Почти никогда не говорит  о  своей  работе.  -  Голос
миссис Эшбьюри,  глубокий,  красивого  низкого  тембра,  от  возбуждения
поднялся на октаву выше и сейчас стучал в барабанные перепонки,  подобно
граду  по  железной  крыше.  -  Но  Роберт  чувствует,  что   Генри   не
интересуется его проблемами. Держу пари, Генри, ты даже не знаешь  о  их
последних нововведениях или о том, что Боб...
   - У меня достаточно своих дел, - пробурчал Генри.
   - Но ты бы мог действовать заодно с Бобом. В конце концов, в качестве
президента  компании  Боб   имеет   возможность   узнавать   о   многом,
происходящем в  деловом  мире.  Некоторые  из  этих  сведений  были  бы,
несомненно, очень полезны и для тебя.
   - Да, моя любовь. Но я слишком устаю и, когда добираюсь до  дому,  не
хочу говорить о бизнесе.
   Миссис Эшбьюри вздохнула:
   - О, вы дельцы! Боб,  в  сущности,  такой  же.  Из  него  клещами  не
вытянешь ни слова о делах.
   - Где он сейчас? - поинтересовался я.
   - Внизу, в бильярдной, с менеджером по сбыту Паркером Стоулдом.
   Эшбьюри кивнул мне:
   - Пойдемте, Лэм. Спустимся, и вы познакомитесь с Бобом и Стоулдом.
   Прощаясь  с  миссис  Эшбьюри,  я  произнес  те  банальности,  которые
говорятся в подобных случаях, а она, взяв мою руку, несколько  задержала
ее в своей. Когда я нагнал Генри Эшбьюри, он уже шествовал  по  длинному
коридору. Мы спустились вниз по лестничным маршам, и  вскоре  я  заметил
комнату с длинным столом для пинг-понга. Напротив, вероятно,  находилась
бильярдная. Оттуда доносились стук шаров и голоса.
   Эшбьюри открыл дверь. Человек в смокинге,  собиравшийся  стукнуть  по
шару, выпрямился и положил кий:
   - Хэлло, губернатор!
   Это и был Роберт Тиндл - парень со  скошенным  лбом,  длинным  прямым
носом и глазами цвета дешевого мрамора - водянисто-серыми с  грязноватой
радужной оболочкой. Он вяло пожал мне руку. Его партнер выглядел немного
старше Боба. У него были слишком близко поставленные  глаза,  но  густые
вьющиеся волосы  и.  хороший  рот.  Он  явно  воспринял  наш  визит  как
нежелательное вторжение и отозвался на представление невнятным "счастлив
знак...ся", даже не протянув мне руки.
   Утром дворецкий поднял меня  в  семь  часов.  Я  побрился,  оделся  и
спустился в спортзал - просторную пустую комнату в полуподвальном этаже,
примыкавшую к бильярдной.
   Спортзал казался заброшенным, словно им никогда не  пользовались.  Но
тут было  множество  спортивного  инвентаря:  подвесные  груши,  штанги,
булавы, гантели, тренажер, борцовские маты, в дальнем углу -  боксерский
ринг. На сетке висели боксерские перчатки. Подойдя ближе,  я  увидел  на
них пожелтевшие от времени ярлычки с ценой.
   На мне были  теннисные  туфли,  свободные  спортивные  штаны,  майка.
Появившийся вслед за мной Генри Эшбьюри был упакован в плотный купальный
халат. Он сбросил его и остался в боксерском трико.
   Выглядел он ужасно.
   - Ну, - сказал Генри, указав на свое округлое брюшко, - вот  чем  вам
нужно прежде всего заняться. - Он  побрел  к  тренажеру  и  включился  в
работу, пыхтя и отдуваясь. Спустя минуту он отступил и кивнул мне:
   - Хотите размяться?
   - Нет.
   - Мне тоже не хочется, но я должен.
   - Почему бы вам не постараться вообще сидеть прямо, добиваясь  лучшей
осанки?
   - Я чувствую себя особенно  уютно,  свернувшись  в  кресле.  Так  мне
удобнее.
   Тогда продолжайте упражняться, - распорядился я.
   Он  метнул  на  меня  быстрый  взгляд,  по-видимому,   хотел   что-то
возразить, но сдержался, вернулся к тренажеру и еще немного поработал  с
ним. Затем взвесился на весах и подошел к матам.
   -  Вы  думаете,  что  сумеете  научить  меня  тем  приемам,   которые
демонстрировал вчера джеп {японец}? - спросил он.
   Я посмотрел ему прямо в глаза:
   - Нет.
   Он рассмеялся и надел халат. После этого мы  посидели,  поговорили  о
политике, пока не пришло время принимать душ и одеваться к завтраку.
   После завтрака Эшбьюри отправился к  себе  в  контору.  Позже,  около
одиннадцати, я  встретился  с  Альтой,  спускавшейся  в  столовую.  Она,
очевидно, уже слышала обо мне.
   - Пойдемте,  составьте  мне  компанию,  пока  я  буду  завтракать,  -
пригласила она. - Я хочу поговорить с вами.
   Это был удобный случай  познакомиться  с  ней  поближе.  Я  помог  ей
усесться за стол и расположился напротив  с  чашкой  кофе  с  сахаром  и
сливками, тогда как она пила черный кофе с тостами и курила сигарету.
   - Итак? - спросила она.
   Я вспомнил, как настойчиво Генри  Эшбьюри  советовал  мне  оставаться
самим собой и не форсировать событий.
   - Что - "итак"?
   Она расхохоталась:
   - Вы ведь тренер, инструктор по физкультуре - так, кажется?
   - Да.
   - Вы не очень-то похожи на боксера.
   Я промолчал.
   - Моя мачеха утверждает, что  значение  имеет  не  вес,  но  скорость
нанесения удара. Она твердит, что вы неукротимы, стремительны, как  удар
молнии. Я должна как-нибудь посмотреть, как вы работаете.
   - Я тренирую вашего отца. А он не увлекается боксом.
   Она критически оглядела меня и заявила:
   - Я понимаю, почему вы предпочитаете джиу-джитсу. Это,  должно  быть,
интересно.
   - Должно быть.
   - Говорят, что вы великолепны,  что  вы  перенимаете  у  японцев  все
лучшее и можете состязаться с любым противником...
   - Это не совсем так.
   - Но разве папа  не  видел  сам,  как  вы  перебросили  через  голову
известного японского мастера по джиу-джитсу?
   - Может быть, найдем другую тему для разговора?
   - Например?
   - Поговорим о вас.
   Альта с сомнением покачала головой:
   - Я  совсем  неинтересный  объект  для  беседы,  особенно  по  утрам.
Впрочем... Вы любите ходить пешком?
   - Нет.
   - А я люблю. И сейчас собираюсь на долгую прогулку.
   Данные  мне   инструкции   были   недвусмысленны.   Надлежало   ближе
познакомиться с Альтой, завоевать ее  расположение,  дать  почувствовать
мою  готовность  броситься,  если  потребуется,  в   самое   рискованное
предприятие, заставить ее довериться мне, раскрыть свои секреты.
   "Куй железо, пока горячо", - мысленно  произнес  я  и  отправился  на
предложенную прогулку.
   Я по достоинству оценил ее внешность: отличную фигуру, карие,  теплые
глаза, смеявшиеся всякий раз,  когда  она  улыбалась.  Альта  отличалась
выносливостью  марафонца,   очевидной   любовью   к   свежему   воздуху,
пренебрежением ко многим условностям.  Спустя  некоторое  время  мы  уже
сидели под деревьями. Я не раскрывал рта, зато она  говорила  за  двоих.
Она ненавидела "охотников" за богатством и мужчин  "себе  на  уме".  Она
была склонна думать, что брак - это помойная яма,  что  ее  отец  свалял
дурака, позволив связать себя вторым браком, что она  ненавидит  мачеху,
что ее сводный брат в глазах миссис Эшбьюри - наливное яблочко,  но  она
полагает, что это яблочко червивое.
   Я решил, что для одного раза сведений вполне достаточно, под каким-то
предлогом покинул Альту и шмыгнул за угол, где меня уже  ожидала  Берта.
Она отвезла меня  к  японцу.  Хашита  показал  еще  несколько  захватов,
бросков  и  заставил  попрактиковаться.  К  тому  времени,  когда   урок
окончился, длинная прогулка с Альтой, тренировка  с  Хашитой  совершенно
вымотали меня. Я чувствовал себя так, будто провел бой с паровым катком,
выдержал десять раундов и проиграл.
   На обратном пути я объяснил Берте, что Эшбьюри - мудрый человек и что
мне нет необходимости дальше заниматься джиу-джитсу. Берта заявила,  что
оплачивает уроки она, что я буду продолжать их  брать  и  она  прекрасно
знает для чего. Я предостерег ее  относительно  появления  нашей  машины
перед домом Эшбьюри и сказал, что  все-таки  предпочел  бы  пользоваться
такси. Берта оборвала меня, заявив, что  отвечает  за  ведение  дела,  и
доставила меня к обеду вовремя.
   Обед был ужасен. Хорошая еда, но слишком много  блюд  и  прислуги.  Я
вынужден был  сидеть  прямо,  как  штык,  и  притворяться,  что  увлечен
болтовней миссис Эшбьюри. Генри Эшбьюри находился в прострации  и  сидел
за столом с видом человека, не имеющего  ни  малейшего  представления  о
том, что он ест.
   Альта Эшбьюри собиралась отправиться на танцы в  десять  вечера.  Она
выбрала часок после обеда, чтобы посидеть  и  побеседовать  со  мной  на
застекленной веранде. Всходил месяц. Воздух был теплый, благоухающий, но
что-то явно беспокоило  Альту.  Она  старалась  не  показывать  тревоги,
однако я видел, что она нуждается в дружеском участии.
   Я сидел молча, но заметив, что ее маленькая рука сжалась  в  кулачок,
я, слегка дотронувшись до  него,  сказал:  "Спокойнее,  не  волнуйтесь".
Когда Альта расслабилась, я тут же убрал руку. Альта быстро взглянула на
меня, как бы удивившись моей сдержанности. Незадолго до десяти часов она
поднялась к себе переодеться для танцев. Я  же  попытался  обобщить  для
себя то новое, что узнал об Альте.
   Я выяснил, что Альта  любит  играть  в  теннис,  плавать,  ездить  на
лошадях, равнодушна к бадминтону, что, если бы не "добрый старый  папа",
она уехала бы, бросила этот дом. Я узнал также  о  том,  что  ее  мачеха
губит репутацию отца, что ее  сводного  брата  следовало  бы  отдать  на
воспитание индейцам. Внешне я  оставался  совершенно  равнодушным  к  ее
признаниям.
   На следующее утро Эшбьюри начал было  заниматься  на  тренажерах,  но
почувствовал, что у него болят мышцы, объявил, что  поспешность  в  этом
деле вредна, облачился в свой просторный халат, пристроился  возле  меня
на мате и закурил сигару. Он поинтересовался, удалось  ли  мне  что-либо
узнать, и, не получив ответа, задумчиво произнес:
   - Вы понравились Альте. Вы - хороший психолог.
   Мы позавтракали. Около  одиннадцати  часов  появилась  Альта.  Миссис
Эшбьюри завтракала в постели.
   Когда  мы  отправились  на  прогулку,  Альта   сообщила   мне   новые
подробности относительно своей мачехи.
   У  миссис  Эшбьюри  было  высокое  давление,  и  доктор  запретил  ей
волноваться. Этот доктор был  с  ней  заодно,  соглашался  с  любыми  ее
требованиями, льстил и подыгрывал  во  всем.  Альта  считала,  что  отцу
следовало бы отказать от дома и Бернарду Картеру. Она сказала также, что
сама не понимает, почему так откровенна со мной. Разве что  из-за  моего
явного дружеского расположения к ней и потому  что  так  беспокоится  об
отце, вот-вот готова расплакаться.
   Я почувствовал себя подлецом.
   В два часа Берта вновь увезла меня, а японец  опять  всячески  мучил:
массировал и "месил", словно тесто для выпечки хлеба.  Освободившись  от
прикосновений его стальных пальцев, я ощутил себя рубашкой, прокрученной
и отжатой в стиральной машине и почти побывавшей под катком  для  утюжки
белья.
   Я прибыл к ужину. Все было точно  так  же,  как  и  в  предшествующий
вечер, только Альта выглядела заплаканной. Она едва  говорила  со  мной.
После обеда я намеренно торчал у нее на глазах, стараясь предоставить ей
возможность поговорить со мной, если она того хочет.
   Беседа состоялась, и я получил новую порцию информации.
   Альта по-прежнему не делала тайны  из  своего  отношения  к  Бернарду
Картеру. По ее мнению, он рассчитывал заняться бизнесом вместе с  миссис
Эшбьюри. Что это за бизнес, Альта не  знала.  И  по-видимому,  никто  не
знал...
   Альта сказала, что оба ненавидят ее. Альта  подозревает,  что  мачеха
опасается какой-то женщины,  которую  знает  Картер.  Однажды,  внезапно
войдя в библиотеку, Альта услышала слова мачехи, обращенные  к  Картеру:
"Будьте смелее, сделайте  же  что-нибудь,  наконец!  Я  устала  от  этих
колебаний. Можете себе представить, как вела бы себя особа, будь она  на
моем месте. Я требую, чтобы вы..."
   Картер заметил Альту и предостерегающе кашлянул.
   Миссис Эшбьюри, увидев падчерицу, оборвала начатую фразу и заговорила
о чем-то другом.
   Альта помолчала, затем с угрюмым видом добавила, что рассказывает мне
о вещах, о которых  не  имеет  права  говорить.  Она  повторила,  что  я
почему-то внушаю доверие. Ей кажется, что я сочувственно отношусь  к  ее
отцу и собираюсь участвовать в  его  бизнесе.  Но  в  таком  случае  мне
обязательно следует остерегаться мачехи,
   Боба и Бернарда Картера.  Альта  просветила  меня  и  насчет  доктора
Паркердейла, который, по слухам, стал сейчас одним  из  самых  модных  и
преуспевающих врачей,  поскольку  обладает  врачебным  так-том  и  умеет
обращаться с состоятельными пациентами. Постоянные жалобы миссис Эшбьюри
на дурноту  и  головокружение  доктор  Паркердейл  выслушивает  с  таким
серьезным и сосредоточенным видом, словно речь идет о симптомах страшной
для всего человечества болезни.
   Сообщив мне все это, Альта умолкла.
   - Продолжайте, - предложил я.
   Что вы имеете в виду? - спросила она.
   - Все остальное.
   - То есть?
   - То, что мне еще необходимо знать.
   - Я и так рассказала вам слишком много.
   - Еще недостаточно.
   - Что вы этим хотите сказать?
   - Послушайте, я вхожу в дело с вашим отцом. Он намерен  вложить  туда
деньги.  Я  должен  позаботиться  о  том,  чтобы  он  получил  за   свои
капиталовложения  надлежащую  компенсацию.  Поэтому  мне   хотелось   бы
поладить с миссис Эшбьюри. Как это сделать?
   Она поспешно пробормотала:
   - Предоставьте ее лучше самой себе. Держитесь от  нее  подальше  и...
никогда...
   - Никогда - что? - спросил я.
   - Не  оставайтесь  с  ней  наедине.  Если  она  захочет  размяться  в
спортзале, заручитесь присутствием кого-нибудь, пока она там.
   Я совершил ошибку, скептически усмехнувшись и заявив:
   - Не станет же она...
   Альта обернулась ко мне со свирепым видом.
   - Повторяю вам, - отчеканила она, - я знаю свою мачеху. Это  существо
с огромными, неутоленными аппетитами и звериной хитростью.  Кроме  того,
она просто не  способна  контролировать  себя.  Ее  высокое  давление  -
результат переедания и потакания своим желаниям.  Она  прибавила  добрых
двадцать фунтов с тех пор, как отец женился на ней.
   - Ваш отец, - прервал я, - далеко не глуп.
   - Конечно, нет, но она в  деталях  разработала  технику,  которой  не
может противостоять ни один мужчина.
   Когда  Карлотте  чего-нибудь   хочется,   а   кто-нибудь,   допустим,
возражает, она доводит себя до высшей степени возбуждения, затем  звонит
доктору Паркердейлу. Тот мчится, будто  речь  идет  о  жизни  и  смерти,
измеряет  давление,  ходит  по  дому  на   цыпочках,   создавая   нужное
впечатление. Затем отводит в сторону  того,  кто  препятствовал  желанию
мачехи, и очень мягко, в манере профессионала убеждает собеседника,  что
миссис  Эшбьюри  нельзя  волноваться,  что,  если  бы  он   только   мог
гарантировать своей пациентке полное спокойствие  в  течение  нескольких
месяцев, она бы поправилась, смогла заниматься спортом, сбросить  вес  и
вести нормальный образ  жизни.  Но  из-за  несогласий,  переживаний  она
постоянно  возбуждается,  все  его  усилия  врача  терпят  крах,  и  все
приходится начинать сначала.
   - Должно быть, это трудная игра, - сказал я, рассмеявшись.
   - Конечно, трудная, - с прежней яростью подтвердила Альта.  -  У  вас
просто нет шансов выиграть. Доктор Паркердейл твердит, что ему нет  дела
до ее правоты, в любом случае никто не должен ей возражать. Это  значит,
ей всегда уступают. В результате она становится еще более эгоистичной  и
неуправляемой...
   - А что вы скажете еще о Бернарде Картере? - спросил я. - Он ладит  с
ней?
   - Бернард Картер! - фыркнула она. - Бернард Картер и его  пресловутая
деловая хватка! Этот тип  возникает  всегда,  когда  исчезает  отец.  Со
своими "деловыми" разговорами она может обвести отца вокруг  пальца,  но
меня она не проведет. Я не выношу ее.
   Я сказал, что, на мой взгляд, Генри Эшбьюри вполне способен  овладеть
ситуацией.
   - Нет, не может, - ответила Альта. - И ни один мужчина  не  смог  бы.
Она связала его по рукам и ногам, подрезала ему крылья. Едва  только  он
их раскроет и воспротивится ей в чем-нибудь, она лишь стукнет кулаком  -
и тут же прилетает Паркердейл со своим тонометром...
   О, разве  вы  не  понимаете,  что  она  уже  заложила  фундамент  для
бракоразводного процесса. В случае необходимости отца обвинят в том, что
он был несправедлив и жесток по отношению к жене, разрушил ее  здоровье,
и  потому  пришлось  пригласить  доктора  Паркердейла.  Мачеха  всячески
поощряет готовность доктора дать нужные показания.
   Единственное,  что  может  сделать  сейчас  отец,  -  это   полностью
стушеваться  и  выжидать.  И  значит,  пока  во  всем   ей   потакать...
Послушайте, Дональд, - внезапно спросила она,  -  вы  что,  допрашиваете
меня или я сама валяю дурака и слишком откровенничаю?
   Я  вновь  почувствовал  себя  скверно,  еще  хуже   прежнего.   Альта
замолчала.
   Кто-то позвал ее к телефону, и ей, видимо, не понравился разговор.  Я
мог судить  об  этом  по  выражению  ее  лица.  Закончив  разговор,  она
позвонила сама и  отменила  какое-то  свидание.  Я  вышел  и  уселся  на
веранде. Спустя некоторое время Альта тоже пришла туда и,  встав  передо
мной, с презрением глядела на  меня.  Я  кожей  ощущал  это,  хотя  было
слишком темно, чтобы видеть ее глаза.
   - Так вот оно, значит, что... - произнесла она  тихо,  чеканя  каждый
слог.
   - Что вы хотите сказать?
   - Не считайте меня дурочкой, вы... тренер. Вам не  пришло  в  голову,
что я сумею записать номер машины, которая заезжает за вами каждый день,
и справиться о ней в отделе регистрации.  Машина  принадлежит  агентству
"Б. Кул. Конфиденциальные расследования", не так ли? Ваше подлинное имя,
вероятно, Кул?
   - Нет, - возразил я. - Меня зовут Дональд Лэм.
   - Так вот, в следующий раз, когда мой отец под видом тренера  захочет
нанять детектива, скажите ему, чтобы он нанял более умелого.
   Она убежала.
   В подвале находился спаренный телефонный аппарат. Я спустился туда  и
позвонил Берте Кул.
   - Все в порядке, - доложил я. - Ты провалила дело.
   - Что ты мелешь? Как это провалила?
   - Альта заинтересовалась, кто ежедневно приезжает за мной, спряталась
за углом, записала номер машины и проверила ее при