едства  стали  мистер
Кеймерон и мистер Шарплз. Года через три или четыре во время  аварии  на
шахте погиб мой отец. Мистер Кеймерон и мистер Шарплз очень его любили и
были потрясены. Ведь именно благодаря ему их дела на  приисках  пошли  в
гору. Большую часть прибылей они дали как раз в эти три или четыре  года
после смерти мисс Хендрикс.
   - Ну а что ворона?
   - Мы с ней давно дружим. Панчо не любит сидеть  на  месте.  И  вообще
птице надо летать - вот мистер  Кеймерон  и  решил  не  стеснять  своего
любимца. Я повесила для него в сарае клетку, вынула  одно  из  стекол  в
оконной раме. Так что Панчо прилетает, когда хочет.  Садится  на  крышу,
каркает - зовет меня, я вхожу, подставляю ему плечо и кормлю. Если  меня
нет дома,  Панчо  летит  прямо  в  клетку  или  возвращается  к  мистеру
Кеймерону. Теперь, после всего, что произошло, он живет у меня. Ему ведь
одиноко. Хотите взглянуть на Панчо?
   - Конечно, - ответил я.
   Дона провела меня за дом, к маленькому сарайчику, открыла  дверь.  Он
весь был завален хламом: старыми сундуками, коробками,  щепками,  рваной
одеждой, дровами.
   - О, не удивляйтесь, - сказала  Дона.  -  Мы  давно  уже  перешли  на
газовое отопление. А дрова - для камина в комнате  хозяйки,  хотя  я  ни
разу не видела, чтобы она его топила. Панчо должен быть в клетке. Панчо!
Где ты?
   Тут я разглядел в темном углу клетку - точно такую,  как  в  кабинете
Кеймерона. Раздался шелест, и  ворона  вылетела  нам  навстречу,  хотела
сесть на плечо Доне Грэфтон, но, увидев меня, отпрянула.
   Дона поманила ее пальцем:
   - Иди сюда, Панчо.
   Ворона уставилась на меня своими маленькими глазками и прошипела:
   - Вр-р-рун!
   - Панчо! Как ты себя ведешь! Разве так можно? Иди сюда.
   Вероятно, ворона боялась меня. Она осторожно уселась на штабеле  дров
в нескольких шагах от меня и замерла.
   - Не бойся, Панчо. Мистер Лэм хочет познакомиться с тобой. Поговори с
ним.
   Птица  взмахнула  крыльями  и  опустилась  Доне  на  палец.   Девушка
погладила ей шею.
   - Панчо очень не любит, когда ему кладут руку на голову. Это для него
как наказание. Только протянешь ладонь над  его  головой  -  сразу  весь
сожмется. Птица боится несвободы. Панчо; посмотри на мистера Лэма.
   Я протянул руку, но Панчо,  не  проявив  ко  мне  никакого  интереса,
отпрянул и что-то прошипел. Дона рассмеялась:
   - Он говорит "убир-р-райся".  Его  трудно  понять.  Лучше  всего  ему
удается  выговорить  "вр-р-рун".  Такой  озорник!  Сегодня  Панчо  не  в
настроении... Конечно, ему невесело - смерть хозяина повлияла на  бедную
птичку.
   - Дом мистера Кеймерона недалеко отсюда?
   - Квартала три-четыре.
   - Панчо летал к кому-нибудь еще?
   - Нам кажется, что летал.
   - Вам?
   - Да, нам с мистером Кеймероном. Я никак не могу  осознать,  что  его
уже нет на свете.
   - Так к кому же еще летал Панчо?
   - Этого мы не знали. Панчо такой скрытный. Правда, Панчо? Иногда мы с
мистером Кеймероном не могли его  найти.  Извини,  Панчо,  но  ты  очень
тяжелый. Дона не может все время держать тебя на пальце.  Ты  не  хочешь
познакомиться с мистером Лэмом? - С этими словами Дона протянула руку  в
моем направлении,  но  ворона  снова  отпрянула.  Тогда  девушка  слегка
потрясла рукой и подтолкнула Панчо в сторону клетки.
   - В-р-рун! -  каркнул  ей  Панчо.  -  Убир-р-райся!  Убир-р-райся!  -
Захлопал крыльями и полетел к клетке.
   - Он явно не в духе, - сказала Дона. - Я пытаюсь найти к нему подход,
но что-то не получается. Может быть, вернемся в дом, мистер Лэм?
   - Мистер Кеймерон часто уезжал, не так ли? В это время  Панчо  жил  у
вас?
   - Да. У мистера Кеймерона были дела в  Колумбии,  а  возить  с  собой
ворону совсем не просто. Мистеру Кеймерону приходилось часто уезжать. И,
по-моему, это ему не нравилось. Он так любил Панчо, и  ему  было  хорошо
дома. Конечно, когда мистер Кеймерон уезжал, я заботилась о Панчо.
   - Ваш отец погиб, - сказал я, когда мы вернулись  в  дом.  -  А  мать
жива?
   - Да.
   - Она живет здесь, в нашем городе?
   - Да.
   На вопросы о матери Дона отвечала неохотно.
   - Извините за настырность, но я все-таки спрошу: она вышла  замуж  во
второй раз?
   - Нет.
   - Вы работаете? Может быть, я задаю нескромные вопросы,  но  поймите,
мне очень нужно...
   - Ну  что  вы,  что  вы...-  Дона  улыбнулась.  -  Я  понимаю:  чтобы
зарабатывать, вам нужно много знать. Я вольная пташка.
   - Чем же вы занимаетесь?
   - Рисую. Коммерческая реклама. Иногда удается кое-что продать. Иногда
даже заказы  перепадают.  Например,  фирме  нужен  плакат  для  рекламы:
девушка стоит у трапа  корабля,  волосы  развеваются  на  ветру...  Могу
показать.
   Она достала из шкафа  увесистую  папку  и  вытащила  оттуда  один  из
картонов: юная красавица прислонилась  к  трапу  корабля,  белый  свитер
обтягивает высокую грудь, ветер развевает волосы и подол юбки.
   Я плохо разбираюсь в живописи, но  эта  картина  чем-то  захватывала.
Доне удалось передать порыв ветра.  Все  здесь  дышало  жизнью.  Девушка
смотрела куда-то вдаль, за горизонт.  В  глазах  ее  светилась  радость.
Казалось, она подставляет ветру свое тело...
   - Вам нравится?
   - Очень, совсем как живая. Дона глубоко вздохнула.
   -  Это  по  заказу  одного  туристического  агентства.  Но   директор
передумал: ему, видите ли, захотелось, чтобы девушка сидела  у  трапа  в
свете луны, а рядом стоял молодой человек в вечернем костюме.
   - Вы замечательно нарисовали, - сказал я. - Если ему не  понравилось,
он просто осел.
   - Ему  не  понравилось,  хотя  он  даже  не  рассмотрел  толком.  Его
помощник, который заказал мне эту работу, хотел, чтобы девушка стояла  у
трапа, освещенная солнцем, а директору понадобился лунный свет. Так  оно
всегда и бывает...
   - И что теперь с этой работой?
   - Не знаю. Может, удастся пристроить в какой-нибудь календарь.
   - Мне очень нравится. Это отражение залитого солнцем моря  в  голубых
глазах девушки... И весь ее облик, проникнутый надеждой.
   - Вы действительно это почувствовали? Я утвердительно кивнул.
   - Я так рада! Именно этого мне и  хотелось.  Знаете,  какое  счастье,
когда зритель видит именно то, что стремился выразить художник. Это  так
редко встречается.
   - У вас есть другие картины?
   - Боюсь, они вам не понравятся. Эта лучшая. Некоторые мне  просто  не
удались, некоторые чуть выигрышнее...
   - Может быть, все-таки покажете?
   - Право, не знаю... Мне как художнику интересно ваше  мнение.  Видите
ли, для меня главное  -  передать  дыхание  жизни.  Вот,  например,  эта
девушка у трапа. По-моему, все любят путешествовать. Это способ выйти за
пределы обыденности,  познать  себя.  Во  время  путешествия  не  только
смотришь на мелькающие за окном пейзажи. Хочется  вырваться  куда-то  из
этого мира. Вот и эта девушка! Она смотрит вдаль, за горизонт...
   - Именно об этом я и подумал, глядя на картину. Скажите,  а  сами  вы
много путешествуете?
   - Да что вы! На какие деньги? Честно говоря, мне  хочется  все  время
рисовать.  А  если  уж  совсем  есть  нечего,  тогда   ищу   возможность
заработать.
   - Заработать? Каким же образом?
   - Да так, какой заработок подвернется. Лишь бы не идти  на  сделки  с
совестью. Мне ведь много не надо.
   Экономлю, ничего, когда-нибудь  добьюсь  успеха,  вот  тогда  и  буду
рисовать сколько душе угодно.
   - Вы занимаетесь любимым делом - рисуете, и вдруг  наступает  момент,
когда необходимо прерваться, чтобы заработать на  жизнь.  Наверное,  это
очень горько.
   - Наверное. Но я стараюсь не думать об этом. Ничего  не  поделаешь  -
такова жизнь.
   - Но вы могли бы зарабатывать живописью...
   - Смогу, вероятно, когда-нибудь.  А  пока  приходится  все  время  на
что-нибудь  переключаться.  Художнику,  у  которого  нет  имени,  трудно
продать свои картины. Да и платят ему гроши. Другое дело - знаменитость:
любую мазню купят за большие деньги.
   - Вас, наверное, угнетает такая несправедливость?
   - Сама не знаю. У жизни свои законы, и с ними надо мириться.
   - Вы мне покажете другие рисунки?
   - Ах, простите, я заболталась. Вам  наверное,  страшно  надоело  меня
слушать.
   - Нет, что вы! Мне очень интересно. И,  пожалуй,  я  смогу  подыскать
заработок для вас. Вы знаете испанский?
   - Да. Мое детство прошло в Колумбии. И  моя  мать  прекрасно  говорит
по-испански.
   - Вы обратили внимание на снимок изумрудной подвески в газетах?
   - Да. Я прочла все, что писали о смерти  мистера  Кеймерона.  Как  вы
думаете, он стрелял в убийцу?
   - Трудно сказать. Вы видели раньше эту подвеску?
   - Нет.
   - Мистер Кеймерон приобрел ее несколько месяцев назад. Он мог  купить
ее в подарок?
   - Может быть. Не знаю.
   - Он интересовался ювелирными изделиями?
   -  Не  замечала.  Он  вообще  был  немного  странный:  казалось,   он
интересовался всем сразу, жил заботами о тех, с кем  общался.  А  вот  к
чему лежит его душа, я никогда не могла понять.
   - А что вы можете сказать о Шарплзе?
   - Ничего особенного. Я с ним мало знакома. Вот мама знает его гораздо
лучше.
   - Он вам не нравится?
   - Я этого не говорила.
   - А все-таки?
   - Вам это обязательно нужно знать?
   - Мне любопытно.
   - Скользкий тип. Мне кажется, что в отличие от мистера  Кеймерона  он
не дорожит своими друзьями. Для него важны только деловые отношения.
   - Похож на кобеля?
   - При чем тут это? - Дона рассмеялась.  -  А  разве  не  все  мужчины
похожи на кобелей?
   - По-моему, нет.
   - А по-моему, да.
   - И Кеймерон?
   - Что вы! Конечно, нет.
   - Выходит, вы ошибаетесь: не все мужчины похожи на кобелей.
   - Мистер Кеймерон был совсем другой  -  такой  вежливый,  деликатный.
Никогда не давал рукам воли. Иногда похлопает по плечу, но  дружески,  а
не как мужчина.
   - Мистер Кеймерон не испытывал к Ширли Брюс  такие  же  чувства,  как
Шарплз?
   - Не знаю.
   - А как вам кажется?
   - Я почти ничего не знаю о Ширли.
   - А о Шарплзе?
   Тоже. Я никогда не говорила с  ним  о  Ширли.  Шарплз  -  ее  опекун,
наверное, поэтому он к ней так внимателен.  Послушайте,  не  слишком  ли
далеко мы зашли? Вы мастер вытягивать из людей информацию, а я совсем не
умею держать язык за зубами. Вернемся лучше к моим картинам и к  вороне.
Кстати, не хотите конфет? Я вообще не люблю сладкого, но кто-то  прислал
мне коробку леденцов...
   Неожиданно заскрипела дверь и  в  комнату  без  стука  вошла  женщина
средних лет, худощавая и смуглая. Маленький вздернутый нос  придавал  ее
лицу несколько смешное  выражение,  резко  контрастирующее  с  надменной
манерой держаться.
   - Привет, мама! - воскликнула Дона. Женщина посмотрела на меня.
   - Познакомься, мама, это мистер Лэм.
   Я произнес дежурную фразу,  что,  мол,  рад  ее  видеть.  Она  слегка
наклонила голову и сдержанно проговорила:
   - Здравствуйте, мистер Лэм.
   Было заметно, что мысли ее чем-то заняты. Увидев папку  с  рисунками,
она недовольно спросила:
   - По-прежнему занимаешься этими глупостями? Дона рассмеялась:
   - Да так, малюю понемножку.
   - Надо зарабатывать на жизнь, а не тратить время попусту.  Долго  это
будет продолжаться? - сквозь зубы процедила миссис Грэфтон.
   По лицу Доны я понял, что мать постоянно твердит ей одно и то же.
   - Успокойся, мама. Вот увидишь, когда-нибудь у меня все будет хорошо.
Сядь, пожалуйста.
   Миссис Грэфтон села на стул и с недоверием покосилась на меня.  В  ее
глазах  появилось   что-то   хищное.   По-видимому,   она   была   очень
наблюдательной.
   - Откуда эти конфеты?
   - По почте прислали. Я еще не пробовала.
   - Тебе надо думать  о  замужестве,  -  назидательно  заметила  миссис
Грэфтон, открывая коробку и придвигая ее ко мне.
   Теперь ее глаза выражали,  скорее,  интерес,  чем  враждебность.  Она
спросила вкрадчиво:
   - Не хотите ли конфет, мистер Лэм?
   - Спасибо, я не ем сладкого по утрам.
   Миссис Грэфтон взяла леденец, положила его в рот. Хотела было  что-то
сказать, но передумала и потянулась за вторым. Помолчав еще  немного,  с
отвращением воскликнула:
   - Ох уж эти фараоны!
   - Что случилось, мама? - спросила Дона, убирая папку  с  рисунками  в
шкаф.
   - Это законченные идиоты! - Миссис Грэфтон взяла третий леденец. - Ты
получила мою записку?
   - Да.
   - Ты знала, что я приду?
   - Да.
   Миссис Грэфтон посмотрела на меня.
   - Пожалуй, я пойду, - сказала она. - Может, в следующий раз...
   - Из какой вы газеты? - спросила Дона.
   - Я не журналист. Просто интересуюсь...
   - Чем? - спросила миссис Грэфтон.
   - Воронами, - улыбнулся я.
   - А я думала, вы журналист, - протянула Дона.
   - Нет.
   - Журналист! - воскликнула мать. - Дона,  тебе  что,  делать  нечего,
кроме как болтать с каким-то журналистом? Нельзя быть такой  доверчивой.
Пора, наконец, научиться держать язык за зубами.
   - Но, мама, он ведь не журналист.
   - А кто же?
   - Я...- Дона запнулась и, растерянно улыбнувшись, обратилась ко мне:
   - Мистер Лэм, может быть, вы сами ответите на мамин вопрос?
   Я обернулся к миссис Грэфтон.
   - Дело в том, что я интересуюсь...  Неожиданно  лицо  миссис  Грэфтон
исказила гримаса:
   - Дона, что ты мне подсунула?
   - Что такое, мама?
   - Этот последний леденец... Ты меня отравила!
   - Мамочка! Что случилось?!
   Миссис Грэфтон быстро заговорила по-испански. Я не понимал ни  слова,
но по лицу Доны было ясно, что она в ужасе от услышанного.
   - Так, значит, теперь ты решила убить меня, - по-английски  заключила
мать и протянула руку в сторону.
   Я заметил, как блеснула сталь, и бросился к миссис  Грэфтон,  которая
выхватила нож, чтобы метнуть его в Дону. Ее руку  я  не  успел  поймать,
только уцепился за рукав. Нож, описав короткую дугу, упал на пол.
   Миссис  Грэфтон  снова  закричала  по-испански,  кинулась  к   ванной
комнате, но не смогла добежать до нее и упала  на  стул,  сотрясаясь  от
рвоты.
   Мы с Доной пытались довести миссис Грэфтон до спальни, и  тут  кто-то
стал нам помогать. Я поднял глаза: это был сержант Бьюда. Я не  заметил,
как он вошел.
   - Что случилось? - спросил он.
   - Она думает, что ее отравили. Бьюда посмотрел на коробку конфет.
   - Леденцы?
   - Да.
   - У вас есть горчица? - спросил он Дону.
   - Да.
   - Разведите ее в воде, подогрейте и дайте выпить. Побольше. Где у вас
телефон?
   - У меня нет  телефона.  Иногда  я  звоню  от  хозяйки,  это  в  доме
напротив.
   Бьюда вышел. Мы остались наедине с миссис Грэфтон.  Дона  приготовила
горчичную воду. Миссис Грэфтон стонала, ее беспрерывно рвало.  Казалось,
рвота никогда не кончится.  Но  вот  постепенно  она  стала  стихать  и,
наконец, прекратилась. Я вернулся в гостиную, чтобы найти нож. Искать не
пришлось - он был воткнут в пол посреди комнаты. Но это был вовсе не тот
нож, который Хуанита Грэфтон попыталась метнуть в свою дочь,  а  обычный
кухонный нож с деревянной  ручкой.  Лезвие  его  было  слегка  испачкано
краской.
   Я не стал до него дотрагиваться.
   Дона позвала меня в спальню: миссис Грэфтон была в истерике,  и  надо
было помочь успокоить ее.
   Как сквозь сон,  я  слышал  полицейские  сирены,  вой  машин  "Скорой
помощи". Дом заполнили люди  в  белых  халатах,  сержант  Бьюда  отдавал
короткие команды... Врач оттолкнул меня  в  сторону.  Не  помню,  как  я
очутился во дворе в окружении двух полицейских и сержанта Бьюды.
   - Как вы сюда попали? - спросил он.
   - Интересовался вороной.
   - Зачем?
   - Просто так.
   - Кто эта женщина?
   - Мать девушки.
   - Вы видели, как она ела конфеты? Я кивнул.
   - Сколько же она съела?
   - Конфеты три или четыре.
   - И как скоро после этого ей стало плохо?
   - Практически сразу.
   - Похоже на цианид, - сказал Бьюда.  -  Не  уходите,  Лэм.  Мне  надо
поговорить с вами. Давайте, ребята, разберемся с этими конфетами.
   Полицейские скрылись в доме, а из него вышли санитары с носилками, на
которых лежала  миссис  Грэфтон.  Носилки  задвинули  в  машину  "Скорой
помощи". Завыла сирена, и машина умчалась.
   Из окна в доме напротив за происходящим наблюдала какая-то женщина. В
ее взгляде было нечто большее, чем простое любопытство. Заметив,  что  я
смотрю на нее, она отвернулась и отошла, но минут через пять прильнула к
другому окну.
   Я обошел дом и, убедившись, что за мной никто не следит,  бросился  к
сараю. В клетке вороны не было.
   Я залез на штабель дров, подставил под ноги какой-то чемодан  и  стал
исследовать клетку.
   В углу ее были навалены кучей ветки, - должно быть,  и  здесь  ворона
устроила себе что-то вроде гнезда. Я запустил в  него  руку  и  принялся
шарить. Вскоре наткнулся на что-то твердое и  скользкое.  Захватив  этот
предмет двумя пальцами, вытянул его наружу...
   Даже в полумраке сарая он светился волшебным зеленым светом так,  что
трудно было оторвать глаза.
   Я положил изумруд в карман и снова запустил руку в клетку.  В  другом
ее углу нащупал круглые камешки - оказалось, еще четыре  изумруда  такой
же чистоты, как первый.
   Убедившись, что камней  в  клетке  больше  нет,  я  вышел  из  сарая.
Несколько минут слонялся по двору, пока ко мне не подошел Бьюда.
   - Что вы можете сказать об этих конфетах, Лэм?
   - Она их съела.
   - Это я и без вас знаю. Откуда они у девицы?
   - Понятия не имею.
   - Конфеты не растут на деревьях, не правда ли?
   - Насколько я знаю, не растут.
   - Вам их предлагали?
   - Да.
   - Кто?
   - Мать.
   - Когда вы пришли, коробка с конфетами уже лежала на столе?
   - Не обратил внимания. Меня интересовало другое. Она  решила,  что  я
журналист. В конце концов, на всех журналистов конфет не напасешься.
   - Девушка угощала мать?
   - Не помню. По-моему, мать без приглашения начала угощаться.
   - Смотрите, что получается, Лэм. Мать не приносила  конфеты,  значит,
их принесла дочь. И угостила мать...
   - Нет, сержант. Мне все-таки кажется, что никто  ее  не  угощал.  Она
сама открыла коробку. По-моему, мать не приносила конфет, но  поклясться
не могу. Я разговаривал с девушкой, хотел вытянуть из  нее  интересующую
меня  информацию.  Приход  матери  нарушил  мои  планы.  Ей  вообще   не
терпелось, чтобы я убрался поскорее, и я уже хотел уйти...
   - Какую информацию вы хотели вытянуть из девушки?
   - Да так, просто...
   - На кого вы работаете?
   - В данный момент ни на кого.
   - Что вы имеете в виду?
   - То, что говорю.
   - Гарри Шарплз сказал, что поручил  вашему  агентству  поработать  на
него. Он, кажется, сильно взволнован.
   - Да, он предложил нам работу.
   - И вы хотите меня уверить, что отказались?
   - Берта считает иначе.
   - Может, это она работает на Шарплза?
   - Я здесь ни при чем.
   - А что вам здесь нужно?
   - Провожу рекогносцировку.
   - Кажется, вы опять морочите мне голову.
   - Ну что вы!
   - Как вам девочка?
   - Девочка что надо.
   - Черт побери,  я  сам  не  слепой!  Пожалуй,  несколько  худа,  зато
фигура... Но я вас не об этом спрашиваю. Что вы о ней думаете?
   - Хорошая девушка.
   - Другого ответа я от вас и не ожидал. Вы вообще испытываете слабость
к особам женского пола". Ладно, идите. И не вздумайте  болтать  про  это
отравление.
   - Я обязан проинформировать своего партнера.
   - Я имею в виду газеты. Скажите Берте, чтобы она тоже помалкивала.
   - Почему? Разве тут кроется какая-то тайна?
   - Кто его знает. Откуда, например, взялся нож на полу?
   - Кто-то уронил. - Кто?
   - Мать.
   - Дочь об этом ничего не сказала.
   - Мне показалось, что его уронила мать.
   - Как это случилось?
   - Ей стало плохо.
   - Зачем она схватила нож?
   - Понятия не  имею.  Я  не  спрашивал.  Может,  она  открывала  ножом
коробку? Вообще-то я уже уходил и не видел, что она делает.
   - И что было потом?
   - Женщине стало плохо. Ее затошнило, началась рвота.
   - Она не кричала, что ей подсунули отраву?
   - Точно не помню. Кажется, она сказала дочери,  что  конфеты  горькие
или