аботе.
   - Сейчас уже нерабочее время.
   - В моем деле нерабочего  времени  не  бывает.  Сейчас,  например,  я
только-только по-настоящему взялся за работу.
   - Какую?
   - Вытаскивать тебя из заварушки.
   - Дональд... - снова проговорила она и осеклась. - Что?
   Но она ничего не ответила, а просто откинулась на мою руку,  все  еще
лежавшую поперек баранки, и поглядела на  меня  снизу  вверх.  В  лунном
свете, проникавшем сквозь стекла машины, ее лицо белело нежным овалом.
   - Тебе не удастся так  просто  отсюда  выбраться,  Дональд.  Если  ты
сейчас же меня не поцелуешь, то я это сделаю сама.
   - Ничего не выйдет, -  уперся  я.  -  Сейчас  не  до  сентиментальных
нежностей. Мы...
   Но ее руки уже обвили мою шею,  а  губы  прижались  к  моим  губам  в
горячем поцелуе. Она приникла ко мне всем телом,  и  на  какое-то  время
другие дела пришлось отложить.
   Наконец мне удалось ее слегка отстранить и судорожно вдохнуть  глоток
воздуха.
   - Слушай, Мира... - начал было я.
   - Только не надо проповедей, Дональд, - прервала меня она. - Сейчас я
немного отдышусь и повторю все сначала. Еще один раунд,  а  уж  тогда  я
спокойненько усядусь на свое сиденье  и  позволю  тебе  отвезти  меня  в
город, а там... в общем, теперь моя судьба  в  твоих  руках.  Можешь  ею
распоряжаться по своему усмотрению. Мне сейчас очень одиноко и у меня...
у меня какая-то тяжелая полоса. А  ты  понравился  мне  с  самой  первой
минуты, как только я тебя увидела.
   - Если мы сейчас не прекратим безобразия, - снова начал я, -  то  все
дела пойдут кувырком. И ты сама же будешь...
   -  Я  знаю,  -  сказала  она  и  мягко  положила  на  мои  губы  свой
указательный палец. - Не надо читать проповедей, Дональд.
   - Ты, наверно, измазала меня помадой с...
   - Вздор! Я стерла помаду, еще когда забралась в твою машину.
   - Почему это? - не понял я.
   - Потому что я все спланировала заранее, - рассмеялась она.
   Я чувствовал, что  пульс  у  меня  грохочет,  как  отбойный  молоток,
дробящий на дороге асфальт.
   - Послушай меня, малыш, - сказал я. -  Все  это  очень  серьезно.  Ты
влипла в историю - не дай Бог. Вот Норма Радклиф, судя по всему, из  нее
благополучно выскочит.
   - Да, наверно, - сказала Мириам, - и ее не в чем  винить.  Норма  уже
давно играет в игры, в которых самой приходится  заботиться  о  себе.  И
если она сама этого не сделает, то кто это сделает за нее?
   - Отлично, - сказал я, - но, значит,  и  тебе  нужно  позаботиться  о
себе. Так вот, где ты была сегодня утром примерно в десять сорок?
   -  Я  сама  пыталась  это  вспомнить,  Дональд,  -  ответила  она.  -
Единственное, что я могу сказать точно, - это что  я  провела  на  пляже
часа полтора.
   - Что ты делала?
   - Сначала искала Стива  Бикнела,  но  не  нашла  его.  Затем  немного
повалялась на песке и... ну, я же тебе говорила, я просто была на пляже,
купалась, загорала, задремала на  какое-то  время,  немного  прогулялась
вдоль берега.
   - Ты не встречала там никого из знакомых?
   - Нет. Я ведь очень недолго  оставалась  на  пляже  после  того,  как
проснулась. В порту стоял какой-то военный корабль,  и  буквально  целый
десант высыпал в Вайкики на пляж - наверно, человек двести. Мне  их  так
было жалко, бедняжек. Они очень старались прилично себя вести;  наверно,
им дали строгие указания, чтоб не свистели, к девушкам  не  цеплялись  и
все такое. Но глазенки у них бегали. Знаешь, голову держат прямо,  вроде
как вперед смотрят, а  сами  глаза  скосят  и  буквально  пожирают  тебя
взглядом. Сразу видно, что им, бедняжкам, скучно, хочется  с  кем-нибудь
поговорить и за девушками приударить. Представляешь,  дома,  наверно,  у
каждого кто-нибудь есть, куча подружек, есть перед кем покрасоваться.  И
вдруг вся твоя веселая компания остается где-то далеко, тебя  высаживают
в каком-то незнакомом порту, ты  ходишь  по  пляжу  и  видишь  множество
аппетитных бабенок в купальных костюмах... ну, ты же понимаешь.
   - Да, понимаю, - сказал я, - но сейчас это к  делу  не  относится.  У
тебя много знакомых в Гонолулу?
   - Нет, очень мало.
   - На пляже ты ни с кем не познакомилась?
   - Нет. Ты же видишь, что тут творится. Туристы  приезжают  и  уезжают
пачками. Приезжают они белокожие, сразу вылезают  загорать,  моментально
сгорают, становятся свекольного цвета  и  какое-то  время  на  пляже  не
появляются; потом опять выходят и снова  усердно  загорают.  Валяться  и
загорать - больше им ничего не надо. Я и сама это люблю; люблю, когда  у
меня гладкая шоколадная кожа. Но превращать это занятие в цель  жизни  -
нет, это не по мне. Я хочу сказать, что с этими людьми у меня нет ничего
общего и...
   - А как насчет охотников на девушек? - спросил я.
   - В Вайкики на пляже их мало. Они здесь себя прилично ведут.  Полиция
все время за этим следит, так что лихих  ребят  не  видно.  Так,  только
смотрят. Ты же, наверно, интересуешься, завела ли я здесь приятеля?
   - Угадала.
   - Нет, не завела.
   - Надо как-то доказать, что ты действительно была на пляже в Вайкики.
   - Да, черта с два это докажешь, - огорченно сказала она.
   - Вот этого-то я и боюсь, - заключил я и завел мотор.
   - Мы что, возвращаемся?
   - Да, пора.
   - И что будем делать?
   - Я буду работать.
   Она вздохнула и проговорила:
   - Да, не повезло мне. Ты парень-кремень!
   - Будь я проклят, если это не так.
   Подвезти Мириам прямо к ее дому я  не  решился.  За  домом  наверняка
следила полиция, а как раз сейчас мне очень не хотелось,  чтобы  они  за
мной увязались. Поэтому я остановил машину  квартала  за  четыре  до  ее
дома.
   - Приехали, - сказал я. - Отсюда тебе придется дойти пешком.
   - А ты? - спросила она.
   - Мне надо еще кое-куда подскочить.
   - Не хочешь говорить?
   - Нет.
   - Ты вернешься в отель?
   - Попозже.
   - Дональд, я хочу знать, где ты.
   - Зачем?
   - Чтобы тебя найти.
   - Зачем тебе меня находить?
   - Не знаю. Мне здесь плохо одной.  У  меня  такое  предчувствие,  что
что-то случится.
   - Сиди тихо и не волнуйся, - успокоил я ее. - Сегодня за твоим  домом
всю ночь будут следить полицейские.
   - Да, наверное. Дональд, ты меня поцелуешь на прощанье?
   - Я уже тебя поцеловал.
   - Ну, ты страшно деловой!
   - Примерно процентов на девяносто. Она рассмеялась.
   - Я согласна на оставшиеся десять.
   - Как-нибудь в следующий раз, - ответил я и поспешно открыл ей дверцу
машины. Она вышла и хотела было еще что-то сказать, но я рванул с  места
и умчался.
   Направился я прямиком  на  Нипануала-Драйв.  Полицейский  пост  возле
дома, где произошло убийство, уже сняли. В самом доме было тихо и темно,
лишь поблизости бродило несколько любопытных.
   Я остановил машину, вышел и огляделся.  Стоявший  неподалеку  мужчина
спросил меня:
   - Вы не знаете, это и есть тот дом, где сегодня произошло убийство?
   - Кажется, да, - ответил я, - хотя я не уверен. У меня есть его адрес
- Нипануала, 922.
   - Да, тогда это он.
   - У вас тут какие-то дела? - спросил я.
   - Да нет, просто любопытство разбирает, - ответил он. - Как и вас.
   Я пошел вокруг участка, но мой новый приятель привязался ко  мне  как
банный лист. Подойдя к кирпичной стене, я прошел немного  вдоль  нее  по
тропинке. Точно на том месте, где указала Берта, я увидел камень с белым
пятном. Прямо под ним в стене была дырка - небольшое углубление,  откуда
выпал один камень. Сам этот камень валялся у стены на земле.
   Лежали ли там все еще перчатки, свернутые в клубок вместе с бумагами?
Было неизвестно. Лунный свет туда не попадал. Подойти ближе и  заглянуть
в дырку я не решился. Непонятно было, сам ли упал на землю  этот  камень
или кто-то уже обнаружил и тайник, и его содержимое.
   Старательно изображая  из  себя  беззаботного  зеваку,  я  постарался
подойти поближе к стене, так чтобы не  вызвать  подозрений.  Бесполезно.
Мой "любопытный" не сводил с меня глаз. С тем же успехом он мог спокойно
нацепить на куртку свою бляху. Я повернулся и направился к своей машине;
"приятель" пошел  следом.  Теперь  я  заметил,  что  он  поинтересовался
номером моего автомобиля. Тогда я решил сделать хорошую  мину,  чтобы  у
сержанта Хуламоки не возникло никаких подозрений.
   - Вы только никому не говорите, - сказал я, - но меня сюда привело не
праздное любопытство. Меня зовут Дональд Лэм. Это моя  партнерша,  Берта
Кул, обнаружила тело.
   - Что вы говорите! - изумленно воскликнул он.
   - Да-да. Хотел сам посмотреть, что здесь и как.
   - Зачем?
   Я пожал плечами:
   - А вы пробовали составить  представление  о  каком-нибудь  месте  по
описаниям женщины?
   Он рассмеялся.
   - Ну вот, теперь, по крайней мере, я могу себе представить все, о чем
она рассказывала. Это мне и надо было. Всего доброго.
   - Всего доброго, - ответил он. Я сел в машину и уехал.
 
Глава 19 
 
   В отеле "Ройял Гавайян" я поднялся в номер к Берте Кул и  постучал  в
дверь. Ответа не было.
   Прислушавшись  к  звукам,  доносившимся  из  комнаты,  я  безошибочно
определил мелодию танца хула. Это был популярный мотив  гавайской  песни
"Все едут в Хукилау". Тогда я постучал сильнее.
   Музыка оборвалась, и Берта крикнула:
   - Кто там?
   - Это Дональд, - ответил я.
   Несколько секунд стояла тишина,  но  потом  она  все  же  решилась  и
открыла дверь.
   Войдя, я увидел Берту в гавайском платье. У стены на дорожном сундуке
стоял  переносной  проигрыватель;  как  только  я  вошел,   она   быстро
захлопнула на нем крышку. Но  румянец  на  щеках  Берты  ее  выдал:  она
практиковалась перед зеркалом танцевать хулу.
   Я тактично не сказал ни слова, но Берта все  же  решила  хоть  как-то
объясниться.
   - На этом проклятом острове в тебя прямо вселяется  какой-то  дьявол!
Ты не знаешь почему?
   - Не знаю, -  ответил  я.  -  Наверно,  действует  климат,  дружеская
атмосфера, гостеприимство, расовая терпимость - тут много всего.
   - Может быть, - сказала Берта. - Но все равно я  чувствую,  что  веду
себя как последняя идиотка.
   - Ну почему же?
   Она кивнула на зеркало и проигрыватель:
   - Если скажешь об этом Стефенсону Бикнелу - вышибу дух!
   - Не волнуйся, - заметил я, - на Бикнела климат тоже действует.  Если
он задержится здесь еще на две недели, то будет прыгать по деревьям, как
Тарзан, бить себя в грудь и издавать победный  крик  обезьяньего  самца,
убившего   своего   соперника.   А   теперь   убери   свои   музыкальные
принадлежности и гавайские наряды - для тебя есть работа.
   - Что еще за работа?
   - Работа, которую нужно сделать тихо и быстро, чтобы  полиция  ничего
не пронюхала, а мы получили то, что нам нужно.
   - А именно?
   - В порту стоит военный корабль,  и  солдаты  с  него  сегодня  утром
получили увольнительные на берег. Целая  толпа  их  выкатилась  на  пляж
Вайкики, они бродили, глазели кругом и наверняка щелкали фотоаппаратами.
   - Ну и что?
   - Мириам Вудфорд объяснила мне, что все утро была на пляже,  загорала
и даже заснула там на берегу.
   - Да-а, -  протянула  Берта,  -  конечно,  может,  и  была.  -  Потом
пристально посмотрела на меня и добавила:
   - А может быть, как раз  в  это  время  поехала  и  шлепнула  Джерома
Бастиона.
   - Все может быть, - согласился я.
   - Это уже лучше, - наставительно заметила Берта.
   - В каком смысле? - не понял я.
   - В том смысле, что эта подлая двуличная бестия строит тебе глазки  и
готова обвиться вокруг тебя, как розовая ленточка вокруг рождественского
подарка. Она пускает  тебе  пыль  в  глаза,  а  ты,  дурень,  уже  готов
поверить, что она ни в чем не виновата ни раньше, ни сейчас, никогда.  И
теперь мы должны что-то делать только потому, что ты считаешь,  что  она
не виновата.
   - Это что, плохо? - спросил я.
   - А что хорошего?
   - Ладно, - сказал я. - Считай, что я допускаю любую версию.
   - Ты, конечно, можешь допускать любую версию, - не унималась Берта, -
но я спорю на пятьдесят долларов против пяти, что эта девица  уже  нашла
какую-нибудь возможность тебя закадрить.
   - Ты выслушаешь меня до конца или будешь...
   - Пятьдесят против пяти! - провозгласила Берта. - И учти, это  деньги
Берты Кул - личные, а не из текущих расходов. А я деньги терять  ой  как
не люблю и ни за что не стала бы спорить, если бы не была уверена на сто
процентов!
   - Это я знаю.
   - Так принимаешь пари?
   - Я хотел бы поговорить о деле. Берта фыркнула.
   - Конечно, это было глупо с моей стороны, - проворчала  она.  -  Если
она еще тебя не закадрила,  то  ты  просто  забрал  бы  деньги,  а  если
закадрила, то чего ж тебе спорить - конечно, лучше  поговорить  о  деле.
Ладно, давай о своем деле. Чего ты хочешь?
   - Я хочу, - с облегчением ответил я, - чтобы ты  нашла  какого-нибудь
молодого офицера с этого корабля. Эти ребята такие  впечатлительные,  им
здесь скучно, они заглядываются на женщин, и ты легко сможешь...
   - Ты хочешь сказать, что они будут заглядываться на меня? -  еще  раз
фыркнула Берта.
   - Конечно, будут.
   - Рехнуться можно! Меня душит смех. Ладно, поехали дальше.
   - Ты должна найти такого офицера, - продолжал я, -  и  уговорить  его
расспросить солдат. Пусть возьмет пару человек себе в помощь,  если  это
нужно.
   - Да что нужно-то?
   - Я хочу, чтобы он узнал, кто из них делал снимки на пляже Вайкики. И
как только пленки будут проявлены и снимки отпечатаны,  я  хочу  на  них
посмотреть. Каждый может написать на обороте снимков свою  фамилию.  Мне
нужны снимки людей на пляже.
   - Ты думаешь, на них будет Мириам Вудфорд?
   - Если она действительно была  там.  Если  она  говорит  правду,  что
загорала в своем замечательном купальнике и прогуливалась по  пляжу,  то
можно спорить на что угодно - минимум человек десять ее тайком засняли.
   - Это еще почему?
   - А ты не замечала, какая у Мириам Вудфорд фигура? - осведомился я.
   - Ну, замечала, - сказала Берта.
   - Вот и солдатики тоже заметили.
   - А вдруг на снимках ее не окажется?
   - Вот почему, - объяснил я, - мы должны выяснить  это  до  того,  как
полиция  догадается  сделать  то  же  самое  или  узнает,  что  мы  этим
занимаемся.
   - Ну что ж, - вздохнула Берта. - Ладно, завтра займусь. Я усмехнулся.
   - Что-нибудь не так? - недовольно спросила она.
   - Все не так.
   - Господи, Дональд, ты что, хочешь, чтобы я  занялась  этим  на  ночь
глядя?
   Я кивнул. Берта тяжело вздохнула.
   - А ведь кто-то живет себе и наслаждается жизнью! Послать бы  тебя  к
черту с твоими выдумками или хоть понять, чего ты хочешь. Ну,  допустим,
мы найдем ее на фотографиях, что тогда?
   Тогда мы попросим тех, кто сделал эти снимки,  вспомнить,  в  котором
часу они были на пляже.
   - Во-первых, это не так просто, - возразила Берта, - а во-вторых, это
не убедит полицию.
   - Это уже будет не твоя забота, - успокоил ее я.
   - А чья?
   - Мириам, если ее к тому времени не посадят.
   - Лучше уж тогда послать Мириам прямо на  корабль,  чтобы  ребята  ее
опознали, - с насмешкой сказала Берта. - Она  получит  девяносто  восемь
процентов голосов. Каждый будет рваться присягнуть, что...
   - Вот именно этого, - прервал ее я, - я и хочу избежать. Мне  сначала
нужны фотографии, тогда я сумею построить доказательство.
   - Да,  это  логично,  -  неохотно  согласилась  Берта.  -  Ну  ладно,
попробую.
   - Как себя чувствует Бикнел?
   - Нормально. Пылает страстью. Ты знаешь, что тут было?
   - Что?
   - Он пришел ко мне в номер и сказал, что  готов  выложить  сто  тысяч
долларов из собственного кармана,  только  бы  Мириам  не  засудили.  Он
собирается нанимать адвокатов и дает нам полную свободу действий.
   - Ну и что?
   - Черт побери, Дональд! - вспылила  Берта.  -  Тебя  что,  совсем  не
волнуют эти цифры?
   - Да нет, почему же.
   - Уж и не знаю почему! Я вижу, что ты глаз не сводишь с этой  Мириам.
Господи, у нее походка, как у танцующей рыбы на нересте! {Имеется в виду
Aterina grunion - калифорнийская рыбка, откладывающая икру  в  песок  на
высокой волне прилива; очень изящно извивается во время нереста}
   Я усмехнулся и вышел из комнаты.  Мне  вслед  неслось  шипение  Берты
насчет коварных женщин и чересчур впечатлительных мужчин.
   А я направился туда, где накануне вечером оставила свою машину Мицуи.
Добравшись до ее скромного жилища, я поднялся по ступенькам и позвонил в
дверь. Мне открыл молодой человек, тоже полугаваец-полуяпонец.
   - Мицуи, - коротко сказал я.
   Лицо его осталось совершенно неподвижным. Я положил  руку  на  лацкан
куртки, слегка отогнул его и тут же опустил на место.
   - Да, господин полицейский, - сказал тогда он.
   Буквально через мгновение появилась  Мицуи.  Я  шагнул  внутрь  дома.
Увидев меня, она  отшатнулась,  словно  я  ее  ударил.  Молодой  человек
вопросительно посмотрел на нее, и она сказала ему что-то  по-японски.  Я
тем временем пододвинул себе стул и сел.
   Японец подошел ко мне и произнес всего одно слово:
   - Уходите!
   Я не двигался с места. Он с угрожающим видом шагнул в мою сторону, но
я потянулся правой рукой под куртку, словно за пистолетом,  и  посмотрел
на него как можно пристальнее  и  тверже.  Видимо,  взгляд  мой  ему  не
понравился, потому что он отступил. Пока что блеф срабатывал.
   - Что вам нужно? - спросил он. Я повернулся к Мицуи:
   - Мицуи, кто вам платил за то, что вы меняли пленки на магнитофоне?
   Ее лицо напоминало деревянную маску. Я  уже  решил,  что  не  дождусь
ответа, но после паузы она все же произнесла  одно  слово  своим  низким
мелодичным голосом:
   - Бастион.
   - Кто еще?
   - Больше никто.
   - Вы знаете Сиднея Селму?
   - Сиднея Селму? - механически повторила она.
   - Да, Сиднея Селму.
   - Не знаю, - ответила она.
   - Вчера вечером вы ездили к Бастиону, - сказал я. В  глазах  ее  пару
раз что-то мелькнуло, но она  продолжала  стоять  неподвижно,  глядя  на
меня.
   - У него в доме был еще кто-нибудь?
   - Женщина?
   - Женщина или мужчина, не важно кто. Ответа не было.
   - Вы кого-нибудь видели? - еще раз спросил я.
   Ее темные глаза, таинственные и непроницаемые, словно покрытые черным
лаком, неподвижно уставились на меня.
   - Вы видели кого-нибудь, кто был в доме у Джерома Бастиона?
   Она продолжала молчать.
   - Вчера вечером там был Сидней Селма, - твердо сказал я, - или же  вы
виделись с ним сегодня. Ему около тридцати  лет,  он  довольно  высокий,
широкоплечий, с голубыми глазами. Может быть, он назвался другим именем,
но так или иначе, вы виделись с ним, и он заплатил вам за то,  чтобы  вы
сделали для него одну вещь. Я хочу знать, за что он вам заплатил.
   Она продолжала смотреть на меня своим непроницаемым взглядом. Лицо ее
было абсолютно неподвижно. А вот молодой японец себя выдал. По его  лицу
я понял, что за моей спиной что-то  происходит.  Я  резко  обернулся.  В
дверях стоял Сидней Селма, наставив на меня дуло  пистолета.  Глаза  его
сверкали недобрым блеском.
   - Ах ты, сукин сын, какой любопытный! -  проговорил  он.  -  Кориото,
забери-ка у него пистолет.
   Молодой японец подошел ко мне неслышными, кошачьими шагами. Теперь он
улыбался холодной торжествующей улыбкой.
   - Не загораживай его от меня, - предупредил Селма.  Я  попытался  еще
раз остановить Кориото.
   - Не трогай, сынок, - сказал я, - получишь пулю. Селма после  второго
трупа уже не оправдается. А я оправдаюсь.
   Кориото заколебался.
   - Давай же! - крикнул Селма. - Он тебя  дурит.  Я  его  продырявлю  и
глазом не моргну, а потом уж поищем объяснения.
   Ситуацию разрядила Мицуи. Она сказала по-японски еще несколько  слов,
и Кориото кинулся на меня, как кот на мышку.  Я  отскочил  в  сторону  и
попытался ударить его кулаком. Кориото этого ждал.  Он  вцепился  в  мое
запястье железными пальцами, молниеносно развернулся вокруг своей оси, и
в следующий момент комната словно перевернулась: стол  оказался  у  меня
над головой, потолок - под ногами. Потом все вернулось на свои места,  я
шмякнулся об сте