онца  до  порога,
запер за ним дверь, начал собирать вещички.
   Если тебя просит один из отцов  города,  следует  просьбу  выполнить.
Виктор знал, что откажи он, никто бы слова не сказал, пальцем не тронул,
но память у людей не хуже компьютерной, надежно хранит и свои  долги,  а
чужие особенно. Становиться должником Виктор Жеволуб никак не желал.
   Сообщив, что заболел, и обустроившись у дружка на даче, он запил.  Но
даже  во  хмелю  Виктор  понимал,  что  решение  он  принял,  может,   и
правильное, но только на сей момент. На завтра следует искать выход, так
как отказываться от долларов он не хотел.  Отложив  решение  на  завтра,
затем на послезавтра, неожиданно протрезвев, он почувствовал, что  время
истекло.
   "Меня  попросили  съехать,  я  послушался,   -   рассуждал   Жеволуб,
усаживаясь в электричку. - О моем послушании уже сообщили, мне никто  не
говорил, что нельзя  вернуться  в  Москву  даже  на  час".  Он  лукавил,
прекрасно понимал это, но считал, что такая ложь во спасение. С  вокзала
он позвонил, признался, что из больницы его выгнали за  пьянку.  Жеволуб
не зря работал опером, знал, в такой момент  нельзя  рядиться  в  белое,
надо показать грязные подштанники, будут  ругать,  но  поверят.  Его  не
ругали, "диспетчер" отнесся  к  объяснению  равнодушно,  спросил,  когда
Виктор закончит работу, имея в виду ликвидацию Еланчука.
   - Непременно выполню, -  заверил  Жеволуб,  -  но  быстро  хорошо  не
бывает.
   "Диспетчер" ответил  не  по-русски,  затем  попросил  перезвонить  на
следующий день.
   Виктор позвонил, тогда ему и  предложили  проводить  поезд  Москва  -
Париж, который уходит завтра, присмотреться к пятому вагону. Жеволуб  не
понял и честно в этом признался.
   - У нас в этом вагоне уезжает друг, - терпеливо объяснил "диспетчер".
- Нам нужны ваши профессиональные навыки.  Проверьте,  не  провожает  ли
данный вагон спецслужба.
   - Родненьких я узнаю  за  сто  метров  против  ветра,  -  похвастался
Жеволуб.
   - Отлично, проводите поезд,  перезвоните,  -  сказал  "диспетчер".  -
Независимо от результата получаете тысячу. Если вы  в  своем  заключении
ошибетесь... это будет ваша последняя ошибка.
   Понятно, почему Виктор Жеволуб не спал. Получить тысячу "зеленых"  за
час работы заманчиво, только  условия  негодящиеся.  Кто  не  ошибается?
Жеволуб не сомневался, что легко засечет наружку, если таковая  появится
на перроне. Ментов, оперативников углядеть нетрудно, но если  иностранца
"провожает" женщина, то можно враз лопухнуться. И цветы, и  поцелуйчики,
и слезу пустит, сам черт не разберет, - бабы народ хитрющий.
 
Глава четырнадцатая 
БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ 
(продолжение) 
 
   Состав подали вовремя. Гуров и  Крячко  подошли  к  пятому  вагону  с
противоположной платформы, откуда не было посадки. Готовился к  отправке
поезд с соседнего  пути,  так  что  по  платформе  бежали  опаздывающие,
изнывали последними минутами провожающие. На сыщиков никто и внимания не
обратил. В тамбуре их поджидал проводник, который, открыв дверь, тут  же
запер ее, проводил сыщиков в служебное купе, заторопился в другой  конец
вагона, откуда уже доносились возбужденные голоса.
   Они сели напротив друг друга, сдвинули шторку к центру окна, так  что
у каждого  образовалась  смотровая  щель.  Гуров  видел  непосредственно
посадку, Крячко разглядывал людей, подходивших к поезду. У пятого вагона
суетилась лишь молодая  пара,  которую  сопровождал  носильщик  с  горой
чемоданов. Видимо, супруги уезжали надолго, на  вокзал  прибыли  загодя,
чтобы первыми втащить свой скарб в привилегированный вагон.
   - Могли бы для  господ  сыщиков  окно  и  получше  вымыть,  -  бурчал
недовольно Крячко. - И свет хреноватенький.
   - Они же не знали, что господин Крячко пожалует самолично,  -  сказал
Гуров,  оглядывая  чистое   купе.   -   Проводнику   приказали   открыть
противоположную дверь и  впустить  двух  штатских,  человек  решил,  что
прибудут обыкновенные филеры.
   - А вот и наш извозчик...
   - Не упоминай святое имя всуе, - перебил Гуров, похлопывая по мягкому
сиденью. - Имеющий глаза да услышит, имеющий уши...
   - А ты в святой храм не ходишь? - Крячко  приглядывался  к  Депутату,
чьи приметы изучил досконально.
   Сыщики нервничали, старались волнения не  показывать,  загораживались
словами.
   Депутат был невысок, фигурой плотен, одет  неброско  и  солидно,  как
требовал протокол, выглядел  на  свои  тридцать  четыре,  улыбка  словно
приклеилась к его русопятому лицу. Он держал в руке пучок алых гвоздик и
явно не знал, куда  их  девать.  Газетчики  и  телевидение  Депутата  не
осаждали, уезжал он тихо и скромно, провожали его молоденькая женщина  и
двое парней в кожаной амуниции.
   -  Ни  свастики,  ни   портрета   фюрера,   никаких   прибабахов,   -
разочарованно произнес Крячко. - К чему бы такая скромность?
   - Положение обязывает. Я  знал,  как  это  звучит  по-французски,  да
подзабыл. Вот будет номер, если я все придумал, и никакой  носильщик  не
появится. - Гуров достал сигареты, но не закурил.
   Крячко перегнулся через столик, хлопнул друга по плечу.
   - Здесь носильщик, я его вижу.
   - Ты сукин сын, я давно это знал!
   - Нервы, господин сыщик, в Ессентуки, на воды...
   - Стоп! - Гуров схватил Крячко за руку, сжал так, что Станислав  чуть
не вскрикнул. - Мы же договорились, чтобы служба тут  не  околачивалась!
Кретины, что они вытворяют?
   По платформе шли двое мужчин, они  покачивались,  изображали  пьяных,
один размахивал шикарным букетом, что-то весело говорил.
   - Не может быть! - решительно сказал Крячко.  -  Так  плохо  быть  не
может!
   Мужчины с цветами прошли  мимо  вагона,  затерялись  в  толпе.  Гуров
утерся ладонью, достал носовой платок, криво улыбнулся.
 
*** 
 
   Жеволуб приехал на Белорусский загодя,  прошел  через  зал  ожидания,
покурил у входа в  кассовый  зал,  хотел  пообвыкнуть,  присмотреться  к
людям. Некогда, будучи  молоденьким  опером,  он  частенько  работал  на
вокзалах, задерживал карманников,  доставлял  в  отделение  спекулянтов,
которых в те годы преследовали,  так  как  ничего  не  знали  о  частной
собственности и мелком бизнесе.  Виктор  был  честным  парнем,  лишь  на
второй год работы узнал, что мелких спекулянтов, которых он со скандалом
таскал, из отделения вскоре отпускали, получив с людей мзду.
   Белорусский вокзал всегда считался одним из самых спокойных и  чистых
вокзалов. Жеволуб на них давно не  бывал,  сравнивать  не  мог,  отметил
лишь,  что  публика  в  основном  чистая,  пьяные  встречаются,   но   в
собственном соку, никто посреди зала не лежит. Минут двадцать он стоял у
холодной стеночки, смотрел людей, восстанавливал навыки.
   Естественно, что публика в  основном  приезжая,  москвичей  мало,  их
определить легко по  деловой  несуетливости  и  конкретности  поведения.
Москвич, даже если и не знает,  куда  идти,  оглядывается  спокойно,  не
пристает с вопросами к окружающим, ищет  нужную  надпись,  указатель,  а
если и подойдет с вопросом, то  выборочно,  не  к  первому  попавшемуся.
Жеволуб привык к вокзалу быстро, все как было, словно пятнадцати  лет  и
не  минуло.  Ну,  киоски  сверкают  иностранными  товарами,  люди  одеты
наряднее, разнообразнее, нет однородной серости толпы, почти каждый  сам
по себе. Но отличить приехавшего от уезжающего, один встречает, а другой
ждет, - дело нехитрое, как и прежде, люди на вокзале, как блюда в  меню,
расписаны и отделены друг от друга достаточно четко,  человек  грамотный
разберется.
   Из боковой безымянной двери вышел парнишка, хоть  и  не  в  форме,  а
понятно, что мент, вокзальный опер, оглядел зал привычно, цепко,  стоит,
делать ему нечего.
   Командированный с портфелем и чемоданом, - видно, что  билет  у  него
имеется, в Москве не впервой, - направился к буфету, будет ждать,  когда
объявят посадку.
   Молодая пара с цветочками, москвичи,  но  вокзала  не  знают,  может,
встречают, может, провожают, залетели не в тот подъезд, им лучше  улицей
на платформу выйти.
   Жеволуб был собой доволен, взглянул на часы, решил, что надо выйти на
улицу, взглянуть на пути, состав может стоить, а  объявление  о  посадке
задерживается.
   Он выбрался в город, за тридцать минут совсем стемнело. Он двинулся в
обход вокзала, миновал лимузины, которые презрели  "кирпич"  на  въезде.
Понятное дело, люди могут  по  такой  промозглости  ноги  промочить,  их
требуется до самого края довезти, можно было бы, так и в  вагон  заехали
бы. Гаишник на такие лимузины ноль внимания, знает, окромя  геморроя,  с
них ничего не получишь.
   Жеволуб увидел табло - четкие буквы "Москва - Париж", и состав стоит,
и люди по платформе идут, без  всяких  объявлений.  Он  уже  решил,  что
пройдет платформу быстро, не оглядываясь,  до  конца  состава,  неважно,
откуда нумерация. За пару  минут  до  отправления  двинется  в  обратную
сторону, одиноких мужиков без цветов и без вещей  в  этот  момент  будет
идти много. Наружка, если таковая  присутствует,  вблизи  пятого  вагона
должна обрисоваться. Так он и сделал, шел по  краю  платформы,  воротник
поднят, руки в карманы, на людей не смотрел, так, идет человек,  который
знает, какой вагон ему нужен. Краем глаза  он  все-таки  схватил  "свой"
вагон, головы не повернул, знал, тут главное, без нервов все  обрисуется
на обратном пути.
   Он увидел ментов сразу,  шагов  за  двадцать.  Два  мужика  стояли  у
дальнего конца платформы, курили, один  держал  под  мышкой  здоровенный
букет. Они, видно, считали, что коли стоят в полумраке и в стороне,  так
никто на них и внимания не обратит. Что ребята  из  "конторы",  никакого
сомнения не было,  такой  букет  нынче  много  стоит,  человек,  который
заплатил свои кровные, не сунет  цветы  под  мышку,  как  банный  веник.
Жеволуб шагнул к вагонам, смешался  с  провожающими,  помог  засунуть  в
узкую дверь тяжеленный баул, затем отошел на длину одного вагона.  Менты
чуть виднелись. Жеволуб за ними наблюдал.
   Молодец, похвалил себя Жеволуб, ты  таким  лопухом  никогда  не  был.
Теперь выяснить, какой вагон они провожают, и в кассу за "зелеными".
 
*** 
 
   Гуров смотрел на Депутата  и  думал  о  том,  как,  когда  и  на  чем
Организация  прихватила   молодого   человека.   Способов   существовало
множество, даже сыщик не мог их  все  перечислить.  Гуров  размышлял  на
общие темы, но "держал  картинку"  внимательно.  "Герой",  девушка,  два
парня, два чемодана стоят на мокром асфальте, кейс в руке у  парня.  Вся
группа находится метрах в трех от подножки.  Депутат  вынул  из  кармана
билет, шагнул к вагону и тут же рядом оказался носильщик, подхватил один
из чемоданов, что-то сказал, выждал, пока проводник пригласит  в  вагон,
шагнул вовнутрь. Простенько: носильщик поднял один чемодан,  а  вошел  с
двумя.
   - Видел? - спросил  Гуров  скорее  себя,  чем  Крячко,  но  последний
расценил вопрос как оскорбление.
   - Извини, командир, вздремнул чуток. Так будут они садиться или нет?
   - Ладно, ладно, - миролюбиво сказал Гуров и провел ладонью по стеклу,
пытаясь стереть капли дождя.
   - Ты хорош. - Крячко довольно хмыкнул.
   Гуров увидел идущего по  краю  платформы  Жеволуба,  не  узнал,  лишь
обратил внимание на быстро  двигающуюся  фигуру,  отметил,  что  человек
отвернулся.
   - Станислав, что-то не так, - Гуров взглянул на друга, затем на часы:
до отправления оставалось чуть больше десяти минут. - Ты  видел  мужика,
сейчас мимо проскочил?
   - Ну? Состав длинный, человек торопится. Знакомый?
   - Не разобрал, - Гуров почувствовал тревогу. - Надо открыть дверь  на
эту платформу.
   - Нет проблем, - ответил Крячко. - Изнутри она открывается.
   Гуров успокоился, наблюдал, как один из провожающих  вынул  из  кейса
бутылку и рюмки, как вышел  из  вагона  носильщик,  подхватил  последний
чемодан, унес вовнутрь.
   - Как ни мучилась, а родила, - сказал  Крячко.  -  В  принципе  можно
уходить. Мы свою работу сделали. Хотя я говорил и повторяю: это не  наши
грядки. Мать твою!
   По платформе возвращались двое "пьяных" с цветами.
   - Цветочки следовало кому-нибудь подарить  или  выбросить.  -  Крячко
длинно выругался. - Жадность фрайера сгубила.
   "Пьяные"  остановились  напротив  вагона,  закурили,  один  вынул  из
кармана бутылку, глотнул, передал другому.
   Девушка  обняла  Депутата,  поцеловала,  подтолкнула  к  вагону.   По
платформе начали уходить провожающие, обтекали "пьяных",  один  мужчина,
не доходя метров десять до качающихся фигур, остановился.
   Гуров узнал Жеволуба и выругался так, что Крячко  чуть  не  сполз  на
пол.
 
*** 
 
   Пока Жеволуб шел в людской толчее вокзала, сыщики держались  шагах  в
десяти, не более. Когда он миновал человеческую круговерть у  выхода  из
метро и двинулся по Брестской,  где  было  темно  и  пустынно,  пришлось
отстать. Крячко недовольно сказал:
   - Зачем мы его выпустили с площади? Светло, люди, спеленали  бы,  как
младенца.
   - И куда бы дели? Смотри под ноги, поскользнешься.
   - Учи меня, учи, командир.
   Еще на вокзальной площади Жеволуб задерживался у  автоматов,  но  они
были либо  заняты,  либо  сломаны.  Сейчас  он  увидел  одинокий  пустой
автомат, заглянул, убедился, что трубка на месте, подвинулся  в  сторону
фонаря.
   - Нельзя ему звонить, никак нельзя, - отрешенно сказал Гуров.  -  Что
будем делать?
   - Я этих мудаков под  землей  найду,  -  бормотал  Крячко,  вспоминая
платформу и ряженых с цветами.
   - Может, не будет звонить, повременит, -  успокаивал  себя  Гуров,  -
получим передышку, что-нибудь придумаю.
   Брать Жеволуба не за что, и отпускать его  нельзя.  Бывший  мент,  он
этих "цветочников" расколол влет, а  его  сюда  для  этого  и  прислали.
Жеволуб доложит, что за уехавшим наблюдали, последует  сигнал,  наркотик
не встретят либо придумают что-нибудь иное... Могут снять с поезда сразу
после Бреста, вариантов много.
   - Пусть грядка не моя, - бормотал  Крячко,  перекладывая  пистолет  в
наружный карман, - но раз я на ней пахал, должно  расти...  Я  этого  не
люблю...
   - Он мне стрелял в спину, я ему предоставляю право  выбора,  -  Гуров
принял решение, успокоился, взял Крячко за отвороты куртки, чуть  ли  не
приподнял в воздух. - Если нас будет двое, мы никогда себе  не  простим!
Не ходи за мной!
   Жеволуб опустил руку в карман  в  поисках  монеты,  ощупал  пистолет,
выудил из-под него горсть мелочи, нашел рубль.  Теперь  надо  придумать,
что сказать.  Он  не  успел  соорудить  фразу,  как  услышал  за  спиной
насмешливый голос:
   - Витя, никак телефон забыл?
   Жеволуб одновременно  сунул  руку  в  карман,  развернулся  и  увидел
Гурова.
   - Чего надо? - охранник растерялся, не мог  понять,  откуда  появился
сыщик, оглянулся, стоявшего у дома Крячко не заметил, повторил:
   - Чего надо?
   - Телефончик связного, - ответил Гуров, щелкнул зажигалкой,  закурил,
демонстрируя, что оружия в руке  не  держит.  -  Можешь  сам  позвонить,
сказать, мол, поезд ушел, ментов ты не видел.
   Сыщик понимал, что в правом кармане куртки Жеволуб сжимает  пистолет,
и убеждал себя, что наверняка  патрон  не  дослан,  значит,  прежде  чем
выстрелить, надо вынуть пистолет, передернуть затвор - у  него,  Гурова,
уйма времени. Но патрон, может быть, уже на месте, бандит  выстрелит  из
кармана...
   Гуров  фиксировал  взглядом  правую   руку   Жеволуба,   одновременно
прикидывая расстояние до стоявшего у тротуара "москвича" и в то же время
проверяя, нет ли под ногами льда: если, прыгая, поскользнешься...
   Жеволуб шевельнул мгновенно затекшими пальцами, снял  предохранитель,
Гуров опустил зажигалку в карман, сжал ребристую рукоятку "вальтера".
   А по улице катился поток машин, по тротуару, скользя шли люди - город
жил своей обычной жизнью.
   Если бы охранник стрелял из кармана, то мог бы рассчитывать на успех,
однако Жеволуб выхватил пистолет, выстрелил, но сыщик прыгнул за  машину
раньше. Первая пуля шлепнулась в дом, вторая  прошила  "москвич".  Гуров
выстрелил,  Жеволуб  отпрянул,  рухнул  на  колени,  затем   опрокинулся
навзничь.
   Через несколько секунд рядом оказался Крячко, бросил взгляд на  тело,
схватил Гурова за плечо, спросил:
   - Ты в порядке?
   - Как можно? - Гуров достал  носовой  платок,  начал  вытирать  левую
руку, плащ, брюки, проглотив подступившую рвоту, сказал:
   - Звони, пусть приезжают, фиксируют, фотографируют. Проклятая жизнь!
   Крячко объяснялся по телефону. Гуров набросил на  пистолет  покойника
носовой платок, придавил осколком кирпича.
   Жизнь текла самая обыкновенная, на громыхнувшие в  переулке  выстрелы
никто не обратил внимания. Кончился поток машин, через несколько  секунд
мигнул светофор, и новый поток заполнил улицу. На лежавшего  у  автомата
человека никто не взглянул. А к стрельбе в Москве уже привыкли.
 
*** 
 
   Гурова и Крячко привезли сразу в прокуратуру.  Заместитель  прокурора
уже ждал, увидев доставленных, сухо поздоровался, Гурова оставил в своем
кабинете, Крячко передал следователю,  который  вел  дело  по  убийствам
бухгалтера и юриста СП "Стоик".
   Федул Иванович Драч легко выдернул из кресла  худое,  жилистое  тело,
подошел, оглядел Гурова, взял у  сопровождающих  оперативников  папку  с
документами осмотра места происшествия и сказал:
   - Я этого малого не боюсь, - он покосился на  Гурова,  усмехнулся.  -
Езжайте в  свою  контору,  поторопите  экспертов,  чтобы  оба  пистолета
отстреляли, предварительное заключение сообщите по телефону, официальное
заключение - завтра.
   Оперативники помялись и ушли, Драч кивнул на кресло, сказал:
   - Садись, сыщик, можешь курить, - он опустился в свое кресло,  бросил
документы на стол. - Предупреждал, чтобы ты  тут  больше  не  появлялся.
Рассказывай, - заместитель прокурора сцепил сильные, узловатые пальцы.
   - В меня стреляли, я стрелял, вызвали дежурного  по  МУРу,  документы
осмотра перед вами, Федул Иванович. - Гуров зевнул и отвернулся.
   - Мандражишь? - Драч насупил кустистые седые брови, открыл папку. - Я
погляжу, а ты думай, как оправдываться станешь.
   Гуров, не торопясь,  закурил,  вновь  упал  за  стоявший  у  тротуара
"москвич", услышал  свист  пуль,  выстрелы,  лежа  за  передним  колесом
машины,  увидел  высокую  фигуру  Жеволуба,  которая  висела  на  стволе
вальтера. Сыщик мог прострелить плечо, но повел стволом  и  выстрелил  в
грудь. Он умышленно убил человека, мог обесточить руку с пистолетом -  с
пяти шагов камнем не промахнешься. А он убил. И ни  в  каких  протоколах
это не записано, останется навсегда в  его  памяти  и  на  его  совести.
Гурова знобило, одновременно клонило в сон.  Озноб  от  страха,  который
сыщик зажал, стоя перед Жеволубом и гадая, патрон еще в обойме или уже в
стволе? А  сон  нагонял  инстинкт  самосохранения,  человек  неосознанно
пытался уйти  от  реальной  жизни,  спрятаться,  передохнуть,  чтобы  не
лопнула главная пружина и не отправила в сон вечный.
   Дверь распахнулась, и вошел Орлов в золоте генеральских  погон,  даже
при орденах. Пересек кабинет, быстро взглянул на Гурова,  протянул  руку
хозяину.
   - Привет, Федул, вот и свиделись.
   - Здорово, Петр! - Драч привстал, пожал генералу руку, усмехнулся.  -
Чего это ты вырядился?
   Гуров тоже встал, вяло произнес:
   - Здравствуйте, Петр Николаевич.
   - Сиди! - Орлов махнул рукой. - Господин заместитель прокурора,  утра
не могли дождаться?
   - Присядь, генерал, - Драч вышел из-за стола, обнял Орлова за  плечи,
усадил на диван, пристроился рядом. - Конечно, можно  обождать  и  утра,
только ночевать парню пришлось бы в камере. Гуров то ли  дремал,  то  ли
бодрствовал, понять не мог. Увидел Крячко, который вмешался  в  разговор
старых  друзей,  начал   размахивать   руками,   сыщик   слышал   слова:
"Санаторий... Врачи... Идиоты..." Он заставил себя встать.
   - Федул Иванович, давайте оформим протокол, - Гуров сделал  несколько
шагов, вернулся в кресло.
   Драч писал