от криминала, на жизнь  припас  достаточно,
больше не хотел. Его дом в Сухуми сгорел, большая семья  распалась,  при
встречах ему оказывали знаки традиционного внимания, но это его  уже  не
трогало. Шалва не признавался  даже  себе,  что  его  начали  раздражать
цветистые грузинские тосты, длинные, порой фальшивые заверения в любви.
   Русские - грубый народ, не станут помогать  человеку  только  потому,
что он твой брат. Они проще и прямее в своей любви  и  ненависти,  часто
Князя русские раздражают, но за последние годы он  стал  лучше  понимать
русских, чем родных кавказцев. Князь еще  не  верил,  что  Гуров  сумеет
спасти внука Яндиева, но знал: этот русский пойдет до конца.
   Сегодня кафе, как обычно, закрыли, за столом собрались одни кавказцы,
русского не пригласили. Выпили за здоровье отцов, перешли к делу.
   - Ты хотел сказать, Мухади, -  обратился  Шалва  к  чеченцу,  который
ненавидел русских и был недоволен, что в Чечне замиряются, а  московская
группировка его сородичей теряет былое величие.
   - Спасибо, Шалва Давидович, - чеченец поклонился. - Мы зря доверились
гяуру,  теряем  деньги  и  авторитет.  Все  читали,  Тимура  все   равно
расстреляют.
   - Мы не можем договориться между собой, просим помощи у  русского,  -
сказал Сека. - Я верю русскому, но он только человек,  значит,  смертей.
Тимур не первый чеченец, который безвинно погибнет во имя Аллаха.
   - Человек работает или  за  деньги,  или  во  имя  веры,  -  вмешался
азербайджанец Мелик Юсуф-оглы. - Русский денег не  берет,  а  он  другой
веры.
   - Вера у всех людей одна на земле, - раздался голос  Гурова,  который
уже вошел в кафе и  направлялся  к  столу.  -  Всем  здравствуйте.  Люди
поклоняются разным богам, но верят лишь в то, что их родила мать  и  они
смертны.
   Он сел рядом с Шалвой, оглядел собравшихся. - Вы меня не  позвали,  я
пришел, хочу сказать вам  несколько  слов.  Я  свои  обещания  выполняю,
похвастаться пока нечем. А  вот  на  рынках,  где  мне  обещали  навести
порядок, творится беспредел.
   Присутствующие заговорили каждый на своем языке.
   - Тебя не звали, ты можешь уйти! - крикнул Исраилов.
   Шалва хотел встать, но Гуров силой удержал грузина.
   - Ты забыл, Мухади, ты на моей земле и гость. Я знаю,  тебя  и  твоих
парней интересуют только деньги. Бог вам судья! Вам наплевать на Тимура,
чеченцев много, и каждый из них  готов  отдать  свою  жизнь  за  Аллаха.
Почему они на родной земле  умирают,  а  ты  на  чужой  земле  торгуешь,
делаешь деньги?
   - Кто дал тебе право говорить так?
   - Ты мужчина, Исраилов, должен знать, право никто не дает! Ни Бог, ни
Аллах! Ты присвоил себе  право  говорить  от  имени  Аллаха  и  разрешил
соплеменникам умирать за твое золото!
   Чеченец выхватил пистолет. Гуров рассмеялся и сказал:
   - Взгляни на дверь, отважный...
   Исраилов повернулся. Гуров ловко выбил у  него  пистолет,  бросил  на
стол.
   - Никто не пришел с оружием, кроме тебя. Ты трус.  Я  не  знаю  ваших
законов, но в русском доме трус не сидит за одним  столом  с  мужчинами.
Невысокие крепкие азербайджанцы Мелик и Ренат-Сека взяли  Исраилова  под
руки, вывели из зала. Когда они вернулись, Гуров продолжал:
   - Я пришел вам сказать, что не работаю с вами  больше.  Не  праведный
приговор, дело Тимура Яндиева -  это  мое  личное  дело.  Русские  парни
арестовали, проводили  расследование,  судили,  приговорили.  Русские  и
будут отвечать. С данного момента вас это все не касается. Вы  живете  в
Москве, занимаетесь  своим  бизнесом,  нарушите  наши  законы  -  будете
отвечать согласно нашим законам. Все. И берегитесь меня! Я  не  разделяю
людей на родственников, друзей и прочих. Существуют  люди  порядочные  и
преступники. Я не сваливаю всех в один котел. Прощайте!
   Гуров направился к двери, остановился, провел ладонью по лбу,  что-то
вспомнил, вернулся к столу и  взял  пистолет  Мухади  Исраилова,  оружие
продолжало лежать среди посуды.
   - В Москве не разрешается носить оружие, так что извините.  -  И,  не
прощаясь, вышел.
   Некоторое время за  столом  молчали,  лишь  изредка  перешептывались,
наконец на правах старшего азербайджанец Мелик Юсуф-оглы сказал:
   - Мы не такие старые, но из ума выжили.  Мы  имели  друга,  приобрели
врага.
   - Не говори глупости, Юсуф, - ответил Шалва.  -  Мы  только  потеряли
друга. Но и это много.
   - Ты звал русского, Шалва? - спросил Сека.
   - Он же сказал, что его не звали, он пришел  сам,  -  ответил  Шалва,
покусывая длинный ус.
   - Слова, молва... - недовольно произнес Сека. - А как он  узнал,  что
мы встречаемся?
   - Лев Иванович - настоящий сыщик, - вздохнул Шалва.
   - Теперь Тимура расстреляют точно.
   - Много вы понимаете, джигиты...
   - Он сказал, ему все равно, что  друг,  что  брат,  -  перебил  Шалву
азербайджанец.
   - Лев Иванович защищает закон, а для закона все едины.
   - Зачем он ушел? Мы могли собрать деньги.
   - Кто-то должен защищать закон, - пробормотал Шалва. -  Но  я  думаю,
Лев Иванович пошел защищать своих. Русских защищать.
 
*** 
 
   Бизнесмен, мультимиллионер Юрий  Леонидович  Шишков  имел  загородную
виллу в нескольких километрах от  Москвы.  Он  был  человек  осторожный,
советский, к  тому  же  новой  власти  не  верил.  Вилла  числилась  как
собственность фирмы, содержалась за ее  счет,  существовала  для  приема
зарубежных гостей, прилетавших на совещания и для подписания контрактов.
Соучредителями фирмы являлись немцы, они и строили  виллу,  финансировал
строительство на  девяносто  процентов  Шишков,  да  и  вообще,  участие
иностранцев  в   деятельности   совместного   предприятия   было   чисто
символическим.  Но  документация  содержалась   в   идеальном   порядке,
совместное  предприятие  с  участием,  иностранного  капитала,  на  всех
бумагах  красовалась  подпись  вице-премьера  российского  правительства
Анатолия Владимировича Барчука, присутствовали подлинные печати,  и  что
все это, по выражению уголовников,  являлось  чистой  воды  "панамой"  и
предприятие фактически  принадлежало  Шишкову,  знали  лишь  он  сам  да
главный   бухгалтер.   Главбух,    в    недавнем    прошлом    известный
аферист-уголовник  по  кличке  Звездочет,  тоже   со   всеми   потрохами
принадлежал Шишкову.
   Немцы расставались  с  каждой  маркой  со  слезами,  но  Россия  была
заинтересована в западных инвестициях, и в  правительстве  относились  к
Шишкову с уважением, так как бизнесмен удерживал партнеров в  совместном
предприятии  "Инкоминвест"  -  так  официально  именовалось  предприятие
ловкого бизнесмена. Официально он поставлял  комплектующие  на  жилищное
строительство  разрушенного  Грозного,  осуществлял  помощь  неимущим  и
бездомным чеченцам. Все это  вроде  бы  исполнялось,  но  фактически  не
доходило до места назначения. Но и данная  туфта  была  лишь  прикрытием
истинной деятельности Шишкова.  Свои  миллиарды  он  делал  на  поставке
вооружения,  которое  почти  за  бесценок  скупал   у   расформированных
подразделений   русской   армии,   которая   не    имела    возможности,
передислоцируясь, вывезти все свое имущество и рада была  избавиться  от
него любыми способами, тем более продать своим и якобы официально. Таким
образом, Шишков гнал на Восток оружие, а в обратном управлении двигались
уже настоящие деньги - наркотики. Контейнеры  фирмы  "Инкоминвест"  были
опломбированы, сопровождались  трезвой  вооруженной  охраной.  Никто  не
досматривал груз, бизнес Шишкова процветал, а сейчас благоденствие могло
закончиться. Война прекратилась, российские войска уходили, проверки  на
КПП ужесточились, да и торговля  оружием  в  этой  ситуации  становилась
бесперспективной.
   Шишков решил встретиться с Вердиным на загородной  вилле,  дальше  от
посторонних  глаз,  да  и  официально  резиденция  предназначалась   для
официальных приемов, появление здесь нового человека - дело  нормальное,
обычное.
   Подполковник доложил руководству, что едет на  встречу  с  доверенным
лицом, которое готовит на  вербовку,  поэтому  времени  у  Вердина  было
предостаточно.
   Они сидели у горящего камина,  Шишков  подталкивал  огромные  поленья
кочергой. На низком столике перед ними стояли бутылки и тяжелые  стаканы
с толстым дном, на ковре - серебряное  ведерко  со  льдом.  Вердин  был,
естественно,  в  штатском.  Серый   твидовый   костюм   сидел   на   нем
безукоризненно. Хозяин в белоснежной рубашке, без пиджака,  с  моложавым
лицом, которое портила недовольная гримаса, говорил:
   - Не понимаю, за что я вам плачу деньги? Война в  Чечне  закончилась,
вы своих обещаний не выполнили, я несу огромные  убытки.  Мало  того,  у
меня существуют определенные обязательства  перед  партнерами,  и  я  не
удивлюсь, если они предъявят мне неустойку. Учтите, что  я  не  один,  в
вопросе  заинтересована,  как  ранее   говорилось,   группа   товарищей,
некоторые из них занимают очень серьезное положение в России.
   Вердин тихо рассмеялся и, пригубив из стакана, сказал:
   - Вы, такие богатые и могучие, зависите от одного  человека,  который
лишь винтик в госаппарате.
   - Самолет разбивается вдребезги, когда у него выходит из строя  пусть
маленькая, но важная деталь, - зло ответил хозяин.
   - А если я в вашем агрегате  деталь  важная,  то  почему  же  вы  мне
платите копейки, да еще копейкой  попрекаете?  -  Вердин  вытянул  ноги,
взглянул на сверкающие в отблеске огня ботинки. - Никто не виноват,  что
замирением  руководит  секретарь  Совета  безопасности,  а  он   человек
железный. Никто не мог предвидеть, что Президент заболеет,  будет  ждать
операции и нужный нам документ не подпишет.
   - Да при чем тут Президент? От вас требуется острая акция, нарушающая
шаткий мир.
   - Чтобы произошел взрыв, необходимо поджечь бикфордов шнур. И вообще,
Юрий Леонидович, перестаньте разговаривать со мной как с лакеем. Иначе я
встану и уйду, и ваша охрана не посмеет остановить меня.  Хозяин  бросил
кочергу, недовольная гримаса исчезла с его лица, появилось недоумение.
   - Вы пьяны или сошли с ума? Как вы разговариваете? Вы понимаете,  что
я могу вас...
   - Да ничего вы не можете! - перебил  Вердин.  -  Собрать  вещички  да
сбежать из  России.  А  очень  скоро  Интерпол  объявит  вас  в  розыск.
Иванькова посадили,  а  уж  вас  упрячут  в  момент.  Торговля  оружием,
особенно наркотиками, - это вам не кот чихнул. Посадят  как  миленького,
никакие миллионы не спасут.
   Шишков разогнулся, откинулся в  кресле,  взглянул  на  собеседника  с
интересом, спросил:
   - А вы, Виктор Олегович, в  тот  момент  в  театральной  ложе  сидеть
будете?
   - Я буду в суде давать свидетельские показания.
   - Но в Россию вернетесь?
   - Еще не думал, может  быть,  и  вернусь,  -  ответил  Вердин,  нагло
улыбаясь.
   Бравада подполковника была напускной, а на душе кошки  скребли.  Если
Шишков струхнет всерьез и смотается  в  зарубеж,  то  положение  Вердина
станет хуже некуда.  Из  получаемых  от  банкира  долларов  подполковник
подкармливал подручных, делал дорогие подарки супруге генерала, да и сам
подполковник быстро привык к деньгам, в быту перестал их  считать.  Если
финансист сбежит, то даже  сдать  его  за  рубежом  Вердин  не  рискнет.
Известно, клубок плотно смотан, но стоит лишь отыскать кончик и дотянуть
за  него,  как  клубок  начинает   прыгать   и   быстро   разматываться.
Подполковник глянул на осунувшееся лицо финансиста и миролюбиво сказал:
   -  Хватит  собачиться,  когда  псы   грызутся,   упряжка   не   едет,
опрокидывается. Я вам, Юрий Леонидович, о своих заботах  не  рассказываю
по двум причинам. В секретной работе человек не должен знать лишнего.  Я
же вас о наркотиках не расспрашиваю, знаю, что идут, так это все  знают.
А как, где, через кого - дело сугубо личное и меня не касается. Вот и  я
вам ничего не говорил, моя работа - моя головная боль.  Однако  ситуация
вышла из-под контроля,  и  в  этом  никто  не  виноват.  Я  могу  начать
действовать лишь после  того,  как  приговоренный  будет  расстрелян.  В
секретариате Президента лежит ходатайство, прошение о помиловании. Такие
бумаги лежат месяцами, чуть ли не годами,  но  я  нужную  протолкнул  бы
быстро.
   Известно, Президент  болен,  мелочевкой  не  занимается,  а  без  его
резолюции...
   - Я все понял, Виктор Олегович, - перебил хозяин. - Я в  аппарате  не
состою, однако не сомневаюсь, не все  бумаги  Ельцин  подписывает  своей
рукой. С его согласия порой ставится печать с его подписью.
   - Так бы и произошло, если бы проходило сто бумаг ежедневно. Сегодня,
сами понимаете... Я случайно знаю начальника тюрьмы,  старый  служака  и
буквоед, ему на парня начхать,  но  должен  быть  порядок.  Если  сейчас
полковнику Огаркову подсунуть документ с  подписью  Ельцина,  у  старого
служаки шерсть на загривке дыбом встанет.
   - А он не может заболеть и лечь в госпиталь? На  его  месте  появится
иной человек, - сказал Шишков.
   Вердин  согласно  кивнул,  а  сам  увидел  гигантскую  фигуру   Сони,
ощетинившегося Волка и  подумал:  кто  это  рискнет  и  поможет  старому
служаке заболеть?
 
*** 
 
   Скандал, начавшийся было вокруг имени Гурова в связи с его работой по
защите чеченского "террориста", заглох. Этому способствовали сообщение о
предстоящей операции на сердце у Президента и катастрофа, происшедшая на
железнодорожном переезде, в которой автобус, перевозивший детей в школу,
попал под локомотив и погибло более двадцати детишек.
   Гуров  прекрасно  понимал,  что  погибшие   дети   не   волнуют   его
противников, просто они поняли, что в день всеобщего траура бессмысленно
поднимать скандал вокруг взрыва, происшедшего несколько  месяцев  назад.
Да и перемирие в  Чечне  оборачивалось  стойким  миром,  и  ненависть  к
маленькому  народу,  который  отчаянно  сопротивлялся,  угасла.   Родные
сыновья гибнуть перестали, а сколько погибло чужих,  так  это  пусть  их
матери считают.
   Гуров прекрасно отдавал себе отчет, что его не оставили  в  покое,  а
отложили до более удобного времени. Он  пригласил  в  гости  Станислава,
Котова и Нестеренко, сказал:
   - Где-то я вычитал, что когда люди делают  кинокартину  и  заходят  в
тупик, то они собираются вместе и устраивают мозговой штурм. Мы  с  вами
не знаем, что это такое, называем оперативным совещанием. На самом  деле
вы помалкиваете, ждете от меня указаний. Сейчас я вам  заявляю,  что  не
знаю, как действовать дальше, на меня не рассчитывайте,  давайте  думать
вместе. Никто не имеет права на критику товарища,  выслушиваются  только
конструктивные предложения и обсуждаются. Если кому-то придет  в  голову
взорвать Кремль, пусть обоснует целесообразность, обмозгуем.
   - Не мы строили,  да  и  взрывчатки  столько  не  достать,  -  сказал
флегматично Котов.
   -  Согласен,  взрывать  не  будем,  что  конкретно  предлагаешь   ты,
Григорий? - Гуров смотрел с любопытством.
   - Наша задача - спасти  приговоренного  к  смертной  казни.  -  Котов
почесал длинный нос.  -  Мы  пытаемся  разрушить  обвинение.  Получается
хреново, так как нас никто слушать  не  собирается.  Значит,  необходимо
сменить направление удара.
   Нестеренко и Котов сидели на роскошном диване. Станислав развалился в
кресле. Гуров по давней привычке расхаживал по гостиной.
   - И куда бить? - хмыкнул Нестеренко.
   - Тебе по голове, хотя это и бессмысленно, -  ответил  Котов.  -  Лев
Иванович  предупредил,  критика  -  в  Думе,   здесь   лишь   конкретные
предложения.
   - Мы можем  спасти  парня,  если  представим  прокуратуре  реального,
настоящего террориста. Русский, лет  тридцати  пяти,  среднего  роста  и
телосложения, - сказал Станислав. -  Он  заработал  большие  деньги,  но
скорее всего еще не получил их, на  Кавказе  ему  делать  нечего,  он  в
Москве.
   - Почему решил? - спросил Гуров.
   -  Расстрел  парня  -  часть  операции,  истинный  террорист   должен
находиться у Вердина под рукой.
   - Интересно мыслишь.
   - Учителя подходящие, повезло дураку.
   - Твое мнение, где в настоящее время террорист находится?  -  спросил
Гуров.
   - На конспиративной квартире спецслужбы.
   - Это вряд ли, - ответил Гуров. - Вердин не станет так  рисковать.  А
вы что примолкли, орлы? - Он повернулся к оперативникам.
   - В одной из преступных группировок, - неуверенно сказал  Нестеренко.
- Хотя тоже опасно, могут ненароком убить.
   - Конспиративная квартира и банда не проходят, - подвел итог Гуров.
   -  Родственники,  -  Котов  состроил  гримасу.  -  Такой  человек   к
родственникам не пойдет, да и нет таких у него;
   - Отставим.  Подойдем  с  другой  стороны,  -  сказал  Гуров.  -  Они
торопятся, дела в Чечне налаживаются, для противника время - деньги.
   - Убьют  парня  в  тюрьме,  объявят,  что  русские  его  расстреляли,
поднимут шум, - пробормотал неуверенно Крячко.
   - Ты чего бормочешь, голоса лишился или не веришь сам, что  говоришь?
Да, русские  расстреляли  убийцу,  ну  и  что?  Какой  шум?  Террористов
расстреливают. Состоялся суд присяжных, какие претензии? - Гуров смотрел
на Крячко с любопытством.
   Станислав чувствовал,  старший  ждет  от  него  ответа,  не  находил,
неожиданно выпалил:
   - Чеченца по решению суда расстреляли, а теракт совершил русский!
   Котов  и  Нестеренко   переглянулись   недоуменно.   Гуров   перестал
расхаживать, остановился напротив Крячко, спросил:
   - И давно посетила тебя сия гениальная мысль?
   - Я дневник не веду, полагаю, с неделю думаю, - ответил Станислав.
   - Почему молчал?
   - Ты о том же  думаешь  и  молчишь.  А  мне  лезть  впереди  тебя  не
положено.
   - Необходимо найти и захватить мужика, - решительно сказал Гуров.
   -  Запросто!  -  К  Станиславу  вернулось   его   шутливо-бесшабашное
настроение. - Русский, бритый, среднего  роста  и  телосложения,  особая
примета  -  на  кисти  правой  руки  выколот  якорь.  Волосы  отрастают,
рисованный якорь смывается обыкновенным маслом. Нам такого парня найти -
раз плюнуть.
   - У тебя, Станислав,  есть  другие  предложения?  -  ласково  спросил
Гуров.
   - Никак нет, господин полковник! - Станислав вскочил, вытянулся.
   - Значит, будем разыскивать, - произнес Гуров тоном, словно следовало
сходить за хлебом.
 
Глава десятая 
 
   Звали его редко  встречающимся  именем  под  стать  его  внешности  -
Иваном, отчество и фамилия тоже были под  стать,  в  целом  звучало  для
России просто удивительно - Иван Сидорович Петров. Обратишься в адресное
бюро, тут же получишь необходимую справку, только не забудь захватить  с
собой мешок побольше, чтобы поместились.
   Сыщики не знали ни имени, ни отчества, ни фамилии, начали  розыски  с
энтузиазмом.
   Ваня Петров был потомственным  пролетарием,  мать  еще  помнил,  отца
никогда не видел, соответственно о предках понятия не имел. И  хотя,  по
словам матери, в роду все пили горькую, на внешности Ивана  данный  факт
не отразился. Ни черта наши ученые о наследственности не знают, а может,
какой прадед являл род совсем иной, и  парнишка  уродился  в  неведомого
предка.
   Иван действительно был невысок, но и не мал ростом, в плечах не шибко
широк, но крепость фигуры и в неброской одежде ощущалась. Родился  он  в
шестидесятом в комнатушке полуподвала, рядом с котельной. Мать  работала
дворником, стирала соседям, мыла полы,  в  доме  жили  люди  в  основном
обеспеченные, даже  сохранились  две  старушки  дворянки,  деду  которых
некогда дом принадлежал. В первые годы жизни Ивана мать почти не ездила,
так, рюмочку портвейна по красным дням. Она даже водила сына в  церковь,
правда редко, всегда было много работы.
   У старух с третьего этажа, которые  были  дворянского  происхождения,
каким-то чудом уцелела часть библиотеки, они научили Ивана читать, и  он
малолеткой проводил в их комнате целые дни, читая что попадет под  руку.
Хозяйки были ровесницы века, мальчонке они казались древними,  на  самом
деле женщины были хотя и в годах, но крепкие и сообразительн