Гуров вернулся к столу  и  продолжал  пить  кофе,  словно  ничего  не
произошло. Бабенко молчал, считая, что говорить должен Качалин, который,
насупившись, изображал  оскорбленного,  а  возможно,  был  действительно
оскорблен. А чего оскорбляться?  -  рассуждал  Лева.  Муж  с  работы  на
несколько минут заезжал домой. Что-либо взял или оставил, просто  заехал
по дороге, выпил кофе. То же можно сказать и о приятеле. Какой криминал?
Почему они  отрицают?  Горячо  отрицают,  возмущенно,  словно  в  словах
девушки звучит обвинение.  Ответить  можно  лишь  однозначно:  в  визите
каждого из них присутствует криминал. Какой? Бабенко совершил убийство и
отрицает, что приезжал. Качалин  приехал,  увидел  труп,  уехал,  теперь
стыдно признаться. Возможен другой  вариант:  оба  мужчины  застали  уже
труп, и теперь им стыдно и страшно.
   Если я в Вере ошибся, то сейчас шагаю в обратную сторону. Лева  допил
кофе, отставил пустую чашку и спросил:
   - Игорь Петрович, сколько квартир в вашем доме?
   -  Что?  -  Качалин  вздрогнул.  -  Квартир?  Всего?  -  Он   смотрел
недоуменно. - Зачем вам? Впрочем, пожалуйста. В нашем подъезде?
   - У вас два подъезда, но вестибюль  общий,  -  сказал  Лева.  -  Меня
интересует, сколько всего квартир?
   - Кажется, сто двадцать шесть.
   - Сто двадцать шесть, - повторил Лева. - Считаем, в  среднем  по  два
человека в квартире, получается двести пятьдесят два.  Работа,  конечно,
но приходилось делать и больше.
   - Я не понимаю, что вы имеете в виду? - Качалин изображал  удивление,
но глазки его забегали, видимо, он начинал догадываться.
   - Вы сегодня  домой  приезжали,  я  в  этом  уверен,  -  Лев  говорил
равнодушно, как о факте хорошо известном.  -  Вспомните,  неужели  вы  и
вверх и вниз ехали в лифте  один?  Неужели  вы  никого  не  встретили  в
вестибюле, никто из жильцов не спустился, никто не выходил и не входил в
подъезд? У дома стоит несколько машин, вспомните,  никто  не  садился  в
машину и не выходил из машины?
   Качалин держался, лицо у него застыло, веки прикрыли зрачки. Лева  не
смотрел  на  Толика  Бабенко,  знал:  с  ним  справиться   несложно.   И
действительно, Толик заерзал, начал дышать  часто,  даже  с  присвистом,
словно не сидел на стуле, а бежал в гору из последних сил.
   - Игорь Петрович, неужели вы заставите нас  проделать  такую  работу:
двести пятьдесят человек, каждого застать  дома,  с  каждым  поговорить.
Выяснить, кто от тринадцати до четырнадцати часов приходил или уходил из
дома, кто вас видел, затем свидетелей официально допросить,  провести  с
вами очные ставки. - Лева вздохнул. - Мы истратим уйму времени и сил.  А
ваши соседи по дому? Что они о вас подумают? А что станет думать  о  вас
следователь? Как вы сможете свое поведение  объяснить?  Игорь  Петрович,
ваше поведение неразумно.
   - Я хочу сказать, дайте мне... Я сгоряча,  не  подумав,  -  торопливо
заговорил Толик Бабенко.
   Гуров повернулся к нему, взглянул холодно, сказал жестко:
   - С вами я пока не разговариваю. На  что  вы  рассчитываете,  никому,
даже вам, неизвестно.
   - А я не хотел! - вроде даже радостно заявил Бабенко.
   - Игорь Петрович, как будем жить дальше? - Лева перестал обращать  на
Бабенко внимание, смотрел на Качалина.
   Он молчал, отрешенно смотрел прямо перед собой и молчал.  Он  упустил
момент,  когда  следовало  возмутиться,  его  молчание  лишь  утверждало
правоту Гурова и с  каждой  секундой  становилось  все  глупее,  но  сил
прервать молчание не было, главное же, он не  знал,  что  говорить,  как
оправдываться. Неожиданно даже для себя самого Лева протянул руку к лицу
Качалина, показал ему палец и повел им в одну сторону, затем  в  другую,
как это делают врачи при исследовании зрения. Качалин невольно проследил
за  движением  пальца,  скосил  зрачки,  понял  глупость  происходящего,
вздрогнул, закрыл лицо ладонями.
   Бабенко наблюдал за происходящим, широко открыв рот,  глупо  хихикал.
Гуров глянул на него недовольно и вновь переключился на Качалина.
   - Вот и хорошо, вот и прекрасно, - сказал Лева, даже улыбнулся,  хотя
это было совершенно ни к чему. - Вы же сильный человек, Игорь  Петрович.
А я уже собирался вам валерьянку давать. Вы сильный и умный, ведите себя
соответственно. В котором часу вы сегодня приехали домой?
   - В начале второго, может быть, в  половине  второго,  -  бесстрастно
ответил Качалин и тонким звонким голосом закричал:
   - Стыдно мне! Стыдно! Зачем вы мучаете меня?
   - Я вас не понимаю, Игорь Петрович. Вернее, пытаюсь понять. Только  я
вас убедительно прошу,  -  Гуров  отхлебнул  воды,  -  здесь  не  театр,
зрителей нет, ничего представлять не надо.
   - Вы мне не верите, - Качалин согласно кивнул.
   - Верить вам у меня нет оснований, правду вы мне  пока  не  говорили.
Мне кажется, что ее очередь пришла. - Лева устроился на стуле поудобнее,
всем своим видом давая понять, готов слушать внимательно, перевел взгляд
на ерзающего от нетерпения Бабенко и добавил:
   - Минуточку, дайте подумать.
   Качалин снова кивнул, почему-то  начал  потирать  ладони,  будто  ему
предстояло не каяться и изворачиваться, а сделать что-то очень для  себя
приятное.  Бабенко,  почувствовав  на  себе  взгляд   Гурова,   перестал
вертеться и нетерпеливо зыркать глазами, уставился  в  дальний  угол  и,
втянув голову в плечи, старался казаться меньше, быть незаметнее. Гурову
даже  послышался  его  голос:  "Не  выгоняйте,  ну,  пожалуйста.   Дайте
послушать,  очень  уж  интересно".  Так  попросить  отсюда  Бабенко  или
оставить? Гуров быстро  прикидывал  возможные  "за"  и  "против".  Пусть
остается, может,  я  из  его  присутствия  сумею  выжать  в  предстоящем
разговоре что-нибудь полезное, решил Лева. Впоследствии выяснилось, что,
предоставив  возможность  Бабенко  слышать  их  беседу,  Гуров  допустил
серьезную ошибку.
   - Так я вас слушаю, Игорь Петрович.
   - Правда,  она  незамысловата  и  неприглядна,  -  заговорил  Качалин
быстро, будто боялся, что перебьет или желание говорить  пропадет.  -  Я
заехал домой около половины второго, точно время указать не могу.  Елена
уже была мертва, чуть-чуть теплая еще. Она лежала, вы знаете...  Сначала
я не понял, бросился к ней, когда же понял, то,  извините...  -  Качалин
поднял глаза. - Я извиняюсь за свое поведение. Я выпил полстакана виски,
сел в кресло и закурил. Окурок там должен быть.
   - Окурок есть. - Гуров кивнул.
   - Понимаю. Окурок есть, человека нет, и у меня совести нет. Согласен.
Вы абсолютно правы.
   Лева был убежден: Качалин в данный момент искренен,  переживания  его
не наигрыш, а вот правду он говорит или  нет,  неизвестно.  Разве  можно
искрение страдать и лгать? Лева знал,  такое  случается,  и  значительно
чаще, чем мы себе представляем. Невозможно разговаривать с  человеком  и
не испытывать к нему  абсолютно  никаких  чувств,  инспектор  уголовного
розыска не компьютер. Симпатия,  антипатия,  жалость,  презрение,  гнев,
искреннее  сочувствие  к  человеку  рождаются   порой   по   непонятным,
случается, по совершенно необъяснимым причинам. И  невольно  при  выборе
пути  эти  чувства  оказываются   коварным   лоцманом.   Лева   знал   о
существовании невидимого  лоцмана,  старался  субъективное  отношение  к
собеседнику максимально пригасить, либо брать на свое  личное  отношение
поправку. В данный момент  Качалин  вызывал  у  Левы  сочувствие,  и  он
одернул себя, заставил еще больше насторожиться.
   - Я и в детстве был трусом, во дворе  меня  били  слабые.  -  Качалин
пожал плечами, будто  говорит  кто-то  другой,  а  он  услышал  и  пожал
плечами:
   - Я не сообразил, решил, ее кто-то убил  и  испугался.  Внешне-то  мы
были дружны, некоторые считали нас идеальной супружеской парой. Я сидел,
курил, мысли вертелись и вертелись. Следствие  внешнюю  оболочку  сдерет
быстро и до сути наших отношений докопается. А кто  убивает  жену?  Чаще
всего муж. Так? - Он попытался улыбнуться.
   -  Не   обязательно,   но   значительно   чаще,   чем   думают   люди
непрофессиональные, - ответил Лева, думая  совершенно,  казалось  бы,  о
постороннем. Почему Качалин столь интимные вещи выкладывает  при  Толике
Бабенко? Естественно попросить его выйти, Качалин же  этого  не  делает,
странно. Здесь что-то не так.
   - У меня много приятелей среди вашего брата, наслышался. Убили  жену,
хватай мужа, в девяти случаях  из  десяти  не  ошибешься.  Извините,  вы
хотите слышать обо мне, а не о себе.
   Качалин попал так точно, что Лева чуть не вздрогнул. Еще секунда, и я
произнес бы эту фразу сам, причем слово в слово. Что происходит, они  на
одной волне? Или это Качалин на моей волне, а я шарю в свободном  эфире?
И все-таки, почему он  все  это  говорит  при  Бабенко?  Нужен  зритель,
близкий человек, просто так, для бодрости? Или  Качалин  хочет  сообщить
приятелю какую-то информацию? Чушь, они находились вдвоем. Нет, не чушь,
тогда Качалин еще не знал, что признается. А может, мне самому  отослать
Толика, лучше поздно, чем никогда?
   Атмосфера изменилась, казалось, пропало напряжение, это было странно.
Лева удивился. Они сейчас были похожи на недавно познакомившихся  людей,
которые выпили, расслабились, один другому жалуется на жизнь,  а  третий
пьяно уединился и даже не слушает. Толик не ерзал, не зыркал любопытными
глазами, казался вялым, ни о чем не думающим. Лева хоть и держал себя  в
узде, но Толика Бабенко из поля своего внимания выключил.
   - Не оправдываюсь, сам  себя  не  понимаю  и  оправдать  не  могу.  Я
поднялся, оставил все как есть и уехал на работу. В  тот  момент,  помню
точно, хотел лишь одного - чтобы вызывал  милицию,  отвечал  на  вопросы
кто-то другой, только не я. Эгоизм.
   - Ни оправдывать, ни осуждать в мои обязанности не входит,  -  сказал
Лева. - Следователь вас официально допросит, а пока напишите объяснение.
   - Понимаю. На чье имя?
   - Ни на чье, - ответил  Лева.  -  Я,  Качалин  Игорь  Петрович,  могу
сообщить следующее, и все по  порядку.  Постарайтесь  как  можно  точнее
указывать время.
   Качалин не успел написать объяснение  -  приехала  машина  за  телом.
Усталые,  равнодушные  мужчины  в  белых  халатах  прошли  с  провисшими
носилками. Врач взглянул вопросительно, Гуров  жестом  его  отпустил,  а
недовольно бурчащего эксперта оставил.  И  лифт  уехал,  и  уже  открыли
балконную дверь  в  гостиной,  и  потянуло  ветерком,  и  все  вздохнули
облегченно, когда Качалин подбежал к Леве.
   - Я провожу? Можно я провожу? Я только туда и сейчас  же  обратно?  -
быстро заговорил он.
   - Можно. -  Лева  кивнул,  хотя  отлично  знал,  следователь  его  не
похвалит.
   Вернувшись на кухню, занял свое, уже привычное, место.
   - Рассказывайте.
   - Что рассказывать? - Запрограммированный  протест  оказался  сильнее
рассудка, Толик взъерошился.
   - Все по порядку. - Лева знал: Бабенко уже сдался, борьбу начинать не
придется, надо лишь подождать. - Как приехали и  далее...  Сделайте  над
собой усилие, постарайтесь меньше врать.
   - Я не собираюсь врать...
   - Уже врете, - прервал Лева. - Придумали эдакий  салат  из  правды  и
лжи. Ведь придумали? Хоть в этом признайтесь, придумали?
   - Придумал. - Толик опустил голову, покаянно вздохнул.
   Слишком быстро признался, отметил Лева, теперь перестраивает порядки,
лгать будет обязательно, я же должен слушать.
   - Давайте, я вам верю, - обреченно произнес Лева.
   - Я приезжал сюда сегодня. - Толик гордо выпрямился, словно готовился
совершить подвиг. - Я прибыл ровно в тринадцать часов.
   - Спасибо, я знаю. - О себе Лева добавил мысленно несколько нелестных
слов. Язвительная реплика была совершенно ни к чему.
   - Ничего вы не знаете! Не изображайте Мегрэ!
   Существовала запись погибшей, в соседней комнате  ждала  своего  часа
Вера, с нахалом можно расправиться довольно быстро.
   - Вы ничего не знаете, я вам сам заявлю! - Толик перевел дух. - Мадам
была  теплая,  но  уже...  Если  родной  муженек  дал   деру,   то   мне
простительно. Мне это надо? У меня  с  мадам  дела...  -  Видимо,  Толик
прикусил язык больно, потому что неожиданно вскрикнул:
   - Постельных дел у нас не было!
   Лева смотрел на него с интересом и не мог понять, как Качалина,  судя
по всему женщина умная  и  властная,  поддерживала  деловые  контакты  с
подобным парнем.
   - Я испугался! Вам хорошо, у вас каждый день трупы, вы привыкли.
   - Хотите честно? - Лева доверительно взял Бабенко за руку. - Надоело.
   - Каждый день надоест.
   - Слушать вас надоело.
   Опять сорвался, что сегодня  с  ним?  Лева  постарался  взглянуть  на
Толика Бабенко  доброжелательно.  В  конце  концов,  кто  этот  человек?
Какие-то торговые дела, вечно нервничает, неожиданно  обнаруживает  свою
хозяйку мертвой. При его положении, с его точки зрения, даже естественно
не поднимать шум, не вызывать милицию и сразу привлекать к  своей  особе
внимание. Есть одна серьезная неувязочка, но она может разрешиться самым
естественным образом. И  надо  было  Гурову  заняться  этой  неувязочкой
немедленно, а он отложил.
   - Извините, Анатолий, я устал. - Лева похлопал Толика по руке.  -  Вы
приехали такой беспечный и веселый, я был уверен, вы ничего  не  знаете.
Оказывается, вы здесь сегодня были и видели труп. Зачем же вы вернулись?
Непонятно.
   - Чего же  непонятного?  -  удивился  Толик,  хмыкнул,  закончил  без
энтузиазма, неуверенно:
   - Интересно.
   Лева не считал Толика Бабенко серьезным претендентом на роль главного
героя, разговаривал с ним вяло, после ухода  Качалина  внимание  и  волю
несколько расслабил.
   - Что вам интересно? - спросил Лева по инерции. Ему  показалось,  что
он спит, слышит тревожный  звонок  будильника,  не  может  вырваться  из
тяжелого вязкого сна, наконец пересилил себя, ударил ладонью по стволу и
крикнул:
   - Что интересно? Что?
   От  неожиданности  Бабенко  подпрыгнул,  захлопал  глазами,  обиженно
забормотал:
   - У кого кнут, тот и кучер...
   - Извините, - Лева поднялся, - я сейчас вернусь.
   Он зашел в ванную, пустил воду, сунул голову под тепловатую  струйку,
вытерся шершавым, терпко пахнущим полотенцем, начал причесываться.
   Спокойно, Гуров, спокойно, все еще можно  поправить,  ты  совершал  и
большие  глупости,  успокаивал  себя  Лева.  Почему  ты   подсознательно
исключил Бабенко из числа подозреваемых? Он не умен? Так ведь и  девушка
не блещет, однако ты шел за ней  до  конца.  А  почему  все  глупости  с
инсценировкой не мог совершить Бабенко?
 
ДЕНЬ МИНУВШИЙ. ТОЛИК БАБЕНКО 
 
   В староарбатском доме, набитом клопами и  измученном  пьянством,  где
родился в пятидесятом году Толик Бабенко, любили поговаривать о судьбе и
счастье. У него, Толика Бабенко, с судьбой  было  все  в  порядке:  мать
работает;   отец   нормальный   мужик,   пьет   по    субботам;    бабка
самостоятельная,  и  пенсию  имеет,   и   работает;   сестра   -   девка
обыкновенная, время придет - замуж выйдет.
   Квартира, в которой Бабенко занимали комнату, была  большая,  некогда
барская. Длинный коридор, по правую  руку  анфилада  огромных  комнат  -
потолки чуть ли не пять метров, - когда-то  между  собой  соединявшихся.
Позже двери забили, но эхо из анфилад выселить забыли, оно так и  гуляло
насквозь через пять комнат-залов, от входной двери  и  до  ванной.  Люди
между собой переговаривались; кто чихнет, то с  обеих  сторон,  а  то  и
через комнаты, желают  здоровья.  По  левую  руку  от  входа  -  комнаты
поскромнее, потолки метра три с небольшим, между собой никогда дверей не
имели и звуками не обменивались. На этой стороне и и жили Бабенко.
   О счастье и несчастье, метрах,  входке  и  рублях  Толик  узнавал  на
кухне, которая находилась в конце коридора. Здесь стояли  две  плиты  по
четыре конфорки и десять столов, по числу комнат. Если  все  хотели  чай
пить, двух конфорок не хватало, и  мирная  жизнь  в  квартире  не  могла
продолжаться бесконечно. Что комнат в его квартире  десять,  Толик  знал
твердо, а вот сколько человек живет, этого он не знал. Народ мигрировал,
люди умирали, рождались, женились, уходили в армию, попадали  в  тюрьму,
уследить за всеми  было  трудно.  Костяк  квартиры  состоял  из  старух,
которые в свободное от сна время пребывали на кухне, где вели  серьезные
обстоятельные разговоры о жизни, людях, времени и о  себе.  Здесь  Толик
провел свои дошкольные годы, приобрел изрядный жизненный опыт и  первого
сентября отправился с бабушкой в школу  спокойный.  Накануне  старейшина
квартиры баба Вера погладила его русую челку и авторитетно произнесла:
   - За парня мы спокойны, все Бабенки катятся по середине жизни.
   В доме семья Бабенко  жила  с  начала  двадцатых  годов,  все  к  ним
привыкли, с фамилией обращались свободно: "Пошел  к  Бабенкам",  "Возьми
соль у Бабенков". Толик пришел в школу, попрощался с бабкой и, зная, что
ей только пятьдесят два года и она имеет личную жизнь,  отпустил  ее  на
волю. Он никак не ожидал, что первый удар его ожидает именно со  стороны
фамилии. Учительница - Толик наметанным глазом определил, что в жизни ей
везет не очень - начала знакомиться  с  пополнением,  называла  фамилию,
задавала два-три вопроса.
   - Бабенко, - сказала она с ударением на первом слоге. -  Анатолий,  я
правильно произнесла твою фамилию?
   В классе хихикнули, Толик встал и сердито произнес:
   - Нет. Я Бабенка, - и четко выделил "а" в конце.
   - Неверно, - возразила учительница и стала варьировать ударение.
   - Он просто бабенка, - сказал будущий отличник, и судьба Толика  была
решена.
   На перемене Толика окружили, начали выяснять, парень он или девчонка,
и тут будущая первая красавица и законодательница мод сказала:
   - Давай меняться, я тебе фамилию, а ты мне свои ресницы.
   Ресницы  Толика  доконали  окончательно,  они  оказались   неприлично
длинные и пушистые. Так сказала будущая первая красавица.  Он  прихватил
портфельчик и отправился на кухню, решив  ресницы  подрезать,  а  вот  с
фамилией не повезло, так не повезло.
   Вскоре класс стал звать его Бабенкой, о ресницах забыли. Толик  снова
стал серединка на половинку. Класса  с  третьего  у  Толика  обрисовался
конфликт, который с годами не изгладился, а обострился до  предела.  Что
для человека важнее: руки или  голова?  На  кухне  к  голове  относились
довольно индифферентно, руки были в цене. Мужиков в квартире был дефицит
весь день: если не убежал, не сидит,  то  на  работе,  а  вернется,  так
скорее всего пьяный, а если вдруг трезвый, то его запрут и не  выпускают
до утра. А в десяти комнатах сколько штепселей, розеток, плиток,  утюгов
и всего прочего, каждый день перегорающего?  А  пробки,  а  лампочки  на
высоте около четырех метров? Кто полезет?
   Толик начал чистить, ввинчивать и менять раньше, чем читать и писать.
Толик мог сунуть палец куда угодно, его не только не дергало, все  сразу
загоралось, накалялось, в  общем,  начинало  работать.  Швейная  машинка
"Зингер"? Приемник, который  сделали  раньше,  чем  Попов  свой?  Кликни
младшего Бабенку - все завертится и загорится.  Об  этом  знали  все  не
только в квартире или подъезде, во всем доме.  К  таланту  своему  Толик
относился  спокойно,  никакого   превосходства   над   сверстниками   не
испытывал. Случалось, взрослые,  безнадежно  махнув  рукой  на  агрегат,
отходили в сторону, он покрутит, припаяет, новую детальку  изготовит  из
женской шпильки - нормально, получается.
   Классная, которая так и не выяснила, на каком  слоге  в  его  фамилии
ставится ударение, и звала его, как все, Бабенкой, была твердо  уверена,
что в  школе  детей  необходимо  обучать,  пополнять  неразумные  головы
знаниями. Она не уставала повторять:
   - Толик, главное, что у человека здесь. - И стучала  твердым  пальцем
по макушке.
   Заметив страсть Толика все хватать руками и  из  авторучки  мастерить
пистолет, а из карты планер, она говорила:
   - Думать надо,  думать,  руки  наши  слуги,  хозяйка,  всему  голова.
Бабенка,