тем не менее люди местами менялись.
   - Не тяни! Кто менялся? По чьей инициативе? - Крячко даже привстал со
стула. - Говори, прокурорская твоя душа!
   Гойда в принципе был человеком  невозмутимым,  да  и  к  темпераменту
Станислава привык, потому, разглядывая свои записи, ждал,  пока  страсти
улягутся.
   -  Видите  ли,  что  странно...  -  Гойда   неторопливо   откашлялся.
Необыкновенную активность непосредственно проявил депутат Еркин,  что  в
принципе объяснить можно. Но дважды переходил с места на  место  и  даже
просил приятелей подвинуться господин Яшин, который служит в  Управлении
охраны Президента и подчиняется непосредственно  Коржанову.  Яшин  мужик
здоровый, а гости выпивши были. Яшин с  краю  встал,  как  двинет  всех,
крикнул что-то вроде "куча мала", кто-то ойкнул, расступились, а у Скопа
дырка во лбу. Вот когда я попытался дозвониться до господина Яшина,  тут
все телефоны словно взорвались. Даже господин  Черномырдин  соизволил  в
трубку пробурчать свое явное неудовольствие. Ну, я  голоса  премьера  не
знаю, меня мог распекать его десятый помощник по водопроводной линии.  Я
получил  указание  следствие  по  делу  прекратить,  розыск  преступника
продолжить.
   - Я дал такое  указание,  -  пробасил,  входя  в  кабинет,  помощник,
прокурора Федул Иванович Драч. - Так что, дорогие сыщики, как говорится,
"до побачення". Будут новости - заходите,  а  лясы  точить  мне  с  вами
недосуг.
   Высоченный, жилистый мужик с лохматыми бровями,  руками-граблями,  он
больше походил на деревенского старосту, даже на вора в законе,  который
держит зону намертво и даже  зам  по  оперчасти  старается  пройти  мимо
"законщика" побыстрее, но уж никак на блюстителя закона высокого  ранга,
коим Драч является по уму, совести, а  не  только  по  а:  должности.  -
Зайдите, хлопцы, ко мне, я вам мозги прочищу. -  Он  широко  прошагал  в
свой кабинет, прикрыл дверь, кивнул на стулья.
   Некоторое время Драч  молчал,  скреб  небритый  подбородок,  судя  по
всему, такую щетину следовало брить дважды  в  день.  Драч  давным-давно
знал Орлова, сам некогда работал в розыске,  знал  и  Гурова  с  Крячко,
считал  их  сыскарями  классными,  но  никогда   не   показывал   своего
расположения.
   - Ты  сегодня,  Лев  Иванович,  какой-то  малость  пришибленный,  без
привычного лоску и гонора. А ты, Станислав, приболел?
   - С чего взяли? - буркнул недовольно Крячко.
   - А чего молчишь? Начальники вам по хвостам надавали?  Так  привычное
дело. Не будешь получать, не узнаешь - кто начальник.
   - Имел я всех начальников!
   - Правильно, начальники приходят и  уходят,  а  сыщики  остаются.  Не
разрешают взять силой, заманите их хитростью. Кто Игорька Скопа грохнул,
знаете?
   - Знаем, что кто-то из своих, - брякнул Крячко и шагнул в сторону  от
Гурова.
   - Вот оно как? Вот куда вы свои грязные о ментовские  руки  суете?  И
это в такой момент! Когда  каждый  либо  в  кресле  усидит,  либо  живот
положит! Другой мечтает соседу И хребет сломать и повыше  вскарабкаться,
а вы тут со своими глупостями все порушить же - лаете? А чего  же  вы  в
такой ситуации хотите, какой реакции? Я ваших фигурантов знаю. И Кого бы
вы ни дернули, вы затрагиваете интересы самых высоких чинов: Президента,
премьера, Коржанова, лидера ведущей и самой скандальной  партии.  У  вас
остается лишь бедный и несчастный Якушев. Но он - единственный,  кто  на
вас действительно плевать хотел. У Якушева - серьезные деньги, он  может
в любой момент покинуть Россию и не возвращаться, пока вы не состаритесь
и не забудете смешную историю с убийством  Игорька  Скопа.  Я  его  зову
Игорьком, потому как знал сызмальства.
   - Я в этой импрессионистской, или как  она  называется,  живописи  ни
хрена  не  понимаю,  -  сказал  Крячко.   -   Я   человек   старомодный,
консервативный. Привык, если  человека  нарисовали,  чтобы  ноги,  руки,
голова находились на месте и в положенном количестве. Так что  натюрморт
ваш, господин Драч, я абсолютно не воспринимаю. Человека  убили?  Плохо,
но понятно. Убийцу требуется разыскать, снабдить необходимыми уликами  и
сопроводить в данный кабинет. Верно?  Я  ясно  излагаю?  А  кто  у  него
начальник, какие у начальника интересы - тут  я  совсем  плохой,  смотрю
дурнем, будто на картину, где девица с тремя грудями и  четырьмя  руками
изображена. Я дивлюсь, а мне слюнявым шепотом  сообщают,  какой  великий
маэстро ту девицу соорудил. Я вас, господин хороший, хочу спросить:  тот
великий маэстро с этой дивой в койку лечь рискнет?
   Драч махнул на Крячко  рукой:  мол,  отправляйте  в  морг  и  никакой
реанимации; взглянул на молчавшего Гурова.
   - Ну а ты понял, куда попал?
   - Мне ни к чему, Федул Иванович. Ведь это они попали, а не я. У  меня
сон хороший.
   Драч был человеком, повидавшим много, и сотрудником  опытным,  потому
сразу услыхал в голосе Гурова злость, в словах - подтекст.
   - Пояснить не желаешь?
   - Можно, только ни к чему вам лишнее.
   - А ты, парень, хвост не подымай! Убийцу разыскать не можешь?
   - Могу, но  власти  не  разрешают,  вы  в  частности.  А  вам,  Федул
Иванович, не чиновнику прокуратуры, а другу моего  любимого  начальника,
моему приятелю, скажу. История эта может очень  круто  завернуться.  Вся
пятерка, что стояла на веранде, - прекрасный объект для шантажа. Деловые
люди  об  убийстве  узнали  из  газет,  имена  известны.   У   серьезных
авторитетов агентура - не чета нашей. Поспрашивают,  разнюхают,  поймут,
что нету такого,  значит,  залетный  стрельнул  и  убил.  Действительное
положение вещей никому и в голову  не  придет.  Умный  человек  рассудит
здраво: имею пять жирных гусей, если я по перышку у каждого выдерну,  то
всем будет хорошо. А я ничем не рискую, так как о не шантажирую, я прошу
деньги за охрану персоны. Вот тогда ваши "неприкасаемые"  сок  дадут.  И
прибегут они ко мне. Что особенно смешно, убийца тоже прибежит, он никак
в стороне остаться не может.
   - И когда ты такую интересную историю сочинил?
   - На досуге, Федул Иванович, исключительно в личное время.  Разрешите
идти?
   - Яшин, заместитель начальника Управления охраны Президента,  никогда
не пойдет к менту, попытается разобраться сам, благо люди  и  техника  у
него имеются.
   - Вот Яшина и убьют первым, а деньги,  которые  он  хотел  сохранить,
разделят на четверых оставшихся.
   - А убийством Яшина, в их  представлении  человека  всесильного,  они
остальных так  напугают,  что  людишки  исподнее  снимут  и  добровольно
отдадут. Какой выстрел самый страшный? Хиросима?  Чернобыль?  Ни  хрена!
Пулька, что у твоего виска свистнула!  Можно  слышать  и  видеть  тысячи
смертей. Неприятно, обидно за человечество. Народ,  человечество  -  это
много и далеко, поэтому абстрактно. А если с  тебя  лично  ушанку  пулей
собьет, тогда ты узнаешь, в каком месте у тебя находится копчик.  Нашему
Грачеву повоевать больно хочется? Дали бы мне возможность девять граммов
в кокарду его фуражки засадить, поверьте, друзья, он бы вмиг миротворцем
стал.
   - Обычная человеческая психология, - подытожил Драч.
   - Ага! - по-мальчишески ответил Гуров. - На ней и выстроена  пирамида
Галея. Когда друзья по обмыванию дачи попрощаются с  господином  Яшиным,
каждый вспомнит, где у него золотой лежит, и прибежит, и принесет.
   - И все такие трусы? - тихо возмутился Драч.
   - Я лично трус, - ответил Гуров. - Но не  понесу  из  гонора,  обучен
опять же. Я бы с квартиры съехал и начал встречную охоту.
   - Проходили, - вставил Крячко.
   - Если они  к  нам  за  помощью  не  кинутся,  Галей  их  додавит.  С
оставшихся в живых получит деньги. - С этими словами Гуров  встал,  взял
Крячко под руку, шагнул через порог, кивнул и  прикрыл  за  собой  дверь
кабинета Федула Ивановича Драча.
   Галей не решил, будет он использовать Акима-Лёнчика или  оставит  про
запас. Одно предложение Акима было очень соблазнительно  -  использовать
его пацанов для наружного  наблюдения.  Держать  ребят  втемную  -  дело
нехитрое. Они, получив задание, решат, что  авторитеты  выбирают  жертву
для  ограбления.  Задержание  такого  "наружника"   ментовкой   -   дело
неопасное. Они задерживались десятки раз. Где получится -  откупятся,  а
если доставят в отделения,  подержат  да  выгонят,  предъявлять  нечего.
Разве что штраф за превышение скорости, так с этим выгоднее  разбираться
на месте.
   Галей четверым - Якушева он  исключил  -  выслал  на  домашний  адрес
совершено но одинаковые письма такого содержания:
   "Уважаемый господин!  Я  не  знаю  причин,  по  которым  очень  метко
стреляющий человек решил  свести  с  Вами  счеты.  Убийство  И.М.  Скопа
произошло в Вашем присутствии. Если Вы желаете избегнуть столь печальной
участи,  предлагаю  Вам  передать  мне   миллион   долларов   наличными.
Обращаться в органы, даже  половые,  не  рекомендуется.  Я  даю  Вам  на
размышление  двое  суток,   после   чего   позвоню   домой.   Отсутствие
прослушивающих устройств, а также запись нашего разговора  гарантируются
Вашей стороной. Если предложение принимается и деньги  выплачиваются,  я
беру Вас под свою охрану. Рядом с Вами не будут ходить и ездить  дебилы,
в Вас не станут  стрелять.  Если  мое  предложение  Вас  не  устраивает,
скажите мне об этом по телефону.
   Предупреждение. Если Вы попытаетесь захватить меня в момент получения
денег, то смерть Ваша предрешена.
   Оплата гарантирует жизнь. Попытка предательства - смерть. Ваше  право
не принять мое предложение, сыграть в орлянку".
   Галей заклеил конверты, надписал адреса, разобрал машинку, выбросил в
мусорный ящик, снял и выбросил перчатки.
 
Глава восьмая 
 
   Помощник   Президента   Юрий   Олегович   Ждан   недавно   въехал   в
четырехкомнатную огромную квартиру,  где  поселился  с  давно  нелюбимой
женой. Единственный сын с молодой женой остался в прежней  трехкомнатной
кооперативной, которую четверть века назад построил отец Ждана.
   Было воскресенье, помощник взял домой  кое-какую  работу.  Поднявшись
поутру, слонялся без дела, завтрак готовить было лень, будить жену  даже
в голову не приходило, все, что она скажет и сделает, известно  заранее.
а: Пятьдесят лет, роскошная квартира, дача, личная и служебная машина. О
чем еще может мечтать человек?  Лицо,  приближенное  к  императору...  В
отношении данной близости Ждан себя не обманывал" но к  самой  ручке  не
лез, уж больно тесно, затолкают, ноги оттопчут. А он любил покой. Оттого
что  Ждан  не  лез,  лишнего  не  хотел,  коллеги  относились   к   нему
доброжелательно, что не мешало им за его спиной порой ехидно  улыбаться,
порой доверительно говорить, что и у кормушки человек пристроился, да не
ест как следует, вроде бы даром место занимает. Но дело свое  Ждан  знал
прекрасно, подготовленные им бумаги всегда были безукоризненны. И  "сам"
даже с тяжелого похмелья не чиркал  их,  молча  отправляя  в  папку  "На
исполнение". Это совсем не значит, что документы, подготовленные Жданом,
впоследствии исполнялись. Существовали  первые  помощники,  иные,  более
приближенные лица, они решали по-своему. Но Ждана это уже  не  касалось.
Он делал свою работу внимательно и честно.
   Да, квартира была хороша. Тут  женушка  подсуетилась  и  была  права:
бери, если сегодня положено, а то завтра можешь не получить  ничего.  По
чьим постелям она суетилась, он не интересовался очень давно. Знал,  его
супругу многие побаиваются, значительно больше, чем его самого. Дал  Бог
женщине ум1 красоту, об остальном забыл  или  посчитал,  что  для  одной
вполне достаточно.
   Погода хреновая, на дачу не поедешь. У "самого"  сегодня  собираются,
Ждана, естественно, не пригласили. Оно и к  лучшему.  Близко  не  зовут,
далеко не прогонят. Хотя за "не пригласили" супруга заехала ему туфлей в
физиономию, еле увернулся. А уж слова она говорила, что ни у какого Даля
не отыщешь. А ведь в девичестве была из интеллигентной семьи.
   Он хотел открыть бар, испугался, что дверца сильно скрипит, а дверь в
спальню  приоткрыта.   Дверь   закрыть,   опять   можно   нарваться   на
неприятности.  Он  решил  вопрос  в  обход:  ушел  на  кухню,  -  то  ли
итальянскую, может, немецкую, тут он не дока,  -  залез  в  холодильник,
быстро выпил стопку водки, чем-то зажевал и бодро отправился в  кабинет,
считая, что операция прошла на высшем  уровне.  Вчера  Вера,  так  звали
супругу, выбрала для себя более звучное имя Вероника, устраивала деловой
ужин, на котором  Ждана  обязывали  "пить  как  все",  потому  запах  от
утренней рюмки уловить невозможно.
   Он  любил  свой  письменный  стол  и  садился  за   него   всегда   с
удовольствием. Удобное деловое кресло, без верчений,  кручений,  хорошие
ручки, качественная работа, ничего лишнего. Еще он любил стол за то, что
он являлся неприкосновенной собственностью хозяина,  даже  пыль  с  него
Ждан стирал собственноручно. Когда  он  отстаивал  независимость  стола,
разразился  грандиозный  скандал.  Вера  визжала,  голос   сорвала.   На
удивление самому себе. Ждан был непоколебим, заявив, что, если  единожды
заметит, что к столу кто-то прикасался,  будет  запирать  кабинет  на  с
ключ, который повесит себе на грудь вместо а: креста. И Вера  смирилась.
Женщина умная,  она  предпочитала  скорее  не  подходить  к  столу,  чем
прилюдно признать, что муж не пускает ее в свой кабинет.
   Он  любил  свой  стол,  ведь  у  любого  человека,   даже   если   он
стопроцентный подкаблучник, должна иметься  собственность.  У  него  был
стол;  сидя  за  ним,  Ждан  ощущал  себя   человеком   самостоятельным,
подтягивал брюки, расправлял плечи; даже блеклые  глаза  в  этот  момент
становились у помощника как в детстве, голубели.
   Он вынул из ящика тряпочку, протер пыль, проверил, все ли  на  месте,
что было совсем нетрудно, так как, кроме папки, Ждан на столе ничего  не
держал. Сегодня рядом с хозяйской папкой  лежала  пухлая  стопка  газет.
Обычно он их просматривал на работе, и хотя  вчера  в  кабинет  заезжал,
газет не видел. Он отложил "Правду", хотя и говорил, что противника надо
знать, взял "Известия", из которых  выпал  незнакомый  конверт.  Обычный
конверт, каких Ждан не получал давным-давно. Ведь  и  ежу  понятно,  что
письма народа до помощника "самого" не доходят.
   "Конверт как конверт, раз добрался  сюда,  надо  в  него  заглянуть",
размышлял Ждан, думая о том, что "любимая" заспалась и можно о успеть на
кухню к холодильнику. Но лень победила, он взял ножичек - супружница  из
Швейцарии привезла, - вскрыл конверт и долго читал, чего это  напечатано
на плохой бумаге таким ужасным шрифтом.
   Больше всего потрясал не факт угрозы смертью, а что  кто-то  считает,
что у него, Юрия Олеговича Ждана, имеется миллион долларов.
   Жена вошла тихо, потянулась, плотнее запахнула халат, который недавно
привезла из Израиля. Она была еще не намазана, но все равно красива.
   - Не помешала? - спросила она обеспокоенно и с издевкой одновременно.
   Согласно написанному много лет сценарию,  муж  должен  был  вскочить,
низко раскланяться и сказать: "Я  польщен,  королева,  какая  честь!"  -
семеня подбежать и приложиться к ручке.
   Ждан взглянул на красивую - в сорок лет Вера была красива даже  утром
чужую женщину, взял со стола письмо, вялой рукой отбросил  на  несколько
сантиметров.
   - Взгляни. Письмо адресовано мне, но написано явно тебе.
   - Мужчина должен  гордиться,  что  жена  в  тридцать  лет  пользуется
успехом.  Вероника  решила,  что  супруг   получил   письмо   отставного
любовника.
   - Дура! Тебе уже сорок! - Ждан и не ожидал, что еще способен повысить
на жену голос.
   - За "дуру" заплатишь, - сказала спокойно  Вероника,  не  подозревая,
что употребляет воровской жаргон.
   - Ты заплатишь, у меня зарплата. Вероника  не  обратила  внимания  на
слова  мужа,  взяла  письмо  небрежно,  двумя   пальчиками,   взглянула,
перечитала, по привычке накинулась на мужа:
   - Это как понимать прикажете?
   - Уж как пожелаешь, так и понимай, стерва! Мне  никто  и  никогда  не
написал бы подобной ерунды. Нет на всем свете такого идиота, который мог
бы вообразить, что у меня имеется миллион долларов!
   - Спокойно, Юрик, спокойно! Я сейчас приведу себя в порядок и зайду к
Яшину, он человек военный. А ты из дома не выходи, телефонную трубку  не
снимай.
 
*** 
 
   Получив от Ильина все данные на  разрабатываемых,  Галей  съездил  по
каждому адресу. Лишь Жданы и Яшин жили  в  одном  доме,  а  "крестьянин"
Еркин - в Митине. Галей побывал во всех домах, установил  прослушивающую
аппаратуру. Он хотя и понимал, что Яшин к своему генералу  не  дернется,
но решил перестраховаться.
   Миллион Галей назначил всем одинаково, подозревая, что у Яшина  таких
денег нет, так и черт с ним. Все равно он бы начал  устраивать  ловушки,
фокусничать. В глазах других Яшин был фигурой наиболее  мощной,  поэтому
прощальный поцелуй произведет наибольший эффект.
   Напротив дома Яшина и Ждана громоздился долгострой,  где  легко  было
пристроить магнитофон. Должен же Галей знать, о чем беседуют "пациенты".
   Почему Галей назначил миллион? Во-первых, красиво,  во-вторых,  пусть
чувствуют размах, в-третьих, и торговаться есть  от  чего.  В  настоящее
время Галей слушал разговор супругов Ждан.
   В это время в далеком Митине, которое  Галей  не  мог  слышать,  тоже
разыгрывалась трагедия.
   Олег Кузьмич Еркин, председательствующий в одной  из  комиссий  ЛДПР,
маленький, головастый, совсем необразованный, но крайне  сообразительный
и хитрый, точно знал, что миллион долларов у него имеется. Он даже знал,
где этот миллион лежит. Правда, там было больше, чем миллион, но ведь  в
письме шел разговор именно о такой сумме.
   "Розыгрыш? Злая шутка? Шантаж? Вербовка? Кто? Где? Главное,  за  что?
Бисковитый? Он хоть и разыгрывает мужичка с придурью,  взаправду  совсем
не дурак. Таких писулек строчить  не  станет.  А  может,  это  проверка?
Точно, проверяют, имею я или не имею? Своровал или не  своровал?  Да  уж
больно на  простачка  наживка  рассчитана".  Он  снова  схватил  письмо,
перечитал, даже бумагу понюхал. "Обещают звонить, пущай звонят.  Отвечу:
мол, ошибочка произошла, денег у меня таких никогда  не  было,  я  такие
миллионы разве что в кино про гангстеров видел. А в гости  к  Барчуку  я
попал случайно. Я и с правительственной ориентацией не  согласный:  если
они чего говорят, я всегда красную кнопку жму".
   Получение письма сбило Олега Кузьмича с  очень  серьезной  мысли.  Он
проводил мировую операцию по обмену своей депутатской квартиры в  Митине
на приватизированную квартиру в Москве, и не где-нибудь,  а  на  Большой
Полянке, в солидном каменном доме, построенном еще при царе  Горохе.  На
доме даже охранная медная табличка имеется. Хозяйка, ровесница  Октября,
осталась одна  в  трех  комнатах,  боится,  что  подселят  к  ней  кого,
уплотнят. К ней и иностранцы, и наши черные подъезжали.  Большие  деньги
дают, только бабуся собственной тени боится. Как  иностранец  объявится,
ей уже видится, что в ЧК ведут. А если черный какой объявляется, так она
на все замки, сама к телефону прижимается,  словно  Анка-пулеметчица,  в
милицию названивает, что грабят. Позже Еркин узнал, что  старуху  так  в
милиции и зовут Анка-пулеметчица.
   А квартира! Ахнешь.  Потолки  -  высь  необъятная,  там  на  облачках
купидончики нарисованы. Ну, засрана фатера так еще.  Как  в  семнадцатом
въехали, так может раз в году к Пасхе пол мыли, а уж  на  остальное  без
слез и не взглянешь. Ну, Еркин - мужик хозяйственный, он что - товар  не
понимает? Очень Олег Кузьмич  хозяйке  приглянулся.  Ну,  во-первых,  он
сразу с мильтоном и техником-смотрителем пришел, тем заплатить пришлось,
святое дело. Во-вторых, конечно, бабке  наиважнейше,  что  депутат.  Она
долго его книжечку заскорузлыми пальцами мусолила, допытывалась, с каких
он мест, сама она, хоть и родилась в Москве, так на  век  деревенской  и
осталась.
   Мильтон с  техником  враз  почувствовали,  что  жарены