ейку.
   - Какие руки! Вы штангист? - спросила она.
   - Я дворник.
   - Слава Богу, терпеть не могу  спортсменов.  Позолоченные  идолы,  на
солнце сверкают, пальцем ковырнешь - труха сыплется.
   - А меня Сид зовут, - он почему-то покраснел.
   - А я Ника, - ответила она. - По паспорту я Вера. Мне не понравилось,
стала звать себя Вероника. Друзья зовут Ника.
   - С ногой-то серьезно?
   - Хуже не бывает, разрыв ахилла. Врачи говорят, там  еще  чего-то,  в
общем, кранты, отпрыгалась. А где все эти роскошные  парни?  С  цветами,
машинами, шампанским? Веришь, Сид, мне сюда подъехать требуется, я  пять
человек обзвонила... Не жизнь, а падла!
   - Не стоят они тебя!
   - Ты, случаем, не комсомолец? - зло спросила она.
   - Да вроде нет, - после некоторого раздумья ответил он. -  А  знаешь,
как меня по-настоящему зовут? Сидор! Вот имечко родители прилепили,  век
не отмоешься.
   - Не нравится - смени. Ты совершеннолетний? Сид, так вроде клички.
   Он вновь покраснел.
   - Это все лажа, придет время - сменишь. Куда я теперь денусь?
   - Ночевать негде? - спросил он.
   - Ночевать есть... Ты спортом занимаешься?
   - Могу. Только они меня  обидели,  и  я  их  послал.  Один  человеком
оказался.
   - Кто они? - спросила Вика. - И кто он?
   - Тренеры эти по разным видам. Директор свой мужик.
   - Я как раз из-за него на год без стипендии осталась! Ты хоть знаешь,
что я чемпионка мира?
   - А мне плевать, - и в доказательство он длинно сплюнул. - Я тебя как
увидел, так и полюбил.
   - До машины донеси, потом дальше любить будешь.
   - Зря смеешься! А в жизни не знаешь, где найдешь, где  потеряешь.  Ты
вроде по делам шла?
   - Передумала.
   - Как скажешь, - он пожал мощными плечами, взял Вику на руки и  понес
к выходу.
   А на следующий день было 1 сентября, и он с радостью пошел  в  школу,
больно ребят хотелось посмотреть. Когда  приблизился  к  своему  классу,
почувствовал некоторую неловкость, не понимая, в чем, собственно,  дело.
Когда пожал руку крайнему, понял, он смотрелся  среди  сверстников,  как
мужик среди пацанов.
   Кто-то из девчонок пискнул:
   - Девчонки, гляньте, это же Авилов.
   Он схватил девушку за талию, поднял на уровень своего  лица,  скорчил
рожу.  Она  казалась  куклой  в  руках  взрослого   человека,   отчаянно
покраснев, прошептала:
   -  Поставь  на  землю,  пожалуйста.  Он  поставил  девушку  на  ноги,
оглянулся на притихший класс и увидел, что он выше  всех  на  полголовы,
главное же не в росте, он за лето возмужал  и  огрубел,  с  лица  пропал
персиковый налет, раздались плечи, стали широкими и мозолистыми  ладони.
Особенно он это ощущал,  когда  здоровался,  ребята  пытались  его  руку
стиснуть, девушки протягивали пальчики опасливо.
   - Ты где был-то? - спросил староста. - В колхозе, что ли, работал?
   - Работал, - ответил Авилов, пожимая плечами.
   Отношение в классе к нему резко изменилось. Ребята не подшучивали над
его именем, а девчонки, с которыми  он  проучился  столько  лет,  начали
сторониться, одна чуть было не призналась в любви.
   Восьмой класс пролетел незаметно. В  начале  лета  у  него  произошла
первая стычка с отцом. Тот, как  обычно,  напившись,  начал  ругаться  с
матерью. Сид миролюбиво сказал, мол, хватит собачиться.
   - Замолчи, а то я тебе...
   - Что ты мне? Ну, что? Хлеба не дашь? Да  я  уже  подсобным  в  лавку
устроился, заработаю. А мать не обижай, а не то я тебе морду набью.
   Начался обычный разговор, как ты, выродок,  с  отцом  разговариваешь!
Батя сына толкнул, да по пьянке попал в  лицо.  Сид,  хоть  и  занимался
боксом любительски, врезал отцу по животу так, что  мужик  скорчился  на
полу и пролежал несколько часов. Он собрал свои нехитрые пожитки и  ушел
из дома.
   Улица узнала мгновенно.  Вечером  на  чердаке,  где  он  обосновался,
устроили пьянку. Сам Авилов не пил, он вообще в рот не  брал  спиртного,
что его спасло от КПЗ, так как попозже заявился  участковый,  они  в  те
годы существовали и даже знали, что у них на участке творится.
   Они с дядей Толей дошли до отделения, от начальства  дежурил  зам  по
паспортной работе, выпили чайку,  потолковали.  Авилов  узнал,  как  имя
сменить, майор обещал устроить на работу с  общежитием.  Самое  смешное,
что через два  дня  парень  уже  вкалывал  в  литейном  цехе  маленького
заводика неподалеку. А через месяц его поставили в токарный учеником.  А
так как мастер был головастый, но запойный, то еще  через  месяц  Авилов
уже сам на станке вкалывал, не Бог весть, что умел, но  по  сравнению  с
пьющим народом очень даже неплохо выглядел.
   На  заводе,  особенно  в  литейном,  он  еще  поднатаскался   железа,
поздоровел и обгорел, никак не выглядел на свои шестнадцать с небольшим,
смотрелся мужиком. Улица его уважала, хотя и непьющий, а толковый,  и  в
домино, и в карты соображает,  а  про  драку,  слов  нет,  хулиганы  его
сторонились. Особо, после того,  как  он  одного  залетного  в  больницу
отправил, ребро сломал. Хотели ему привод оформить, но завод  вступился,
да и свидетели нашлись. Люди видели, как он чужака ударил  только  после
того, как тот Авилову по уху заехал.
   В девятом он уже на первой парте сидел, отличником не был, но  учился
прилично, почти без троек. Домой он заходил  редко,  отец  спился,  мать
другого привела, который тоже употреблял, так что дружбы не получилось.
   На заводе его ценили, оформили подсобным,  являлся  он  после  школы,
порой задерживался, но никакого дела не гнушался.
   Одному человеку; чтобы спиться, нужны годы, другой не пьет всю жизнь,
опрокинул стакан - и алкоголик. До своего первого  убийства  Авилов  был
парнем мирным, а как убил, стал другим. И не то что он стремился убивать
и на людей бросался, но он неожиданно  понял,  жизнь  человека  -  штука
хлипкая, поломать ее не вопрос, сон не портит.
   Случилось это зимой. Футбольное поле, которое Авилов летом  тщательно
поливал,  даже  пропалывал,  зимой  превращалось  в  каток.  По  беговым
дорожкам спортсмены наматывали свои километры,  а  футбольный  газон  за
деньги отдавался "чайникам", среди которых порой появлялся и Авилов.  Он
неплохо стоял на канадках, но в  основном  проводил  время  с  девицами,
липнувшими к его атлетической фигуре.
   Однажды в самый обычный  вечер  он  уже  переобулся,  коньки  у  него
привязывались  друг  к  другу,  ботинки  сжимались,  лезвия   образовали
некоторый  ятаган.  Авилов  стоял  у  забора  и  уговаривал  полногрудую
хохотушку, которая в принципе была очень  даже  "за",  но  на  глазах  у
подруг желала отыграть свою роль до конца. Он понимал правила  игры,  не
злился, не торопился, чувствуя, что эта  муха  запуталась  в  его  сетях
окончательно. Неожиданно какой-то выпивший парень прохромал по глубокому
снегу, попытался сбить Авилова с ног, сел, затем поднялся  и  с  пафосом
заявил:
   - Слушай, Сталлоне, это место уже оплачено,  -  и  указал  на  группу
парней лет двадцати, которые курили у забора.
   - Мальвина, это твой Пьеро? - спросил Авилов.
   - Да первый раз его вижу! - пискнула девица.
   Авилов повернулся к парню:
   - У тебя со слухом нормально? Вали отсюда!
   "Пьеро"  не  стал  бы  возникать,  но  "группа   поддержки"   цыкнула
сигаретами и двинулась к "непонимающему" парню. Авилов отстранил девицу,
сказал:
   - Жди на остановке. - Повернулся к парням и отчетливо сказал:
   - Стойте! А кто хочет со мной потолковать, зайдем за завод, там места
много, а милиции нету.
   И они пошли. Это и спасло в  дальнейшем  Авилова  от  срока,  десятки
людей видели, как идет один подросток, а следом  несколько  парней.  Они
зашли за заводской корпус, Авилов повернулся, компания разом  навалилась
на него. Но снег был глубокий, парни провалились  в  него,  мешали  друг
другу, он ударил ближайшего, коньки в  руке  неловко  повернулись,  удар
пришелся не лезвием, а ботинком, кто-то подсек парню ноги, и  он  рухнул
навзничь.
   Следствие установило, парень умер мгновенно, сломав основание  черепа
об торчавшую  из-под  снега  водопроводную  трубу.  Случился  переполох,
несколько парней сбежали,  их,  конечно,  быстро  установили,  день  они
провели в милиции, но Авилов выглядел абсолютно невинным.  Он  был  один
против пятерых, никуда не бежал,  сам  пришел  в  отделение,  следов  от
коньков на трупе не было.
   Дело даже не возбудили, списали  как  несчастный  случай.  Но  Авилов
считал, что грохнул парня сам, так считала вся улица и участковый. Но он
был  на  стороне  рабочего  парня,  на  которого   накинулась   компания
подвыпивших папенькиных сынков. Молва об Авилове пошла соответствующая.
   Не прошло и года, как ночью на него накинулись трое, ну  об  этом  мы
уже  рассказывали.  Тут  вывернуться  ему  не  удалось  и,  если  бы  не
вмешательство полковника Гурова, у которого на  парня  были  свои  виды,
Авилов бы схлопотал срок серьезный. Имя, как и собирался,  он  сменил  и
стал Юрием. Дальнейшее из жизни героя нам более или менее известно.
 
Глава четвертая 
 
   Заказывать официально наружку на  Юрия  Авилова  полковник  Гуров  не
хотел. Распоряжения генерала Орлова для проведения подобной  акции  было
мало, а идти выше - значило объявлять всему свету, что у группы  имеется
подозреваемый.  И  наблюдать  за  Авиловым  отправили   сыгранную   пару
Нестеренко - Котов, тем более что у них не был закончен спор  о  Христе.
Григорий своими еврейскими шутками допер Валентина  окончательно,  и  он
начал  читать  Библию.  А  Григорий  друга  подначивал,  обещая,  что  в
ближайшее время тот без чтения не останется.
   Они смотрели на свое задание как на дело дохлое. Если Авилов  убийца,
то никак себя не проявит, на связь с постановщиком не пойдет. Коли он  в
тире тренировался, то там больше не появится. Но Гуров приказал, а слово
Гурова было больше чем закон.
   Они взяли потрепанный  "жигуленок",  запаслись  едой.  О  сроках  Лев
Иванович ничего не сказал, значит, как  в  анекдоте:  "От  забора  и  до
вечера".
   На вторые сутки Нестеренко не выдержал:
   - Он сыщик от Бога, но с придурью.
   Григорий тоже считал, что они гонят  пустую  воду,  однако  обсуждать
приказы Гурова, даже про себя, не решался.
   Авилов сидел дома,  изредка  ходил  в  кино,  гулял  с  девушкой,  со
знакомыми лишь здоровался. А какая может  быть  дружба,  когда  интересы
парней вертелись вокруг универсама да палаток,  а  Юрий  не  употреблял.
Пару раз его останавливали ребята из местной  группировки,  но  разговор
явно  не  клеился:  видно,  поступали  предложения,   которые   его   не
интересовали.
   Девушку звали Валентиной, она жила с родителями,  училась  в  десятом
классе, он встречал ее у школы. Установка показала, что семья девицы еле
сводит концы с концами и у  самого  Авилова  денег  не  густо,  так  что
парочка в основном гуляла.
   На третий день, когда сыщики от  скуки  зевали,  Юрий  что-то  сказал
подружке, она  зашла  в  обменный  пункт  и  поменяла  на  рубли  триста
долларов. Юрий взял у нее деньги, сунул в карман, словно  для  него  это
дело обычное.
   Котов дернул Нестеренко за плечо и зло спросил:
   - Так что ты, дубина, о шефе говорил? С придурью он?
   - Да-а, - протянул Валентин. - Кто бы мог подумать?
   Молодая парочка  зашла  в  магазин,  купили  девчонке  туфли,  старые
выбросили в урну.
   - Я думаю, парень клад нашел, - сказал Котов.  -  Интересно,  сколько
ему заплатили?
   -  Ты  не  пыли,  как  скажет  Гуров,  ещё  не  вечер,  -  огрызнулся
Нестеренко.
   Авилов с Валентиной зашли  в  приличное  кафе,  перекусили,  девчонка
выпила рюмку, Юрий был явно задумчив.
   - Кто сказал "а", тот скажет "б", - пробормотал Котов.
   - Разошлись, вместе не держимся. Ты за баранку, я  пехом.  Передай  в
кабинет, мол, внимание, будьте готовы выехать.
   Но в этот день больше ничего не  произошло.  Вечером  Гуров  выслушал
Котова, кивнул, дескать, я этого и ждал, сказал:
   - Пришпильте девчонке передатчик, послушаем ее. Авилов ничего лишнего
не скажет, а девушка может. Конечно, это надо было  сегодня  сделать,  я
прошляпил.  Дома  она  должна  про  новые  итальянские  туфли  родителям
объяснить. Хотя Юрий ей такое объяснение заготовил. Видится мне, что  он
завтра в тир потянется. Внутрь не заходить.  Главное,  фиксируйте  любые
его контакты на улице. Купил что-либо, человек спросил у Авилова, как по
городу  пройти.  Всех  фотографировать.  Как  вы  извернетесь,  меня  не
касается. У парня должен иметься контакт, от которого до головы - как от
этого кабинета до Владивостока. В этот раз я до головы доберусь, или  вы
будете меня скромно хоронить.
   - В случае опасности парня просто убьют, - философски изрек Котов.
   - А вот и нет! - азартно ответил Гуров. - Потому что в данном  случае
они игру затеяли. Они желают не просто результат получить,  а  обыграть.
Вот им! - Гуров сделал непристойный жест. - Мелко плавают, твари!
   На следующий день  Авилов  вышел  из  дома  около  одиннадцати  и  не
торопясь направился по Тверской в сторону  центра.  Котов  шел  шагах  в
десяти, а Нестеренко пробивался в пробке  по  другой  стороне,  так  что
двигались  они  примерно  с  одинаковой  скоростью.  Неожиданно   Авилов
остановился, поднял руку, начал ловить машину.
   Нестеренко понял: если парень уедет, то конец. На  Тверской,  да  при
таком движении, ему не развернуться, а Грише сразу машину  не  взять,  и
парень уйдет. Он нарочно отошел от угла...
   - Гриша, он блефует, ему надо в другую сторону... - сказал в микрофон
Нестеренко. - Он сейчас перебежит  улицу  и  посмотрит,  кто  еще  будет
нарушать.
   - Или да, или нет... - пробормотал Котов.
   - Еврей чертов, почему он не ловил машину на площади, где сделать это
в десять раз проще?
   - Если ты окажешься прав,  значит,  евреи  не  самые  умные  люди,  -
ответил Котов и увидел, как Авилов шагнул на мостовую,  чуть  не  угодил
под машину и отпрыгнул.
   - Я бегу вперед,  к  переходу,  но  если...  -  Котов  не  договорил,
воспользовался тем, что  Авилов  отвернулся,  проскочил  мимо,  побежал.
Котову уже давно было  не  двадцать  лет,  скоро  он  начал  задыхаться,
закололо в боку. Он  еще  несколько  шагов  продержался,  на  ступеньках
перехода упал, покатился и подумал о том, какой  он  будет  дурак,  если
Авилов уедет в сторону "Динамо".
   Прихрамывая, он выбрался на тротуар, оттолкнул какую-то соболезнующую
женщину. Другую сторону улицы он не видел, вернее, не  мог  найти  среди
людей Авилова.
   "Уехал в сторону "Динамо", - подумал Котов. Ноги у него  окончательно
подкосились,  но  он  услышал  знакомый  визгливый  сигнал  клаксона  их
"жигуленка" и увидел открытую дверцу. Поливаемый матом и  автомобильными
гудками, он добрался  в  третий  ряд  и  свалился  на  сиденье  рядом  с
Нестеренко.
   - Морду подотри. - Валентин сунул ему несвежий платок. - Мы  угадали,
он в "Жигулях" впереди на три машины.
   Только сейчас Котов почувствовал вкус крови, приложил  платок,  хотел
было вынуть зуб, подумал, что приживется.
   Нестеренко взял с заднего сиденья бутылку воды, молча  сунул  Котову.
Тот умылся, сделал пару  глотков,  затем  открыл  дверцу  "бар-дачка"  и
достал фляжку коньяка.
   - Для общего тонуса и храбрости.
   - Еврей-алкаш - это что-то новое.
   - Бабеля надо читать, дикарь, - ответил Котов.
   Ехали долго, не  столько  из-за  расстояния,  сколько  из-за  пробок.
Держаться за машиной Авилова было не сложно, главное -  не  упустить  на
перекрестке,  остальное  ерунда.  Машины  двигались  так   плотно,   что
распознать наблюдение было практически невозможно.
   Наконец "Жигули" свернули с трассы, проехали  переулком,  вползли  во
двор.
   - Взгляни на адрес, свяжись с конторой, пусть они  узнают,  есть  тут
какой-нибудь тир или нет, - сказал Нестеренко, который взял на себя роль
командира.
   Котов выбрался из машины и,  стараясь  не  черпать  ботинками  грязь,
начал пробираться во двор, в котором  скрылся  Авилов.  Но  разглядывать
адрес оперу не пришлось. Из двора выехал автобус  с  офицерами  милиции,
несколько человек шли своим ходом, громко разговаривали:
   - Я  ему  толкую  -  прицел  сбит,  а  он  свое,  -  азартно  говорил
розовощекий капитан. - Я ему - на мишень  взгляни,  командир.  Я  меньше
сорока пяти не выбивал никогда, а здесь все кучей и вокруг восьмерки.  С
каких дел?
   В глубине двора тянулся ангар, из которого выходили офицеры  милиции:
видно, проводились какие-то стрельбы. Вышло еще несколько человек. Котов
встал за угол кособокого сарая и увидел Авилова. Парень шел  с  каким-то
штатским. Котов щелкнул пару раз портативным фотоаппаратом.
   - Я тебе говорил, не ходи  сюда...  -  сказал  штатский,  дальнейшего
Котов не услышал, да ему и не требовалось.
   Гуров рассматривал несколько  фотографий,  которые  ему  принесли  из
лаборатории Котов и Нестеренко. Сыщик долго крутил между пальцами снимок
пожилой женщины, у которой  Авилов  купил  цветы,  и  не  в  первый  раз
спросил:
   - Говорите, цветочки он подарил незнакомой девушке? А где  фотография
девушки?
   - Не успели, Лев Иванович, она в метро нырнула.
   - Красивая?
   - Подходящая, но Авилову не в цвет. Возраст, потом женщина  явно  его
не знает. Удивилась, дернула плечиком и обронила: "Ну, спасибо,  молодой
человек".
   Гуров вновь взял фотографию цветочницы и задумчиво произнес:
   - Конечно, двадцать лет - не кот чихнул. Может,  и  ошибаюсь  я.  Она
случайно так пальцами не пощелкивает? - Он ловко щелкнул пальцами.
   - Не заметил, - ответил Нестеренко, а Котов сказал:
   - Так холодно, Лев Иванович, у нее руки красные, она их в ватник  все
прячет.
   -  Сентябрь,  а  у  тебя  ватник,  -  недовольно  пробормотал  Гуров,
пригляделся к фотографии и примирительно сказал:
   - Действительно, ватник. Но чтобы Дина ватник надела...
   - Это,  знаете,  от  машины  к  подъезду  в  плаще  хорошо,  -  резко
проговорил Нестеренко, - а на  улице  часиков  несколько  постоишь,  так
тулуп накинешь.
   - Ну, извини, - Гуров отложил фото цветочницы, начал смотреть  другие
снимки, ткнул в один:
   - А этот человек какое отношение имеет к Авилову?
   - Они вместе из тира вышли, я взял его одного, хотел  четче  сделать.
Мне показалось, разговор у них интересный.
   - Молодец.  Вы  оба  молодцы.  Этот  парень  в  МУРе  работал,  потом
уволился, а через несколько лет в КГБ объявился. Я слышал,  неприятности
у него, с водкой шибко дружен.
   - Я запах вроде почувствовал, говорить не стал. Расстояние, -  сказал
Котов.
   - Важно, что это он, - Гуров пальцем  постучал  по  снимку,  подвинул
фото цветочницы. - С ней я не уверен, а Золотарев - точно. Важно, парни,
что мы уцепились и за другой конец. Авилов с одной стороны, Золотарев  -
с  другой.  Это  уже  кое-что.  Авилова  задерживать  бессмысленно.  Его
присутствие  на  телевидении  и  в  тире  вызовет  смех  у  прокуратуры.
Пистолет, конечно, уничтожен. Как он стрелял, никто не видел, а  если  и
видел, так нам  неизвестен.  Надо  заниматься  Золотаревым  и  выяснить;
цветочница - действительно Дина Павлова или  у  меня  с  мозгами  плохо?
Давай, Гриша, занимайся девушкой. Ты видишь тетку в ватнике, а  двадцать
лет назад она танцевала в балете,  была  одной  из  красивейших  девушек
московского полусвета. Затем водка, потом  красненькое.  Лет  пятнадцать
назад ее задержали в "Национале", но комитет заступился. Ты понял?
   Котов кивнул.
   - Но я могу ошибаться. В те годы мы были знакомы. - Гуров на  секунду
смешался. - Был влюблен, дважды провожал. Она живет на  Пятой  Парковой,
там  булочная.  Могу  ошибаться.  Для  любопытных,  -  он  взглянул   на
Станислава, - сообщаю: романа у нас не получилось, так  как  у  меня  не
было денег. Я в МУРе сто сорок получал, а  Дина  была  девушка  дорогая.
Значит, съездить на Тверскую, если я не ошибаюсь,  она  сегодня  там  не
стоит. Вчера она что-то  передала  Авилову.  Затем  мотай  на  Парковую,
может, это не Пятая и сегодня  там  никакой  булочной  нет.  Г