ать,
грубых вопросов не задавать. Мол, есть  мнение,  что  террорист  был  не
один. Глупости,  конечно,  но  мы  люди  подневольные,  частное  сыскное
агентство, ведено проверить, нам деньги платят. Если, как  ты  говоришь,
действительного террориста давно  закопали,  на  частных  сыщиков  никто
внимания не обратит. А если убийцу для  каких-то  нам  непонятных  целей
берегут, то  любопытные  опасны  и  кто-то  шевельнется.  Не  выстрелит,
незачем любопытных плодить,  известно;  одного  убьешь,  тут  же  пятеро
прибегут.
   Не выстрелят, но шевельнутся, мы такое шевеление должны засечь.
   Друзья долго молчали, затем Станислав раздраженно  отодвинул  коньяк,
налил себе боржоми и сказал:
   -  Допустим,  но  как  мы  будем  противника  выявлять,  как   искать
террориста и чем доказывать?
   - Ты, Станислав, на лифте сразу на верхний  этаж  махнул,  а  следует
ножками по лестнице пройти, каждую ступенечку опробовать. Где-нибудь  да
треснет, прогнется. Один чеченец-террорист не  стоит  для  организаторов
таких колоссальных трудов. У них что-то иное на уме.
   - У тебя имеются предположения? - спросил Крячко.
   -  Сожалею,  -  Гуров  пожал  плечами.  -  Кроме   пятерых   отважных
свидетелей, здесь есть еще одна неувязочка.
   Тимур Яндиев принадлежит к могущественному  клану,  таких  парней  не
используют на черной работе. - Возможно, это  разборка  одного  клана  с
другим,  -  неуверенно  произнес  Станислав,  недовольно  поморщился.  -
Извини, глупости говорю. Они бы шлепнули его на родной земле, не везли в
Москву, не устраивали бы сложные постановочные спектакли. Исполнено не в
манере чеченцев; если ты прав и мы  имеем  дело  с  постановкой,  то  ее
осуществила спецслужба.
   - Долго ты карабкался на садовую скамейку, словно Эльбрус покорял,  -
усмехнулся Гуров. - Конечно, спецслужба, думай, кого из верных ребят  мы
знаем в ФСК, без их помощи нам не справиться.
   - Паша Кулагин, он теперь полковник, начальник отдела.  Паша  -  твой
приятель, тебе и говорить, - ответил Станислав.
   - Оно и плохо, - Гуров вытряхнул из пачки новую  сигарету,  отбросил,
выпил боржоми. - От сигарет во рту словно с похмелья. Все знают, что  мы
с Пашей давно приятельствуем, если нашу встречу засекут,  мы  полковника
подставим, лишим инициативы.
   - Я тоже не гожусь, известно, я  человек  Гурова,  нужен  неизвестный
посредник, которому Кулагин поверит.
   - Верно, я этот вопрос решу, - сказал Гуров задумчиво. - Здесь  нужен
простой, открытый ход, на который никто не обратит внимания.  Мы  с  ФСК
порой работаем рука об руку, надо встретиться с  Пашей  по  официальному
делу, только не мне и не тебе.
   - А кому? - Крячко покачал головой, вздохнул. - Ты мне  лучше  скажи,
почему   невиновный,   приговоренный   к   расстрелу   человек   молчит,
отказывается от последнего слова?
   - Ты глупеешь, Станислав, вопрос на уровне таблицы умножения.
   - Спасибо, Лев Иванович, я всегда знал, ты меня любишь.
   - Люблю. Что выросло, то выросло.
 
Глава третья 
 
   Родственников осужденного  доставили  в  Москву,  расселили  по  двое
порознь на квартирах, не имеющих к чеченцам никакого отношения. Гуров не
гримировался, лишь надел очки с простыми  стеклами,  оделся  затрапезно,
слегка сутулился и на машине Василия Ивановича Светлова, с  которым  лет
сто назад начинал службу в МУРе, объехал все  квартиры,  где  поселились
чеченцы. Две сестры, мать с отцом, деда устроили отдельно.
   Светлов пребывал на пенсии, работал водителем в гараже  министерства,
взял отпуск и поступил  на  довольствие  к  Гурову.  Чапаев,  как  звали
исстари Светлова  за  его  легендарное  имя-отчество,  в  свои  неполные
шестьдесят был доволен, словно сбежавший с уроков школьник. И дело  было
не  столько  в  деньгах  -  Гуров  определил  старому  другу  оклад,  не
уступающий министерскому, - сколько в том, что он, старый  сыщик,  снова
работает с "ребятами", будто вернулась молодость. Ну а деньги,  конечно,
прекрасно, можно будет дачку  подремонтировать,  воду  в  дом  провести,
супруга молчит, однако воду из колодца носит с тремя остановками.
   Машину он взял не служебную, свой старенький "жигуль", который чистил
и налаживал каждую субботу и воскресенье. Увидев маскарад Гурова, старый
сыщик довольно улыбнулся и сказал:
   - Здравствуй, Лев Иванович, ты прост, как колесо телеги, сколько люди
не мудрствуют, лучше ничего  придумать  не  могут.  Ты  вроде  бы  и  не
ряженый, а узнать тебя невозможно. Извини старика, но стрижечка у тебя и
одеколон другого человека.
   - Молодец, Василий Иванович, с одеколоном я ничего поделать не  могу,
а причесочку исправим. - Гуров  достал  из  кармана  головной  убор,  не
имеющий ни формы, ни названия, и водрузил на голову.
   - Вот теперь абсолютно в цвет, - хохотнул Светлов. - Куда прикажете?
   Гуров назвал адрес, оглядел старого приятеля, сказал:
   - Будешь моим личным шофером, оглядывайся, как заметишь неладное,  не
проверяйся, тормози, я с тобой расплачусь, ты мне дашь сдачи и уматывай.
Думаю, несколько дней у нас есть. Будешь возить оперативников, с Ними ты
засветишься вчистую, тут ничего не поделаешь. - Лев Иванович, не  пугай,
покойный батя лет в семь Меня сильно ремнем излупцевал, я с тех пор  так
и боюсь. - Ты мне на листочке все свои данные запиши, я тебя  застрахую,
хозяйка  наверняка  пенсию  грошовую  получает.  -  Не  меняешься,   Лев
Иванович, все ищешь. - Светлов прищурился, аккуратно объехал троллейбус.
- Тьфу, чтобы не сглазить, но видится мне, твою пулю еще не отлили.
   Они замолчали. Когда Светлов остановился  по  первому  адресу,  Гуров
прихватил спортивную сумку, в которой лежал "Полароид", вышел из машины,
обронив:
   - Чапаев, пойдем со мной, будешь фотографом.
   Гуров решил съемки никому не доверять,  еще,  чего  доброго,  сделают
дубликат на память.
   И сестры, и отец с матерью,  проживавшие  в  другом  доме,  держались
спокойно, с достоинством, не  обронили  ни  слова,  на  Гурова  глаз  не
поднимали. Он сфотографировался с каждой парой и чеченцем Ринатом, молча
поклонился и ушел. Лишь с отцом произошла небольшая заминка, чеченец  не
хотел держать в руках газету "Правда", как требовал того Гуров. Но  Сека
что-то резко сказал по-чеченски, и отец подчинился. По третьему  адресу,
где жил дед Тимура, находился и Шалва Гочишвили.
   Гуров сухо поздоровался, поставил три стула в центре комнаты. Светлов
уже приноровился, встал спиной к окну, взглянул в камеру, сказал:
   - Сядьте  как  можно  ближе,  а  вы,  уважаемый,  газетку  не  мните,
расправьте, прижмите к груди.
   Светлов щелкнул, вынул  выползшую  из  аппарата  фотографию,  передал
Гурову.
   - Спасибо, Василий Иванович, подожди в машине. -  Выпьем  по  стакану
вина, - сказал Шалва, недовольный, что Гуров  явился  в  подобном  виде.
Грузин был тщеславен, ему  хотелось  показать  старинному  другу,  какие
блестящие люди работают в  Москве  на  Князя  Гочишвили.  А  тут  вместо
холеного, словно американец, статного и самоуверенного супермена  явился
русский мужичонка, казалось, он сегодня не только не  брился,  но  и  не
умывался.
   - Хочу познакомить вас, дорогие  друзья.  -  Шалва  наполнил  стаканы
темным, как перезрелая вишня, вином.
   - Не надо, - Гуров выждал, пока старый чеченец сядет,  сел  за  стол,
взял стакан. - Скажите, уважаемый, почему вы так уверены, что  Тимур  не
совершал преступления?
   Темное от солнца и ветра лицо старого чеченца походило на  маску,  но
глаза гневно сверкнули.
   - Я знаю своего внука, - после небольшой паузы произнес он.
   - Это немало, - Туров кивнул, выпил кислое ароматное вино, повернулся
к Князю. - Шалва, ты нашел место, куда могут уехать твои гости?
   - Нашел, - недовольно ответил Князь. - Пойми, Лев  Иванович,  они  не
дети, их нельзя без объяснений перевозить с места на место.
   - Если они хотят дать мне шанс  бороться  за  жизнь  Тимура,  поедут.
Уважаемый, - Гуров вновь обратился к старику, - скажите Медику и Рафизу,
чтобы они убрали из Москвы  своих  боевиков,  торговцы  пусть  остаются,
остальным надо уехать.
   - Русский, ты был в Грозном, видел, что сделали с  нашим  городом?  -
Голос у старика был молодой и твердый.
   - Отец, у меня тоже есть представление о чести, поэтому,  если  Тимур
не виноват, попытаюсь его спасти. Я только человек, у меня одна  голова.
:
   Гуров выдержал долгий взгляд чеченца.
   - Аллах тебе поможет, - сказал старый чеченец и отвернулся.
   - Это вряд ли, - Гуров поднялся. -  Мы  говорили,  что  азербайджанцы
уберут из Москвы своих боевиков.
   - Для русских что грузин, что чеченец или азербайджанец - одно  и  то
же, но мы разные. Хорошо, я скажу Медику и Рафизу, надеюсь, они  услышат
мои слова.
   - Спасибо, терпения вам, я буду стараться, - Гуров кивнул и шагнул  к
двери.
   - Подожди, - остановил сыщика старый чеченец,  долго  смотрел  ему  в
лицо, спросил:
   - Много среди русских таких, как ты?
   - Не считал, но их  наверняка  гораздо  больше,  чем  всех  чеченцев,
вместе взятых, - ответил Гуров, вышел довольный, что и не солгал,  и  не
обидел.
   Газеты и телевидение вели массированную бомбардировку, вроде бы  били
по  генералам,  чиновникам,   беспомощному,   начисто   забывшему   свои
предвыборные обещания Президенту. На россиянина никакие словеса  уже  Не
действовали, он не желал разбираться, кто прав, кто виноват, хотел  жить
нормально,  работать,  Получать  зарплату,  чинить  свой   плетень   или
"жигуленок", пить водку, любить женщин. Денег  не  платили,  с  утра  до
глубокой ночи повторяли слово "Чечня". Да кто они такие? Их на карте  не
отыскать. Желаете свободы? Да катитесь вы к едрене матери, дайте  пожить
спокойно!
   В России в последние  годы  национализм  расцветал  бурно,  известно:
русский - и пьяница, и работать не всякий любит, и что  плохо  лежит  на
месте не оставит, - но уж национализм среди главных "достоинств" русских
раньше не числился.
   Советский Союз, может, и был тюрьмой народов, но ключи хранились не у
простого русского человека. Ключи от клеток лежали в  сейфах  Политбюро,
обкомов,  крайкомов,  далее  со  всеми  остановками.  Русского   никогда
национальность соседа особо не  волновала.  Если  речь  идет  о  мужике,
интересно знать, как он  работает,  пьет  или  нет,  можно  ли  на  него
положиться и занять до получки. Если говорили о женщине, то хозяйка  или
вертихвостка, скандальная или душевная, ну, какая у  нее  задница,  тоже
имеет значение. А что татарка она или из Рязани, так кто же ее знает, да
и неинтересно совсем.
   Журналисты  и  телевидение  поливали  чеченскую   войну   из   мощных
брандспойтов, но в России никто никогда  меры  не  знал  и  результатами
своей деятельности не интересовался.  Я  прокукарекал,  а  там  хоть  не
рассветай.
   Гуров прекрасно знал, что многие русские, мягко  выражаясь,  чеченцев
не  любили.  Не  все  знали,  что  при  Сталине   народ   депортировали,
практически уничтожили, а люди, вернувшись, свои дома возродили. Но зато
про независимость, которую чеченцы требуют, широко известно. И  чего  им
надо? Вот, к примеру, Тамбовщина тоже независимости желает, однако пашет
себе да помалкивает, втихую коммунистов поддерживает, при них порядок, у
всех поровну, ни у кого ничего  нет,  водки  залейся.  В  Чечню,  как  в
бездонную пропасть, трудовая зарплата  уходит.  Писаки  утверждают,  что
деньги уплывают в иное место. Неважно! Не было  бы  Чечни,  воровали  бы
меньше. В России  главное  -  знать,  кто  виноват.  То  на  евреев  все
списывалось, но к ним уже привыкли -  хоть  и  жиды,  но  свои,  родные.
Теперь стали виноваты "черные".  Гуров  вспомнил  человека,  у  которого
несколько раз подряд под Гагрой, как у родного брата, жил. С  последнего
раза он, кажется, должен хозяину остался, так куда теперь перешлешь,  да
и  живой  ли  сейчас  этот  Ахмед  или  Гарик,  кто  бы  он  ни  был  по
национальности? Забыл и имя его, а может, и не знал никогда. Как плов  и
шашлык хозяин готовил - помнил, а уж чача какая была - так и слов нет. А
человека забыл... Гуров поморщился; как от зубной боли.
   Продали Россию демократы доморощенные, правда, кто купил матушку,  то
тайна великая есть.
 
*** 
 
   Гуров только вошел в квартиру адвоката Бояринова,  как  почувствовал,
что в его обители произошли  перемены.  Нет,  вся  обстановка,  предметы
старины остались на месте. И потемневшее,  тусклое  огромное  зеркало  в
прихожей, в фигурной, тяжелой, видимо серебряной, раме, и отполированные
оленьи рога над зеркалом, и потертый ковер под ногами. Да и  сам  хозяин
Иван Максимович Бояринов по-прежнему  костляв,  огромным  носом  и  чуть
склоненной набок головой  похож  на  грифа,  высматривающего  добычу,  и
платочек на жилистой шее.
   Гуров раскланялся с хозяином, с  которым  согласовал  свой  визит  по
телефону. В  прошлый  раз  прощались  они  доброжелательно,  но  сегодня
адвокат вновь руки  не  подал,  жестом  приглашая  следовать  за  собой.
Проходя через гостиную, Гуров чуть не поперхнулся: на месте  крошечного,
пожелтевшего  от  старости  холодильничка  стоял  огромный   белоснежный
двухкамерный  агрегат,  а  изменения,  которые  ощутил  сыщик,  войдя  в
квартиру, заключались в запахах. Вместо  прежней  бумажной  затхлости  и
пыли квартиру наполняли ароматы, которые  ощущаешь,  войдя  в  восточный
ресторан.
   - Как  это  понимать,  милостивый  государь?  -  Бояринов  указал  на
потертое кресло, сам уселся за стол. - Я недавно прихожу из консультации
и наблюдаю подобное безобразие.  Моя  квартира  -  не  склад  ворованных
вещей... В  общем,  понимаете.  Заметьте,  холодильник  полон  различных
продуктов, многие я не знаю, как называются,  раньше  я  смотрел  их  по
телевизору.
   - Простите, Иван Максимович, - Гуров силился сдержать  улыбку,  -  не
понимаю, какое отношение к происшедшему имею я, Лев Иванович Гуров.
   - Не играйте, уважаемый, с вашими способностями вас  не  взяли  бы  в
самый захудалый провинциальный театр.
   - Не правда, из меня получился бы отличный контролер  и  вышибала,  -
серьезно ответил Гуров. - И не шейте мне дело,  вы  же  адвокат.  Взятки
здесь нет, отсутствует состав преступления. Незаконное  проникновение  в
частную квартиру, согласен. У меня нет даже  косвенного  соучастия.  При
большом желании мне можно инкриминировать недоносительство. Знал, но  не
сообщил. Иван Максимович, вы же  отлично  понимаете,  дело  против  меня
судебной перспективы не имеет.
   - Да, черт побери! Но я оттуда ем!
   - Для  опытного  юриста  вы  выражаетесь  непозволительно.  -  Гурову
удалось подавить смех, сыщик говорил абсолютно серьезно. - Вы  не  едите
из холодильника, лишь берете из него продукты, а едите, как все люди, из
тарелки.
   - Но я ем ворованное, меня вынудили... Если бы мой дед...
   - Позвольте не согласиться и перебить, - сказал решительно  Гуров.  -
Возможно, вас разочарует мое сообщение, так как лишает ореола  мученика.
Человек, на чьи деньги все приобретено, не ворует уже лет двадцать. Срок
давности и все остальное... Иван Максимович, оставим спор о колбасе, для
подобных дебатов существует Дума. Поговорим о вашем подзащитном.
   - У меня нет подзащитного, есть осужденный.
   - В тонкостях  не  разбираюсь.  Уважаемый  Иван  Максимович,  я  имел
неосторожность познакомиться с дедом Тимура Яндиева и пришел  к  выводу,
что парень не виноват.
   - Всегда знал, потому для меня нож острый - подобные  подношения.  Но
он молчит! Понимаете? Он не дает мне никакого шанса на его защиту.
   -  Заговорит.  Его  показания  не  могут  быть  расценены  как  вновь
вскрывшиеся  обстоятельства,   послужить   основанием   для   повторного
судебного разбирательства. Показания Тимура окажутся  бездоказательными.
- Гуров уже достаточно освоился в кабинете, подвинул пепельницу.
   - Курите, курите, - поспешно сказал адвокат. - Откуда вы все  знаете,
как вы получили дело?
   - Не суть важно, Иван Максимович, - ответил Гуров и  закурил.  -  Мне
необходимо встретиться с Тимуром Яндиевым.
   - Невозможно. Он содержится в камере смертников, свидание с ним может
получить только адвокат.
   - Уверен, я мог бы встретиться с парнем и без вас, но считаю подобный
шаг неэтичным. - Гуров сделал короткую паузу и продолжал:
   - Если моя работа окажется успешной,  с  Тимура  снимут  обвинение  в
умышленном совершении теракта, повлекшего за собой человеческие  жертвы,
но  могут  инкриминировать  соучастие.  И   ему   понадобится   адвокат,
желательно, чтобы вы были в курсе с самого начала.
   Сыщик чуть не прикусил себе язык. "Видимо, Станислав прав, и  у  меня
сдвиг по фазе. Куда я тащу совершенно беспомощного  человека?  Если  все
будет развиваться, примерно так, как я предвижу, никто данного  человека
всерьез не  воспримет.  Однако,  если  мне  будет  сопутствовать  успех,
адвоката могут пристукнуть от злобы, просто так".
   - О чем вы задумались, молодой человек? - спросил  язвительным  тоном
хозяин. -  Решаете,  стоит  ли  посвящать  этого  старого  пня,  осколок
прошлого,  в  кровавые  будни  дня  сегодняшнего?   Не   пристукнут   ли
адвокатишку ненароком?
   - Примерно так, Иван Максимович, - признался Гуров. - Сделаем так. Мы
посетим тюрьму. Я разыскиваю сообщников осужденного. Факт, что розыскник
в присутствии адвоката переговорил  с  парнем,  не  вызовет  ни  у  кого
подозрений. После свидания вы продолжаете заниматься текущими  делами  и
Тимуром  Яндиевым  не  интересуетесь.  В  случае  если  вскроются  новые
обстоятельства, вы, как и положено адвокату, включаетесь в работу.
   - Посещают, молодой человек, вернисажи, а встретиться с приговоренным
к высшей мере - задача  архисложная,  для  вас  невыполнимая.  -  Хозяин
говорил уверенно, но в его взгляде появился откровенный интерес. - Вы  -
особа, приближенная к императору?
   - Просто я работаю в розыске четверть века, у меня много друзей,  еще
больше врагов. В принципе, Иван Максимович, это моя проблема.  Если  вам
нанесут  визит  люди  любопытные,  интересующиеся,  почему  вокруг   вас
крутится  полковник  угро,  дайте  мне  нелестную  характеристику,  мол,
человек за деньги готов на любой  обман  пойти,  морочит  людям  головы,
изображает активность. Вы сожалеете, но ваш подзащитный виновен, решение
суда правильно, в помилование Президентом вы не верите.
   - Вынуждаете врать старого человека. Грешно.
   - Ложь во спасение, Бог простит.
   - Лев Иванович, я  считаю  возможным,  что  обвинение  против  Тимура
сфабриковано, но все пятеро свидетелей не могут быть подставными. У меня
большое подозрение вызвал некто... - Адвокат замолчал, вспоминая фамилию
свидетеля, не очень уверенно произнес:
   - Ивлев. По-моему, служащий  банка.  Он  в  автобусе  сидел  рядом  с
Тимуром, и тот якобы своим рюкзаком придавил Ивлеву ногу. Ивлев  проехал
на автобусе немного, вышел на ближайшей остановке,  странный  свидетель,
от таких показаний плохо пахнет.
   - Спасибо, Иван Максимович,  -  Гуров  поднялся.  -  Когда  я  получу
разрешение на посещение осужденного, я вас извещу.
   Бояринов  пошел  провожать  гостя,  в  гостиной,   отворачиваясь   от
огромного холодильника, стесняясь, спросил:
   - Что же, ко мне теперь без спроса так и будут приходить  неизвестные
и совать в холодильник продукты? И сколько же времени все это продлится?
   - Мне бы найти таких  чертей,  у  меня  в  холодильнике  дохлая  мышь
валяется, с голоду  померла.  Вы,  Иван  Максимович,  примите  от  людей
причитающийся гонорар и живите без головной боли.
   -  А  если  замок  сменить?  -  Бояринов  вздохнул.  -  И   поставить
холодильник в гостиной? Ну надо же такое придумать!
   - Я вам глубоко сочувствую, не  выжимайте  из  меня  слезу.  -  Гуров
попрощался и ушел.
 
*** 
 
   Генерал Орлов  пребывал  в  гневе,  больше  изображал,  получалось  у
старого сыщика достаточно скверно.
   Гуров, присев на любимый подоконник, курил, пускал  дым  в  форточку,
ждал, пока друг выдохнется. Сыщик не сомневал