оздушном, я с вами.
   - Что предпримем? - спросила Ольга, старательно доедая мороженое.
   Лева порой и в обыденной жизни применял профессиональные приемы. Если
человек хороший, а ты хочешь приобрести в  его  лице  союзника,  подними
человека над собой. Он глянет на  тебя  с  высоты,  подобреет  и  начнет
шефствовать, помогать. Такой прием никуда не годится с человеком плохим,
который, торжествуя, мгновенно сядет тебе на голову.
   - Ольга, когда-то у Риты были прямые, длинные волосы, - начал Лева. -
Теперь у  нее  короткие  завитушки,  вихры,  как  у  тебя.  Если  волосы
подстричь, они начинают завиваться?
   Лева свое мороженое лишь лизнул, Ольга  отобрала  у  него  стаканчик,
вручила пакет с продуктами, хитро прищурилась:
   - Не скажу.
   - Почему?
   - Из вредности, - Ольга задумалась и добавила:
   - И ты меня обманываешь.
   "Недооцениваю я женщин", - подумал Лева и обиделся:
   - Ты же знаешь, что я...
   - Вру лишь в крайнем случае, - закончила за него Ольга.  -  А  может,
сейчас и есть крайний?
   - Ты меня переоцениваешь. Я действительно не знаю, - с легким сердцем
соврал Лева.
   Лекции о парикмахерской как раз хватило на оставшуюся дорогу до дома.
Ольга вошла в квартиру решительно, готовая  защищать  майора  Гурова  не
только от сестры, но и от всего остального мира.  Лева  вошел  тихий,  с
виноватой улыбкой, заранее все признавший и готовый подписать  приговор,
не читая.
 
*** 
 
   Гуров приехал к нему домой. Человек, который знал о бильярде все, жил
в общей квартире старого, но еще крепкого дома. Звали человека  Кириллом
Мефодиевичем, лет ему было около  восьмидесяти,  держался  он  молодцом,
когда Гуров вошел, хозяин мастерил бильярдный кий.
   - Мастеров-то уже нет, вымерли, как мамонты, - отвечая на приветствие
и не спрашивая, кто такой и зачем пришел, изрек хозяин.
   - Здравствуйте, Кирилл Мефодиевич, - повторил Гуров. -  Я  к  вам  по
делу.
   - А ко мне без дела не ходят, - ответил хозяин, продолжая работать. -
Вон на стуле плитка, включи, чай будем пить. Играющий? Настоящие  кии  я
один делаю, верно пришел, - он говорил легко, без старческого брюзжания.
   - Не играю, - признался Гуров. - Я из Моссовета, разговор есть.
   МУР   является   составной   частью   ГУВД,    которое    подчинялось
Мосгорисполкому.  Гуров  полагал,  что  в   принципе   он   представился
правильно.
   - Скажи, - Кирилл Мефодиевич поднял очки на лоб и впервые взглянул на
Гурова. - Такой молодой, а уже начальник.
   Вскоре они пили чай из больших обливных кружек.  Гуров  сразу  понял,
пока он не выслушает хозяина, никаких советов не получит.  Слушать  Лева
умел.
   - Значит, за ум схватились, лучше  поздно,  -  речь  у  хозяина  была
гладкая, почти без анахронизмов. - Бильярд -  игра  прекрасная,  исконно
русская. Как Володя Маяковский  играл!  Наркомы  играли,  большие  люди.
Первенства  проводились,  звания  мастеров  спорта  присваивали.  А  что
сегодня? Видишь, не понравилось  какому-то  чинуше,  что  в  бильярд  на
интерес играют. Ханжа!  Если  он  сам,  тот  чинуша,  ночь  в  преферанс
резался, так он о том как о подвиге рассказывает. А бильярдные прикрыли,
чуток  и  осталось.  В  Доме  журналиста,  что  на  Суворовском,  бывшем
Никитском, бульваре, уникальные  столы,  немец  Шульц  изготовлял,  куда
девали? Небось на дачу к другому чинушке отвезли? В  том  помещении  бар
определили. В Доме архитектора, на Качалова, столы досками забили. Дело?
Нет, ты вот власть, ты и скажи?
   Гуров подцепил ложечкой малиновое варенье, покатывая по небу  сладкие
зернышки, кивнул согласно. Хозяин,  довольный,  что  речи  его  признаны
правильными, продолжал:
   - Кое-кто в бильярдных безобразничает. Факт, не отрицаю. А  алкаши  в
скверах располагались. Скверы не вырубили, асфальтом не укатали. Я вот в
ящик смотрю и в курсе, - он кивнул на телевизор. - За  алкашей  взялись!
Так с  каким  умыслом  бильярдные  закрывают?  Человеческая  особь,  она
разная.
   Гуров терпеливо выслушал о всех бедах  и  несправедливостях,  которые
преследуют бильярдистов.
   Кусочек мела старик разглядывал долго, мазал им руку, вернул Гурову и
отвернулся.
   - Значит, как я понимаю, ты из уголовки, - наконец сказал он.  -  Эх,
люди, люди. Ну, раз пришел, значит, тебе надо. Мелок этот  обыкновенный,
из школьного набора. Однако выбран человеком разбирающимся,  потому  как
мел бывает разный. Держал его в руках играющий, но не люкс,  не  экстра.
Мерзость сотворил?
   - Мерзость, - ответил Гуров и увидел в  старческих  глазах  слезы.  -
Бильярд тут не виноват, Кирилл Мефодиевич. Я мог, к  примеру,  чертежный
карандаш найти или, скажем, тюбик с краской.
   - Чертежников да художников вы не  запретили,  -  ответил  старик.  -
Нужного вам отыщете, всех марать не станете. А нас, грешных, - он тяжело
вздохнул, - мы вроде как вне закона и всегда на подозрении.
   - Не правда!
   -  Ладно,  не  уговаривай,  я  что,  не  понимаю?  -  старик  огладил
полированный кий. - В клубы, где еще не закрыли, пока не ходи.
   Гуров записал два адреса, прощаясь, задержал слабую руку, посмотрел в
выцветшие глаза:
   - Большое спасибо, Кирилл Мефодиевич, очень большое.
   В бильярдной было три стола, но присутствующие внимательно следили за
игрой лишь  на  одном.  На  двух  других  столах  игра  велась  легко  и
непринужденно, игроки  негромко  переговаривались,  шутили  и  смеялись.
Короче, на двух столах  играли,  а  на  одном  то  ли  работали,  то  ли
сражались, а скорее, то и другое одновременно.  Напряжение  исходило  не
только от играющих, его излучали  и  зрители,  некоторые  после  каждого
удара  дергались  и  гримасничали.  Раздавались  возгласы  одобрения   и
разочарования, следовали комментарии, проводился профессиональный анализ
ситуации. Зачастую мнения высказывались противоположные, но  тон  всегда
был безапелляционным.
   Гуров пришел сюда больше часа назад, присматривался и  думал  о  том,
что зритель в бильярдной являет собой синтез трех  различных  категорий.
Футбольного болельщика в его худшем варианте  -  всезнайства,  базарного
тона и  нецензурного  лексикона,  затем  -  интеллигентного,  вдумчивого
наблюдателя  шахматного  матча,  который   перед   каждым   ударом-ходом
просчитывает варианты. И одновременно зритель  в  бильярдной  напоминает
завсегдатая ипподрома (Лева вспомнил молодость, дело  Крошина),  который
шелестит купюрами, прикидывает, какую ставку он может себе  позволить  и
стоит ли ее делать?
   Играли двое, участвовали в игре  почти  все  присутствующие,  человек
двадцать - не так  много,  бильярдная  не  стадион,  не  ипподром  и  не
шахматный клуб.
   Гурову почему-то казалось,  что  в  бильярдной  незримо  присутствуют
Грин, Куприн и дядя Гиляй, она романтична, загадочна и пахнет прошлым.
   Играли  в  фишки,  игру  для  Гурова  малопонятную.  В  центре  стола
ставилось "каре" из деревянных столбиков, в  центре  пятая  фишка,  чуть
более рослая. Игра  велась  тремя  шарами,  два  "чужих",  один  "свой",
помеченный черной тушью. Кием можно бить только по  "своему".  Задача  -
"своим" шаром попасть в "чужого" так, чтобы он, ударившись о борт,  сбил
фишки. За сбитые фишки  на  доске  мелом  записывались  очки,  выигрывал
набравший первым шестьдесят очков. Казалось бы, простая игра, а вызывала
у зрителей живейший интерес, разжигала  страсти,  обсуждения  велись  на
языке, стороннему уху непонятном.
   - Не от двух надо было играть, а от трех.
   - И винт не левый нижний, а правый верхний.
   - Не надо было играть, надо было "мазать".
   Гуров за  игрой  не  следил,  профессиональных  суждений  не  слушал,
наблюдал людей.
   Что значит - нет особых примет? Среднего роста, среднего телосложения
и возраста. Не седой, не лысый, без бороды и усов. Очень  даже  неплохие
приметы.  Следовательно,  всех  молодых,   высоких,   толстых,   хромых,
бородатых, лысых, рыжих, седых отбрасываем. Что у нас остается?
   -  Здравствуйте,  Лев  Иванович,  -  Гуров   повернулся   на   сытый,
самодовольный голос. Рядом стоял коренастый толстячок,  Гуров  кивнул  в
ответ, чувствовал, здороваться не обязательно, приглядывался,  толстячка
с бородкой не узнавал.  Тот  подмигнул  заговорщицки,  жестом  пригласил
отойти в сторону,  Гуров  отошел,  прикрыл  бородку  толстячку  ладонью,
спросил:
   - Давно освободились, Зырянов?
   - Судя по вашему визиту в сию обитель, вы на повышение  не  пошли,  в
операх  пребываете.  Что  же,  каждому  свое,  -  он  был  явно  доволен
ситуацией. Вот, мол, никто не знает, кто ты есть, а я знаю. - А в  ответ
на ваш бестактный вопрос отвечаю: меня из зала суда  за  недоказанностью
освободили.
   - Безвинного, - подсказал Гуров.
   - Зачем глупости говорить, я человек серьезный. Освободили виновного,
но, из-за вашей плохой работы, недоказанно  виновного.  Судья,  конечно,
все обо мне понял, но он под законом ходит. Когда приговор читал и  меня
приказал освободить, так взглянул, что будь у меня совести  хоть  чуток,
то я бы заплакал и в сознанку пошел.
   - У вас с совестью все в порядке? - Гуров достал из кармана  мелок  и
стал его подбрасывать на ладони.
   - Не жалуюсь, - Зырянов улыбаться перестал. - Вы совестливы,  а  я  -
нет, в жизни должно присутствовать равновесие. А вы. Лев Иванович, никак
игрой увлеклись? Так я распоряжусь, нам столик освободят. Сыграем?  Нет,
не будет игры. На этот крючок, - он ткнул пальцем на мел,  -  простачков
ловите.  Чтобы  посредине  дня  человек  из  МУРа  сюда  играть  пришел?
Слабенькая у вас наживка, Лев Иванович.
   - Не боитесь? - Гуров  мягкость  из  голоса  убрал.  -  У  меня  есть
приятель, упрямо повторяющий, мол, земля вертится. Она в один прекрасный
момент может так повернуться, что вы все теперешние слова захотите назад
проглотить. А они вылетели. У вас с совестью, а у меня с памятью  все  в
порядке.
   - Бог с вами. Лев Иванович, - сытый баритон превратился  в  плаксивый
тенор. - Да я разве что? Да никогда.
   - Уйдите, не видел я вас, - Гуров отвернулся, начал вновь  оглядывать
присутствующих, отбирать, сортировать.
   - Понял. И я вас не видел. Никогда, - и голос за  спиной  перешел  на
шепот, пропал.
 
*** 
 
   Через час он сидел в кабинете полковника Орлова, который  пребывал  в
скверном настроении, что случалось и прежде. Но сегодня Петр  Николаевич
и не скрывал этого,  Гуров  второй  раз  в  жизни  слышал  раздраженный,
повышенный тон начальника.
   Многовато у вас накопилось  долгов,  Лев  Иванович,  начал  Орлов.  -
Задерживаешь парня,  затем  выпускаешь  за  недоказанностью.  Насильник,
которого видели три человека,  еще  на  свободе!  Если  ты  меня  будешь
подводить, то на кого мне рассчитывать? - Он  протянул  Гурову  конверт,
переставил  на  столе  подставку  для  карандашей  и  пепельницу,  начал
расхаживать по кабинету.
   Гуров прочитал анонимку на себя, вложил  листочек  назад  в  конверт,
положил его на стол и пожал плечами. Пусть полковник не  держит  его  за
мальчика. Ни долги, ни тем более анонимка не могут начальника довести до
такого бешенства.
   - Не понял! - Орлов взял конверт.
   - Анонимка обыкновенная! - Гуров вновь пожал плечами.
   - Что анонимка, я догадался, - Орлов смял какую-то бумагу, швырнул  в
корзину, включил селектор  и,  сдерживая  раздражение,  чуть  запинаясь,
сказал:
   - Я просил  вас  материалы  по  Столяру,  Петренко  и  Кулагину...  И
баллистическую поторопите.
   "Вот оно, - понял Гуров, -  раз  баллистическая  экспертиза,  значит,
снова стреляли".
   - Готовим, Петр Николаевич! - ответили через динамик.
   Орлов отключился, снова ткнул пальцами конверт с анонимкой.
   - Не изображай оскорбленную невинность, объясни простыми словами.
   "Стареет, - подумал Гуров. - Нервы никуда, на ерунду разменивается".
   - Я не разъезжаю по Москве на  автомобиле  иностранной  марки.  Автор
ошибся. Я пользуюсь автомашиной  марки  "жигули",  которую  подарил  мне
отец. Документы оформлены надлежащим образом. Если...
   Гурова перебил телефонный звонок, Орлов снял трубку:
   - Да, здравствуйте... Я знаю... Нет, я  не  буду  вам  докладывать...
Извините, у меня совещание.
   Он положил трубку, взглянул на Гурова, после небольшой паузы спросил:
   - Ты на оперативках пять дней не был?
   - Шесть, - ответил Гуров, - мы же договорились, Петр Николаевич, если
что...
   - Мы с тобой договорились! - перебил  Орлов.  -  Да  они  с  нами  не
договаривались. Убивают, понимаешь ли, убивают!
   В дверь коротко стукнули. Гуров не сразу узнал вошедшего мужчину. Это
был Олег Георгиевич Крутин, в квартире которого недавно  Гуров  с  женой
смотрели видеомагнитофон. Крутин сказал:
   - Здравия желаю! -  протянул  руки  для  объятий,  под  безразличным,
невидящим взглядом полковника остановился, глупо улыбаясь, опустил руки,
пробормотал:
   - Простите, я, кажется, ошибся дверью...
   - Олег, - продолжая думать о своем, сказал Орлов, - заходи, рад  тебя
видеть.
   И столько не правды было в  его  глазах,  что  Гуров  взял  со  стола
конверт с анонимкой и начал его внимательно разглядывать.
   Крутин усмехнулся, подошел к столу:
   - Простите, вы Орлов Петр Николаевич, образца одна  тысяча  девятьсот
двадцать восьмого года?
   - Образца,  образца,  -  Орлов  вышел  из-за  стола,  обнял  Крутина,
похлопал его по плечам, делал это неловко, автоматически, словно  робот,
по обязанности.
   - Олежка, не обращай на меня внимания, - он то ли  скривился,  то  ли
улыбнулся. - У меня дела... всякие. - Кивнул на Гурова:
   - Знакомьтесь, Гуров Лев Иванович.
   -  Мы  знакомы,  -  перебил  Крутин,  пожимая  Гурову  Руку,   озорно
подмигнул.
   - Ты давно? Надолго? - спросил Орлов,  гримасничая,  пытаясь  придать
своему лицу любезное, дружеское выражение, затем ладонями потер его.
   - Двенадцатого. Сегодня вечером, -  Крутин,  как  истинный  дипломат,
делал вид, что встреча проходит в теплой дружеской обстановке. - Я через
неделю вернусь. Ты  выкрои  тройку  дней,  к  Семену  махнем,  я  снасть
привез...
   - Это мы уже проходили! - на лице Орлова проявилась искренняя улыбка.
- Ты мне снасть везешь шестнадцатый год, я заберу ее сегодня  же,  -  он
повернулся к  Гурову.  -  Товарищ  майор,  приказываю.  Отправляйтесь  с
гражданином  Крутиным  и  без  всяких   санкций,   используя   служебное
положение, а если понадобится, и физическую силу, изымите у него...
   - Ухожу, ухожу, - Крутин прекрасно понял, что его выпроваживают.
   В разговор вмешался голос по селектору:
   - Петр Николаевич, баллистическая экспертиза подтвердила, мы имеем...
   Орлов быстро шагнул к аппарату, нажал кнопку:
   - Понял. Прошу вас ко мне, - и  отключился,  вернулся  к  Крутину.  -
Красиво живем, Олежка. Так ведь мы сами добивались, никто на  аркане  не
тянул. И вот мы победили. - Не дав другу ответить, сменил тему:
   - Значит, через неделю? Вот сдай майору награбленное, и я тебя жду.
   Он обнял Крутина за плечи,  распахнул  перед  ним  дверь,  вытолкнул.
Гурова задержал.
   - Лева, этот парень, - Орлов ткнул пальцем в дверь, настоящий парень.
Он один остался, ты будешь у него, не  торопись,  побудь  с  ним  часок.
Телефон я знаю.
   У Олега Георгиевича была собственная "волга" в экспортном исполнении,
сиденья в леопардовых  чехлах,  вмонтированный  стереомагнитофон.  Любой
автомобилист сразу бы определил, что стоит машина не под открытым  небом
и пользуются ею редко. Гуров отметил все это мельком, думая о  том,  что
же происходит в городе, от чего начальство заботливо оградило  Гурова  и
его группу? "Следовательно, считают нашу работу важнейшей, - успокоил он
себя. - Однако, видимо, все перевернулось, полковник явно вызвал меня не
по долгам иной разговор предстоял, совсем иной".
   - А Петр постарел, - сказал Крутин, ожидая, когда светофор  подмигнет
зеленым. - Колька его женился? Родил кого? Петька стал  дедушкой?  -  он
повернулся к Гурову, с обидой в голосе спросил:
   - Или не знаете?
   - Почему же? Знаем, - ответил  Гуров.  -  У  Петра  Николаевича  двое
внуков, младшая дочка тоже замуж вышла и, кажется, ждет.
   - Вы как с ним, с Петром Николаевичем? - полюбопытствовал  Крутин.  -
Мирно живете? - понял никчемность своего  вопроса  и  рассмеялся.  -  Не
обращайте внимания, с возрастом не только мудреешь.
   Гурову показалось, что молчание Крутина тяготит, и решил помочь:
   - Девочка белобрысенькая, подруга моей жены, она вам кем приходится?
   - Двоюродная племянница, - Крутин болезненно поморщился.
   Гуров понял, что спросил не о том, быстро сменил тему:
   - А вы сейчас далеко уезжаете?
   - Точно сформулировано, - ответил Крутин. - Я улетаю далеко. Если  бы
у земли был край, то на самый, самый. - Он  остановил  машину  у  своего
дома.
   При дневном освещении гостиная в квартире Крутина оказалась не  такой
огромной, как в  тот  вечер,  вид  имела  нежилой,  заброшенный.  Только
телевизор и кресла в центре, стоявшие несимметрично,  были  обихоженные,
не пыльные. В углу  громоздились  картонные  коробки  с  аэрофлотовскими
бирками.
   Крутин взял с полки огромный нож с кривым тусклым лезвием и,  постояв
над коробками, пытаясь  вспомнить,  какая  именно  ему  нужна,  начал  с
крайней.  Вспорол,  выбросил   синтетическую   стружку,   начал   искать
рыболовную снасть.
   Гуров, чувствуя себя довольно  неловко,  словно  он  проводил  обыск,
разглядывал    ощерившихся    крокодильчиков,    деревянных    слоников,
кривляющихся лохматых обезьян, которые  стояли  на  шкафах,  на  полках,
висели на стенах. Он заинтересовался богато инкрустированным томагавком,
провел пальцем по рукоятке, стирая слой пыли.
   - Дешевка, для туристов, - сказал Крутин, вспарывая третью коробку. -
Как, впрочем, и большинство тут  представленного.  Знаю,  но  все  равно
везу. Память, - он выпрямился, почесал в затылке. - Только  не  хватало,
чтобы я забыл снасть в Боготе.
   Гуров смотрел на висевшую на стене фотографию, когда-то она наверняка
была яркой, но, видимо, снимали поляроидом, и краски поблекли.  На  фоне
остроконечной хижины Крутин в шортах и тропическом шлеме обнимал молодую
женщину и высокую тоненькую девочку. "Жена и дочь, - подумал Гуров. - Он
настоящий парень... Он остался один, сказал Петр Николаевич".
   - Вот! - воскликнул Крутин. - Нашел! Полковник, ваша карта бита! - он
поднял над головой обклеенную рекламными ярлыками коробку. - Пусть  так,
в капиталистическом оформлении, и получит. Продавец  утверждал,  что  на
эту снасть ловил Хемингуэй, и  предлагал  купить  винтовку,  из  которой
стрелял Освальд!
   Крутин говорил громко,  на  подъеме,  так  говорят  с  кафедры  перед
большой аудиторией, неожиданно замолчал и после паузы тихо спросил:
   - Может, кофейку?
   - С удовольствием! - воскликнул Гуров, хотел сам  себе  наступить  на
ногу, без надобности одернул пиджак и прошел за хозяином на кухню.
   Здесь все было белоснежно сверкающим, как и в прошлый раз.  Массивный
стол и стулья темного дерева среди пластика и никеля  притягивали  своей
земной надежностью. Гуров сел на стул с высокой спинкой, Крутин  возился
у плиты, аромат кофе был настолько сильным, что казался  осязаемым  чуть
ли не на ощупь. Лёва разглядывал вырезанную из  дерева  черную  губастую
девушку с непропорционально большой острой грудью.
   - Завидую. Интересно на мир взглянуть, на людей, - сказал он.
   - Да, я много езжу, - тусклым голосом согласился Крутин, поставил  на
стол крохотные хрупкие чашечки с кофе, запотевшие бокалы с соком.
   Гуров подвинул к себе телефонный аппарат, выполненный в стиле  ретро,
вспомнил, что номер его в отделе известен, взял чашечку с кофе, понюхал.
   - Мы, русские, люди больные, не можем  жить  вдали  от  дома.  Ездить
интересно, а жить...
   - Так откажитесь, - несколько раздраженно сказал Гуров.  -  Сошлитесь
на здоровье и откажитесь.
   Он не в первый раз слышал жалобы на скуку и сложность жизни в далеких
странах, но не встретил никого, кто бы от такой командировки  отказался.
Здесь т