, тормознули пограничники, - ответил Гуров и,  почувствовав  в
глазах друга вопрос, отвернулся. - На сегодня все отменяется.  Все,  что
вы слышали в кабинете шефа, вы никогда не слышали. В МУРе группа сегодня
не собиралась. Желающие выпить, прошу ко мне. Мадам умотала на два дня.
   Нестеренко и Котов отказались сразу,  понимая,  что  они  для  такого
междусобойчика недостаточно с Гуровым близки.
   - Оставь машину, я тебя подброшу, утром  за  тобой  заеду,  -  сказал
Станислав.
   - Хорошо. Вот черт, совсем забыл, мы завтра собираемся в  восемь.  Не
забудь позвонить Валентину и Гришке.
   Развалившись в "Мерседесе" друга, Гуров снова закурил.
   - Ты ему сказал, что он ошибся? - спросил Станислав.
   - Ничего я ему не говорил, - Гуров включил кондиционер.
   - И мне не скажешь?
   - Нечего, а то бы обязательно.
   - Ты мне друг?
   - Спрашиваешь!
   - Так какого черта я тебя везу?
   - Хочешь выпить, как сегодня выражаются, на халяву.
   - Ненавижу это слово.
   - Я тоже.
   - Так зачем говоришь? -  Крячко  выругался,  вытер  губы  платком.  -
Извините, вы не любите русского языка. И пить я у тебя не буду.
   -  Правильно.  Мне  нальешь,  закусишь,  там  со  вчерашнего   вечера
осталось. Артисты гуляли, они народ богатый.
   - Это ты мне говоришь? - Крячко  было  обидно,  что  Гуров  молчит  о
разговоре с Петром. Они друзья  уже  третий  десяток  лет,  и  Станислав
считал, несмотря на разницу в служебном положении, они все трое равны.
   - Ты знаешь, почему я молчу? - неожиданно спросил Гуров.  -  Я  люблю
тебя, парень. А существуют вещи, которых лучше не знать.
   - Не подлизывайся, зайду, выпью, - Станислав припарковался у подъезда
Гурова. - А эта семерочка нас второй раз обгоняет, -  Крячко  указал  на
уходящие к Никитским воротам "Жигули".
   - В третий, - поправил Гуров. - Они меня третий день "водят". Наружка
ФСБ. Хлопотная у них служба, никогда не знаешь, кто свой, а кто чужой.

Глава шестая

   - Да не включай ты свою секретку, она от дураков, - сказал Сыч, выйдя
из машины, глядя, как Чума запирает машину.
   Илес Татаев, чеченец, упрямо возился с замком, приговаривая:
   - Как вы, русские, говорите, подальше положишь, поближе возьмешь.
   Два авторитета, русский Иван Тещин, по кличке  Сыч,  и  чеченец  Илес
Татаев, кличка Чума,  вошли  в  ресторан  "Фиалка",  который  официально
принадлежал  Семену  Фролову,  а  фактически  переходил  из  рук   одной
преступной группировки в руки другой,  и  только  последние  два  месяца
работал без стрельбы, так как Сыч и Чума договорились о замирении.
   - Пусть на ноги станет, надо нам хоть одно спокойное место  иметь,  -
сказал при заключении перемирия Сыч.
   И Чума с ним согласился:
   - Согласен. Баран должен шерстью обрасти.
   Когда у него из-под кожи ребра торчат, ни шубы, ни шашлыков.
   Сейчас два авторитета вошли, спокойно, без охраны и оружия,  сели  за
столик, как обыкновенные граждане.  Хозяин  знал  о  перемирии,  обновил
мебель, нанял  хорошего  повара,  но,  увидев  гостей,  все-таки  врезал
официантке по заднице.
   - Шевелись, люди пришли голодные. Народа было половина ресторана,  но
то были не люди, лишь посетители, хотя и с  ними  обращались  достаточно
вежливо.
   - Ты повтори, Илес, я не очень понял. Какая история с послом и  зачем
нам она? - спросил Сыч.
   - Три русских бойца захватили семью посла Азербайджана в Англии и  не
могут получить за нее выкуп. Вы, русские, хорошо  сражаетесь,  но  плохо
торгуете. Думаете, захватил, попросил деньги, получил, пей водку.
   - Я ничего не думаю. Чума, людей в жизни не захватывал. Бог  миловал,
- Сыч наполнил рюмки.
   - Деньги захватывал, наркоту отнимал,  золото  брал,  -  Чума  поднял
рюмку, поклонился и выпил.
   Он уже десять лет жил в Москве, обрусел, забыл кавказские тосты.
   - Ты все брал, - продолжал Чума. -  Но  самый  дорогой  товар  -  это
человек.
   - Извини, Илес, это ваши дела, - ответил  Сыч.  Русский  лукавил,  он
прекрасно знал ситуацию, знал, что названа сумма в три миллиона,  но  не
хотел лезть вдело, считая его слишком опасным.
   - Мой человек, он тоже русский, имеет поддержку  вашей  безопасности.
Мы сейчас вместе, я не хочу один хватать слишком  много.  Сегодня  можно
было забрать этих дипломатов, я бы получил за них деньги, тебе половина.
   Сыч все знал, и то, что в  МУРе  была  объявлена  тревога  и  что  ее
отменили, но чутье ему подсказывало, лезть в дело не стоит, опасно.
   - Если все так просто, зачем тебе я и мои люди? - наивно спросил Иван
Тещин.
   - Я на твоей земле, должен уважать хозяев, - лицемерно  ответил  Илес
Татаев.
   Он тоже все знал, но опасался, что  его  обманут  и  люди  попадут  в
засаду. А сейчас он особо насторожился: русский  упорно  отказывался  от
столь заманчивого предложения.
   Иван Сыч не хотел ссориться  с  чеченцами,  надоела  затяжная  война,
второй месяц они жили в мире, имели неплохие деньги. Он не был жаден, не
рвался захватить все, его устраивало сегодняшнее положение. Но  Сыч  был
битый авторитет, знал, что, заканчивая разговор отказом, многим рискует,
и решил приоткрыть карты.
   - Если режешь баранов, не бросайся за лишним куском на  волчью  стаю,
можешь сам остаться без шкуры. Менты и госбезопасность состоят из разных
людей. Если один продажный, не значит, что  его  сосед  не  всадит  тебе
пулю. Там есть очень матерые волки.  Мне  не  нравится,  Илес,  что  они
собрали стаю, затем ее распустили. Ты спрашиваешь  мое  мнение,  так  не
обижайся, ты хочешь броситься быстрее, тебя подгоняют три миллиона. А  я
тебе говорю,  обожди.  Ты  знаешь  точный  адрес  квартиры,  где  прячут
дипломата?
   - Я знаю улицу, два мента пасут ее с утра  и  до  вечера,  -  ответил
Илес.
   - Так я тебе скажу, они худшие менты в районной  уголовке.  Их  могут
пустить по ложному следу, просто навести в засаду. Я был на этой  улице,
видел твоих ментов, видел мальчика твоего племени, Шамиля. Что он  имеет
прямое отношение к делу, не факт. Менты даже  не  знают  точно,  где  он
живет, не были у него в квартире. А если Шамиль лишь сирота из Грозного?
- Иван осуждающе покачал головой. - Ты торопишься, Илес.
   - Ты все знаешь. Сыч! Так почему молчал? - Чума понял, что не прав, и
горячился еще больше. - Ты говорил о дружбе.
   - Я не хочу лезть в это дело, там госбезопасность  и  хорошие  сыщики
утро, - спокойно ответил Сыч. - Слишком опасно.
   - У  русских  жидкая  кровь.  Вы  хотите  взять  три  миллиона  и  не
рисковать! - Чума понял, что говорит лишнее, но остановиться не мог.
   - Кровь какая есть, но лишней у меня нет. На такое  дело  я  не  могу
послать людей, а сам сидеть, кушать и пить. Люди меня  не  поймут.  Если
идти, то я должен идти сам, а я боюсь, -  Сыч  глянул  хитро.  -  Ты  не
признаешься, что боишься? А я признаюсь.
   В ресторан вошел вор в законе по кличке Куба. Человек неопределенного
возраста и неизвестной национальности. Он имел пять или шесть  ходок  за
колючку, в воровских кругах пользовался авторитетом, хотя сам  последние
годы на дела не ходил, жил на долю с общаковских  денег,  давал  советы,
участвовал в разборках. Года три назад Кубе на сходке молодой  авторитет
сказал в лицо:
   - Ты пенсионер. Куба, от тебя уже нет никакого толка.
   - Я свое отсидел, - ответил Куба спокойно,  растягивая  свои  толстые
губы, за них он и получил давным-давно такую  странную  кличку.  -  Если
меня возьмут, мне уже не вернуться, а я хочу умереть на воле. А  расходы
на меня небольшие, я их,  как  могу,  отрабатываю.  Когда  тебе.  Штамп,
станет хорошо, совсем хорошо, ты придешь за советом к Кубе.
   Вор увидел Сыча и Чуму, не подошел, ждал, когда  позовут.  Сыч  легко
поднялся, пересек зал, поздоровался, спросил:
   - Может, выпьешь с нами по пятнадцать капель, Куба?
   Старый вор кивнул, прошел следом за Иваном, пожал руку Илесу и сел за
стол. Наполнили рюмки, положили на тарелку гостя закуску, молча  выпили.
Когда Куба закусил, ему налили вторую, он  перекрестился  и  рюмку  чуть
отодвинул.
   - Когда был молодой, пил водку бегом, теперь пью с передышками. У вас
дела, уважаемые, я не помешал?
   - Рады такому гостю, - ответил Чума. - Хотели спросить,  можно  взять
хорошо и не рисковать?
   - Здесь ответа нет, Илес, - Куба достал сигарету, но не закурил, лишь
понюхал. - Для одного человека рубль уже много, для другого - сто  тысяч
пустяк. Извиняйте, я все в старых  ценах.  Один  участкового  по  другой
стороне обходит, другой опера замочит и спит хорошо.
   - Извини, отец, ты с настоящими сыщиками сталкивался? - спросил Сыч.
   - И никому не пожелаю, - Куба пригубил из рюмки. - Когда говорят, что
менты продажные и дураки, не верьте.  Среди  наших  авторитетов  и  даже
воров в законе есть и продажные, и дураки.  Люди  все  разные,  менты  и
чекисты тоже разные. Случается, мент у тебя одной рукой взятку берет,  а
другой рукой на тебя наводит. А есть и такие, что  слово  у  мента,  как
кремень, обещал - сделает. У нас есть мастера, и у них  они  имеются.  Я
последний раз на такое верное дело подписался, сто  против  рубля  можно
было ставить. Меня предупреждали, не лезь, там матерые волки.  Я  решил,
дело верняк, и сунулся, так цел остался лишь  случаем,  улицы  не  успел
перейти. Там наших поровну поделили, одних  "скорая"  увезла,  других  -
легковая, но в наручниках, - Куба  допил  вторую  рюмку,  перевернул.  -
Настоящего вора  не  перевоспитаешь,  стоящего  мента  не  купишь.  Если
знаешь, что старый сыщик на тебя вышел, гуляй с девкой, пей водку,  жди,
пока он о тебе забудет. Не меряйся с ним  силой,  не  надо.  Он  рискует
только жизнью, а ты - жизнью и свободой. И старых  волков  не  трогайте,
стая не прощает. И через десять лет достанут, и в зоне достанут. И зачем
лбом столбы сбивать, когда их можно обходить?
   - Вижу, крепко тебе досталось, отец, - сказал Илес Татаев.
   Куба посмотрел на него долго, тяжело покачал головой и, не  торопясь,
ответил:
   - А ты не завидуй и чаще в зеркало смотрись, умному все видно, - Куба
поднялся, перекрестился и пошел к выходу.
   - У него плохой глаз, - сказал Чума. Сыч ничего не ответил, понял,  с
чеченцем сближаться опасно.  "Ишь  ты,  значит,  если  человек,  который
говорит правду, имеет дурной глаз, говорить следует только в  цвет,  то,
что Чума хочет услышать. Но разыскивать дипломата, пытаться его отбить у
русских солдат я все равно не стану, - твердо решил он.  -  Пусть  воюют
без меня".

   Оперативники, как и договаривались, собрались  в  кабинете  Гурова  в
восемь утра.
   - Надумали что-нибудь, имеются свежие идеи, - спросил Гуров.  -  Петр
сейчас у Шубина на очередной выволочке. Нам к нему с пустыми руками идти
не имеет  смысла.  По  непроверенным  агентурным  данным,  авторитет,  с
которым ищет связь госбезопасность, некто Иван  Тещин,  по  кличке  Сыч.
Известно, Сыч ко всей истории с похищением относится  крайне  осторожно.
Но  там  же  имеется  другая  фигура.  Илес  Татаев,  кличка  Чума,  его
группировка  состоит  из  осевших  в  Москве  чеченцев.   Татаев   более
агрессивен. Вчера они вместе ужинали, судя  по  всему,  ни  до  чего  не
договорились.
   - Что происходит, черт побери? - возмутился
   Станислав.  -  Мы  знаем  район,  чуть  ли  не  улицу,  где  содержат
заложников,  и  не  способны  определить  точный  адрес?  Мы  менты  или
дворники? Хотя дворники нашли бы нужную квартиру за несколько часов.
   - Мы можем, Станислав, - ответил Гуров. - Но через отделение милиции.
А  там  каждый  второй  коррумпирован.  А  кто  первый,  кто  второй   -
неизвестно. А если мы сунемся, а уголовники, опережая нас, начнут ломать
двери, мы явимся и найдем трупы?
   - Но ведь должен быть какой-то выход, - тихо произнес Котов.
   - Вот ты и предложи, - чуть не рявкнул Нестеренко.
   Гуров, наводя тишину, поднял руку, снял трубку, начал набирать номер.
Телефон долго не отвечал. Гуров терпеливо слушал длинные гудки, пока  на
другом конце провода не раздалась басовитая хриплая ругань на грузинском
языке.
   - Ну, извини! Ну, виноват! - сказал Гуров. -  Это  прекрасно,  что  у
тебя крепкий сон, Шалва. Грузин откашлялся, сипло ответил:
   - Доброе утро, дорогой Лев Иванович. Это не крепкий  сон,  а  крепкая
чача, которую я пил вчера.
   - И крепкое здоровье, - добавил Гуров. - Прежде, чем ты перевернешься
на другой бок, скажи, старый Яндиев еще в Москве?
   - Спит в соседней комнате, - ответил Шалва.
   - Разогрей себе хаш, мне свари кофе, сейчас приеду.
   - Почему я не сломал ногу прежде, чем  встретил  вас,  уважаемый  Лев
Иванович?
   - Давай, буди старика, сунь его под душ, еду, - Гуров положил трубку.
- Чеченцев я попробую остановить.
   Старик Яндиев никогда не ездил на  "Кадиллаке",  даже  не  знал,  что
бывают такие большие и богатые машины. Но когда водитель остановился  на
окраине Бибирева и Шалва распахнул перед стариком заднюю  дверь,  Яндиев
вышел так спокойно, с таким достоинством, словно от рождения и  не  знал
другого отношения.
   - Пусть Аллах не забывает тебя, отец, - сказал  Шалва,  поклонился  и
уехал.
   Каменные коробки одинаковых домов строились, как войска на параде,  и
напоминали таежные сосны, в те края Яндиев был сослан  еще  молодым.  Он
присел на скамейку, хотя не устал, чувствовал себя отлично. С того  дня,
как русский спас внука Тимура, Яндиев как бы помолодел.  Яндиев  пытался
восстановить неторопливый ритм своей  жизни,  но  понимал:  это  так  же
безнадежно, как вернуть молодость. Он в неоплатном долгу перед  русским,
а долги необходимо отдавать, так велел Аллах.
   Когда русский высказал свою просьбу,  Яндиев  сдержал  улыбку,  молча
кивнул. Ему сказали, что отвезут его в крошечный уголок новой Москвы, но
старик видел бесконечные ряды огромных домов, торопливых людей,  которые
не здоровались, проходили мимо, словно неживые, не видели, не знали и не
интересовались соседом.
   Если бы в прошлой жизни кто-нибудь рискнул  сказать  старейшине  рода
Яндиевых,  что  он  встанет  утром,  торопливо  соберется  и  отправится
выполнять задание русского мента, старик плюнул бы тому человеку в лицо.
А сейчас он сидит и думает,  как  лучше  выполнить  полученное  задание,
показавшееся ему легким, незначительным.
   Чеченские мальчики осели в Москве, живут без Аллаха в душе,  не  чтут
законы хозяев, мальчикам надо вправить мозги, напомнить им, что их земля
в крови, жилища их дедов разрушены, их сородичи голодают.
   Любой город начинается с вокзала, а центр его - базар. Шалва дал  ему
пачку денег,  Яндиев  деньги  спрятал,  сейчас,  посидев  на  лавочке  и
прикинув  расстояние  до  домов,  длину  первого  ряда,  терявшегося   в
солнечной  дымке  разгоравшегося  дня,  старик  понял,  без  машины   не
обойтись.
   Он встал на краю тротуара, поднял руку, и сразу остановилась  машина.
Яндиев сел рядом с водителем, объяснил, что надо ему на ближайший базар.
   Молодой крепкий русский парень сплюнул в окно:
   - Какой здесь рынок? Давай, дед, я отвезу тебя в Москву, на настоящий
рынок. Ты покупаешь или продаешь?
   Яндиев и забыл, когда его последний раз называли на "ты", поежился.
   - Я не торгую, ищу внука, - пояснил он и отвернулся.
   - Ваших здесь тьма! - водитель тронул машину. - Ты какой масти? Я вас
не различаю. Черные и черные.
   - Я из Грозного, - обронил Яндиев.
   - Я так и не понял,  отделились  вы  или  нет?  Кончили  убивать  или
продолжаете? Надо вас обратно в тайгу сослать, там настреляетесь,  места
много...
   - Останови машину, - тихо, но твердо сказал Яндиев.
   Русский притормозил, глянул насмешливо" сказал:
   - Сиди, князь, сейчас приедем. Ты  со  своей  гордостью  сидел  бы  в
Грозном, чего в Москву понесло? Тут народ разный, могут на  твою  седину
не посмотреть, разденут, разуют, все отнимут, дадут раза, тебе до самого
Грозного хватит. Приехали, вылезайте, князь. Желаю найти своего внука  и
чтобы не ограбили тебя, отец.
   Яндиев полез за деньгами, но русский развернулся и уехал.
   Он шел вдоль палаток, останавливался у торговавших с лотков,  наконец
услышал чеченскую речь, сдобренную  русским  матом.  Разговаривали  трое
парней, одеты на русский  манер,  воняет  вчерашней  водкой,  неприятные
люди, но выбирать не приходилось, и Яндиев схватил  одного  за  рукав  и
резко сказал:
   - Ты зачем язык дедов пачкаешь? Ты еще глаза не открыл, а уже ко  рту
поднес! Ты какого рода будешь?
   - Отойди, отец, не доводи до  греха,  -  сказал  парень,  но  осекся,
запоздало сообразив, что с ним говорят на языке предков.
   - Человек грешен, отец, - сказал другой. -  Мы  только  люди,  прости
нас.
   - Илеса Татаева знаешь? - спросил старик. - Я прибыл из Грозного, мне
нужно видеть Илеса. Найдите его, скажите, Шамиль Басаев ему слово просил
передать. Я посижу здесь, - он ткнул палкой в стоявшую в тени скамью.  -
Подожду.
   Яндиев сел и закрыл глаза. Он понимал, ждать придется долго.
   Чеченцы зашли в одну из палаток,  выпили  по  сто  граммов,  чтобы  в
голове прояснилось.
   - Надо тебе было на родном языке выступать, или русского не знаешь?
   - Ты говорил, что на прошлой неделе пил с  Илесом.  Знаешь,  как  его
найти?
   - Сорок человек пило, я с ним и рядом не  стоял,  -  ответил  молодой
чеченец, производивший впечатление самого  сообразительного.  -  Мансур,
этот дед опасный человек, мы должны протрезветь и найти Татаева.
   - Пойдем к Магомеду, он подскажет, где искать.
   Солнце  уже  совсем  спряталось  за  ближайшие  дома,  когда   Яндиев
почувствовал, что на ветхую скамью сели, и проснулся. Он  только  глянул
на соседа, сразу определил, что он чеченец и не торговец, а воин.
   - Здравствуйте, мне сказали, вы искали меня, - сказал Илес.
   - Велик Аллах, если ты, Илес,  помнишь,  что  было  вчера,  -  сказал
старик. - Мы будем здесь сидеть или ты пригласишь меня к столу?
   Они сидели за столом, говорили об общих знакомых в Грозном. Выяснили,
кто  жив,  кто  остался,  кто  уехал.  Разговор  носил  разведывательный
характер. Татаев хотел убедиться, что старик действительно из Грозного и
глава сильного  рода.  В  разговоре  имели  значение  не  только  имена,
названия улиц и  знание  обычаев,  но  и  манера  говорить,  смотреть  и
слушать. Наконец, Яндиеву разговор надоел и он довольно резко сказал:
   - Ты давно не был на родной земле, забыл, старшему невежливо задавать
так много вопросов.
   - Извини, отец, нам приходится быть осторожными. Прошу не  сердиться.
Я попал в Москву не по своей воле, меня послали  по  делу,  я  старался.
Шамиль знает, как много подарков он получил из Москвы. В той помощи была
и моя доля. Я слушаю тебя.
   - Я стар, многого не понимаю. Шамиль боевой командир, и  не  мне  ему
указывать, когда следует повесить ружье на ковер. Я  говорю  только  то,
что мне ведено передать.  Чеченцы  в  Москве  должны  торговать,  копить
деньги, а не воевать.  Я  слышал,  Илес,  ты  снова  заряжаешь  карабин,
оставь. Твоя война не принесет пользы твоему народу. Мы  с  Баку  должны
жить мирно. Пусть не на все вопросы мы смотрим одинаково, но Аллах един,
и мы все его слуги. Я стар и не умею говорить красиво, надеюсь, ты понял
меня.
   - Я понял вас, отец, хотя мне странно, что большой человек в Чечне  в
курсе моих маленьких забот.
   - Ты достаточно взрослый человек, решай сам,  я  сказал  и  ушел.  Ты
остался и отвечаешь за свои действия.

   Вскоре рядом с бредущим по  улице  стариком  остановился  "Мерседес",
задняя дверца открылась, Яндиев сел в машину и уехал.
   Наблюдавший  за  ним  Татаев  подумал,  что  все  происшедшее  крайне
странно, но лучше упустить выгоду,  чем  навлечь  на  себя  гнев  Шамиля
Басаева.
   Яндиев, откинувшись на упругое сиденье сказал:
   -  Передайте  Льву  Ивановичу,  надеюсь,  молодой  волк  понял   меня
правильно.
   - Спасибо, отец, - ответил Станислав и вылетел на Окружную дорогу.

   А   в   квартире,   где   жили    посол    с    семьей    и    бывшие
воины-интернационалисты, а ныне бомжи  и  п