горлогрыза  прихватил  и  шепнул
ему  пару  слов  неласковых.  Тут  начальник  таможни  подплыл,  глаз  с
прищуром, щеки на воротнике разложил, дух от него, словно душ из первача
принял.
   - Кто тут от досмотра увиливает?
   - Вот они, - отвечаю и указываю на Григория. -  А  вы,  как  понимаю,
дрессировщик? - самогонщик совсем глазки прикрыл, ухмыляется. - И как же
вы прославлять Родину собираетесь, если медведя  из  клетки  вывести  не
способны?
   - Он артист  и  понимает,  где  работа,  а  где  просто  дурью  народ
мучается, - я чай допил, из кабины вышел.
   Тут администратор мне под мышку забрался, шепчет:
   - Михаил Семенович, родненький наш, не губите... Я ему локтем поддал,
рассказывают,  что  он  сутки  слова  вымолвить  не  мог,  повернулся  к
самогонщику и говорю:
   - Не верите,  пожалуйста,  я  попробую.  Только  вы  лично  отойдите,
Григорий ваш дух не принимает, может меня отпихнуть, выскочить, а  тогда
не только от вас, - помню, я тогда на небо посмотрел,  в  нем  беленькие
барашки кудрявились, - от всей вашей  таможни  мало  чего  останется.  А
Григорий стоит куда дороже вашего сарая, так  что  стрелять  в  него  не
посмеете.
   Ну, правда, позже выяснилось, что я этого мордоворота  недооценил,  а
тогда  он  ухмыльнулся  широко  и  отошел  спокойненько.  Я  к  Григорию
забрался, чую, неспокойный, поднимается, я уж думаю,  не  заигрался  ли,
саданет он мне, действительно выскочит и  быть  беде.  Оглаживаю,  слова
ласковые урчу, амуницию положенную одеваю. Гоша и обмягчал,  решил,  что
работать будем. А у нас номер есть, когда я его якобы с арены  увожу,  а
он меня с ног сбивает, перед этим  номером  я  ему  определенный  сигнал
подаю. Ну я сигнал подал, тяну его из клетки, а он меня лапой по  ногам.
У меня второй пары нет, ноги я,  понятно,  заранее  приподнимаю,  только
этого не видно. Грохнулся на пол клетки, гулко получилось,  выскочил  из
клетки, запер, руками развел, говорю:
   - Если начальство желает, может само попробовать.
   Таможенник ощерился и отвечает:
   - Начальство желает блюсти интересы Родины,  -  повернулся  и  махнул
рукой.
   Рогожин выдержал паузу, огладил седую голову, улыбнулся, вспоминая, и
продолжал:
   - Подозвал мордоворот нашего ветеринара. Тут я допер, чего так  долго
таможня не появлялась, он мозги  еще  не  пропил,  ко  встрече  со  мной
приготовился. Понял, сейчас Григория усыпят. Кляну себя, что  в  бутылку
полез. Ты же видишь, какой я здоровый, коли  залез,  так  мне  уж  назад
никак... Я встал перед клеткой, руки на груди скрестил, молчу. Поверишь,
полковник, вспоминаю, ну стыдоба, ведь мне тогда уже полтинник минуло...
Тут этот, видно мать его против воли родила, и преподнес:
   - Либо немедля медведя усыпят и клетку тщательно  досмотрят,  либо  я
дам приказ все ваше хозяйство полностью обыскать и решу  соответственно.
Ясно? Думаете, не знаем, чего везете и  где  прячете?  Выполняйте!  -  и
пошел вразвалочку.
   А надо сказать, к тому времени уж весь наш народ: водители,  обслуга,
много кого - подтянулись, наблюдают. Поначалу-то ребята забавлялись, все
на моей стороне,  а  как  услышали,  враз  потускнели.  Каждый  считает,
сколько у него водки либо икры, у кого  хохлома,  которую  таможня  враз
может национальным достоянием посчитать. Глянул я в лица сотоварищей, уж
на заслуженного  коверного  и  глаз  не  поднял,  понял:  спекся  Михаил
Рогожин, кивнул ветеринару, пошел  в  кабину  трайлера,  вытянул  из-под
сиденья пузырек водительский, размотал и проглотил разом.
   Горькая история, тяжело вспоминать, думал сыщик, разглядывая янтарную
жидкость в своем стакане. И к чему же ты ее вспомнил и зачем  рассказал?
Разрывая нависающую паузу, Гуров как можно беспечнее спросил:
   - Как же такого гиганта без вас усыпить можно? Он что же,  ветеринара
подпускает?
   - Зачем? - удивился Рогожин. - Техника  отработана,  шприц  заряжают,
чем  положено,  вставляют  в  специальную   трубку   и   выдувают,   как
выстреливают. Куда попасть, ветеринар знает,  Григорий  на  полчасика  и
отрубается.
   Артист неожиданно  рассмеялся,  медведь  в  ответ  ухнул,  завозился,
тряхнул клетку.
   - Но программа на том не кончилась, - объяснил свой смех  Рогожин.  -
Григорий прилег, таможенник  понятых  пригласил,  клетку  обшарил,  там,
кроме медвежьего говна,  прибрать  в  дороге  не  успели,  ничегошеньки.
Мальчишка каблуком по  доскам  стучит,  пищит,  мол,  под  полом  желает
осмотреть. Ну желать-то чего  угодно  позволено,  только  как  триста  с
лишним килограммов живого веса с места сдвинуть? Да ежели они проснутся?
Когда в клетке ничего не нашли, люди повеселели, на меня уж не скалятся,
озорно подмигивают. Я же не употребляю, поэтому водка к тому моменту  до
места прибежала, меня размагнитила, стою расслабленный, вдруг за  спиной
как рявкнут, что мой ротный старшина:
   - Кончай цирк! Дорогу артистам!
   Я повернулся, начальника таможни не узнаю, щеки на положенном  месте,
глаза открылись, умные, с хитринкой, снизу на меня смотрят,  не  мигают.
Народ весело  забегал,  клетку  в  трайлер  покатили,  моторы  ожили.  А
начальник приятным баритоном говорит:
   -  Вы,  уважаемый  Михаил  Семенович,  своему  напарнику  шалить   не
позволяете, иначе он вас слопал бы. Так и я спускать неповиновение права
не имею. Сегодня медведь не вышел, завтра груз нет возможности разобрать
либо дверь заклинило, да и вообще, вертухай, пошел бы ты  по  известному
адресу. Так что мы с вами, считаю, по  краям,  желаю  удачи,  всего  вам
наилучшего. А что клеточка пустая и под полом у вас ничего нет, я  и  не
сомневался. И последнее, - он мне подмигнул, - к сожалению,  на  горьком
опыте испытал, водка ни черта не помогает.
   - Ну как, полковник? - Рогожин взглянул на Гурова снисходительно. - В
человека не залезешь, никак его не поймешь. Потому  я  твоей  работе  не
только не завидую, ну просто не приведи Господь.
   Сыщик согласно кивнул и сказал:
   - Человек - это звучит гордо? Человек - это  звучит  загадочно.  Так,
Михалыч, значит, вас все-таки таможня не досматривает.
   - Слух быстрее звука, - улыбнулся Рогожин. - К тому же звук  величина
постоянная, а слух, как лавина с гор, чем дольше  летит,  тем  страшнее.
Сначала прошелестело, что Григорий таможенника  покалечил,  вскоре,  что
задрал, потом окровавленные трупы начали, не считая,  выносить.  Сегодня
на таможню прибываешь, сразу объявляют: "Миша и Гоша? Проходи!"
   - Значит, нет худа без добра, и я пью контрабандное виски,  -  подвел
итог сыщик и быстро сменил тему:
   - Вы с тем мясом как поступили?
   - В канализацию спустил.
   - Значит, Ивану Ивановичу рассказали?
   - Зачем? Я на базаре пару килограммов купил, парню отдал.
   - А дохлые собаки?
   - Ветеринарка увезла.
   - Значит, концов не найти, - сказал сыщик. - Плохо. Мне  хотелось  бы
знать, чем конкретно травили.
   -  Обижаете,  полковник,  -  артист  подошел  к  стоявшему   в   углу
холодильнику, вынул из заморозки заиндевевший комок фольги,  положил  на
стол.
   - Вы умница, Михалыч, - сыщик тронул фольгу пальцем, спросил:
   - Тогда вы и треснувшее в тот вечер перед вашим носом окно тоже найти
можете?
   - Обязательно. Пулю искать будете?
   - Все-то вы знаете, - Гуров на Рогожина не смотрел, потому что артист
с каждой минутой нравился ему все меньше. - А выстрела не слышали?
   - Не слышал, - Рогожин пожал могучими плечами. - Так,  я  полагаю,  в
таких случаях глушителем пользуются...
   - Да, случается, - ответил неопределенно сыщик, пытаясь найти  ответ,
почему странный приятель генерала Орлова, такой сильный и, казалось  бы,
открытый, так внезапно разонравился?
   Гуров хотел  затянувшийся  разговор  закончить,  передумал  и,  допив
виски, спросил:
   - Не торопитесь? Тогда по чашечке чая на дорогу.
   Рогожин взглянул на часы и  начал  возиться  со  своими  баночками  и
пакетиками, а Гуров отошел к клетке, только встал уже у  противоположной
стены. Сыщик не разглядывал знаменитого Гошу, хотел побыть от артиста  в
отдалении, скрыть свое напряжение и сориентироваться.
   "Так  что  все-таки  произошло?  Что  насторожило?  Держится  человек
уверенно, раскованно, что часто присуще  артистам.  Но  какая-то  в  нем
двойственность есть, точнее раздвоенность. Человека во многом определяет
речь, манера говорить, словарный запас. Рогожин же  говорил  как  бы  на
двух языках. В основном он объяснялся на простецком, даже  мягко-блатном
и тут же произнесет несколько фраз  на  литературном,  с  претензией  на
изысканность. Орлов познакомился с Рогожиным  около  сорока  лет  назад,
виделись они крайне редко, так  что  характеристики,  данные  генералом,
следует забыть. Я запутался, необходимо сосредоточиться, все отбросить и
попытаться выяснить лично для себя, как в детстве, хороший  перед  тобой
человек или плохой?"
   Сыщик давно  изобрел  нехитрый  тест,  помогающий  почти  безошибочно
получить ответ на столь сложный вопрос. Гуров  подозревал,  что  изобрел
велосипед, на котором катались еще несколько веков назад,  но  сыщик  на
свое детище и не пытался приобрести патент, применял при  необходимости,
не мучаясь вопросом: придумал он  новое  или  использует  давно  забытое
старое.
   Свежий чай имел иной букет и понравился Гурову еще больше, о чем он и
сообщил Рогожину.
   -  Спасибо.  Я  кофе  не  отрицаю,   но   чай   значительно   богаче,
разнообразнее, если так  можно  выразиться  -  палитра  шире.  Искусство
заварить невелико, необходимы настоящий чай и дополнительные компоненты.
Я езжу, имею эту возможность, а  не  будет,  значит,  не  будет,  такова
жизнь, - Рогожин поставил пустую пиалу и спросил:
   - Так что еще тебя интересует, полковник?
   - Из работников цирка либо артистов сегодняшней программы  вы  никого
не подозреваете в чем-либо дурном?
   - Нет, - решительно ответил артист, и было понятно, что он  над  этим
вопросом уже ломал голову.
   - Кто здесь директор?
   - Так ясно же, Лешка Колесников.
   - Что он за человек?
   - Нормальный, иначе я бы сюда не приехал. В молодости  кувыркался  на
арене, акробат, нижний. Однажды ему в плечо  неудачно  пришли,  какой-то
нерв придавили и с позвоночником чего-то, заметил, он слегка подбородком
дергает, словно ему воротник жмет. С ареной Лешке  пришлось  расстаться,
переживал шибко и заболел, - Рогожин щелкнул себя по горлу. -  В  России
болезнь популярная, уже совсем доходил, но  выбрался,  причем  сам,  без
врачей и химии, с тех пор ни грамма. Был администратором, шестой-седьмой
год, как директор. С виду Лешка простак, но не  верь,  мужик  серьезный,
держит всех! - артист сжал пальцы в кулак. - По старым меркам, а  уж  по
нынешним тем более, Лешка мужик деловой, но порядочный.
   - Ну, а Сильвер?
   - Та же и история, под копирку. Выступал, сломался, охромел,  заболел
тем же, на дно опустился. Лешка его,  считай,  из  канализации  вытащил.
Сегодня в цирке такой закон, выкурил сигарету  -  сто  рублей,  выпил  -
тысяча. Так что ты, полковник, здесь навыступал,  -  Рогожин  указал  на
стакан и окурки,  -  соответственно.  Однако  Михаил  Рогожин  некоторым
образом государство в государстве, и находишься  ты  под  моей  защитой.
Сильвер хитер, оборотист, торгует, подворовывает помалу, да и не  помалу
тоже, но парень верный, слово держит, патриот цирка. Как  мне  доложили,
когда цены отпустили, рубль изничтожился  и  надвинулся  голод,  Сильвер
многодетную семью собой подпер, практически содержит.
   Отвечая на вопросы Гурова, артист не ведал,  что  проходит  тест:  не
столько рассказывает  об  окружающих  людях,  сколько  дает  возможность
разобраться сыщику в сути  Михаила  Рогожина,  хороший  он  или  плохой.
Сыщику было важно понять, какие черты выделяет в человеке  Рогожин,  как
он относится к  добру  и  злу,  очень  важна  интонация.  Можно  назвать
человека мерзавцем с  удовольствием,  а  можно  с  сожалением.  Оценивая
услышанное, сыщик всегда помнил, что человеку  присуще  лицедейство,  он
придумал  самого  себя,  вжился  в  образ  и  играет  не  только   перед
собеседником, но и перед  самим  собой,  поэтому  может  быть  абсолютно
искренним, но отнюдь не правдивым, слова его нельзя принимать за  чистую
монету.  Такому  ролевому  самоуправлению   особенно   подвержены   люди
закомплексованные. Сыщик давно убедился, что Михаил Рогожин  комплексами
не мучается. Тщеславен сверх меры и потому  Гурова  все  время  называет
полковник, не отдавая себе отчета, что этим постоянно подчеркивает:  раз
прислали полковника, то, значит, он. Рогожин, - генерал. А так артист  -
человек в себе уверенный, сильный, к лицедейству  не  склонный,  видимо,
врет  только  при  необходимости,  а  в  обыденной  ситуации  не  только
искренен, но и правдив.
   - Лешка коллектив в цирке собрал подходящий, каждый на  своем  месте.
Артисты сюда едут с удовольствием, - Рогожин снова взглянул на часы,  но
сыщик не шелохнулся, знал,  когда  время  наступит,  хозяин  скажет  без
обиняков. - Программа у Колесникова всегда  сильная,  проходных  номеров
мало. И совершенно уникальный коверный, я таких в стране не видел.  А  в
книжке Никулина вычитал, что в тридцатые-сороковые годы был  в  расцвете
клоун Мусля. Судя по тому, что Юрий Владимирович пишет о Мусле,  местный
клоун по кличке Классик такого же мирового класса.
   - Михаил Семенович, а почему вы не попытались  выяснить  у  парнишки,
который принес отравленное мясо, кто ему это  мясо  передал?  -  спросил
Гуров, забирая со стола комочек фольги.
   - Ивана Ивановича? - Рогожин растерялся. - Почему у него не спросил?
   Гуров молчал, смотрел на хозяина со спокойным любопытством.
   - Я спросил... Нет, не спрашивал... А что ты, собственно?.. - Рогожин
начал медленно подниматься.
   Гуров  сидел,  ему  снизу  показалось,  что  гигант  сейчас  подопрет
потолок. Сыщик знал, что если он хочет этому человеку помочь, то артиста
сразу же следует осадить и поставить на место.
   - Вы не на  арене,  Михаил  Семенович,  и  даже  не  на  таможне.  "Я
закусил", "я вздыбился", об этом вы мне рассказывали, теперь  же  вот  и
показали. И хватит, - тон у сыщика был спокойный, нейтральный.
   Рогожин опустился на стул, смотрел удивленно, будто увидел полковника
Гурова только сейчас.
   - Так почему не спросили?
   - Иван Иванович... - заворчал Рогожин, махнул  рукой.  -  Это  долгая
история, а нам пора на работу.
   - Хорошо, - Гуров поднялся. - Во сколько мне зайти? Мы  пройдемся  по
городу, вы расскажете мне другую историю и покажете простреленное окно.
 
*** 
 
   Миша и Гоша разминаться отправились во внутренний двор  цирка,  Гуров
прошел кулисами в полутемное фойе, остановился в  раздумье,  решая,  что
следует предпринять. "Ты, главное, сыщик, не  торопись  с  анализом",  -
уговаривал себя Гуров.
   Так. Отдать мясо в лабораторию,  найти  треснувшее  окно,  попытаться
разыскать пулю. Начальника местного уголовного розыска Гуров знал и  еще
в Москве решил, что в крайнем случае обратится к нему за помощью.  Сыщик
предпочитал работать один,  но  нужен  был  химический  анализ  и  обыск
квартиры, в которой прострелено окно, если такое окно вообще существует.
Поэтому без помощи не обойтись. "Все надо сделать  сегодня,  можно  чуть
позже, а сейчас надо познакомиться с Иваном Ивановичем", - решил Гуров и
пошел сумрачным коридором вокруг арены.
   Утренние  репетиции  закончились,  служащие  занимались  уборкой,  на
сыщика никто внимания не обращал, здоровались  и  продолжали  заниматься
своим делом.
   Как же его  разыскать,  прикидывал  сыщик.  Зайти  к  директору?  Как
объяснить интерес московского корреспондента к рабочему?
   - Ищете кого?
   Гуров услышал чуть хрипловатый  голос,  повернулся  и  увидел  парня,
который единственной рукой опирался  на  метлу,  пустой  рукав  рабочего
комбинезона был аккуратно заправлен под поясной ремень.
   - Добрый день, - сказал Гуров. - Ивана Ивановича не видели?
   - Добрый, добрый, - парень кивнул, посмотрел Гурову в глаза. Сыщику и
преступнику либо человеку, недавно отбывшему срок, при встрече  визитные
карточки не нужны, достаточно внимательно посмотреть друг на друга.
   - Журналист, значит? Так я и полагал,  что  из  вашей  газеты  должны
вскоре прибыть.
   Рогожин от разговора об Иване  Ивановиче  уклонялся,  теперь  понятно
почему: у  парня  руки  нет,  а  судимость  есть.  Сыщик  понял,  с  кем
встретился, и ответил:
   - Так не по своей воле, Иван Иванович, и  не  от  безделья,  так  что
извини.
   Иван Иванович был среднего роста,  в  жилистой  фигуре  чувствовалась
сила, белобрысая пацанья голова, глаза взрослого, умудренного  человека,
жесткие морщины от угла рта. Такого парня Ванюшкой  никак  не  назовешь,
потому и звали его в цирке по имени и отчеству.
   - Чего уж, - Иван Иванович поставил метлу в угол, присел на  лежавший
вдоль стены свернутый ковер, достал было  сигарету,  вздохнул  тяжело  и
спрятал в карман.
   Гуров сел рядом, тоже вздохнул, не  решаясь  начать  разговор,  Сыщик
точно знал, что нельзя сочувствовать и спрашивать, как  там,  за  что  и
когда. А с чего начать, не знал, потому молчал.
   - Слушай, начальник, может, у Бога только один молоток, гвоздей  нет,
лишь моя голова?
   - Не греши, Иван. Вижу, досталось, но многим выдано и поболе.
   - Вот мать твою, коль не самый крайний, считай, что  первый,  -  Иван
Иванович сплюнул, но тут же плевок затер. - Потащите на допрос?
   - А если без протокола просто потолкуем?
   Иван Иванович провел на зоне для несовершеннолетних около  двух  лет,
успел усвоить, что оперу никогда не верь, вдвойне не верь, когда он тебе
что-либо дарит.
   - Не, без протокола только о девках, - ответил  парень,  набычившись,
натужно соображая, какую корысть хочет иметь  этот  залетный.  А  может,
вербует? От такой мысли аж в горле запершило. Он помнил изрезанный  труп
парня, которого заподозрили в стукачестве.
   Гуров был не просто опер, а сыщик Божьей милостью, и  сомнения  Ивана
Ивановича не являлись для него секретом.
   -  Официально  допрашивать  я  тебя  пока  не  могу,  нет  дела,  нет
свидетелей. Хочешь - поговорим, не желаешь -  бери  метлу.  А  малолетку
вербовать я не собираюсь, да и толку от тебя, извини, никакого.
   - Точно, - радостно согласился Иван  Иванович,  -  сел  по  глупость,
связей у меня  никаких.  Я  из  цирка-то  выхожу,  если  в  кино  боевик
показывают, - он взглянул на Гурова и осторожно улыбнулся.
   Сыщик тоже улыбнулся, он верил парню, однако отраву  передали  именно
через него, человека судимого, такое совпадение настораживало.
   Гуров молчал, зная, что от милиции ждут вопросов, но пока доверие  не
установилось, следует выждать.
   Ободренный доброжелательной улыбкой Иван Иванович  чуть  расслабился,
не таясь разглядывал "журналиста".  Мужик  прибыл  из  Москвы,  в  годах
(известно, что в шестнадцать сорокалетние чуть ли не стариками видятся),
наверняка в больших чинах, уверенный, сила  чувствуется,  но  он  ее  не
выказывает, даже прикрывает. Для своего возраста Иван  Иванович  обладал
незаурядной наблюдательностью и умом. "Волкодав, - продолжал  рассуждать
парень, - стелет мягко, но меня не отпустит, надо вырываться самому".
   - Когда дело возбудите, будет допрос, - Иван Иванович облизнул  сухие
губы. - Я вам сейчас  правду  скажу  и  другого  ни  в  кабинете,  ни  в
изоляторе от меня не услышите. Я того мужика,  что  сумку  с  мясом  для
медведя передал, раньше не видел и опосля тоже. Мужик,  полагаю,  битый,
не из наших краев, скорее из ваших.
   - Я тоже так полагаю, - Гуров поднялся, отряхнув брюки,  посмотрел  в
глубь коридора, оглянулся, никого не заметил, сказал:
   - Если спросят, о чем с москвичом беседовал, скажи, что  журналист  о
быте  цирка  расспрашивал.  Даже  лучше,  если  ты   сам   среди   своих
обмолвишься, мол, настырный москвич подловил и дурацкие вопросы задавал.
   - Будет сделано! - Иван Иванович вскочил, схватил метлу.
   - Иван, а как тот битый мужик вы