уратуру,  ни  за  какие  посулы
смягчения приговора Клык рта не раскроет. Клык - битый уголовник, знает,
если он начнет говорить, его убьют в камере,  не  достанут  в  камере  -
зарежут, повесят,  либо  утопят  в  сортире  в  зоне.  Илья  Николаевич,
покончим с этим вопросом, он вас не касается, я пришел по другому делу.
   - Сейчас нет другого дела! - голос генерала вновь набрал  силу.  -  Я
хочу видеть Гурова. Живого или мертвого, лучше мертвого!
   - Верно! Но прежде необходимо решить другой вопрос.
   - Какой?
   - Авторитеты, - Стаднюк запнулся. -  Скажем  иначе,  некоторые  очень
влиятельные лица в городе хотят открыть завод по производству вина.
   - Я не законник, но, кажется, сейчас разрешено, какие проблемы?
   - В России многое разрешили, да только нельзя, - усмехнулся  Стаднюк.
- Так вот, люди хотят быть уверены, что можно. И, выражаясь по-научному,
люди  хотят  получить  гарантию,  что  им   будет   предоставлен   режим
наибольшего благоприятствования.
   - Это решают мэр и горсовет.
   - Горсовет разговаривает и ничего  не  решает,  а  с  мэром  у  людей
отношения не сложились. Начальник УВД обладает  реальной  властью,  люди
хотят получить его гарантии.
   - Ну, допустим, - генералу польстило, что кто-то  считает  его  столь
могущественным. - А что твои люди предлагают взамен?
   - Все.  Тело  Гурова  -  пустяк,  аванс,  в  дальнейшем  вы  получите
поддержку, какую вам не сможет оказать никто. В области  и  городе  люди
контролируют все,  а  разные  министры,  спикеры  и  президенты  слишком
далеко.
   Генерал задумался. Ясно, предлагают вступить  в  мафию,  в  принципе,
ничего нового. В главную мафию он  вступал  еще  будучи  лейтенантом.  И
неплохо жил, надо сказать. В одиночку человек ничего добиться не  может,
в бесчисленные партии, которые  вырастали  быстрее  грибов,  генерал  не
верил. Он принял решение и ответил:
   -  Передайте,  я  согласен.  Надеюсь,  заявление  и  рекомендаций  не
требуется?
   - И билет не выдадут, и взносы будешь не платить, а получать. Однако,
-  Стаднюк  задумался,  подбирал  слова  помягче.  Хотя  ясно,   генерал
сломался, но мужик он своенравный, к власти привык, и сейчас я у него  в
кабинете. - Я вас соединю, товарищ генерал. Вы представитесь  и  скажете
лишь одно слово "согласен".
   - Я столько слов в своей жизни говорил! - рассмеялся генерал. - Одним
больше! Сегодня сказал, завтра забыл, слово к делу не подошьешь.
   - Да и не  требуется,  у  людей  память  отличная,  потому,  генерал,
прежде, чем говорить, поразмысли, - Стаднюк обращался  к  начальству  то
почтительно, то фамильярно, в зависимости от  ситуации.  -  Люди  личное
дело не заводят, билет не дают, все  на  слове  держится.  И  нарушителю
выговор не объявят, отнимут не билет, а жизнь.
   - Не заговаривайся!
   Стаднюк смотрел в окно, главное сказал, можно и потерпеть, не гордые.
Предупреждая начальника, Стаднюк беспокоился не о генеральской жизни,  о
своей. Если золотопогонник  с  ума  сбрендит  и  начнет  с  авторитетами
крутить привычную  для  партайгеноссе  волынку,  его  пришьют.  А  позже
вспомнят, кто неверного присоветовал. Нет  уж,  пусть,  родненький,  все
знает наперед и поостережется.
   Генерал  кричал,  капитан  не  слушал.   Когда   начальник   выдохся,
подчиненный спросил:
   - Будем звонить, товарищ генерал, или как?
   - Так что же, вы мне прикажете с Крещеным разговаривать? И как  такой
идиот в секретари выбился, подумал Стаднюк, областью командовал,  потому
мы без порток и ходим.
   - Крещеный  уголовник,  авторитет,  конечно,  но  лишь  уголовник,  -
спокойно ответил капитан. - Я вас сейчас соединю с  человеком,  который,
если пожелает, то Крещеного зарежут в одночасье.
 
Глава одиннадцатая 
НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ 
 
   Некоронованный хозяин  города  Лев  Ильич  Бунич  выслушал  генерала,
ответил коротко:
   - Я вас понял, - и,  морщась,  словно  проглотил  горькое  лекарство,
положил трубку.
   Лев  Ильич,  спокойный,  медлительный,  лет  пятидесяти,  в   строгом
английском костюме, белой  рубашке,  безукоризненно  повязанном  клубном
галстуке,  пребывал  в  скверном  настроении.  Он  мечтал  быть  честным
бизнесменом и был  им,  не  желал  иметь  дел  с  криминалом,  но  жизнь
заставляла. Свою широкомасштабную  деятельность  Бунич  осуществлял  под
вывеской скромного  СП,  не  имел  даже  отдельного  офиса,  осуществлял
руководство из собственной квартиры, обходился лишь одним секретарем  да
двумя охранниками. Правда,  секретарь  свободно  владел  тремя  языками:
английским,  немецким,  французским,  мог  объясниться  на  испанском  и
португальском,  стенографировал   и   печатал   на   машинке   абсолютно
профессионально. Телохранителей Бунич  пригласил  из  Москвы,  где  имел
квартиру, но не  переезжал  окончательно,  предпочитая  быть  первым  "в
деревне",  чем  вторым  "в   городе".   Телохранители,   братья-близнецы
высококлассные профессионалы  рукопашного  боя,  стрелки,  водители,  не
пили, не курили,  но  любили  деньги  так  самозабвенно,  что  полностью
уравновешивали свои неземные достоинства. Последнее  качество  близнецов
очень устраивало  Бунича,  придавало  уверенность,  так  как  он  платил
братьям в валюте и столько, что об измене не могло быть и речи.
   Бунич тяжело вздохнул, вызвал секретаря, кивнул  на  кресло  и  после
длинной паузы огорченно сказал:
   - Ну, генерал, естественно, согласился.
   Секретарь знал, что поздравлять не следует, лишь кивнул и обронил:
   - Известный мерзавец.
   - А мы с тобой в белом, -  Бунич  снова  тяжело  вздохнул.  -  Может,
уехать отсюда? Только не говори ничего  про  Москву  и  Питер!  Как  мне
надоела уголовщина. Боже мой! Хочу в тихую цивилизованную страну.
   Далее следовал монолог, который секретарь слышал несчетное количество
раз. Молчание и терпение, наряду со стенографией, переводами и машинкой,
входили в прямые обязанности секретаря. За нарушение Бунич удерживал  из
зарплаты, которую по западному образцу выплачивал каждую пятницу.  Порой
секретарь не выдерживал и объявлял:
   - Извините, шеф, но я выскажусь на несколько баксов.
   На что Бунич неизменно отвечал:
   - Говори,  у  богатых  свои  привычки,  -  закрыв  глаза,  выслушивал
возражения или совет, после чего выносил приговор:
   - Ты наговорил на столько-то долларов.
   Надо отдать Буничу должное, случалось, он лишь  коротко  кивал:  мол,
учту, дважды сказал:
   - Ты порой думаешь, что с меня причитается. Сегодня  секретарь  молча
выслушал стенания, жалобы и проклятия.
   - Где Гуров? - неожиданно спросил Бунич.
   - Засел в "Центральной", - ответил секретарь.
   - И на что он рассчитывает?
   Вопрос был риторический, следовало промолчать, но секретарь ответил:
   - Что вы не станете лезть в уголовщину.
   - С тебя... - Бунич в который раз вздохнул. - Позови мальчиков.
   Когда братья вошли, Бунич оглядел  их  сильные,  ловкие  фигуры,  как
собачник профессионал оглядывает своих дорогих четвероногих любимцев,  и
сказал:
   - Надо одного человека изъять из "Центральной", доставить ко мне.
   И тут произошел беспрецедентный случай: один из братьев, кто  из  них
кто, не знал ни Бунич, ни секретарь, возразил:
   - Этого человека лучше убить, шеф.
   Бунич ошарашенно взглянул на секретаря,  затем  откинулся  на  спинку
кресла, закрыл глаза.
   - С ним справится любой из нас, а уж вдвоем  мы  спеленаем  его,  как
ребенка, но к нему трудно подойти.
   Бунич глаз не  открыл,  сидел  неподвижно,  застыл  секретарь,  молча
стояли братья, они походили на оловянных солдатиков.
   Немного стоят его деньги и власть. Буничу было себя жалко. Он никогда
не видел Гурова, но в прошлом году очень серьезный человек  сказал  ему,
что есть такой Гуров Лев Иванович, если ваши пути пересекутся,  ты  тихо
перейди на другую сторону: сам Роговой об этого  парня  расшибся,  учти.
Бунич ненавидел Рогового и не попался на его фокус с предложением купить
по дешевке валюту. Никто из авторитетов не знал, что за  многомиллионной
аферой стоит именно Роговой, Бунич это знал, точнее  подозревал,  потому
что в таком деле точно нельзя знать, можно лишь чувствовать. Он запомнил
имя  Гурова,  тем  более,  что  сыщик  был  тезкой,  ему  даже  хотелось
встретиться с легендарным сыщиком, поговорить  за  жизнь.  Когда  Буничу
донесли, что полковник Гуров в городе, подумалось, как  бы  организовать
обед, посидеть  за  одним  столом,  заглянуть  в  глаза,  понять  почему
талантливый человек посвятил жизнь  такой  грязной  работе.  Но  события
понеслись вскачь. Бунич со стороны наблюдал,  размышлял,  он  ничего  не
знал ни о "медведях", ни о наркотиках, не понимал, с какой целью в тихий
провинциальный город ввалился старший опер по особо важным делам.  Когда
зарезали в цирке мальчишку, Бунич лишь пожал плечами, но после  убийства
начальника уголовного розыска призадумался, а узнав, что незваный  гость
схлестнулся с местной властью и началась борьба на  уничтожение,  решил,
что такой шанс упускать нельзя, на чужом костре можно сварить  для  себя
отличный обед. Бунич давно понимал, что генерал УВД - человек гнилой, не
хотел с ним  связываться:  кто  продает,  тот  обязательно  предаст,  но
увидев, что генерала можно взять голыми руками, не  удержался  и  сделал
ему предложение.
   - Вы еще здесь? - Бунич открыл глаза, взглянул на братьев удивленно.
   Охранники молча вышли, Бунич повернулся к секретарю и сказал:
   - Через сорок минут мы уезжаем.
 
*** 
 
   Гуров провел в  номере  гостя,  прибывшего  по  звонку  Юдина,  около
получаса. Человек был вял, инертен, на вопросы отвечал неохотно, и сыщик
удивлялся, зачем вообще этот человек прилетел. И все-таки Гурову удалось
выяснить,   что    существует    группа    преступников,    занимающихся
вымогательством под угрозой применения изощренных пыток. Во главе группы
стоит мужчина лет тридцати с небольшим, среднего роста  и  телосложения,
одет в неприметный костюм, носит дымчатые очки, видимо,  накладные  усы,
говорит тихо, интеллигентно.
   Имя свое гость назвать отказался, но установить его было несложно,  и
Гуров  не  настаивал,  подозревал,  что  человек  этот  с   неустойчивой
психикой, полностью сломлен и, даже если преступников удастся задержать,
свидетелем на следствии и в суде быть не способен. Как он рассказал, его
взяли на улице, ударили по голове, посадили в машину и  отвезли  куда-то
под Москву, время в пути он не помнит. В большой комнате его привязали к
креслу, рядом горел камин, в огне которого лежали щипцы,  перед  креслом
стоял телевизор. Мужчина, который разговаривал  с  пленником,  находился
почти все время за его спиной, лишь дважды подошел к  камину  подбросить
угля. Преступник знал характер бизнеса пленника,  размер  оборачиваемого
капитала и даже способы изъятия наличных  денег.  Условия  были  просты:
отдать все и тогда его оставят в покое. Если он обманет,  его  захватят,
может, через год, не будут  же  его  охранять  вечно,  привезут  сюда  и
тогда...
   В этом месте  у  гостя  начала  прыгать  челюсть,  он  долго  не  мог
справиться со стаканом воды, сыщик дал ему сигареты, отвлек  посторонним
разговором, позже выяснилось, что человеку показали видеозапись страшных
пыток, которые совершались в этой комнате.
   - Качество записи было плохое, так ведь любители, - закончил гость. -
Но что надо, я разглядел, никогда не забуду.
   Сыщик очень  жалел  сидевшего  напротив  человека  и  злился  на  его
слабость и глупость. Смотрел он,  конечно,  отрывок  из  фильма  ужасов,
какую-нибудь   пятую   или   шестую   копию,   что   придавало   съемкам
достоверность, рядом камин с раскаленным железом, тихий голос за  спиной
- и вот результат.
   - А вы не обращались?
   - Я псих? - перебил  гость.  -  Меня  запустили  бы  в  вашу  машину,
привлекли по какой-нибудь статье, был бы человек, статья найдется,  а  в
лагере...
   - Извините, вы меня не поняли, - очень спокойно сказал Гуров.  -  Вам
следует обратиться к врачу, привести себя в порядок. Я найду этих людей,
не назову вашего имени, не буду вас допрашивать, помогу  найти  хорошего
врача, вам подвинтят гаечки, снимут страх,  будете  жить,  как  человек.
Большое спасибо, что приехали, посидите,  успокойтесь.  Борис  Андреевич
отвезет вас в Москву.
   - Ну, получил, что требовалось? - спросил воинственно  Юдин,  отпирая
сыщику дверь своего "люкса", - наверняка добил несчастного, он и  так-то
чуть живой.
   - Вижу, уже собрался, - Гуров кивнул на чемодан, лежавший  на  кресле
плащ. - Перейди в номер своего протеже, я. останусь здесь.
   Сыщик заглянул в ванную. Клык  отполз  к  стене,  пристроился  боком,
водка испарилась, унесла злость и гонор.
   - Слушай, будь человеком, отвяжи ногу затекло, сил нет. Гуров  сходил
за ножом,  перерезал  веревку,  притягивающую  щиколотку  преступника  к
связанным за спиной рукам, схватил за шиворот, рывком поставил на  ноги,
но Клык не удержался, отвалился на край ванной.
   - Охолонулся, герой? - сказал Гуров, подрезал шелковый шнур на руках,
-  разотри  и  давай  спереди  завяжем,  -  сыщик  знал,  что   никакого
сопротивления преступник сейчас оказать  не  способен,  он  еле  шевелил
скрюченными пальцами.
   - Интеллигент, - просипел Клык.
   - Другого ругательства не знаешь? -  усмехнулся  сыщик.  -  Боюсь,  в
штаны наложишь, будешь вонять, а у нас впереди дорога...
   Клык оправился, покорно протянул руки, устало сказал:
   - Какая дорога, полковник? Люди видели,  как  я  в  гостиницу  вошел,
доложат Стаднюку. А тот вмиг сообразит, какой горбатый  старик  со  мной
сюда притопал. Нам с тобой и на улицу выйти не дадут, в крайнем разе  до
ступенек. Две пули тебе, две мне, в мою лапу пушку  пристроят.  Картина!
Рецидивист убивает героя-полковника, убийцу настигает возмездие! Местные
менты еще награды получат...
   - Скажи, Трофим, ну где ты отыскал  слова  "настигает  возмездие"?  -
сыщик связал Клыку руки, любовался работой.
   - Откуда? - опешил Клык. - Из ящика, наверное, а что?
   - Красивые слова, сиди тихо, - сыщик указал на унитаз. - Постараемся,
чтобы возмездие настигло, кого следует.
   - Дурак! А еще важняк и полковник!
   - Тебя ударить? - Гуров уже открыл дверь, повернулся.
   - Лев Иванович, - позвал Юдин,  -  если  гостиница  окружена,  то  не
только вас, но и нас не выпустят.
   - Штыком и гранатой пробились ребята... - ответил Гуров, - Меня давно
интересовал вопрос, как можно, идя на Одессу, выбраться к Херсону?
 
*** 
 
   Братья-охранники были похожи, как две капли, две монеты, два  призыва
нашего правительства, в общем -  одинаковые  абсолютно.  У  них  имелись
имена, фамилии, как положено, но и  хозяин,  и  окружающие  называли  их
Левый и Правый. Они редко ходили поодиночке, были крайне молчаливы, даже
между собой объяснялись  лишь  взглядами,  жестами,  изредка  отдельными
словами. Они приехали в город три  года  назад,  однажды  столкнулись  с
милицией и однажды с парнями Крещеного. Одного  парня  тихо  похоронили,
милиционер отлежался в госпитале, больше инцидентов не происходило.
   Братья ни с кем не общались, никого не  трогали,  жители  на  них  не
обращали внимания, двойняшки и двойняшки, а менты и уголовники  обходили
стороной. Получив приказ захватить Гурова, братья  пришли  на  известную
площадь, увидели уже описанную выше картину: так же дефилировали  менты,
а вот уголовников прибавилось, они не маскировались под  доминошников  и
выпивох, а торчали  одиночками  и  парами,  похожие  на  облезлых  псов,
терпеливо караулили добычу. Братья шли неторопливо, не оглядывались, но,
все замечая, обменялись улыбками  и  начали  подниматься  к  центральным
дверям, где их догнал капитан Стаднюк, негромко сказал:
   - Он в гостинице точно, в каком номере неизвестно. Братья  ничего  не
ответили, на капитана даже не взглянули и оглядели холл,  отметили  двух
мужчин, сидевших за канцелярским столом, еще  одного  у  противоположной
стены, изучавшего план эвакуации в случае пожара.
   - Эти люди вам не помешают,  -  сказал  Стаднюк.  -  Что  вы  думаете
делать? Думаю, что он заперся...
   Братья не слушали, повернулись, словно по команде, и вышли на улицу.
   Откуда-то издалека доносился шум, музыка,  разноголосые  крики,  даже
цокот копыт. Братья переглянулись, продолжали стоять неподвижно и вскоре
увидели, как из боковой улицы, которая вела к цирку, на  площадь  начала
выливаться яркая, пестрая река веселья и музыки.
   Возглавлял  шествие  оркестр,  вокруг  оркестра,  сдерживая  лошадей,
гарцевали  амазонки,  над  ними  возвышались  два  клоуна  на   ходулях,
изображая дирижеров, смешно, абсолютно не в такт размахивали  длиннющими
рукавами своих балахонов. Степенно выступали  "Русские  медведи",  седая
голова Миши и бурая Гоши были величественны,  как  и  положено  артистам
мирового  класса.  Группа  акробатов  то  собиралась   в   колонну,   то
рассыпалась, и артисты крутили сальто, бегали на руках. Классик в  ярком
гриме, но не в артистическом, а в обычном костюме, с  галстуком-бабочкой
жонглировал канотье и  тростью,  подмигивал  бегущим  рядом  мальчишкам.
Следом четверка коней  с  султанами  везла  огромную  фуру,  на  которой
висело, сидело, стояло на руках и даже плясало  несметное  число  людей,
начиная от детей  артистов,  которые  не  очень  умело,  но  старательно
демонстрировали свое искусство, и  заканчивая  директором  Колесниковым,
знаменитым Капитаном, который,  восседая  на  высоких  козлах,  управлял
лошадьми, приветствуя публику.
   Артисты  и  сопровождающий  их  народ  в  несколько  минут  запрудили
площадь, закрыв  своей  массой  как  милиционеров,  так  и  уголовников,
превратив их из охотников  в  зрителей  и  участников  то  ли  циркового
представления, то ли митинга.
   Близнецы оценили тысячную толпу, переглянулись и отошли в сторону  от
дверей,  а  на  верхнюю  ступеньку  легко  взбежал  Капитан,  приковылял
Сильвер, поднялись Классик, администратор Жуков с Матильдой, соскочили с
ходулей клоуны в балахонах.
   - Друзья! Товарищи! Господа! Сограждане! - крикнул Капитан,  поднимая
руку и призывая к вниманию. Площадь колыхнулась и притихла.
   - Сейчас все бастуют! Мы, артисты, как и многие из вас,  больше  трех
месяцев не получаем зарплату! У вас дети, у нас дети  и  звери!  Они  не
черта не понимают ни в перестройке, ни  в  шоковой  терапии,  они  хотят
кушать!
   Толпа зашумела, одобрительно заворчала. Колесников вновь поднял руку.
   - Мы, артисты,  понимаем,  человека  можно  лишить  последнего  куска
хлеба, но нельзя лишить зрелищ. Мы бастовать не будем. Здесь! -  Капитан
указал на дверь гостиницы. - Здесь остановился безвестный чиновник, и мы
пришли, чтобы лишь спросить у него, на сколько  дырок  нам  еще  следует
затянуть пояса? Мы пойдем  и  потолкуем,  а  желающие  могут  посмотреть
небольшое представление. Классик, твой выход! Музыка, туш!
   Колесников,  Сильвер,  клоуны  в  балахонах,  группа  акробатов,  еще
несколько человек ушли в гостиницу. Оркестр грянул туш. Классик взмахнул
тростью, крикнул:
   - Красота спасет мир!
   Толпа раздалась, и на площадку перед гостиницей вылетели амазонки.
   Мальчишки отпихивали капитана  Стаднюка  все  дальше  от  центральных
дверей. Он и не сопротивлялся, понял, что снова  проиграл,  пятился  под
напором любопытных, искал взглядом братьев-близнецов, лишь они сохраняли
шансы перехватить Гурова  и  Клыка,  милиционеры  и  уголовники  в  этой
фантасмагории растворились и потеряли всякую инициативу. Но как  Стаднюк
ни поднимался на носки, как ни крутил головой, охранников  Бунича  видно
не было.
 
*** 
 
   Гуров и Юдин стояли у окна, смотрели на запруженную  людьми  площадь,
гарцующих амазонок.
   - Ну вот, Борис Андреевич, как и было  обещано,  вы  можете  уходить,
уезжать и большое вам спасибо, - сказал Гуров.
   Юдин посмотрел на сыщика, на ликующую площадь, вновь  на  сыщика,  не
выдержал и спросил:
   - Что же, они все ваши должники?
   - Вы слышали