будут  передавать  Гурову  не
подъезд, в который вошел разыскиваемый,  а  его  самого,  в  натуральном
виде.
   Еще до появления Петренко установили, что его родная сестра  Смирнова
Лидия Степановна, тридцати двух лет, разведенная, работает секретаршей в
стройконторе,   занимает   однокомнатную   квартиру,   которая    раньше
принадлежала ее мужу, исчезнувшему  два  года  назад.  Оперативники  его
судьбой  не  интересовались.  Лидия   характеризовалась   как   женщина,
"совершенно не употребляющая".  дисциплинированная,  скромная.  Появился
соблазн вступить с ней в контакт и, не вдаваясь с  подробности,  просить
помощи. Даже сверхосторожный генерал  Турилин  сказал,  что  надо,  мол,
подумать. Но полковник  Орлов  категорически  запретил.  Они  из  одного
гнезда, и ее реакция совершенно непредсказуема.
   Итак, Петренко в дом сестры пришел в шесть утра, в восемь она убежала
на работу.  К  одиннадцати  подъехал  Гуров  с  группой.  Нина  в  форме
лейтенанта  с  жезлом  в  руке  встала  на  нерегулируемом  перекрестке.
Небольшой грузовичок, из кузова которого торчали лопаты, дорожные знаки,
остановился не далеко, но и не  близко,  Виктор  Терентьев  и  Александр
Прохоров в затертой рабочей одежде, которая  скрывала  их  телосложение,
выпрыгнули на мостовую и стали придумывать себе занятие. Гуров в "волге"
с шашечками остановился в другом конце малолюдной улицы. Леня  Симоненко
расположился  на  заднем  сиденье.  Он   был   в   форме   студенческого
стройотряда, пистолет лежал в  специально  пришитом  внутреннем  кармане
курточки. В "такси" имелся городской телефонный аппарат. Гуров  позвонил
Орлову, сказал, что прибыли и начали ждать.
   - Терпения вам, ребята, - ответил полковник. -  Он  может  вообще  до
вечера не выйти на улицу. - И неизвестно в который раз напомнил:
   - Не подходить, наблюдать, изучать. Главное, блокировать от случайных
контактов с мужчинами.
   Группе повезло, Петренко вышел из подъезда  около  двенадцати,  ждать
практически  не  пришлось.  Он  был  высок,  худ  и  сутул,  шел,   чуть
приволакивая ступни, и казался значительно старше своих лет.
   Гуров вспомнил доклад наблюдателя: "Правую руку он  держал  то  ли  в
левом внутреннем кармане пиджака, то ли под его полой, неизвестно, факт,
что дверь подъезда он открыл левой рукой".
   Сейчас правая рука Петренко была забинтована  и  лежала  чуть  пониже
груди в повязке, накинутой на шею.
   - Больной-то он больной, а соображает, - прокомментировал водитель, -
шарахнет из своей "культи", и вся недолга.
   "Возможно, он не держится ни за пистолет, ни за сердце, рука  у  него
повреждена, - думал Гуров, разглядывая Петренко  в  бинокль.  -  Больной
человек изувечил  руку,  никого  он  не  убивал,  и  пистолета  у  него,
естественно, нет. Кто ему  руку  бинтовал?  Он  не  мог  просить  сестру
упаковать ему руку с оружием".
   Петренко подошел к табачному киоску, купил пачку  сигарет  и  спички,
довольно ловко вскрыл пачку, прикурил и остановился на углу, раздумывая,
куда идти.
   Гуров позвонил полковнику.
   -  Петр  Николаевич,  у  него  забинтована  правая  рука,   возможно,
камуфляж. Постарайтесь узнать у сестры, бинтовала она ему руку или нет.
   - Сейчас сделаем, - ответил Орлов.
   Как вопрос, так и ответ прозвучали  так  просто,  словно  можно  было
позвонить Лиде Смирновой и спросить у нее. Действительно, почему  бы  не
спросить? Если она не бинтовала? Если сегодня взять Петренко не удастся,
и он вернется в квартиру?  Не  будем  пустословить,  спрашивать  нельзя,
узнать необходимо. Но это уже головная  боль  полковника  Орлова.  Майор
Гуров обязан наблюдать Петренко.
   Слабые, вялые движения,  замедленная  реакция,  рассуждал  Гуров,  но
взгляд быстрый, осмысленный. В бинокль глаза Петренко были видны хорошо.
Надо проверить его реакцию на приближающегося мужчину. И,  как  статисты
по команде режиссера, из дома  напротив  выскочили  два  молодых  рослых
парня и направились к табачному киоску.
   - Леня, - сказал Гуров.
   Симоненко мягким  движением  поднял  пистолет.  Парни,  жестикулируя,
приближались к табачному киоску.  Петренко  перешел  на  другую  сторону
улицы, было видно, что он не сводит с ребят взгляда.
   - Он, - категорически изрек  Леня,  убирая  пистолет.  -  Ну,  видно,
товарищ майор. Он на парней, как бык на красную тряпку,  только  реакция
обратная. Бык вперед, а наш клиент назад.
   - Похоже, - согласился Гуров. - Но только похоже.
   - А как и кто проверять будет? - спросил Леня.
   - Понаблюдаем его, - ответил Гуров.
   - Он сейчас свернет на людную улицу, - усмехнулся Леня, -  и  мы  его
потеряем.
   Это вряд ли,  -  спокойно  ответил  Гуров,  не  обращая  внимания  на
вызывающий тон лейтенанта.
   Петренко действительно  направился  к  улице,  по  которой  проезжали
троллейбусы и автобусы. Нина села в подъехавшую машину ГАИ. Терентьев  и
Прохоров вспрыгнули в грузовичок.
   Когда оказываешься днем на многолюдной улице,  то  на  первый  взгляд
кажется, что похожие друг на друга люди бессмысленно шастают  туда-сюда,
словно муравьи. Известно, муравьи бегают отнюдь  не  бессмысленно.  Если
самому не суетиться, взглянуть на окружающих внимательно, то практически
каждый человек обретет индивидуальность, станет личностью, действия  его
окажутся понятны и предсказуемы.  Видеть  улицу  может,  если  пожелает,
каждый. Оперативный работник  улицу  понимает  быстрее,  подробнее,  что
естественно, он тренирован.
   Эта женщина,  видимо,  живет  где-то  рядом,  идет  в  магазин.  Двое
приезжих, тоже ищут магазин... Студенты или убежали с лекции, или  бегут
на нее... Молодая мама с коляской... Затравленный командировочный  одной
рукой прижимает к груди портфель, другой держит бумажку с  адресом.  Два
аборигена не знают, как убить время до четырнадцати часов.
   Гуров  наблюдал  Петренко,  одновременно  просмотрел  улицу,   оценил
плотность движения, количество мужчин подходящего сложения и возраста  и
приуныл. Вроде движется народ, а  Терентьев  с  Прохоровым  здесь  сразу
начнут "светиться". Гуров знал,  что  если  Петренко  убийца,  то  улицу
чувствует обнаженно остро,  замечает  на  себе  даже  мельком  брошенный
взгляд.
   Зажужжал телефон, Гуров снял трубку.
   - Ты что, скромник, молчишь? - спросил Орлов.
   - Хвастаться нечем, - ответил Гуров, - насторожен, мужчин  близко  не
подпускает. Улица нам не благоприятствует.
   - Может, и к лучшему, - пробурчал Орлов. - К сестре послал  человека,
скоро будет ответ.
 
*** 
 
   Оперативнику замотали правую руку "окровавленными" тряпками,  уложили
в перевязь на груди, дали пакет с бинтом. Он вошел в контору, где сидели
две машинистки, одна из них была Лида Смирнова.
   - Девочки, родненькие, помогите,  -  сказал  оперативник,  протягивая
бинт, - бревном придавило.
   Если утром Лида брату руку  бинтовала,  она  обязательно  скажет,  не
может не сказать. Оперативник сунул бинт именно ей.
   - Вы бы к врачу, не умею я, - женщина смотрела на бинт и морщилась.
   - Что за женщина, если мужика перевязать не  способна,  -  недовольно
сказал оперативник.
   - Слава богу, не война, - ответила спокойно Смирнова.
   Вдвоем они руку  ему  кое-как  перебинтовали.  Оперативник  вышел  на
улицу, через квартал бинты сорвал, бросил в урну, позвонил полковнику.
 
*** 
 
   -  Гуров,  -  сказал  Орлов,  откашливаясь,  -  сестра  руку  ему  не
бинтовала.
   - Хорошо, - ответил Гуров, трубку не положил.
   Полковник и майор молчали, а они много могли бы сказать друг другу.
   Процент вероятности, что Петренко - разыскиваемый убийца,  возрос.  И
видимо, в повязке пистолет марки ТТ, стреляные гильзы которого находятся
в НТО. Если пистолет и есть тот самый,  это  хорошо.  Но  было  бы  куда
лучше, если бы он лежал в кармане у Петренко,  и  убийца  не  держал  бы
палец на спусковом крючке.
   "Подожди, пока он не уйдет с людного места, и прикажи прострелить ему
правое предплечье", - мог сказать полковник. Подобная  мысль  появилась,
старый оперативный работник Петр Николаевич Орлов даже вздрогнул. Устал,
черт  знает  что  в  голову  лезет.  Вроде  все  свидетельствует  против
Петренко,  однако  полковник  сталкивался  и   с   большим   количеством
совпадений-доказательств, которые указывали на невиновного.
   - Чего молчишь? - спросил полковник.
   - Думать вслух не научился, - ответил майор.
   - Думай-думай, когда придумаешь, позвони, - Орлов положил трубку,  не
сказав главного: "Ваш выстрел только второй. А первого ты  допустить  не
должен ни в коем случае".
   Гуров думал о том же, в напоминаниях не нуждался.
   Петренко долго стоял в подворотне, прошел  квартал  по  улице,  вновь
свернул в переулок, видно, знал район хорошо, через несколько  минут  он
подходил к открытому кафе,  которое  прилепилось  на  уголке  маленького
сквера.
   Оперативники заехали в переулок с двух  сторон,  неподалеку  от  кафе
были  магазины,  следовательно,  и   люди.   Место   показалось   Гурову
подходящим, он решил попробовать. Прежде  чем  выйти  из  машины,  Гуров
взглянул на Леню Симоненко и сказал:
   - Моя задача не дать ему выстрелить. Твоя - не  дать  ему  выстрелить
второй раз. Ты меня понял?
   Леня кивнул, откашлялся, ответил:
   - Я вас понял. Лев Иванович.
   Гуров  увидел:  истончились  у  стрелка   губы,   мелко   подрагивает
подбородок, и в глаза парень не смотрит - и понял, что Симоненко схватил
мандраж. И сейчас он не то что в руку, в дом не попадет.  "Зря  я  вчера
вечером отмалчивался, надо было его разговорить, чтобы он до конца понял
серьезность предстоящего, перенервничал и  расслабился.  Сейчас  поздно,
быстро его в сознание не привести".
   Вчера вечером в комнате отдыха Леня рассказывал о  первенстве,  когда
от его последнего выстрела зависело золото, нужна была только "десятка",
и Леня ее сделал. Он говорил  о  психологическом  давлении  ситуации,  о
расстоянии до мишени, показывал размеры "десятки". Витя с Сашей  слушали
с интересом, соглашались, стрельба  -  более  нервный  вид  спорта,  чем
борьба. Гуров читал какой-то старый журнал, слушал, злился и молчал.
   Дернул бы этого клоуна как следует, объяснил, что человек не мишень и
боевую ситуацию не следует сравнивать с соревнованиями.
   Ошибся Гуров, промолчал. Сейчас, выходя из машины, понял свою ошибку,
но  уже  поздно.  Мы  без  подстраховки,  решил  он.  Значит,   никакого
обострения ситуации. Катим пробный шар.
   Гуров взглянул на Прохорова и Терентьева. У кого из ребят  двойняшки,
а у кого жена на последнем месяце, он не мог вспомнить,  взял  под  руку
Нину, которая  уже  переоделась  и  в  джинсах  и  простенькой  кофточке
смотрелась девочкой.
   Леня остался в машине, до кафе, около которого стоял  Петренко,  было
метров пятьдесят, не более.
   Когда Леня  впервые  пришел  в  тир,  где  оперативники  отстреливали
положенное по  уставу,  увидел  ростовые  мишени  с  кругами  на  груди,
"десятку" в центре, то ему, мастеру спорта  по  стрельбе  из  пистолета,
стало смешно. Некоторые из офицеров мазали потрясающе,  словно  нарочно.
Конечно, боевое оружие,  пистолет  Макарова,  не  тонкий  инструмент,  к
какому Леня привык на соревнованиях. Но Симоненко,  нарушая  инструкции,
отнес  свой  пистолет  оружейному  мастеру  в   спортобществе,   маэстро
повозился с пистолетом минут сорок, Леня его пристрелял.
   В тире он вальяжно  вышел  на  огневой  рубеж,  сказал  традиционное:
"Лейтенант Симоненко к стрельбе готов" - услышав команду, поднял оружие,
выпустил пять пуль в яблочко. Инструктор посмотрел на  Леню  насмешливо,
не зная его, сказал: "Пойдем искать" - и они пошли  к  мишени.  "Искать"
инструктору не пришлось, пули легли  одна  в  одну.  Инструктор  пытался
утверждать, что в  наличии  только  три,  а  две  в  молоке.  Кто-то  из
присутствующих сказал, что Леня Симоненко из сборной и именно  по  этому
делу, и он больше в тир не приходил.
   Когда он утром увидел Петренко, определил возможную дистанцию, поднял
невооруженную руку и увидел цель на кончике  собственного  пальца,  Леня
лишь самодовольно улыбнулся. Все так просто, наконец в  отделе  кончатся
оскорбительные разговоры:  оперативник  Симоненко  или  заблудившийся  в
милиции турист?
   Эйфория и  предчувствие  быстрой  удачи  стали  постепенно  исчезать.
Минуты ожидания вытягивались, Лене  стало  в  машине  неудобно,  затекли
ноги,  хотя  он  пистолет  без  надобности  не  доставал,  правое  плечо
наливалось тяжестью, кисть  руки  деревенела,  с  каждым  прикосновением
пистолет становился все неудобнее, уже не прилипал к  ладони,  а  торчал
тупорыло и чужеродно.
   "Мишень"  время  от   времени   двигалась,   закрывалась   прохожими,
проезжавшими машинами, начали уставать глаза, и, уже  совсем  неизвестно
отчего, начала болеть шея. Петренко хоть и был медлителен, но  двигался,
поворачивался, часто Леня просто не видел его правую руку. Мысль, что  в
этой руке зажат пистолет, все чаще приходила Лене в голову. Как Петренко
стреляет - неизвестно, случается, и неумеха навскидку в летящего воробья
попадает. "Я не боюсь, что он мне в лоб засадит,  -  оправдывался  перед
собой Леня. - Если он просто успеет открыть стрельбу на улице,  во  всем
обвинят меня". У него вспотело лицо, он  начал  искать  носовой  платок,
вытер лоб ладонью. "Рукоятка начнет скользить", - подумал испуганно  он,
судорожно вытер руку о штаны, посмотрел в окно и Петренко не  увидел.  И
взгляд-то Леня отвел лишь на секунду, а человек исчез.
   Петренко не исчез, сделал лишь два шага и прислонился к  растущему  у
края тротуара тополю.
   Гуров так и не вспомнил, кто из оперативников ждет ребенка, а у  кого
уже двойня, остановил свой выбор на  Терентьеве,  который  был  все-таки
поменьше Прохорова. Майор завел  лейтенанта  в  магазин,  обнял  и  тихо
заговорил:
   - Он сейчас  подойдет  к  стойке,  там  никого  нет,  он  обязательно
подойдет. Ты приближаешься и смотришь только  на  буфетчицу.  Понимаешь,
только на нее. Если будет желание, опусти глаза вниз, только не на него,
в крайнем случае смотри на его ноги. Ты спрашиваешь  пиво  и  "Беломор",
покупаешь или нет, уходишь.  Все.  Не  вздумай  шутить,  Витя.  Ты  меня
понял?
   - Чего не понять? -  Виктор  встретился  с  Гуровым  взглядом,  часто
заморгал.  -  Я  не  боюсь,  легкий  мандраж.  У  меня   перед   началом
обязательно. Двигаться начну,  и  все  пройдет,  -  говорил  он  быстро,
успокаивая начальство.
   - Можно. Тебя подстраховывает лучший стрелок страны.
   - Добро, - Терентьев вышел на тротуар.
   Гуров шагнул следом, посмотрел на машину, увидел  в  окне  вертящуюся
голову Лени, выражение глаз рассмотреть было нельзя, но перекошенный рот
- можно.
   А Петренко все стоял у тополя левой ладонью щупал его шершавое  живое
тело. Хотелось есть, у сестры ничего не оказалось, голод и погнал его на
улицу, а то бы спал и спал.  Ему  не  нравился  молодой  плотный  мужик,
который за одним из столиков в одиночестве пил лимонад, мусолил папиросу
и  бессмысленно  глазел  по  сторонам.  Петренко  ждал,  вновь  осмотрел
переулок.  Женщины   с   сумками,   пацаны,   гоняющие   мяч,   виделись
размазанными, как в пелене. Четко проглянулся высокий  мужчина,  который
подошел к такси. Далеко,  неопасно.  Еще  парень,  широченный.  Петренко
напрягся. Этот ближе... Замасленная роба, руки лопатами... Работяга... В
мою сторону не смотрит, зашел в магазин, вытащил какие-то ящики.
   Боковым зрением Петренко "держал" мужика за столиком.
   - Эй! Я тут! - крикнул мужик и заспешил через мостовую к вышедшей  из
магазина тетке с узлами. Петренко отлепился от дерева, подошел к буфету:
   - Мясное есть?
   - Биточки с макаронами, - ответила женщина,  жалостливо  взглянув  на
замотанную руку.
   - Две порции в одну тарелку. Хлеба. Вино есть?
   - Нету.
   - Я заплачу. - Петренко улыбнулся.
   - Ни боже мой! - буфетчица перекрестилась. - У  меня  двое,  вы  что,
гражданин?
   Петренко,  казалось,  толкнули  сзади,  пахнуло  жаром.   Он   быстро
повернулся, выставил замотанную руку.
   С другой стороны улицы к кафе  шел  работяга  -  Терентьев.  Петренко
вцепился в него взглядом. Работяга оказался  молодым  парнем.  Помахивая
пустым  ящиком,  шел  вразвалочку,  глядел   себе   под   ноги,   что-то
насвистывал.
   Виктора слегка знобило, чувство знакомое. Он неожиданно  услышал  гул
зала, механический голос:  "На  ковер  вызываются..."  Стало  легче,  он
опустил  плечи,  расслабился.  "Чего  там  майор  говорил?  Смотреть  на
буфетчицу?  Дудки!  Подниму  глаза,  неизвестно,  чего  увижу.   То   ли
буфетчицу, то ли в его зенки упрусь. Если что, сразу прыгаю ему в ноги".
   И всего-то около двадцати шагов, а  много  чего  успеваешь  подумать,
когда идешь навстречу поднятому пистолету.
   Гуров понял, что Леня вырубился, переложил  пистолет  из  внутреннего
кармана во внешний, навалился на машину, решил стрелять с упора. "Но мой
выстрел второй, а стрелок я аховый", - подумал он.
   Петренко еще раз взглянул на приближающегося Терентьева,  положил  на
мокрую стойку три рубля, сказал:
   - Я сейчас, - и отошел к бакам с мусором, якобы по нужде.
   Терентьев видел  удаляющиеся  ноги,  ругнулся,  шально  подумал,  что
догнать Петренко можно в три прыжка,  и  подсечка,  ничего  похожего  не
сделал, спросил:
   - Пиво есть?
   Буфетчица оскорбление отвернулась  глянула  снова,  увидела  какие-то
шалые глаза клиента, усмехнулась:
   - Горит душа? А вчера небось хорошо было?
   - Вчера, сестренка, было небо в алмазах, - произнес Виктор  слышанную
недавно от майора фразу.
   - Небо в алмазах,  -  буфетчица  вздохнула,  вынула  из  холодильника
припасенную для себя бутылку минеральной.
   - Яхонтовая ты моя, - тянул время  Терентьев,  копаясь  в  кармане  в
поисках мелочи. Волнение исчезло, он чувствовал свою силу и  ловкость  и
мечтал: только бы он успокоился и вернулся, я его сверну, как бумажного.
Не то что выстрелить, икнуть не успеет.
   - С получки  отдашь,  бриллиантовый,  -  буфетчица  открыла  бутылку,
сунула Терентьеву в руку. - У Петровны калымишь?
   - У нее, - Терентьев жадно пил прямо из бутылки.
   "Чего тянешь? Уходи! - пытался телепатировать Гуров. - Что же ты  так
светишься, на кого я тебя, дурачка, поменяю?"
   - Вялый он,  медленный!  -  возбужденно  заговорил  Терентьев,  входя
следом за Гуровым в пахнущий сыростью овощной магазин. - Если с  четырех
сторон одновременно подойти!
   - Выдохни, - остановил его Гуров. - Перейди на другую сторону улицы и
ближе, чем за квартал, не появляйся.
   - Майор, это он! Сердце не обманешь! И как смотался?
   - А если человек действительно писать захотел? - усмехнулся Гуров.
   - Значит, он не убийца, и мы ничем не рискуем, -  Терентьев  все  еще
рвался действовать.
   - А если я ошибся? И он именно меня за глупость  пришьет  первого?  -
поинтересовался Гуров и, кончая никчемный диалог, сказал:
   - Выполняйте.
   Петренко взял тарелку и сдачу, сел за столик и неловко, левой  рукой,
жадно ел, роняя с ложки, так как смотрел все время по сторонам.
   - Ну, как Леня, выспался? -  как  можно  миролюбивее  спросил  Гуров,
усаживаясь в машину и снимая телефонную трубку.
   Когда полковник ответил, он доложил:
   - Есть основания считать, что - да. Однако не факт.
   - Молодец, - сказал Орлов. - Объемно, конкретно и сжато.
   - Стараемся, Петр Николаевич.
   -   Удачи!   -   полковник    положил    трубку.    Недавно    звонил
высокопоставленный чиновник, возмущался.  Маньяк-убийца  разгуливает  по
столице нашей Родины, а легендарный МУР бездействует!
   В ответ Петр Николаевич лишь поинтересовался, действительно ли Москва
- столица. Через несколько минут позвонил Турилин и  "попросил"  Орлова:
ни с кем - тут генерал выдержал паузу - ни в какие разговоры  по  поводу
проводимой операции не вступать, адресовать абонента к нему, Турилину.
   Когда Константин Константинович что-либо у него  "просил",  полковник
начинал искать в столе "Казб