. Серьезный парень, - пояснил Полоз. - Он кликуху  сменил,
раньше его Сухой звали.
   - Сухой - человек известный, - сказал Гуров. -  Дважды  сидел,  знаю,
все недосуг с ним поговорить. Говорят, он парень с головой, экзамены  за
десятилетку не успел сдать.
   - Да ему ни за что и дали, - сказал кто-то.
   - И второй срок ни за что? - спросил Гуров,  который  прекрасно  знал
историю Валентина Сухотого. - А кто вчера видел Крещеного и Кузьмича?
   - Я видел, - ответил Илья  Титов.  -  Там  в  подвале  человек  шесть
находилось.
   - А как они выходили, видел? - спросил Гуров.
   - Нет. Я на секунду туда с девушкой заскочил, думал,  нет  никого.  А
как увидел народ да Крещеного, так и развернулся.
   - А раньше, ребята, вы Крещеного здесь часто видели?
   - Редко, - ответил  кто-то  неуверенно.  Рабочий  люд  отворачивался,
смотрел под  ноги.  Но  Гуров  перехватил  несколько  быстрых  взглядов,
брошенных на Полоза, который чересчур тщательно обсасывал остатки воблы.
   Полоз платил Крещеному за "крышу", подумал Гуров,  и  бандит  изредка
приходил получать деньги. Все это похоже на правду, но  главный  механик
не тот человек, который способен застрелить вора в законе  и  подбросить
ему пистолет, из  которого,  видимо,  и  убивали  несчастных  владельцев
угнанных машин. Какой бы он ни был подлый и лживый,  а  пойти  на  такое
убийство не способен. Пороху  не  хватит,  да  и  не  сообразить  мужику
подобную комбинацию. К тому  же  практически  он  сам  и  подставляется.
Крещеного здесь видели, Полоз ему деньги платил, здесь же Сухой,  он  же
Кузьмич, прямой соперник вора в законе, и убийство. Сложено неплохо,  да
очень прямолинейно. Нет, такой расклад  Полозу  не  по  зубам,  страшно,
свидетелей много, да и пистолет с глушителем надо под  рукой  иметь.  Не
тот Полоз человек, явно не тот. Нужен хитрый,  изощренный  ум,  ведь  за
спиной групповое захоронение.  Да  и  захваченные  машины  надо  куда-то
угонять, хотя взятые документы в порядке, да за рулем, все одно,  должен
сидеть человек, и не один, тут хоть и немногочисленная,  а  организация,
пусть просто  группа.  Механики  и  подсобники  Полоза  на  подобное  не
годятся.
   Местная  власть,  как  уже  говорилось,  стояла   отдельно.   Суворов
изображал обиженного, мол, начальники налетели, волну подняли,  день-два
потолкутся, а труп на районе повиснет. Хотя подполковнику никто не мешал
подойти  к  следователю  Гойде,  оговорить  с  ним   мероприятия   самые
неотложные и подключить к работе своих оперов. Он не сомневался  -  рано
или поздно старинный "приятель" Левка Гуров появится. И факт, что  после
первого убийства Гуров лишь мелькнул и исчез, не вводил подполковника  в
заблуждение, он прекрасно знал манеру  "друга  молодости"  не  проявлять
поначалу к делу особого интереса, не мозолить глаза начальнику районного
управления. Мол, у вас своих сотрудников достаточно, есть люди  опытные,
и вам руководящие указания совершенно ни к чему.
   Появление  на  техстанциях  неизвестных  ему  Котова   и   Нестеренко
подполковник попросту прозевал. Он узнал  о  них  задним  числом,  когда
злополучный  "Москвич"   уже   уехал.   Тогда   подполковник   испугался
по-настоящему. Неизвестные оперативники могли быть только людьми Гурова,
а значит, он вплотную занялся убийством Юрия Власова. Разовое  убийство,
не связанное с чем-то крайне серьезным,  главк  интересовать  не  может.
Значит, они вяжут смерть механика  с  групповым  исчезновением  машин  и
людей. Почему? Как Гуров пришел к такой страшной мысли?
   Подполковник отлично знал: его  "друг"  прекрасный  оперативник,  но,
пока сидит в своей конторе и  лишь  читает  бумаги,  он  практически  не
отличается от других  оперов  главка.  Гуров  становится  непредсказуем,
смертельно  опасен  при  личных  контактах.  Из,  казалось  бы,  пустого
разговора, неуместной паузы,  обыкновенного  замечания  он  способен  на
выводы, которые прийти в  голову  нормальному  оперативнику  никогда  не
могут. "Важняк" выехал на обычное убийство, покрутился, отметился,  мол,
мы тоже работаем, и убрался.
   Но если после формального визита он посылает своих людей  больше  чем
на неделю толочься на месте преступления,  значит,  он  за  дело  взялся
вплотную. Приезжали не  мальчики,  люди  пенсионного  возраста,  значит,
должны быть известны Суворову. А он этих старых оперативников  в  первый
раз видит. Где таких людей берет Гуров, мать  его  так?  Москва  хоть  и
бескрайняя, а старые опера все друг друга  знают.  Эти,  значит,  не  из
главка и не из МУРа, совершенно точно, так откуда они?  Старый  сыщик  -
явление штучное, но его на приусадебном участке не вырастишь. Он  должен
более двадцати лет работать в органах, общаться с сотнями себе подобных,
и его должны знать. А оперов Гурова часто не  знают,  и  это  далеко  не
первый случай.
   Подполковник  смотрел,  как  смущенный  Котов   застегивал   рубашку,
верзила-блондин  покровительственно  улыбался,  а  сам  Гуров  оживленно
разговаривал с механиками и прочим  рабочим  людом.  И  зависть,  как  в
народе говорят, "черная зависть", поднялась из глубины  его  души,  даже
оттеснила страх.
   - Так вот он какой, ваш  знаменитый  Гуров,  -  сказал  подошедший  к
подполковнику старший  опер  Вагин,  правая  рука  начальника  районного
розыска. - Я поначалу на него взглянул и решил, что это столичный франт,
не более, а сейчас понял: розыскник из самых настоящих. Ведь ты подумай,
Александр Сергеевич, Гуров на пустом  месте  с  десяток  доверенных  лиц
приобрел. Работяги теперь с ним завсегда готовы по душам  толковать.  Он
обе станции за гривенник купил и в карман сунул, в нужный момент  всегда
достать может. А где он этого еврея-то раздобыл? И второй, что молчит  и
русой головой трясет, видно, не хуже. Да,  слышал  много,  а  видеть  не
доводилось. Мы в верхах не топчемся, у нас дела махонькие.
   Суворов повернулся к Вагину, спросил:
   - Боря, про махонькие дела ты кому говоришь?
   - Люблю сам  с  собой  потрепаться,  никто  с  тобой  не  спорит,  не
возражает, - как выражаются в Кремле, "полный консенсус". А мы с  тобой,
Саша, данных волков просрали. Они давно тут крутятся, много знают всякой
никчемной бытовухи, мелочевки. А ведь кирпич, Саша, из  песка  и  дерьма
делают, сушат, обжигают и ставят потом, чего душе угодно.
   - Борис, ты, оказывается, философ? - закипая, спросил Суворов.
   - Раз такой расклад ложится, ты, Саша, поберегись. - Вагин и внимания
не обращал на настроение начальника.
   - Только мне следует поберечься? - Подполковник взял себя в  руки,  а
трусом он никогда не был.
   - Почему  только  тебе?  -  искренне  удивился  Вагин,  на  лице  его
появилась задумчивость, и после длинной паузы он продолжил:
   - Чую я, от него не  убережешься.  Он  из  фанатиков,  а  талантливый
фанатик - верная петля,  дело  лишь  во  времени.  Если  обе  техстанции
снести,  пригорок  выровнять,  каменоломню  внизу,  к  чертовой  матери,
взорвать, положить футбольную полянку, построить стадион,  то  и  тогда,
через много лет, явится во время  финального  матча  талантливый  фан  и
начнет кости человеческие из всех мест вытаскивать.
   - Перестань каркать, бормочешь, словно ты комментатор,  а  незнакомые
мужики мячик гоняют. - Подполковник сплюнул, растер ботинком.
   - А он видел, как ты харкнул, - спокойно заметил Вагин. - И не хрен с
ним польку-бабочку танцевать. Живой он человек, из мяса и костей, да еще
на личной машине.
   - Из таких умных и когда-то живых сегодня небольшое кладбище  сложить
можно, - заметил Суворов.
   - Ты, Саша, знаешь, как обыграть гроссмейстера? - спросил Вагин. - Не
знаешь.  Я  подскажу.  Не  играй  с  ним  в  шахматы,  будь   проще.   С
гроссмейстером ни во что играть не  следует,  его  можно,  как  ребенка,
сделать на перетягивании каната.
   - И кто станет тянуть? - поинтересовался подполковник.
   - Я точно знаю, кто к канату даже не притронется, - ответил  опер.  -
Это Борис Иванович Вагин.

***

   Когда Станислав вывел машину на трассу и занял свой левый ряд,  Гуров
спросил:
   - Ну, командир, как ты оцениваешь ситуацию в целом и нашу сегодняшнюю
работу в отдельности?
   Котов и Нестеренко на своем "Москвиче" сразу отстали и, мигнув фарами
на прощание, заняли скромный второй ряд.
   - Лев Иванович большой мастер, - сказал Нестеренко.
   - Он не просто мастер. Лев  Иванович  -  чемпион,  -  поправил  друга
Котов. - Вот Станислав мастер, мы с тобой сильные разрядники, и то  лишь
потому, что в такой команде выступаем. Я, к примеру, каждый день  работы
в группе чувствую, как прибавляю.
   - Придется менять машину, - подвел итог Нестеренко.
   А в "Мерседесе" затянулась пауза, наконец Станислав сказал:
   - Ситуация в целом нормальная, хотя бы  потому,  что  движемся  мы  в
правильном  направлении.  Захоронение  здесь,  и  Полоз  фигура  не   из
последних. А нам необходима первая. Я сегодня уж было решил, что  увидел
ее и что все становится на свои места, но после долгих раздумий понял  -
ошибаюсь. Мой человек - фигура, безусловно, играющая, но не главная.
   - Не секрет?  -  спросил  Гуров  равнодушно,  хотя  его  и  разбирало
любопытство.
   - Если будешь со мною хитрить, не скажу.
   - Да я не хитрю, боюсь сглазить! - изображая искренность, Гуров  даже
схватил себя за лацканы пиджака.
   - Снова врешь... Ты, Лева, безнадежен. Но скажу, так как,  во-первых,
люблю тебя, во-вторых, нужен совет.
   - Переставим местами, и я тебя слушаю.
   - Вагин Борис Иванович, он стоял рядом с местным подполковником,  как
его... Суворовым. Устрица, которая с нами в одно время в МУРе  работала.
Так вот, я с Борисом пахал еще в райотделе, до МУРа, до несчастного дня,
когда попал к тебе в группу и ты тыркал меня носом во все нехорошее.
   - Я тебя внимательно слушаю.
   - Жизнь Бориса - сплошная трагедия. Талантливый сыщик, без пяти минут
начальник ОУР, и вдруг запил. Не то чтобы  выпил  не  вовремя,  а  запил
по-черному. Его понижали до  участкового,  восстанавливали,  таскали  по
врачам, держали в стационаре. Борис старше тебя на четыре года,  значит,
сегодня ему сорок шесть, он старший опер, - коли не болезнь,  давно  был
бы генералом.
   Я тебе, понятно, с чужих слов рассказываю, поскольку сам, как ушел из
района, Бориса не видел. Но у него были поклонники, как  у  Боброва  или
Стрельцова. И я в клубе тоже состоял. Пять лет назад позвонили, едва  уж
не пригласили на похороны. Все, говорят,  водка  его  съела.  Оказалось,
нет, поторопились, попал Борька  к  какому-то  хитрому  доктору,  и  тот
Вагина вытащил. Мне рассказывали, что он до магазина уже дойти не мог.
   Пришел в кадры, там разговаривать не хотят. Но остался один  генерал,
ребята его разыскали, который Бориса Вагина помнил,  ну  и  восстановили
его в милиции постовым. Через год стал участковым, теперь старший  опер,
пьет только чай и боржом.
   Когда мы сегодня приехали, он стоял с другим  опером  и  этим...  сам
знаешь. Ты к ним подошел, а я к трупу, врачу и следователю.
   Борька  так  меня  и  не  узнал,  а  я  умышленно  ему  на  глаза  не
показывался. Думаю, был талантливый сыщик, спился, да восстал из  пепла,
столько лет прошло. Кто знает,  что  он  сегодня  за  человек?  Помнишь,
третьего дня  мы  с  тобой  говорили,  в  деле  нет-нет  да  оперативник
чувствуется?
   - Все помню, Станислав, - сказал Гуров. - До данного момента  ты  был
строг и логичен. А почему развернулся?
   - Понимаешь, вспомнил я, что в расцвете славы Борис Вагин выговор  от
начальства получил. Да не  устный,  а,  как  положено,  с  занесением  и
прочее. Знаешь, за  что?  Мы  шли  группу  опасную  брать.  Конечно,  не
сегодняшние времена, но и тогда нас порой убивали. Так Борис без  оружия
пошел, а старшим был и дверь в подвал выбивал. Какая-то  сука  накапала,
Борьку на ковер. Вместо  того  чтобы  плести  о  нервах,  возбуждении  и
прочем, он и заявил, что в человека стрелять не обучен.  Шуму  было,  до
Петровки дошло, потом замяли, а Борьке выговорешник впаяли.
   Я как все это вспомнил, понял -  водка  сила  страшная,  из  человека
кенгуру может изготовить. Но  коли  человек  сейчас  здоров  и  ранее  в
человека не стрелял, то и сегодня безвинных людей не тронет.
   - В целом согласен, но с врачом проконсультируюсь, - ответил Гуров.
   Станислав  довез  Гурова  до  его  "Пежо"  и  двинул  на  Петровку  в
научно-технический отдел. Еще год назад  сыщик  истратил  бы  на  дорогу
максимум десять минут. Сегодня, когда на дороговизну жизни  не  жалуется
только ленивый, будним днем проехать вдоль Тверского бульвара необходима
удача, никакое  водительское  мастерство  тебе  не  поможет.  Машины,  в
основном частники, плотно стоят  в  четыре  ряда  и  ждут  светофора  на
пересечении  с   Тверской.   Станиславу   частично   повезло,   водитель
троллейбуса,  отъезжая  с  остановки,  взял  круто   влево,   легковушки
шарахнулись,  сжались,  словно  резиновые,  и  справа   от   троллейбуса
образовался небольшой коридор. Сигналя, Станислав выехал правым  колесом
на тротуар, обогнал  троллейбус  и  какой-то  фургон  и  получил  метров
пятьдесят чистого пространства.
   За  спиной  захлебнулся  милицейский  свисток,  хотя  в  жизни  здесь
гаишника не было. Станислав пригрозил кулаком  и  благополучно  встал  у
светофора.
   До Петровки больше приключений не было, и  вскоре  он  притормозил  у
некогда родного желтого здания. Дальше он уже бежал ногами,  а  так  как
был в штатском, то никакого уважения у служивого  милицейского  люда  не
встречал.
   Если кто думает, что в  лабораторию  НТО  нет  очереди,  тот  глубоко
ошибается. Люди, конечно, не стоят в коридоре у  дверей,  но  если  идти
законным путем, то на заключение, а Станиславу их нужно было два, одно -
от баллистов по пуле, второе -  по  отпечаткам  на  пистолете,  ушло  бы
несколько  дней.  Здесь  существовала  особая  сложность,  отпечатки  на
пистолете были видны  невооруженным  глазом,  и  провести  сравнительную
экспертизу  с  пальцевыми  отпечатками   ранее   неоднократно   судимого
Крещеного  было  проще  простого.  Офицеров,  входящих  в   двери   НТО,
объединяет одно неизменное качество - они безумно спешат. Здесь в борьбу
вступают меры недозволенные, а дозволенные  поставят  тебя  последним  в
очереди, и  ты  по  телефону  будешь  получать  короткие  ответы,  самый
распространенный из них - "лаборант тоже человек, из  одного  невозможно
сделать два".
   Ветеран Крячко знал все примочки, которые  способны  сократить  путь.
Обязательное условие -  личное  знакомство  и  обаяние.  Никакие  пошлые
коробки конфет  и  бутылки  коньяка  здесь  не  проходили.  К  слову,  у
Станислава  и  не  было  достаточно  денег,  в  принципе  они  вообще  у
полковника отсутствовали. Не было у Станислава и  официальной  бумаги  с
резолюцией генерала Орлова, хотя никакие резолюции  здесь  уважением  не
пользовались. Эксперты находились в постоянном цейтноте, их души обросли
шерстью,  сердца  закрылись  надежным  панцирем.   Это   было   жизненно
необходимо, иначе они давно бы вымерли от стрессов, инфарктов и  нервных
перегрузок.
   Станислав даже не знал, кто теперь начальник НТО. А данный факт  имел
первостепенное значение. Сыщик толкнул дверь с табличкой  "Начальник"  и
неторопливо  вошел  в  приемную.  Секретарша  говорила  по  телефону   и
одновременно работала на компьютере, на вошедшего даже не взглянула.
   - На войне как на войне! - заявил Станислав и вошел к самому, пытаясь
незаметно перекреститься.
   За столом сидел полный полковник, писал, глянул на  вошедшего  из-под
очков и очень знакомым голосом сказал:
   - Здорово, Стас. Садись. Дай до точки дописать.
   И Станислав мгновенно вспомнил. Валера Кузькин,  который  двадцать  с
лишним лет назад...
   - Я тебя знаю, можешь не врать, что ты никуда не  торопишься  и  тебе
ничего не надо. И шел ты  в  Эрмитаж,  увидел  знакомый  домишко,  решил
заглянуть к Валере Кузькину,  поздравить  его  с  присвоением  звания  и
повышением.
   Полковник снял тяжелые очки, бросил на стол, вздохнул.
   - Признайся, встретил бы на улице, не узнал бы?
   - Да знаешь, - Стас профессионально прищурился, - в  толпе  не  узнал
бы, а в помещении...
   - Ясно,  -  перебил  полковник.  -  Я  перенес  неприятную  операцию,
поправился на двадцать килограммов и постарел на двадцать лет.  Примерно
столько же мы и не виделись?
   - Жизнь, - ответил Станислав.
   - Насколько я тебя помню, Стас, у тебя в кармане одни  железки  и  ни
одной бумажки.
   - Каюсь, - Станислав склонил голову.
   - Пиши рапорт на мое имя и не забудь, что ты находишься не в НТО, а в
экспертно-криминалистическом управлении.
   Станислав написал рапорт, объяснил, как  мог,  ситуацию,  выложил  на
стол коробку с пистолетом и пулей.
   - По пуле нам нужна сравнительная экспертиза с той, которая извлечена
из простреленной головы Власова Ю. В. В рапорте есть. А с  пистолетом...
- Станислав замялся. - Ты Гурова, естественно, помнишь?
   -  Народ  должен  знать  своих  героев.  Лева  в  памятник  пока   не
превратился. -  Кузькин  увидел,  как  болезненно  скривился  Крячко,  и
поспешно сказал:
   - Не буду, не буду! Я тебе без  Гурова  могу  сказать.  На  пистолете
имеется прекрасный отпечаток, но Лева уверен, что пистолет подброшен,  и
ему нужен не тот отпечаток, который есть, а тот, что  стерли.  Я  сейчас
дам команду,  с  тобой  договоримся  следующим  образом.  Ты  звонишь  в
семнадцать тридцать секретарше, представляешься. Она тебе сообщает,  что
нам  удалось  разузнать.  Завтра  ты  присылаешь   человека   со   всеми
необходимыми бумагами, мы даем официальный ответ. Понял? А сейчас я пишу
важную бумагу большому генералу, и ты встаешь и уходишь.
   - Ты не представляешь...
   - Представляю, Стас. До встречи, - перебил полковник.
   Когда Станислав Крячко  вышел  на  улицу,  то  на  глазах  изумленной
публики размашисто перекрестился и тихо сказал:
   - Быть мне последней сукой, если я ему это забуду.
   Стоявший рядом мужчина, явно недавно вышедший из зоны, вздохнул:
   - Все так говорят, потом забывают. Оно и к лучшему, может...
   - Я не забуду, - уверенно ответил Станислав.
   И хотя люди говорили о диаметрально  противоположном,  взглянули  они
друг на друга с симпатией. Когда  Станислав  отпер  дверцу  "Мерседеса",
мужчина присвистнул и сказал:
   - Крутой. Может и не забыть. В кабинете Станислав расписал все яркими
красками, записал для Гурова телефон и имя-отчество секретарши,  заявил,
что у него сегодня две встречи и что он будет звонить руководству домой.
Гуров другу не поверил, но молча кивнул.
   Наступало  время,  когда  путаны,   проснувшись,   принимали   ванны,
занимались макияжем, готовились к вечеру. Станислав хотел  застать  Вику
дома, потому торопился. Он спустился на этаж ниже,  зашел  в  кабинет  к
знакомому полковнику и сказал:
   - Берегись друзей, от врагов отобьемся, - и снял телефонную трубку.
   У Вики был завораживающий голос, и,  когда  она  произнесла:  "Алло",
создавалось впечатление, что она выходит из ванной, поблескивая  влажной
кожей.
   - Здравствуй, девочка, говорит Стас.
   - Здравствуйте, здравствуйте, - Вика успела не только вытереться,  но
и полностью одеться, сейчас застегнула верхнюю пуговичку блузки.
   - Кажется, вошел муж, - сказал Станислав.
   - Перестань трепаться, командир. Я тебя  уважаю,  но  не  люблю.  Как
здоровье Льва Ивановича?
   - Понял. Теперь к делу, родная. Я соскучился, хочу тебя видеть, лучше
сегодня, - в голосе Станислава пропали игривые нотки, и  Вика  мгновенно
это почувствовала.
   - Слушайте, Стас, приезжайте ко  мне,  угощу  великолепным  вином,  -
сказала она и настороженно замолчала.
   Вопиющий  случай  нарушения  конспирации,  но,  учитывая   количество
мужиков, посещавших Вику  днем  и  ночью,  приход  Станислава  наверняка
останется незамеченным.
   - Я выезжаю. - Станислав положил трубку.
   - Умеешь ты, Стас, своих девок в строго