он рискнул? Неужели  нет  лучшего  времени,  чем  с  семнадцати  до
девятнадцати?  Уйма.  Такого  времени  уйма.   Любой   день,   когда   нет
соревнований. Сколько он, Лева, бродил по конюшне, и никто не  обращал  на
него внимания.
     Рассуждая о времени преступления, Лева натолкнулся на вопрос, который
у любого здравомыслящего сыщика  должен  возникнуть  едва  ли  не  первым:
Почему Логинова убили в праздничный шумный день чуть ли  не  на  глазах  у
изумленной публики, а  не  тихой  ночью,  когда  наездник  дежурил  вместо
заболевшего конюха? Та же конюшня, тот же рысак, та же  инсценировка.  Все
то же. Только тихо, спокойно, безопасно. Труп находят окоченевшим,  работа
эксперта  затруднена.  Умный,  хладнокровный  убийца,  все  его   действия
доказывают это, не станет без нужды рисковать. Так почему же не позже и не
раньше, а именно в самое опасное время?
     Гурова лихорадило, как он ни уговаривал  себя  не  торопиться,  мысли
суматошно подталкивали друг друга.
     Другого времени у убийцы не было. Почему? Ответ напрашивался сам.  До
воскресного дня отсутствовал мотив. Что же сделал  Логинов  в  воскресенье
днем?
     Лева раскрыл  дело  и  перечитал  все  протоколы  допросов.  Дотошный
следователь прокуратуры максимально точно установил, где и когда находился
Логинов в воскресенье.
     Что же  произошло  в  десятом  заезде,  который,  как  и  полагалось,
Гладиатор выиграл? Лева вспомнил Сеню, который вчера объяснял  ему  законы
игры и правила оплаты выигрышей. За фаворита Гладиатора неожиданно платили
непомерно высокую цену. Объяснение только одно: кто-то очень крупно  играл
против фаворита. Если бы Логинов на Гладиаторе проиграл, то кто-то  загреб
бы кучу денег. Может быть, Логинов обещал проиграть, а затем  передумал  и
выиграл? Кто-то разорился в прошедшее  воскресенье,  этот  кто-то  и  убил
Логинова. Убийца мстил не только за обман, за потерянные деньги, он  убил,
чтобы Логинов молчал о предложенной сделке. Если бы убийца мстил  лишь  за
проигрыш, он бы выжидал, пришел бы ночью! Убийца, увидев результат  заезда
и оценив ситуацию, сразу явился на конюшню. Старый наездник  ехал  честно,
он мог разоблачить махинацию, почти наверняка так бы и поступил.
     Лева попробовал нарисовать портрет убийцы. Хорошая реакция. Мгновенно
сориентировался и принял решение, инсценировка,  почти  импровизация,  так
как на тщательное продумывание нет времени. В конфликтной ситуации спокоен
и решителен. Физически силен.
     Сразу отпадают все, кроме  Нины  Григорьевой.  Конюх  Коля,  Рогозин,
мальчики-наездники не подходили ни  по  одной  статье.  Ну  разоблачил  бы
Логинов. Увольнение. Все. Откуда у них деньги для подобной операции?  Лева
попробовал вернуться к изначальной позиции, затем  вновь  пройти  по  всей
цепи рассуждений и выводов. Видимо, одна из основных посылок была  ложной.
Лева откинулся на спинку стула, решил отвлечься и отдохнуть. Он никогда не
предполагал, что от работы за столом можно так уставать.
     Лева взглянул  на  свое  логическое  построение  со  стороны.  Ошибка
возможна только в  основании,  в  посылке,  в  предположении,  что  убийца
работает на конюшне. Кто, кроме работников тренотделения, мог  знать,  что
Логинов находится в конюшне один? Никто. Утверждение, что все  они  стояли
на кругу, наблюдая за заездами, липа. В первых показаниях Рогозин говорил,
что Григорьева ушла с круга на полчаса  раньше.  Завтра  надо  попробовать
проверить их алиби. Выяснить, где действительно находился каждый из них во
время убийства. В понедельник, решил Лева, он доложит все свои соображения
Константину Константиновичу.
     Турилин устных докладов, тем более пространных рассуждений, не любил.
Лева переставил с тумбочки на свой стол машинку, снял с нее чехол, заложил
два экземпляра и уже начал печатать,  когда  раздался  телефонный  звонок.
"Мама", - решил Гуров и снял трубку.
     - Гуров, - автоматически - сказал он.
     - Лева, спуститесь в картотеку, ваши справки готовы.
     Лева мигом скатился на третий  этаж,  схватил  со  стола  голубенькие
листочки, перевернул. На обратной стороне одинаковые фиолетовые  штампики:
"Не значится", "Не проходит". Значит, никто из работников конюшни  никогда
органами милиции не задерживался.
     Лева благодарно улыбнулся дежурной, которая говорила  по  телефону  и
лишь кивнула в ответ.
     Он снова сел за машинку, и снова зазвонил телефон. "Теперь  уж  точно
мама, больше некому, интересуется, когда приду обедать".
     - Гуров, - привычку называть свою фамилию по телефону  он  перенял  у
Трофима Ломакина. Коротко и ясно, слушает вас Гуров, и все тут.
     - Здравствуйте, - услышал он незнакомый женский голос.
     - Здравствуйте, - ответил он, пытаясь вспомнить голос и  понять,  кто
говорит.
     - Не узнавать своих знакомых невежливо, - девушка рассмеялась.
     - Простите, мы с вами незнакомы, - уверенно ответил Лева. Голоса - не
имена, на голоса память у него отличная.
     - У вас плохая память, Лева. Ах вы, голубоглазый донжуан.
     - Извините, вы ошиблись. Меня  зовут  Николай,  глаза  же  у  меня  -
темно-карие.
     - Простите, - девушка рассмеялась и повесила трубку.
     Лева аккуратно положил трубку на стол,  доносившиеся  из  нее  частые
гудки звучали как сигнал бедствия.
     Номер служебного телефона знали дома да три приятеля.  Даже  если  бы
они и решили его разыграть, то такую глупость о донжуанстве никто говорить
не стал бы.
     Он позвонил по другому телефону дежурному по управлению.
     - Еще раз здравствуйте, Юрий Федорович, Гуров говорит. Номером  моего
телефона у вас не интересовались?
     - Пять минут назад,  Левушка.  Однако  не  твоим.  Позвонил  какой-то
мужчина, спросил, есть ли кто на месте из отдела Турилина.
     - Вы назвали мое имя-отчество? - стараясь говорить сдержанно, спросил
Лева.
     - Нет, Лева, не назвал. Дал  номер,  сказал,  что  старший  лейтенант
Гуров. Ты ведь теперь у нас старший? А по какому поводу пожар?
     - Позже, Юрий Федорович. А  сейчас  не  сочтите  за  труд,  выясните,
пожалуйста, с каким номером соединен мой аппарат: восемь-девять-шестьдесят
четыре.
     - Слушаюсь, Левушка. Не клади трубку.
     Теперь перед Гуровым лежали  две  телефонные  трубки,  одна  тревожно
гудела, другая молчала.
     Если звонили из автомата, значит, Левины предположения верны, звонили
по  поручению  преступника.  Пока  Лева   сидел   тут,   выстраивал   свои
предположения, подгонял кирпичики, убийца...
     - Лева? Алло! - Гуров взял трубку. - Должен тебя огорчить, звонили из
автомата.
     - Спасибо, Юрий Федорович, извините за беспокойство.
     - Брось ты  свои  "извините",  "пожалуйста".  Что-нибудь  не  так?  -
встревожился дежурный. - Понимаешь, спросили не тебя, а отдел Турилина,  я
уже знал, что ты на месте.
     - Хорошо, хорошо. Спасибо, Юрий Федорович. - Гуров положил обе трубки
на место.
     Убийца  забеспокоился.  Появление  на   конюшне   молодого   писателя
взволновало его. Видел преступник Леву лично или узнал о его визитах через
кого-то? Знает, какой отдел  занимается  розыском  убийцы,  знает  фамилию
начальника.
     Лева взял полученные в картотеке бланки с результатами проверки.  "Не
значится". "Не проходит". "На учете не состоит". Никто из тренотделения не
подходит. Нина тоже, даже теоретически, не  подходит.  Вот  здорово,  Лева
облегченно вздохнул и рассмеялся. Будем дарить цветы,  угощать  шашлыками,
ездить на такси. Опять у отца занимать? Только расплатился, вновь долги.
     Отец Левы - генерал-лейтенант, мама - доктор наук, семья  жила  очень
обеспеченно. Его восемьдесят рублей, которые он отдавал домой  ежемесячно,
как говорится, в семейном бюджете  погоды  не  делали.  Когда  он  учился,
стипендию ему позволяли оставлять на карманные расходы, начал  работать  -
будьте любезны, мужик обязан деньги в дом  приносить.  Все  считали  такой
порядок правильным. Нужно тебе? Возьми. Заработаешь,  положишь  на  место.
Дисциплина. Отец,  вечно  всем  одалживающий,  забывал,  кто  ему  сколько
должен, но копеечные долги сына он помнил  отлично.  Теоретически  Лева  с
отцом соглашался, практически денег вечно не хватало.
     Лева уложил бланки проверок в дело. Турилин говорил,  что  необходимо
открыться   кому-то   из    профессионалов    конного    дела,    получать
квалифицированные консультации. Он уже представлял,  как  вместе  с  Ниной
ведет расследование, находит и изобличает убийцу. Лева  повеселел,  однако
ненадолго,   мысли   вновь   вернулись   к   телефонному   звонку.   Какую
дополнительную информацию получил преступник? Фамилия -  Гуров.  В  письме
редакции  Лева  проходит  как  Шатров.  Голос.   Если   убийца   с   Левой
разговаривал, то мог узнать голос. Каким  образом?  Звонили  из  автомата,
значит, параллельный  телефон  исключается.  Девушка  во  время  разговора
передавала трубку? Нет, она говорила без пауз, а если слушать одну  трубку
вдвоем, не очень-то разберешь голос.
     Что нового узнал он, Лева Гуров? Убийца видел его либо узнал о нем  -
следовательно, очень близок к конюшне. Данный факт  и  ранее  сомнений  не
вызывал. Преступник подозрителен и  обеспокоен.  Мало.  Он  опытен,  знает
структуру аппарата управления, фамилию начальника. Кое-что. Он  умен,  раз
сумел просчитать вариант: сотрудник, занимающийся розыскам убийцы,  должен
в субботу, перед воскресным днем, когда вновь состоятся заезды, находиться
в кабинете, просматривать материалы, которые выносить из  стен  управления
не разрешается. Умен - также не ново.  А  вот  способность  к  логическому
мышлению  -  уже  характеристика.  Такой  склад   ума   значительно   чаще
встречается у мужчин, чем у женщин. Все это хорошо, плохо другое. Потерпев
неудачу  в  Управлении  внутренних  дел,  преступник,  проверяя  писателя,
займется редакцией  журнала.  Писатель  Л.И.Шатров  не  штатный  сотрудник
журнала, он лишь собирает материал для повести, одни его знают,  другие  -
нет.


     Семья Гуровых жила в большой четырехкомнатной квартире в самом центре
города. Папа, мама, Лева и Клава, которая не считалась, а  была  на  самом
деле членом, если  не  главой  семьи.  Клава  была  значительно  старше  и
генерал-лейтенанта и доктора наук, а  Левчика  Клава  вырастила,  так  как
Александра (Левина мать) после войны все  училась  и  на  воспитание  сына
времени не оставалось. Сколько Клаве лет, кажется,  никто  не  знал.  Лева
утверждал, что у нее и паспорта нет и никогда не было. Звали эту маленькую
сухонькую женщину Клавой совсем  не  панибратски,  а  в  таком  тоне,  как
говорят: мать или - хозяйка. Клава и была в доме хозяйкой, полновластной и
довольно грозной. Все, не исключая отца, Клаву побаивались. Только в одном
вопросе ее власть была сильно ограничена - в воспитании Левы.  Воспитанием
сына занимался сам генерал. Отец не собирался делать из него военного, был
довольно сух, но внимателен и справедлив. Все его требования  сводились  к
одному: будь человеком и мужчиной. Отметки и замечания в дневнике отца  не
волновали. Спросит лишь, за что, пожмет плечами,  мол,  тебе  жить,  думай
сам. Держи слово, не будь трусом, не лги, не подводи друга, в  общем,  все
то же: будь человеком и мужчиной.  Приспосабливаясь  к  требованиям  отца.
Лева усвоил два основных понятия: хорошо и плохо. Так  они  и  остались  с
Левой, простые и всеобъемлющие слова-символы. Отец не признавал полутонов,
утверждая: все рассуждения  о  сложностях  человеческой  природы,  которая
якобы не может делиться  на  элементарные  половинки,  не  что  иное,  как
попытка плохое выдать  за  хорошее.  От  подобных  рассуждений  мама  Левы
хваталась  за  голову  и  говорила:  "Ваня,  Ваня,  какой  же  ты   дикий,
невежественный человек".  Мама  Левы,  отец  звал  ее  Сашей,  а  Клава  -
Александрой,  была  по  профессии  психиатром.   Занимаясь   исследованием
человеческой   психики,    познавая    сложность    ее    организации    и
противоречивость, она любила человека очень категоричного, не  признающего
ничего, кроме черного и белого.
     Когда Лева был маленький, категоричность  отца  ему  нравилась  своей
простотой  и  доступностью.  Затем  в  какой-то  период  она  его  страшно
раздражала.
     Когда Лева учился в старших  классах,  мама  начала  подсовывать  ему
различные книжки по психологии.  Книжки  он  с  интересом  или  без  оного
прочитал,  после  чего  поступил  не  в  медицинский,  а  на   юридический
факультет. Мама расстроилась,  а  отец  -  нет.  "Жизнь  Левку  определит,
поставит на нужное место, - считал он. - Если нет, то грош ему цена, а нам
с тобой, Саша, - три копейки".
     Еще в университете Лева  понял,  насколько  его  родители  самобытные
люди. Осознав это, Лева долго взвешивал: хорошо это для  него,  Левы,  или
плохо? Существовали свои "за" и "против". "За" понятны, самым существенным
"против" являлось стремление Левы к самостоятельности.  Как-то  сложилось,
что вокруг него все время вращались сыновья и дочери,  которые  хвастались
не собственными успехами, а положением отца  или  матери.  Лева  же  хотел
стать Львом Гуровым. Ведь никто не интересуется, кто папа  у  Льва  Яшина?
Чтобы стать Львом Гуровым, необходимо стать личностью. Вот и решай: хорошо
это или плохо, когда рядом папа - генерал-лейтенант, а мама - доктор  наук
и к ней чуть не со всей страны приезжают советоваться. Как ни крути, а  ты
всего лишь их сын, иначе к тебе никто и не относится.
     Когда Лева пошел работать в милицию, мама сказала: "Ужас.  Я  иногда,
как  следователи  выражаются,  с   их   "клиентами"   сталкиваюсь.   Почти
стопроцентная патология". Папа же, пожав плечами, сказал: "Не  артиллерия,
однако работенка мужская". Клава посмотрела  на  папу,  затем  на  маму  и
сказала: "Довоспитывались? В приличном доме милиционер будет жить".
     В доме существовал установленный отцом обычай - делиться радостями  и
держать при себе неприятности. Попавшего в переплет  деликатно  опекали  и
никогда не расспрашивали. Каждый гордился своей сдержанностью, считал себя
чуть ли не йогом, в крайнем случае - индейцем-команчем, по  лицу  которого
невозможно определить, что именно он в данный момент чувствует.
     Едва  глянув  на  пришедшего  с  работы,  Клава  безошибочно  ставила
диагноз. Если следовало  ворчание  на  остывшие  котлеты,  значит,  все  в
порядке. Если Клава ставила еду молча, значит,  так  себе.  Когда  же  она
начинала суетиться и на столе  появлялись  неизвестно  откуда  извлеченные
любимые человеком блюда, значит, плохо, "дело наперекосяк".
     Логинова убили в воскресенье. Розыскное дело Лева завел во вторник, а
в среду вечером Клава подала ему на ужин бутерброды с черной  икрой.  Лева
очень любил черную икру. Клава ходила по квартире на цыпочках,  шипела  на
Ивана и Александру, словно кобра.  В  четверг  она  их  предупредила,  что
"милиционер" в пятницу, конечно, на дачу не поедет.
     "Неожиданно", "так уж получилось", у отца накопились дела в городе, у
мамы организовался "непредвиденный" консилиум. Клава заявила,  что  у  нее
давление, клубнику пусть черти  собирают.  Таким  образом,  на  субботу  и
воскресенье вся семья осталась в городской квартире. В  будни  все  ели  в
разное время и, конечно,  на  кухне,  в  выходной  обедали  обязательно  в
столовой, причем стол без всякой  нужды  раздвигался,  будто  их  было  не
четверо,  а  двенадцать,  покрывался  белоснежной  скатертью,   доставался
парадный сервиз, хрусталь. Лева называл такие обеды - парад-алле.
     Когда Лева вернулся  с  работы,  стол  уже  сверкал  хрусталем,  мама
поставила в центре вазу с цветами, затем, решив, что цветы  будут  мешать,
перенесла вазу на сервант.
     - Добрый день! - крикнул Лева, направляясь в ванную и снимая на  ходу
пиджак. Умывшись, приведя себя в  порядок  перед  зеркалом,  Лева  остался
доволен, полагая, что выглядит нормально. Молодости свойственно ошибаться,
за последние три дня Лева осунулся, под  лихорадочно  блестевшими  глазами
появились темные круги.
     Мама вновь переставила цветы, постучала в кабинет мужа.
     - Ваня, кончай работать. Обед!
     Генерал-лейтенант захлопнул "Три мушкетера", которые читал  последний
час, сунул книгу на полку и, потирая руки, вышел в столовую.
     - Ну, Клава, берегись! - заявил он воинственно.
     Лева вошел в столовую из других дверей.  Сегодня  все  было  особенно
торжественно, мама надела вечернее платье, выглядела в нем моложаво,  отец
- в  строгом  костюме,  удивительное  дело,  на  отце  любая  вещь  сидела
безукоризненно, приобретая сразу дорогой вид.
     Родители, стоя у серванта, что-то озабоченно обсуждали, их  серьезные
лица не вязались с праздничной одеждой, цветами, парадно накрытым  столом.
У отца с матерью  какие-то  неприятности,  подумал  Лева,  задерживаясь  в
дверях. Он представил себе, что произошло  какое-то  несчастье  у  мамы  в
институте, и следователь прокуратуры возбудил  уголовное  дело.  Инспектор
уголовного розыска икс начал работать и недрогнувшей рукой  вписал  мамино
имя в круг подозреваемых, так как она в такое-то  время  отсутствовала,  в
показаниях разночтения. А.М.Гурова человек, безусловно, сильный,  властный
и  решительный.  Психиатр  А.М.Гурова  проводила  специальные  экспертизы,
неоднократно имела дело с различными преступниками, накопила  определенный
опыт.  Мотив?  Нужно  обнаружить  мотив.  Что  могло  толкнуть  Гурову  на
убийство?
     - Ну-ка, Левчик, пропусти старуху.
     Он не заметил, как из кухни с подносом вышла Клава, а он загораживает
ей проход. "Левчик? Дела! Дома какие-то неприятности", -  как  и  подобает
инспектору уголовного розыска, Лева обладал незаурядной проницательностью.
Он мгновенно принял решение развлечь родителей.
     - Отец, ты умный и многоопытный, так ответь мне,  пожалуйста,  почему
мы  профессиональную  преступность   ликвидировали,   а   профессиональные
преступники у нас остались? - спросил Лева, когда все садились за стол.
     - Преступность - явление социальное, наше общество данную  социальную
проблему разрешило, - ответил отец, - преступник же, как личность, предмет
исследования психолога. Вопрос к Саше, она у нас специалист.
     - Личность не в Сахаре рождается и  формируется.  Люди,  определенная
среда выпестовывают личность, - Лева взял у мамы тарелку, стал накладывать
закуску. - Саша, тебе золотую рыбку положить?
     - Спасибо. - Последний год Лева порой называл маму по имени,  ей  это
нравилось. - Кого конкретно ты  называешь  профессиональным  преступником?
Человека, который, кроме преступлений, ничем не занимается?
     -  Узко  мыслишь,  Саша,  -  ответил   несколько   покровительственно
инспектор. - В наших условиях  ему  приходится  работать,  хотя  работа  у
такого человека лишь ширма, профессия же у него - совершение преступлений.
     Отец решил подогреть разговор несколько с  другой  стороны,  взяв  со
стола графин с водкой, спросил:
     - Ты больше не работаешь сегодня?
     - Налей, отец. Коньяк в доме есть?
     - Коньяк? - отец поставил  графин,  пожал  плечами.  -  Давай  выпьем
коньяку.
     Клава сегодня уже не командовала и  сидела  за  столом  тихо,  словно
мышь. Она поднялась и поставила на стол коньяк.
     - Мне завтра на работу к семи утра, я лягу пораньше. - Лева  протянул
отцу большую рюмку. - Надо пить коньяк, отец, сейчас это модно.  Твой  сын
обязан шагать в ногу со временем.



                               ГЛАВА ПЯТАЯ

     Утро было свежее, даже прохладное. Лева  рассчитывал  провести  целый
день  на  солнце,  поэтому  надел  дакроновый  костюм,  сшитый  словно  из
блестящей  папиросной  бумаги.  Зябко  передернул  плечами.   На   стоянке
безнадежно выстроились такси. Лева, чувствовавший себя крезом,  решительно
направился к головной машине.
     Вчера  вечером  мама,  заговорщицки  подмигнув,  принесла  конверт  и
положила   перед   каждым   по   сто   рублей.   Она   получила   какую-то
сверхнеож