ирокого выреза высовывался  воротничок  белой  рубашки,  из
которой торчала длинная жилистая шея,  поддерживающая  бритую  голову  с
тяжелой выступающей челюстью, лохматыми, закрывающими глаза  бровями  и,
как  уже  говорилось,  орлиным  носом.  В  общем,   внешность   Губского
производила впечатление и не вызывала любви с первого взгляда. Возможно,
в каждом человеке есть семена добра, тогда в  Губском  эти  семена  либо
давно сгнили, либо природа и Господь  обошли  грешника  и,  нарушая  все
законы, положенного  при  рождении  ему  не  выделили.  Друзьями  Эдуард
Федорович за свою грешную жизнь не обзавелся,  и  никто  из  знакомых  и
седельников не помнит, чтобы он бескорыстно совершил даже  малое  добро.
Губский являлся главным авторитетом среди воров в  законе  старого,  еще
довоенного разлива, уходящего своими корнями во  времена  нэпа,  который
Эдуард Федорович помнил отлично, так как  именно  в  это  золотое  время
отправился в свой первый этап. Так как ЭВМ в те благословенные  годы  не
было, то судимости Губского подсчитать не представлялось  возможным,  на
сегодняшний день картотека указывала смешную цифру  -  пять,  которая  у
людей  бывалых  не  вызывала  даже  улыбки.  Губский  провел  в   местах
заключения больше полувека. Лагеря нашей необъятной Родины,  которые  он
не посетил хотя бы проездом, чувствовали себя обездоленными  и  мучались
комплексом  неполноценности.  Старых  воров  в  законе  оставались   уже
единицы, но и молодые хотя древних воровских заповедей  типа:  "не  имей
семьи, не работай" и прочее не блюли, однако патриарха Губского чтили. И
теперешние крутые парни  приглашали  его  на  свои  разборки  третейским
судьей. Злые языки поговаривали,  что  авторитет  Губского  давно  съела
моль, и воры верят в него не более, чем в святые  мощи,  однако  сегодня
великого  старца  пригласил  лично   Георгий   Мельник.   А   уж   более
авторитетного, современного, умного и расчетливого человека трудно  было
представить.
   Кац Анатолий Самойлович был отпрыском  некогда  известного  семейства
ювелиров и антикваров. Отца Анатолия Самойловича за любовь к камешкам  и
золоту отправили в ГУЛАГ, где он и  погиб  в  неизвестном  месте.  Деда,
походя, без особой злобы расстреляли  не  то  красные,  не  то  белые  -
неизвестно,  свидетельства  женщин,  которые  в   семье   жили   дольше,
противоречивы.  Прадед,  известный  в  Европе  ювелир,   дожил   аж   до
шестидесяти с хвостиком, дальше не получилось,  его  зарезали  во  время
очередного на Руси еврейского погрома.
   Анатолию  Самойловичу  дали  русское  имя,  крестили  в  православной
церкви, но с отчеством, фамилией,  главное,  с  внешностью  сердобольные
женщины  ничего  поделать  не  могли.  Одного  взгляда  было   на   него
достаточно, чтобы человек, абсолютно чуждый антисемитизма, если  таковой
на Руси остался, подумал об  Ерашалаиме,  Голгофе  и  проклятых  евреях,
которые распяли "нашего" Христа.
   На сегодняшний день Анатолию Самойловичу исполнилось пятьдесят  пять,
он выглядел на свои, ни прибавить, ни отнять,  был  росту  среднего,  не
толст, за собой следил, одевался модно,  добротно,  но,  хотя  занимался
камнями и золотом,  украшений  не  носил.  Глядя  на  него,  можно  было
подумать, что перед  вами  благополучный  еврей,  который,  естественно,
где-то подворовывает, но живет  тихой,  размеренной  жизнью,  философски
готовится к старости. Так вот, ничего подобного не было. За усредненной,
спокойной  внешностью  в  Анатолии  Самойловиче  жил  человек   бешеного
темперамента  огромной  работоспособности,  незаурядного  ума,   великий
ювелир золотых дел мастер, финансист и банкир.
   Думаете, всех перестреляли, пересажали, изничтожили? Должен огорчить,
еще  единицы  сохранились,  и  Анатолий  Самойлович   Кац   тому   живое
доказательство. Его связей как внутри державы, так  и  за  ее  пределами
никто  не  знал,  сделки  не  фиксировались  ни  в   каких   отчетах   и
бухгалтерских книгах, но Кац мог купить или продать камней и  золота  на
миллионы. Оговоримся, что миллионы советских, деревянных. С валютой было
сложно, по этой причине Кац и приехал, по той же  причине  и  попадет  в
беду.  Из  присутствующих  Кац  являлся  единственным  реально   богатым
человеком. Его услугами не мог пренебречь ни современный бизнесмен Юдин,
ни обиравший рэкет, проституток и мелких  валютчиков  Гоги  Мельник,  ни
патриарх воровского мира Губский.
   Обед на высшем уровне  проходил  в  тихой  неофициальной  обстановке.
Каждый из  присутствующих  считал  себя  фигурой  главной,  относился  к
коллегам  с  пренебрежением,  словно  к  обслуге,  мол,   жизнь   такая,
приходится терпеть. От спиртного воздерживались,  разговор  не  клеился,
начинать обсуждать дела ни один не хотел, каждый полагал, что его  слово
последнее. Гоги Мельник рассказал несколько  анекдотов,  финансист  Юдин
эти анекдоты знал, банкир Кац не любил пошлости, а патриарх  Губский  их
просто не понял, взглянул неодобрительно, нахмурился.  Он  любил  вкусно
поесть и в напитках толк знал, но его положение обязывало  относиться  к
разносолам и  коньякам  пренебрежительно,  воровской  закон  призывал  к
простоте и строгости.
   - Казну людскую профуфукиваете, -  Губский  слизнул  с  подагрических
пальцев прозрачные черные икринки. - Кусок мясца, картофель  да  капусты
квашеной, стакан самогона, - он хрустнул крылышком цыпленка и замолчал.
   Чушь собачья, хотел  сказать  Юдин,  который  отлично  знал,  что  из
воровского общака давно уже не брали ни копейки, но  воздержался.  Борис
Андреевич промолчал не из осторожности -  от  понимания  бессмысленности
возможных пререканий.  "Крышу"  над  этой  резиденцией  поддерживал  он,
используя свои деловые связи среди номенклатурных товарищей,  которые  в
качестве  консультантов  и  советников   получали   мзду   в   некоторых
предприятиях.
   Гоги Мельник хотел сказать и имел что, но воздержался,  так  как  два
его человека недавно получили по "червонцу", сейчас толклись по этапам и
должны  днями  прописаться  в  лагерях.  Людей   следовало   обустроить,
"подогреть", лучше Губского никто помочь не мог.
   Кац промолчал, так как никогда патриарха не слушал. Губский  расценил
молчание как признание вины и продолжал:
   - Народ мельчает, а я старею, силы уже не те, - натужно  кривясь,  он
пригубил марочного коньяка. - Вот однажды, дай Бог памяти...
   - С памятью у тебя нормально, - не выдержал Гоги Мельник. -  Проси  у
Бога совести.
   - Сопляк! - Губский скомкал крахмальную салфетку. - Когда  я  говорю,
ты должен...
   - Все верно, уважаемый Эдуард Федорович, - вмешался Юдин, - я с  вами
абсолютно согласен. - Он подмигнул Гоги, постучал пальцем по виску. -  У
нас маленькая накладочка, Гоги нервничает,  так  как  у  него  должность
нервная. Мы хотим у вас совета попросить, к вашей мудрости прибегнуть.
   Кац хотя и не знал сути вопроса, но дипломатию Юдина  оценил,  поднял
на него агатовый взгляд, кивнул.
   - Борис, ты не прав, - Гоги выпил рюмку  водки,  дернул  плечиком.  -
Зачем человеку мозги пудрить, я вопрос сам решу, - он взглянул на  часы.
- Да уже и нет вопроса, ребята сняли его с повестки дня.
   Гоги собственная шутка понравилась, он  довольно  хохотнул.  Но  Юдин
укоризненно покачал головой, постучал ногтем по зубам,  указал  взглядом
на Губского. Гоги понял, что Борис оценивает ситуацию более серьезно,  и
задумался. Мыслил он быстро, иначе бы не мог занимать свой пост.
   Неожиданное появление сыщика Мельник воспринял как  факт  неприятный,
но не более того.  Собравшиеся  здесь  люди  в  законе,  при  паспортах,
должностях, давно компетентным органам известны, но на сегодняшний  день
чисты, зацепиться властям не за что. Гоги даже позабавила мысль  о  том,
как милицейский  полкаш  возвращается  к  начальству,  и  говорит:  мол,
выгнали меня авторитеты, швырнули за порог, словно щенка. Что ни говори,
а свобода и гласность имеют свои преимущества. Гоги решил о  милиционере
Губскому и Кацу ничего не говорить, позже разобраться, где  протекло,  и
залатать.
   Но, серьезно задумавшись, Мельник удивился собственной глупости. Коли
о происшедшем несколько человек знают,  то  обязательно,  как  круги  по
воде,  расплывется  слушок.  Он  будет  обрастать   липкими   домыслами,
прикатится  к  Губскому,  проплывет  в  зонах.  А  патриарх   на   месте
присутствовал и ничего не  знал,  и  упадет  холодное  слово  "продали".
Мельник  встретился   взглядом   с   Юдиным,   согласно   кивнул,   мол,
договорились, излагай. Однако Борис Андреевич был  умен,  он  перегнулся
через стол, заменил у  Губского  тарелку,  подложил  севрюжки,  наполнил
рюмку.
   -  Ваше  здоровье,  Эдуард  Федорович,  долгие  вам   лета!   Губский
благосклонно кивнул. Когда все выпили, Юдин продолжил:
   - Георгий совета просит...
   - Ну? - Губский шевельнул лохматой бровью.
   Мельник своего неудовольствия не выказал, заговорил весело:
   - Менты кругом, засилье просто, продыху нет. Мы сегодня  приехали,  а
тут один проживает, я попросил съехать. Одобряете?
   Кац брякнул ножом, взглянул на Юдина укоризненно. Анатолий Самойлович
отлично понимал,  что  никто  здесь  просто  так  поселиться  не  может.
Губскому это невдомек, ему польстило внимание,  да  и  коньяк  прибыл  к
месту назначения, разлился теплом, согрел ноги, голову захмелил.
   - Не одобряю, - ответил патриарх беззлобно и хихикнул. -
   Чего цепного пса без нужды злить, пусть живет. Помню,  в  пятидесятых
посетил я Сочи, так в соседнем  номере  большой  чин  проживал.  У  него
белявенькая девчонка была, из наших, марафет втыкала... Так к  чему  это
я? - Он  оглядел  закуски,  пошевеливая  над  ними  длинными  узловатыми
пальцами. - Эх, капустки бы  квашеной...  Да,  так  с  тем  вертухаем  я
вечером в картишки перебрасывался. Он мне  красиво  пел,  какая  у  него
жизнь сложная, рисковая. Так что не следует товарищей без  нужды  злить,
силу свою выказывать.
   Мельник, Юдин и Кац переглянулись, как это  делают  взрослые,  слушая
поучения ребенка.
   - Верно, дурак, он и есть дурак, его только могила  исправит,  -  зло
сказал Гоги.
   -  Молодой,  -  решив,  что  Гоги  занимается  самокритикой,  Губский
растянул бледные губы в улыбке. - Ништяк, толкач муку покажет.
   Дверь приоткрылась, и в номер  проскользнула  пассия  Гоги  Мельника,
высокая, прекрасно сложенная блондинка Людмила Заслонова,  проходящая  в
картотеке МУРа под кличкой Авария.
   - Здравствуйте, приятного аппетита, - она  скользнула  гибким  телом,
склонилась к Гоги, шепнула:
   - Очень нужно, выйди.
   -  Очень?  -  Гоги  обнял  ее  за  бедра,  улыбнулся,  хотя  недоброе
предчувствие шевельнулось  где-то  внутри,  тяжелым  комком  оттянуло  в
желудок. - Извините, уважаемые.
   Он вышел за девушкой в коридор и, увидев стоявших поодаль  Степана  и
Толика, поманил пальцем.
   - Ну?
   Степан приготовил речь,  но  при  виде  грозного  шефа  слова  забыл,
кашлянул и выдавил:
   - Мент с вами говорить хочет...
   Гоги обошел боевика, развернул его лицом к свету, уперся взглядом.
   - С кем он говорить хочет?
   - Ну, с вами, - прошептал Степан. - Лично. - С кем это "с вами", мать
твою! Он что, имя знает?
   - Сказал уважительно, мол, передай Георгию Акимовичу  Мельнику,  хочу
встретиться...
   Гоги кивнул, оглядел боевиков, никаких травм не  заметил.  Купить  не
могли, денег у ментов нет. Каким образом этих голубков убедили идти сюда
и молоть чепуху? Запугали? "Это я позже разберусь, -  решил  Мельник,  -
сейчас важно удивления не показывать, лица  не  терять.  Видно,  у  него
крупные козыри на руках, придется переговорить, выяснить".
   - А выехать товарищ отказался, - сказал безразлично Гоги. - Ну, а вы,
люди интеллигентные, с ним, конечно, согласились. Молодцы, уважаю.
   - Так, если что, шум будет, - вякнул Толик.
   - А два здоровых вооруженных бугая тихо выкинуть его уже не могут,  -
согласился Гоги. - Ладно, разберемся. Передай ему, мол, Георгий Акимович
будет рад познакомиться и позже позвонит. Так дословно и передай.
   - Понял, - Степан  кивнул  и  попятился,  он  никак  не  ожидал,  что
разговор закончится столь мирно. - Понял.
   - Жизнь покажет, - задумчиво сказал Гоги и вернулся в номер.
   Там  ничего  не  изменилось,   патриарх   воровского   мира   Губский
рассказывал о былом. Юдин и Кац якобы слушали.
   - Суета, -  объясняя  свое  отсутствие,  обронил  Гоги,  опустился  в
кресло, выпил и жестом дал понять Юдину, мол, все в порядке.
   Кац перевел взгляд  с  одного  на  другого,  безразлично  отвернулся,
продолжая размышлять о том, что, конечно, приехать сюда было необходимо,
но встреча носит чисто формальный характер, ничего конкретного решить не
удастся.
   А  проблем  у  собравшихся  была  масса,  они  требовали   скорейшего
урегулирования, но каждый из присутствующих не хотел  начинать  разговор
первым, чтобы не показать свою слабость и зависимость.
   Борис Андреевич Юдин  имел  легальный  бизнес  в  крупных  совместных
предприятиях  и  небольших  кооперативах.  За  фасадом  респектабельных,
приносящих реальный, официально фиксируемый,  облагаемый  налогом  доход
организаций существовала и иная деятельность. Борис Андреевич  руководил
самой сложной ее частью, той, где коммерция соприкасается  с  политикой,
где необходимы личные контакты с властями, где уже недостаточно честного
слова,  а  необходимы  решения,   приказы,   бланки,   печати   и   иная
бюрократическая  канитель.  К  примеру,  можно  арендовать  у   магазина
десятилетиями затопленный огромный подвал и  превратить  его  в  богатое
доходное предприятие. Но если гниющий, кишащий крысами подвал никого  не
интересует, то  как  только  начнутся  строительные  работы,  немедленно
появятся и заинтересованные лица. И лишь закончат возиться с цементом  и
кирпичами, начнут стелить полы, навешивать оконные и  дверные  рамы,  на
"объект" заглянут ответственные  товарищи  из  райисполкома.  А  к  тому
времени, как кончат отделку, развернется битва с  "частным  капиталом  и
хищниками теневой экономики". И чтобы выиграть эту битву, а еще лучше  -
предотвратить ее, существовал Борис  Андреевич  Юдин,  который  знал,  в
какие двери следует постучать и на чей стол и что именно положить.
   Бытует не правильное мнение, что все решает толщина конверта. Сегодня
конверты  берут  лишь  на  первых  ступеньках   власти,   да   и   взяв,
положительного  решения  не   гарантируют,   а   лишь   обещают   вопрос
"проработать". Для  того,  чтобы  решить  серьезный  вопрос,  необходима
личная  долговременная  заинтересованность  соответствующего   товарища,
которая может выражаться и в паевом участии, ив обучении любимого чада в
престижном заведении, в перспективах служебного роста и в  решении  иных
многочисленных проблем. которыми богата жизнь человека, живущего в нашем
обществе.
   Борис Андреевич держал в руках множество нитей, соединявших  напрямую
министерства,  комитеты  и  ведомства,  знал  сотни  людей,  их  силу  и
слабость. Используя обмен услугами, деньги, в редких случаях шантаж,  он
почти всегда добивался  необходимых  решений.  Но  получить  официальное
добро и, организовать доходное предприятие - это даже не половина  дела.
Нужно застраховать его от пожара и чрезмерного налогообложения. И  здесь
в  жизни  Юдина  появляется  Гоги  Мельник.  Когда   они   приходили   к
взаимовыгодным решениям, и предприятие начинало  приносить  существенный
доход, возникала необходимость превратить деревянные  рубли,  которые  и
ничтожно мало стоили, и могли быть в любой момент отобраны  государством
любым из способов,  известных  еще  Остапу  Бендеру,  в  золото,  камни,
валюту. На этом этапе требовалась помощь Анатолия  Самойловича  Каца.  С
ним Юдин работать любил, проблем не возникало, разве что грабил Анатолий
просто по-черному. Так ведь и его понять можно: инфляция раскручивалась,
рубль уже не падал, а летел  вниз  согласно  закону  притяжения.  Только
никто еще не видел конечной точки, в которой  рубль  разобьется  вдрызг,
разлетится на атомы и перестанет существовать.
   Самым сложным партнером являлся Губский. Ну казалось бы, на кой  черт
сейчас  нужен  этот  маразматический  старик?  Какое   отношение   имеет
сегодняшний бизнес к  ворам  в  законе,  мифическому  общаку,  к  прочим
аксессуарам археологии? Ответ был прост,  воры  в  законе,  старые  либо
новые, реально существовали, и в местах заключения, от которых никто  не
застрахован, эти люди, или нелюди, правили бал. Они  существовали  и  на
воле, где воровали и убивали, мешали  жить  как  обычным  людям,  так  и
авторитетам. Самого Губского  можно  легко  убрать,  но  воры  почему-то
считались  с  ним,   и   через   патриарха   удавалось   хоть   частично
воздействовать на темные неуправляемые силы. Георгий Акимович Мельник  и
его люди, за исключением проституток, не  делали  денег,  лишь  отбирали
часть у делателей, и неизвестно, кто от кого больше зависел: наверное, в
каждом конкретном звене  бесконечной  цепи  преступного  бизнеса  данный
вопрос имел свое конкретное решение: побеждал более умный и  сильный.  В
одном случае предприниматель платил  и  заказывал  музыку,  в  другом  -
музыканты грабили и отбирали, сколько могли.
   В данном вопросе надо было навести порядок, установить  точный  тариф
за услуги. И здесь интересы Юдина, Каца и Мельника  пересекались.  Из-за
беспредела  рэкетиров   несколько   прибыльных   предприятий   перестали
существовать, источники доходов иссякали. Люди  Гоги  Мельника  остались
при ножах, цепях и пистолетах, но без хлеба с  маслом.  Именно  с  этими
козырями прибыл на "совет в верхах" Борис Андреевич Юдин. Он был  кругом
прав и собирался прижать Мельника, потребовать  навести  порядок.  Но  с
позиций Гоги Мельника чистоделы, предприниматели и торгаши тоже нарушали
закон джунглей. Охрана не имеет права  уничтожать  рабочую  силу,  но  и
работяги не должны перекупать охрану, заманивать  в  свои  липкие  сети.
Заманивание же осуществлялось повсеместно,  и,  с  точки  зрения  Юдина,
процесс был необратим, кончина империи Гоги Мельника не за горами.
   Как все гениальное, схема заманивания  была  проста.  В  кафе,  цехе,
другом доходном месте появлялись здоровые вооруженные парни и  требовали
у  хозяев  за  безопасность  живота  "отстегнуть"  долю.  Умный   хозяин
соглашался,  но  очень  скоро  крутые  парни   становились   швейцарами,
водителями, грузчиками, получали высокую зарплату, которой, естественно,
не  желали  делиться  с  эмиссарами  Мельника.  Изменщики,  уже   кровно
заинтересованные в благополучии хозяина, защищали его не за страх, а  за
совесть, начинались стычки, драки, перерастающие в вооруженные  схватки.
Гоги Мельник терял людей, их убивали, сажали, перекупали, империя если и
не таяла, то уж точно мощности не набирала. А сегодня, кто  не  движется
вперед, тот  отстает,  вожжи  в  руках  Мельника  ослабли,  и  он  этого
допустить не мог. С другого бока его, колом  в  ребра,  подпирали  воры,
мигрировавшие по  законным  владениям  Гоги  Мельника.  Воры  не  желали
признавать никаких правил, кроме своих, коим следовали тоже  не  всегда.
Опять схватки, стрельба, аресты, главное - убытки.
   Анатолий Самойлович Кац в жизни не  держал  в  руках  оружия  опаснее
столового ножа, ни разу не ударил человека.  Естественно,  он  стремился
поддерживать контакты с Юдиным и избегал встречаться с парнями Мельника,
тем более с  представителями  патриарха  Губского,  нуждаясь  в  защите,
платил и тем, и другим, однако в безопасности себя  не  чувствовал.  Эти
люди не имели чести, не держали слова, могли ради  одноразовой  рублевой
выгоды сорвать  серьезную  сделку,  за  порцию  марафета  ткнуть  ножом.
Большинство деловых партнеров Каца давно укатили за рубеж, и он  бы  уже
уехал, но обещал коллегам  продержаться  еще  несколько  лет,  закончить
кое-какие дела, главное,  подготовить  себе  замену.  "Зарежут  меня,  -
предупреж