льшое, народу много, ни о  каком  доверительном
разговоре в подобной обстановке не могло быть и речи.
   Сыщик узнал Нину Давыдову  сразу,  хорошо  описал  Гойда,  да  она  и
выделялась среди товарок сравнительной молодостью и претензией в  одежде
на элегантность. Гуров прошелся по просторному залу,  заметил  несколько
виденных по телевизору лиц, выждал, когда у стойки напротив Нины остался
лишь один человек, подошел и поздоровался:
   - Здравствуйте, Нина, мне, пожалуйста, чашку кофе.
   Она невнятно ответила, взглянула на часы, что помогло  Гурову  задать
вопрос:
   - Простите, Нина, у вас бывает перерыв?
   - Я живой человек, - не сердито, но и без приязни ответила девушка. -
А вам-то какое дело?
   - Я из МУРа, мне надо с вами поговорить,  -  тихо  сказал  Гуров.  Он
умышленно назвал МУР - каждый москвич о  нем  читал,  смотрел  кино  или
просто  слышал.  А  что  такое  Главное  управление  уголовного  розыска
министерства, знают лишь профессионалы.
   Нина вздрогнула, без нужды переставила чашку, поправила волосы и  зло
ответила:
   - Ваш товарищ уже допрашивал меня. Больше я ничего не знаю.
   Явная нервозность девушки доказывала, что следователь был прав.  Нина
Петровна Давыдова что-то скрывала и  делала  это  очень  неумело.  Гуров
нарочно  как  бы  предупреждал  девушку,  что  ей  предстоит  неприятный
разговор. Гойда сказал,  что  методом  натиска,  давления  от  Давыдовой
ничего не добьешься. Она  замолчит,  возможно,  расплачется,  а  теперь,
когда она уже официально  допрошена,  могла  и  проконсультироваться  со
знающим человеком, и потребует предъявить обвинение и вызвать  адвоката.
По  совету  Марии  сыщик  избрал  иной  путь  -  не  вынуждать  Нину,  а
уговаривать.  Он  решил  создать  для  девушки  наиболее   благоприятные
условия: не привозить  ее  в  служебный  кабинет,  разговаривать  на  ее
территории  и  предупредить  заранее,  дать   ей   время   собраться   и
успокоиться.
   И,  словно  пытаясь  доказать  тщету  его  намерений,   Нина   быстро
повторила:
   - Я сказала все. Больше я ничего  не  знаю!  -  Выставила  на  стойку
табличку "Перерыв" и ушла.
   Гуров знал, день предстоит длинный, трудный, взял свой кофе и сел  за
столик. Мария долго размышляла, как одеть сыщика,  отыскала  его  старые
брюки, тщательно отутюжила, вытащила из-под шкафа поношенные  кроссовки,
почистила серый однотонный свитер, приказала побриться, но  одеколон  не
употреблять. В результате Гуров выглядел  человеком  среднего  достатка,
седые виски не облагораживали его, а  доказывали,  что  жизнь  у  мужика
далеко  не  сахар.  Непривычно  одетый,  Гуров  невольно  потерял   свою
выправку. Только глаза на тусклом фоне стали ярче, еще заголубели.
   Прощаясь утром, Мария сказала:
   - Можно надеть очки,  но,  боюсь,  получится  уже  двадцать  два.  Не
вздумай ее разглядывать или делать комплименты, смотри прямо перед собой
и размышляй о грустном. Вспомни  что-то  конкретное  из  своей  жизни  и
непрерывно думай об этом. И  самодовольная  улыбка  с  твоей  физиономии
исчезнет.
   Сыщику не пришлось долго копаться в своей памяти.  Он  вспомнил,  как
убили его подчиненного, и он пришел к покойному домой и  разговаривал  с
его матерью. Вспомнил шаль, в которую  куталась  худенькая  женщина,  ее
тонкие руки со вздувшимися венами. Как она  цеплялась  за  свою  шаль  и
терпеливо ждала, когда же  оставшийся  в  живых  начальник  ее  мальчика
уйдет, оставит ее одну и можно будет поплакать.
   Гуров так погрузился в воспоминания, что не заметил, как появилась за
стойкой Нина, начала работать. А вернули сыщика к  реальности  толчок  в
плечо и голос остановившегося рядом парня:
   - Слушай, мужик, не бери в голову. Хочешь, я тебе выпить куплю?
   Гуров смутился, он уже забыл, когда смущался последний раз,  и  после
паузы ответил:
   - Спасибо, у меня есть. - Он поднял голову, глянул на парня. - Только
мне нельзя, - ткнул пальцем в печень.
   - Зашитый? Тогда понятно. Вот жизнь блядская, - парень хлопнул Гурова
по плечу и ушел.
   Сыщик почувствовал чей-то взгляд, поднял глаза и увидел Нину, которая
обслуживала веселую компанию, а смотрела на Гурова. Он покосился на часы
- сидит уже второй час.
   Прошло еще некоторое время, он мельком взглянул на Нину и увидел, что
она жестом подзывает его к себе. Он вновь заставил себя  вспомнить  мать
Бориса Вакурова, поднялся, не торопясь подошел к стойке. Давыдова уже не
так агрессивно произнесла:
   - Я же вам русским языком объяснила, мне сказать больше нечего.
   - А мне генерал приказал с вами переговорить. Я офицер  и  обязан,  -
ответил Гуров.
   - Так вызывайте к себе, ведите к своему генералу, я ему объясню.
   - У нас ничего хорошего нет, а здесь уютно. Я подожду.
   - У меня смена черт-те когда кончается, домой надо. Обед на завтра...
- она махнула рукой. - Некогда мне с тобой ля-ля разводить.
   - Я понимаю, - сыщик помолчал. - Я писать ничего не буду.
   - Может, тебе налить? - неожиданно спросила Нина.
   - Я непьющий... если за компанию...
   - Хочешь, чтобы меня с работы поперли?
   - Так ведь и я на работе, - Гуров пожал плечами.
   - Черт с тобой! Сейчас людей поубудет,  сядь  в  дальнем  углу,  кофе
возьми. Ты ел чего?
   - Спасибо, я завтракал, - ответил Гуров и отвернулся.
   - Что-то по тебе не видно. Зарплату хоть платят? - спросила Нина.
   - Случается, - соврал Гуров и от стыда снова отвернулся.
   Давыдова расценила это по-своему и сердито сказала:
   - Ладно-ладно, ты мне здесь слюни не распускай. В Москве каждый  день
убивают. Ты что, за всех в ответе? Бери кофе и садись, я скоро приду.
   - Спасибо, - Гуров взял вторую чашку кофе, полез за деньгами, но Нина
его остановила:
   - Иди уж, успеется.
   - Спасибо, - повторил сыщик и отправился в указанный угол.
   Гуров оценил переход на "ты" и перемену в ее  настроении  и  подумал,
что вид у него, значит, жалкий. Если информация у Нины "горячая", то он,
полковник Гуров, спрячет ее до поры. Подставлять такую женщину - грех. А
в том, что он информацию добудет, сыщик уже не сомневался.
   Он еще не допил кофе, как  подошла  Нина,  принесла  бутерброды,  две
бутылки  минеральной,  в  одной  из  бутылок  оказалась  водка.  Девушка
плеснула в бумажные стаканчики, сказала:
   - Жизнь пошла поперек, - выпила и стала есть.
   Гуров тоже выпил и искренне поддержал:
   - Не жизнь, а  грязное  существование.  И  почему  приличный  человек
должен врать, изображать невесть чего, убирать чужое дерьмо.  Никому  не
известно.
   - Я по вашему делу все рассказала, и ты мне вопросов  не  задавай,  -
Нина налила по второй. - Ты здоровый, красивый мужик и несчастненьким не
прикидывайся. Тебя приодеть, отбоя от нас не будет.
   - Я не жалуюсь, - Гуров улыбнулся.
   - Женатый?
   - Обязательно.
   - Жена красивая, любит?
   - Красивая и любит, - ответил Гуров. Мария предупреждала,  что  такой
вопрос будет непременно и ответить на него следует именно так.
   - И ты жену любишь?
   - Люблю, - признался Гуров.
   - И давно женаты?
   - Порядочно, я же не мальчик.
   - Это надо! - Нина налила по третьей. - Мужик признается, что  женат,
любит и у него в семье порядок. Я что же, тебе совсем не нравлюсь?
   - Почему? Вы девушка интересная, и фигура у вас отличная, -  искренне
ответил Гуров  и  от  удовольствия,  что  может  сказать  правду,  вновь
улыбнулся. Хотя Мария запретила, скользнул  взглядом  по  высокой  груди
собеседницы и одобрительно кивнул.
   - Так  какого  черта  ты  о  своей  любви  к  жене  рассказываешь?  -
возмутилась Нина.
   Гуров неожиданно вспомнил одну из любимых фраз Станислава и ответил:
   - Что выросло, то выросло.
   Нина хитро прищурилась, спросила:
   - И ты никогда-никогда налево не завернул?
   - Я не люблю такие  разговоры,  -  и  Гуров  не  заметил,  как  вновь
ссутулился, почувствовал, что говорит ненужные слова.
   Сыщик был не прав. Нина прониклась к нему симпатией, удивлялась,  что
среди ментов встречаются подобные мужики. Гуров ни  с  того  ни  с  сего
сказал:
   - У меня  ни  времени,  ни  свободных  чувств  нету.  Так  что  я  не
высоконравственный, а просто несвободный. У каждой медали  две  стороны.
Вот так, девушка.
   Нина смотрела на сыщика и не узнавала. Гуров вновь выпрямился,  голос
набрал силу:
   - Вы, Нина Петровна, убийцу покрываете, - вздохнул Гуров,  недовольно
поморщился. - По Москве не раскрыто ни одно громкое заказное убийство. Я
убежден, в пятидесяти процентах случаев свидетели имеются. Они боятся, и
правильно делают. Человеку свойственно оберегать свою жизнь, и я вас  не
осуждаю. Но, если мы с вами порочную  цепь  не  разорвем,  ее  никто  не
разорвет. Вы мне говорите, я ваше  имя  забываю.  Вот  сейчас  выслушаю,
допью и забуду. Даю  слово  чести.  Для  прокуратуры  и  суда  я  других
свидетелей найду. Но мне необходима точка опоры.
   Нина смотрела ему в глаза, чувствовала, как по телу бегут мурашки,  а
ноги отнялись, уйти она не может.
   - Итак, лет тридцати, среднего роста, плотного телосложения, в мужике
чувствуется сила. Вы увидели его за час до смерти Леонида...
   - Накануне... Дважды, - прошептала Нина.  -  Удивилась,  что  он  тут
делает? Забыла. А назавтра...
   - Раздался выстрел, и вы вспомнили. Как его имя?
   - Юрий... Юрий Авилов... Он в соседнем доме живет. Он убьет меня...
   - Вот я и говорю, женщины мне далеко не безразличны. -  Гуров  разлил
остатки из бутылки, чокнулся с бумажным стаканчиком Нины. - Только  если
я жене изменю, она это поймет, едва  я  порог  переступлю,  на  меня  не
глядя. А я ее люблю, за любовь нужно платить. А вы красивая  девушка,  я
рад, что мы познакомились. Я вам должен за бутылку, кофе,  бутерброды...
и исполнить одно ваше желание.  -  Он  положил  на  стол  свою  визитную
карточку. - Я не  волшебник,  но  много  чего  могу.  Телефоны  выучите,
карточку уничтожьте. Обязательно. Моей визитки у вас быть не должно.  Мы
с вами сегодня встретились, выпили,  поговорили  за  жизнь,  расстались.
Если будет трудно и вы позовете, я приду.
   Гуров поднялся,  положил  на  стол  деньги,  поцеловал  Нине  руку  и
направился к лестнице.
   Нина смотрела на высокого, широкоплечего, уверенно шагающего мужика и
не могла понять, с чего она расчувствовалась,  решила,  что  человек  на
краю и ему необходимо помочь. Он ни  на  что  не  жаловался,  ничего  не
просил, она, опытная баба, разнюнилась. Но Юрке Авилову  она  теперь  не
завидует, у этого... И тут Нина  сообразила,  что  не  знает  даже,  как
мужика зовут,  взглянула  на  визитную  карточку...  Полковник,  старший
оперуполномоченный по особо важным... Гуров Лев Иванович... Она  выучила
два телефона, записала в  блокнот  по  четыре  последних  цифры  каждого
номера, чиркнула зажигалкой, прикурила, визитку сожгла. Он  прав,  такую
карточку иметь в сумке совершенно ни к чему. Он сказал, что придет...  А
что? Такой придет...
 
Глава третья 
 
   Бывший полковник КГБ,  ныне  полковник  службы,  называвшейся  иначе,
человек по фамилии Грек, сидел в сановном кабинете, смотрел  на  хозяина
вопрошающе. За многие годы службы он вытренировал этот взгляд, сроднился
с ним, окружающим полковник казался прирожденным холуем. И лишь немногие
знали: этот взгляд и вся манера держаться - обман. Полковник  -  человек
сильный  и  умный,  не  подверженный  постороннему  влиянию.  Он  всегда
поступает как считает нужным и выполняет приказы в  тех  случаях,  когда
они совпадают с его собственной точкой зрения. В остальных ситуациях  он
только имитирует исполнение, а результат срывается  по  объективным,  не
зависящим от Грека обстоятельствам.
   Он убрал Леонида Голуба отнюдь не потому, что  так  пожелал  сановный
чиновник,   а   просто   Голуб   зарвался,   стал   мешать    выполнению
стратегического плана, который простирался аж до двухтысячного года,  до
новых президентских выборов.
   Телевидение - самое мощное оружие в предвыборной  борьбе,  и  это  не
затасканные слова, а объективная действительность.
   Но ТВ структура многосложная, и захватывать ее надо заранее.  Так  по
кирпичику  строят  дом:  каждый  кирпичик  следует  подержать  в  руках,
ощупать, положить на нужное место.  Пусть  миллионеры  покупают  каналы,
можно  купить  все,  а  души  людей  останутся  в  руках  спецслужбы.  И
телезвезды в нужный момент станут говорить то, о чем  их  "попросят".  И
сетку вещания составят так, как "попросят". И в  студию  пригласят  кого
требуется, и  вопрос  зададут  нужный  и  своевременный.  Действительный
захват телевидения - очень тяжелый и кропотливый труд.
   Сегодня группа Грека - лишь несколько десятков человек, и не все  они
занимают ключевые  посты,  но  придет  срок...  Кремлевскую  стену  тоже
складывали по кирпичику, и не один год.
   - Что же, ваш первый блин не вышел комом, - пошутил  чиновник.  -  Но
поздравлять вас рано.
   - В нашей службе поздравлять не принято, - сухо ответил Грек. - Мы  и
ордена если получаем, так в туалете и при погашенном свете. Шутка.
   - И неудачная, - резко сказал чиновник.  -  Вы  уверены,  что  вашего
исполнителя не обнаружат? Мне известно, розыском занимаются  люди  очень
серьезные.
   - Я знаю, шеф. - Грек уже пожалел о  своих  словах.  На  днях  хозяин
кабинета получил правительственную награду. Грек не завидовал,  невольно
вспомнил, непроизвольно вырвалось. Старею, подумал он, надо внимательнее
следить за собой. Человечек, сидящий за столом, случайный  и  временный.
Но сегодня он за этим столом, следует считаться, соблюдать правила игры.
   - Но если все-таки человека выявят? - нудел чиновник.
   "Ну что ты понимаешь, сопливый мудак, в  нашей  работе?"  -  хотелось
сказать полковнику, но он посмотрел на носки собственных ботинок и  тихо
произнес:
   - Постараемся, чтобы подобного не произошло.
   - Да! Вы уж расстарайтесь! Считайте, я вас предупредил!
   - Только так  я  и  расцениваю  ваши  слова,  -  Грек  поднял  глаза,
посмотрел на чиновника преданно. А как полковнику хотелось  высказаться,
он даже губу прикусил до крови.
   Новости у Грека были  горячие,  прямо  огненные,  и  сообщать  о  них
недалекому человеку было ни в коем случае нельзя.
   Дело в том, что полковник пять минут  назад  видел  Гурова  у  дверей
приемной вице-премьера.  Зачем  розыскник  пожаловал  на  столь  высокий
уровень - неизвестно,  но,  узнай  подобную  новость  молодой  чиновник,
начнется истерика, суета, черт знает что, совершенно непредсказуемое.
   А Гуров явился в высшие коридоры власти с намерением сыграть ва-банк.
Известны случаи, когда срывали банк,  имея  на  руках  всего  двенадцать
очков. А  проигрывать  сыщику  нечего,  его  бумажник  был  пуст.  Самое
страшное, что может произойти,  -  выставят  из  кабинета,  решат,  мол,
абсолютный кретин, возможно, сообщат Орлову или  Шубину.  Петр  на  него
наорет, генерал-полковник даже разговаривать не станет, бросит  тому  же
Орлову, дескать, офицерам положено ходить коридорами, а не  лезть  через
забор, и забудется.
   Чувствовал себя Гуров на подъеме, разгуливал с деловым видом, лишь не
знал, как проникнуть в кабинет  вице-премьера.  Сыщик  не  очень  хорошо
представлял, что говорить небожителю, уповал на импровизацию. Он походил
на мальчишку, зажавшего в руке камень и желавшего этот камень швырнуть в
Д улей и посмотреть, что произойдет.
   Дверь приемной открылась, и в  коридор  стали  выходить  люди.  Гуров
скользнул между ними,  секретарь  решил,  что  это  один  из  бывших  на
совещании: человек что-то забыл в кабинете, возвращается за  папкой  или
за каким-то документом.
   Гуров решительно пересек кабинет, негромко сказал:
   - Извините, Валентин Николаевич, но я знаю, кто убил Леонида Голуба.
   - А я  здесь  при  чем?  -  удивился  Валентин  Николаевич  Попов.  -
Прикройте  дверь  и  сядьте.  Прежде  всего,  кто  вы  такой?  И  почему
врываетесь ко мне с подобным заявлением?
   Попову было около пятидесяти, он был безукоризненно  одет,  выбрит  и
причесан, спокоен, даже ироничен, но совершенно напрасно снял  роскошные
дымчатые очки. Гуров лишь на мгновение увидел его  глаза  и  понял,  что
попал. Сыщик, конечно, не мог и представить, что  обратился  к  главному
теоретику заговора, но что данный человек, как выражаются розыскники,  в
деле  "замазан",  уже  не  сомневался.  Этот  внезапно  расширившийся  и
метнувшийся в сторону зрачок выдавал человека,  его  испуг.  И  то,  что
Попов вновь надел очки и  без  надобности  переложил  бумаги  на  столе,
являлось уже мелочью. Сыщик  взглянул  на  надбровные  дуги  небожителя,
увидел капельки пота и доверительно сказал:
   - Простите меня, ради Бога, Валентин Николаевич. Я полковник милиции,
работаю по раскрытию убийства, мне не к кому обратиться. Меня  раздавят,
как клопа, правда, вони будет меньше. Я  с  вами  незнаком,  но  вы  мне
глубоко симпатичны. Я сыщик, интуитивно чувствую порядочного человека.
   - Но вы же не подозреваете  в  коррупции  своего  министра?  -  Попов
пришел в себя, начал  судорожно  просчитывать,  кто  из  соратников  мог
подослать провокатора?
   - Конечно, нет! - Гуров почему-то  перекрестился.  -  Но  министр  не
имеет прямого хода к президенту. А пока министр  до  Бориса  Николаевича
доберется... до меня доберутся быстрее.
   - Допустим, я вам верю. - Попов выдержал паузу. - Какие  документы  я
могу положить на стол президента?
   - Никаких, - ответил Гуров. - Никаких документов не существует.  Лишь
мое чутье сыщика и теоретические выкладки.  Стрелял  человек  маленький,
доказать его вину трудно, но стоит мне двинуться по этому пути, как меня
пошлют в командировку на Сахалин.  А  вы  представляете,  сколько  людей
могут убить по дороге на Сахалин? Слава Богу, я веду розыск  практически
один, у меня трое подчиненных, никто ничего не знает. Почему не раскрыто
ни одно заказное политическое убийство?
   - Простите, полковник, вы давно были у врача? Я не хочу сказать,  что
вы  больны.  Но  при  вашей  работе  естественно  переутомление,   могут
появиться навязчивые идеи. Один ваш приход ко мне,  человеку  совершенно
стороннему от криминала, чего стоит.
   Гуров воспользовался предлогом и поднялся. Он свое дело сделал,  пора
закругляться.
   - Вы мне советуете  к  врачу  обратиться?  Благодарю!  Только  вы  не
удивляйтесь, когда нас отстреливают, а убийц не находят. - Он поклонился
и пошел к двери. - Все сыщики либо уволились, либо в дурдоме сидят.
   - Вы меня не правильно поняли! - Попов поднялся.
   - Мой труп будет на вашей совести, я об этом позабочусь,  -  и  Гуров
вышел. К нему тут же подошел охранник.
   - Документы! Как вы попали в кабинет?
   - Ногами вошел, мудак херов. А документы  следует  спрашивать,  когда
человек входит, а не выходит.  -  Он  вновь  открыл  дверь.  -  Валентин
Николаевич, подтвердите, что я не нанес вам никакого ущерба, а  то  ваша
охрана всполошилась.
   - Все в порядке! - крикнул Попов. Гуров хлопнул охранника, где у того
лежал пистолет:
   - Скажу, чтобы тебя выгнали курятник сторожить. Пока ты развернешься,
я из тебя клоуна сделаю, - и вышел в коридор.
   Через  несколько  шагов  он   столкнулся   с   приятелем,   генералом
контрразведки  Павлом  Кулагиным,  взял  его  за   локоть,   кивнул   на
топтавшегося за спиной охранника:
   - Привет, Павел, твой разгильдяй?
   - Нет, - генерал рассмеялся. - Управление охраны.
   - Скажи, чтобы выгнали. Извини, тороплюсь.
   Через полчаса он был уже в своем кабинете, смотрел  в  лукавые  глаза
Станислава, на флегматичное лицо следователя прокуратуры и еще  на  двух
оперативников, заимствованных из охранного бюро, с которыми  сотрудничал
уже не первый год, Валентина Нестеренко  и  Григория  Котова.  Они  были
неразлучные друзья, причем один антисемит, а второй еврей. На  эту  тему
они постоянно дискутировали.
   - Лев Иванович, признайся,  как  тебе  удалось  девицу  расколоть?  -
вопрошал патетически Станислав. Кивнув в сторону Гойды, продолжал:
   - Игорь давно не мальчи