дным интересом, правда,
каждый говорил о своем.
   - Хотела я в свое время нарожать кучу ребятишек, троих как минимум, -
говорила хозяйка, - да не получилось. Я Юльку произвела, второго носила,
когда Юру взяли. Суд тогда был скорый, большевистский, раз-два, и  срок.
Нет, статья-то у него была, слов нет, только занимался  Юра  в  те  годы
делом, которое они сегодня освоить не могут. Ну, у меня  преждевременные
случились, врачи сказали, мол, все, голубушка, более детей не жди.
   - В такой стране  живем.  -  Алентов  укладывал  тарелки  аккуратными
стопочками. - Поторопился, опередил время, в тюрьму опоздал -  в  кювет,
кувыркайся в грязи.
   - Так Юленька и осталась  одна,  росла  одинокой  березонькой.  Какой
родитель ни умный, один ребенок всегда балованный. Я вам, Николай, скажу
по секрету, отец Юлию пару раз по заднице лупил, у меня сердце отмирало.
У него же ручища - медведя заломать  может.  Я  не  скажу,  что  Юленька
девчонка избалованная, капризная. Она и постирать и  сготовить  может  с
охотой, быстрая, но как бы сказать, - Нина Дмитриевна  замялась,  -  она
без цели в жизни живет. Деньги, естественно, ее не волнуют, а  призвания
в ней не организовалось. Мечты у нее нет, цели, день  прошел,  и  ладно,
завтра наступит лишь завтра.
   - Редкий человек имеет  цель  в  жизни,  уважаемая  Нина  Дмитриевна,
большинство живет днем сегодняшним. Вот это сделать, то решить, с кем-то
договориться, - сказал Алентов. - Эйнштейны и Пикассо рождаются редко.
   - Юлии требуется настоящий, прочный мужик, сын, затем  дочь  и  опять
сын. Хочу, чтобы она мою мечту осуществила, в доме должны дети  кричать,
тоща это дом, а не квартира со всеми удобствами.
   Хозяйка  протянула   Алентову   последнюю   тарелку,   вытирая   руки
полотенцем, посмотрела Николаю в глаза внимательно.
 
*** 
 
   Они вернулись домой около семи вечера. Мария сразу переобулась. Гуров
снял пиджак и галстук, надел спортивную куртку.
   Привезший их Крячко, прощаясь, сказал:
   - Нас "пасут" профессионалы, считаю,  твоя  квартира  прослушивается.
Генка Веткин и Гриша Котов, кажется, зацепились за мужика из  аэропорта.
Я тебе позже позвоню.
   - И как мы говорить станем? - спросил Гуров.
   - Найду слова, ты поймешь. - Крячко подмигнул и укатил.
   - Полковник, вечер впереди, что-нибудь  придумаем  или  отдадимся  во
власть телевизора? - спросила Мария.
   - Я только сегодня понял, какая ты красивая, - сказал Гуров.
   - Наблюдательность  -  основное  оружие  истинного  сыщика.  -  Мария
подняла  руки,  освободила  собранные  на  затылке  волосы,   встряхнула
головой, стала не такой строгой и официальной, более земной я  знакомой.
- У тебя есть ко мне вопросы?
   - Множество. - Гуров обнял женщину, умышленно сжал ее так сильно, что
она ойкнула, прошептал на ухо:
   - Помолчи. - А громко сказал:
   - Хочу вымыть голову, покажи мне, каким шампунем пользоваться.
   - Сыщик, не морочь мне голову, скажи прямо, мол, мне твой  выпендреж,
игра в королеву надоели до  какой-то  матери.  Я  хочу  тебя  немедленно
трахнуть в ванной, чтобы ты вернулась на землю, заняла  подобающее  тебе
место.
   - Я имел в виду иное,  но  твоя  идея  мне  тоже  нравится.  -  Гуров
подхватил Марию на руки,  отнес  в  ванную  комнату,  осторожно,  словно
хрупкую статуэтку, поставив на кафельный пол, пустил воду.
   - Я все это видела в кино. - Мария присела на край джакузи.
   - А мы учимся друг у друга, киношники у нас, мы у  них,  в  советское
время это называлось обменом опытом. Станислав сказал,  что  его  машину
"вели", то есть следили за  ним.  Причем  делалось  это  не  как-нибудь,
профессионально, возможно, моя квартира прослушивается. В старые времена
для этого требовалось в помещении  вмонтировать  "жучок",  и  я  бы  его
обнаружил  быстро,  есть  специальный  аппаратик.   Сегодня   спецслужбы
совершенствуются, потому я ничего искать  не  буду.  Просто  о  делах  в
квартире не говорить, и все.
   - Все? - Мария передернула плечами. - Они будут слышать, как мы любим
друг друга, как я ору матом.
   - Пусть слушают и завидуют.
   - Гадость, мне не нравится такая игра.
   - К сожалению, это  не  игра,  а  жизнь.  -  Голос  Гурова  неуловимо
изменился. - Могу тебе сказать, я рад происходящему. Раз  они  поднимают
такую войну, значит, мы на верном пути и вышли на тропу войны.
   - Мы? Ты зачислил меня в штат и поставил на довольствие?
   - Самое разумное, если ты вернешься к себе, переждешь,  пока  история
не закончится.
   Мария взяла Гурова за рубашку у самого горла, посмотрела в глаза.  Он
даже качнулся, мелькнула мысль, что Мария колдунья.
   - Так вот что я тебе, милый, скажу о Юлии. - Мария отпустила  Гурова,
потупилась. - Девочка неглупая, с характером. Таких  по  Москве  миллион
шастают. Без претензий  и  самомнения,  без  особых  комплексов,  видно,
женщина в ней еще не проснулась, пока дремлет. Ты прав, тайну она носит,
чего-то боится. Я ее пригласила в театр,  во  вторник,  хотела  привезти
сюда, но раз такое дело, поедем ко мне. Я Юлию угощу и оставлю ночевать,
думаю, она заговорит.
   - Умница. Я пришлю к театру машину с водителем, якобы твой поклонник.
Он и в квартиру на минуточку поднимется.
   - Я могу в театр поехать на своей...
   - За тобой приедет поклонник с цветами, - перебил Гуров. - Я тебя  не
неволю, но был бы благодарен, если ты недельку-другую поживешь у себя.
   - Я подумаю, - насмешливо ответила  Мария,  не  оставляя  сомнений  в
своем решении. - Между  прочим,  жизнь  наша  складывается  не  из  лет,
месяцев и недель, даже не из дней, а из минут. - Она поднялась на  носки
и крепко обняла сыщика.
 
*** 
 
   Две  недели  царило   затишье,   а   в   это   чертово   воскресенье,
восемнадцатого февраля, словно плотину прорвало, и события хлынули,  все
больше расширяя брешь.
   Около двух часов дня оперативники Гурова вышли  на  мужчину,  который
встречал Юлию третьего числа в Шереметьеве. Удача улыбнулась  отставному
майору, опытному сыщику Григорию Котову. Высокий, худой, с длинным, чуть
горбатым  носом,  который  не  соответствовал  русской   фамилии,   зато
полностью оправдывал отчество Давидович,  сыщик,  при  своей  субтильной
внешности  еврея-интеллигента,  обладал  мертвой  хваткой.  Если   Котов
вцепился, то его можно было только убить, но не оторвать.
   Еще  третьего,  во  время  быстрого  опроса  людей   в   Шереметьеве,
обслуживающих депутатский зал, Котов заметил, что одна  из  буфетчиц  не
смотрела на оперативников с любопытством, а быстро отвернулась и  начала
без надобности протирать стойку. Когда блицкриг результатов не дал и  на
след неизвестного выйти не удалось. Котов  вернулся,  как  говорится,  к
печке. На следующий  день  оперативник  посетил  парикмахерскую  высшего
разряда, надел белоснежную рубашку и  парадный  костюм,  который  носить
умел, даже купил новые модные очки, и вернулся к той самой  стойке.  При
первом знакомстве он не имел успеха у женщин. Уж больно он был худощав и
внешне немужествен, обладал мужеством и  стойкостью,  которые  следовало
почувствовать, а на это требовалось время.
   Настя,  так  звали  буфетчицу,  пышнотелая  и  миловидная,  нравилась
мужчинам. Увидев Настю, большинство мужчин  испытывали  прилив  крови  и
желание своих древних предков схватить женщину,  раздеть,  овладеть  ею.
Она прекрасно  знала  об  этом,  но  в  большинстве  случаев  оставалась
фригидна - мужчины, кроме брезгливости и презрения, никаких иных  чувств
у Насти не вызывали. Она знала человека, которого разыскивали менты,  но
не  желала  помогать  похотливым  мужикам,  тем  более  ментам,  да  еще
ввязываться в историю. Сергей Батулин, так звали разыскиваемого, однажды
провел с ней вечер, затем ночь, оказался нежным и внимательным, она даже
получила  удовольствие.  Он  безусловно  работал  в   КГБ,   Настя   эту
организацию иначе не  называла,  и  ввязываться  в  драчку  между  двумя
службами, да еще выдавать человека, от которого, кроме добра, ничего  не
видела, женщина не желала.
   Когда Котов, элегантный и улыбчивый, появился у стойки,  Настя  сразу
узнала его, поняла, что за нее почему-то взялись,  и  твердо  решила  не
отступать. Она плохо, точнее, совсем не знала Котова. Через десять минут
обычной болтовни о погоде, о  том  времени,  которое  течет  и  не  дает
передохнуть, опер точно знал, что вышел в цвет. Котов ничего  не  сказал
Крячко и Гурову, начал осаду. Крепость казалась неприступной. Он  часами
стоял у буфета,  с  утра  до  вечера  дежурил  у  подъезда  дома,  молча
выслушивал оскорбления и проводил часы в гробовом молчании.
   Сам Котов при каждом удобном случае, если они  оказывались  у  буфета
одни или шли вместе в магазин, непрерывно говорил с таким видом,  словно
его внимательно слушают. Он рассказывал о своей жизни,  начав  буквально
со дня рождения. Поведал,  что  мама  у  него  русская,  а  отец  еврей,
родители решили, что в России еврей - это всегда плохо, дали ему русское
имя и фамилию матери Однако нос и отчество выдавали  его  происхождение,
по тому в школе Гришку Котова  обзывали  жидком,  который  красится  под
русака, скрывает истинную родословную Однажды, классе  в  пятом,  ребята
затащили его в туалет стянули штаны, проверили, обрезанный он или нет.
   Данный эпизод Котов рассказывал, когда они с Настей шли из  магазина.
Женщина  неожиданно  остановилась,  впервые  посмотрела  ему  в  лицо  и
протянула одну и сумок. В тот вечер сыщик пил чай в  квартире  у  Насти,
которая жила одна, муж несколько лет назад вышел из дома за сигаретами и
вернулся через неделю за вещами.
   - Ты хороший мужик, старательный, однако зря  время  теряешь.  Я  про
того человека тебе ничего не скажу, он кагэбэшник, а меня работа кормит.
   Котов признал, что Настя права, и начал рассказывать,  как  учился  в
школе милиции, потом стал работать опером в отделении, уходя на  службу,
брал из семейной кассы рубль - на обед и сигареты.
   На следующий день Котов написал подробный рапорт, положил в  конверт,
передал Крячко и сказал:
   - Если я, случаем, под машину попаду  или  еще  чел  тогда  откроешь.
Лады?
   - Может, обсудим? - аккуратно спросил Станислав
   - Я тебе сказал. Меня учить поздно, помочь нельзя, волну гнать  рано,
- Котов кивнул и исчез.
   Котов прослужил в розыске четверть века, так что историй хватало,  он
терпеливо их рассказывал, постоянно изображая себя то  в  глупом,  то  в
смешном виде. Случалось, Настя уставала и прогоняла его к чертовой матер
Она выражалась конкретнее и грубее, он согласно кивал отходил от буфета,
усаживался за дальний столик. Если Настя выгоняла  его  из  дома,  сыщик
выходил на улицу, гулял под окнами.
   Через двенадцать суток она сдалась, оставила  ночевать,  а  под  утро
сказала:
   -  Батулин  Сергей  Витальевич,  -  назвала  номер,  марку  машины  и
разрыдалась. - Все, теперь ты больше не придешь, - начала его  целовать.
- Гришенька, любимый ты мой, как же все в этой жизни пакостно!
   Он горячо ответил на поцелуй, прижал ее голову к груди и ответил:
   - Пакостно, родная, но сегодня  солнечный  день.  Я  тебе  раньше  не
говорил, ты могла подумать, вру, так как  интерес  имею.  Голубушка,  ты
одна, моя красавица, и я один, скелет ободранный, и  мы  встретились.  И
никуда я не денусь, каждый день приходить не смогу, служба, но постоянно
надоедать буду, я тебе еще не все рассказал.
 
*** 
 
   -  В  то  воскресенье,  восемнадцатого,  около  четырнадцати   часов,
Геннадий Веткин за рулем, Григорий Котов полулежал  на  заднем  сиденье,
"вели" "Жигули" Батулина.
   - И чего мы за  ним  мотаемся?  -  философствовал  Котов.  -  Мы  его
установили, служит он в  Управлении  охраны,  нам  не  по  зубам.  Такой
фигурой должен Лев Иванович заниматься.
   Батулин с широкой улицы резко свернул в переулок,  Веткин  успел,  не
отпустил, ухмыльнулся:
   - Ишь, шустряк, за фраеров держишь.
   - А ну кончай, езжай в контору! - резко сказал Котов. -  Засветишься,
и все дела, на одной машине грамотного человека вести опасно и глупо.
   - А чего он крутится?  -  упорствовал  Веткин.  -  Чую,  на  какую-то
конспиративную встречу едет, потому и юлит, проверяется. Но не засек  он
меня пока, не засек. Чую! Гришка, ты же настоящий опер, должен понимать,
коли бы он нас засек, так поездку бы отменил и спокойненько отправился в
свою контору или домой.
   - Мы ухе дважды свернули за ним резко,  он  тоже  оперативник,  а  не
лопух, кончай, крути обратно, - недовольно произнес Котов.
   Но Веткин не слушал и продолжал преследование. Самолюбие  -  качество
полезное, но порой опасное, особенно когда приводит к тупому  упрямству.
Григорий Котов выявил буфетчицу и через нее вышел на  разыскиваемого,  а
что сделал он, Генка Веткин? Да ничего путного, получает большие деньги,
а толку от него как от козла молока. Сейчас открылся шанс. Фигурант едет
явно на конспиративную встречу.
   - Нет  уж,  Гриша,  я  его  прищучу,  -  сказал  Веткин,  прячась  за
автобусом, отпуская ведомые "Жигули" на квартал. - Я из  общего  котелка
задарма жрать не желаю.
   - Очнись, сыщик, - гундел с заднего сиденья Котов. -  Это  из  парной
хорошо окунуться в  прорубь,  а  в  принципе  прорубь  следует  обходить
стороной.
   - Почему евреи такие умные?
   - Потому что русский и дураком проживет, а  дурак-еврей  погибнет,  -
ответил Котов философски.
   Они свернули у Марьиной рощи, обогнали стоявший у тротуара автобус  и
увидели: Батулин припарковался у  четырехэтажного  облезлого,  довоенной
постройки дома, запер машину и спокойно вошел  в  подъезд.  Оперативники
проехали мимо, свернули в ближайший двор, и Веткин выскочил  из  машины,
бросился к подъезду.
   - Мудак, словно сто лет в  сыске  и  не  пахал,  -  выругался  Котов,
выбрался с заднего сиденья,  забрал  ключи,  аккуратно  запер  машину  и
неторопливо направился следом за товарищем. Прежде чем войти в  подъезд,
опер внимательно  посмотрел  переулок,  "Жигули",  на  которых  прикатил
Батулин, стояли на месте. Котов лишь вошел в подъезд  дома,  как  понял,
что они угодили в ловушку. Тусклая лампочка освещала грязный подъезд, на
другой стороне которого виднелась приоткрытая дверь во  двор.  Это  был,
как говорится, обыкновенный "сквозняк".
   Котов побежал, проскочил площадку,  толкнул  дверь,  она  подалась  с
трудом, когда опер дверь отодвинул, то увидел под ногами Генку  Веткина.
Он лежал на боку, прижав руки к груди, словно спал. Котов  нащупал  вену
на шее товарища, убедился, что он жив, осмотрел голову,  повреждений  не
нашел, осторожно повернул на спину, распахнул плащ, на пиджаке с  правой
стороны виднелась небольшая темная дырочка. Котов снял свой плащ, сложил
вчетверо, подложил приятелю под затылок, вынул  у  него  из  внутреннего
кармана пистолет, прошел в ближайшую квартиру на  первом  этаже,  вызвал
"скорую",  объяснив,  что  сделает  с  врачами,  если  они  не  прибудут
немедленно.
   Хозяином квартиры оказался отставной полковник, который, несмотря  на
возраст, был еще крепок и  все  понимал  с  полуслова.  Отставник  надел
старую шинель, вышел с Котовым во двор, взглянул на Генку, спросил:
   - А не охладится? А кровотечение?
   - Принеси старое одеяло, подложим, переворачивать, смотреть спину  не
будем, опасно, - ответил Котов.
   - Согласен. - Отставник сбегал домой,  принес  байковое  одеяло.  Они
осторожно подсунули его под опера. Он открыл глаза, смотрел осмысленно.
   - Говно, сопляк, - прошептал, выпустив кровавый пузырь.
   - Молчи, сейчас приедут, заберут, мы  с  тобой.  Гена,  еще  попашем.
Терпи, мне на минуту отойти требуется, вот полковник тебя охраняет.
   Веткин криво улыбнулся, закрыл глаза, а Котов легким шагом направился
через  двор,  под  арку  соседнего  дома,  таким  путем  наверняка  ушел
преступник. Здесь, под аркой, стояли два больших ящика с мусором.  Котов
осмотрел затоптанную талую землю, начал копаться в ящиках. В  первом  же
под  смятой  коробкой  из-под  торта  лежал  "Макаров"  с   привинченным
глушителем. Оперативник завернул  пистолет  в  носовой  платок,  хотя  и
понимал, что никаких пальцев на оружии быть не может, убрал в карман.
   Как  ни  странно,  "скорая"  подъехала  быстро,  Геннадия  повезли  в
Склифосовского. Котов двинулся следом на машине, отметив,  что  "Жигули"
Батулина исчезли, значит, был и второй человек и  операцию  планировали.
Котов болтался в Склифе, пока усталый равнодушный врач в зеленом  халате
и зеленой шапочке спокойно не сообщил:
   - Счастливчик ваш приятель, до следующего выстрела доживет. Сейчас он
спит, денек подержим в реанимации, потом приходите. В милицию  сообщать?
- Хирург посмотрел Котову в глаза, пробормотал:
   - Понятно, - и отправился отдыхать.
 
Глава 6 
 
   Генерал Степан Сидорович Володин сидел за своим  служебным  столом  и
смотрел на расположившегося в кресле  напротив  мужчину  лет  пятидесяти
настороженно.
   Семен Петрович Фокин даже для  заместителя  начальника  контрразведки
был  фигурой  загадочной.  Худой,  в  элегантном  костюме,  лицо  узкое,
породистое,   волосы   темные   с   проседью,   глаза   темные,   взгляд
доброжелательный - такова была внешность  гостя.  Интеллигентный,  умный
мужчина среднего возраста. Но то была лишь видимая часть айсберга, а что
таится в глубине - покрыто неизвестностью.
   Володин знал, что Фокин до  распада  Союза  имел  звание  полковника,
работал в первом, позже во втором главке, затем был из  органов  уволен.
Вскоре  он  появился  в  Управлении  охраны   Президента   на   какой-то
незначительной должности, звание ему не  вернули,  Фокина  понизили,  он
стал подполковником. Но некоторые источники  Володину  докладывали,  что
Фокин  на  службе  появляется  время  от  времени,  числится  одним   из
помощников всесильного генерала Коржанова, но в кабинете не сидит, бумаг
не пишет, однако в кабинет своего шефа проникает в любой момент, и о чем
они беседуют - никому  не  известно.  Кроме  того,  Фокин  вхож  во  все
кабинеты администрации Президента и правительства, везде его  принимают,
разговаривают уважительно.  Видели  Фокина  и  в  загородной  резиденции
Самого, где подполковник ловко играл в теннис, позволял себе  обыгрывать
людей самых высоких званий, что, как известно, делать не положено.
   Год назад Володин распорядился  сделать  "установку"  на  Фокина,  но
через две недели позвонили сверху и грубо приказали Володину  прекратить
заниматься самодеятельностью и совать нос куда не положено.
   В общем, скромный подполковник Семен Петрович Фокин  являлся  фигурой
загадочной, и от него следовало держаться  подальше.  Когда  во  вторник
утром Володину доложили, что к нему без  предварительной  договоренности
пришел какой-то подполковник Фокин и  просит  принять,  генерал  отложил
запланированные дела, приказал ни с кем не  соединять,  а  подполковника
пропустить.
   И вот они беседовали  уже  больше  получаса,  при  этом  подполковник
выражал открытое недовольство, даже легкое  презрение  в  адрес  хозяина
кабинета. Хотя все это сквозило только в тоне, слова подполковника  были
безукоризненно вежливы.
   - Повторяю, уважаемый Степан Сидорович, оставьте семью  Горстковых  в
покое. -  Фокин  сидел,  закинув  ногу  на  ногу,  любовался  сверкающим
ботинком. - Они не  вашего  ведомства,  у  контрразведки  хватает  своих
забот.
   Терпение у Володина кончилось, даже врожденная осторожность  покинула
генерала.
   - Я с должным уважением отношусь к вашей фирме, подполковник,  но  не
понимаю, на каком основании вы вмешиваетесь в нашу работу? - произнес он
достаточно твердо.
   - От того, что вы мешаете моей, - ответил  флегматично  Фокин.  -  Вы
помешали мне в Париже, вы влезли не в свое дело в Москве.
   - Повторяю, я не знаю, кто помешал вам в Париже. Вот  ваши  люди  там
изувечили моего парня, это факт,  кто  там  влез  еще,  мне  неизвестно.
Догадываюсь, что это парни полковника Гурова.
   - Да, Гуров, он себе много позволяет, его следует