и к смуте, анархии и беспределу.
   Сыщик ничего этого не знал, написал на имя генерала  Орлова  куцый  и
лживый рапорт, взял больничный, занялся уборкой квартиры и только  тогда
хватился чемодана, который остался в резиденции спикера.
 
*** 
 
   Дверь  караулки  открылась,  вышел  начальник  охраны,   поставил   у
"Жигулей" чемодан Гурова. Они вновь, как и  два  дня  назад,  посмотрели
друг другу в глаза.
   - Извини, Лев Иванович, - тихо сказал гэбист. - Извини.
   - Понимаю, - Гуров забросил чемодан на заднее сиденье. - Рад, что  не
ошибся в тебе.
   Охранник не ответил, стоял потупившись. Он был все такой же холеный и
элегантный, но осунувшийся, словно пришибленный.
   - Понимаю, - повторил Гуров и уехал.
   Лишь привычка доводить начатое дело до конца вынудила Гурова заказать
пропуск и приехать в Белый  дом.  Через  некоторое  время  сыщик  увидел
Бесковитого, который выбрался из зала заседаний, чтобы отдышаться. Гуров
быстро подошел, извинился, напомнил, как брал  автограф,  объяснил,  что
авторучка - подарок жены. После схватки у микрофона Бесковитый соображал
плохо, достал из  кармана  несколько  авторучек,  сыщик  забрал  свою  и
уступил место какому-то бойкому парню.
   Дома сыщик прослушал запись разговора Бесковитого с Иваном Ивановичем
Ивановым, хотел ручку сломать  и  выбросить,  затем  решил  оставить  на
память, снова перерешил и позвонил следователю прокуратуры Гойде.
   - Здравствуй, Игорь Федорович, это некто Гуров.
   - Здравствуй, Лев Иванович, очень тебя прошу...
   - Понял, - перебил Гуров и рассмеялся:
   - Никаких предложений, авантюр, маленькая просьба.
   - Не надо, - быстро ответил следователь, вздохнул и спросил:
   - Какая?
   - Квартиру Бланка опечатывал ты?
   - Ну?
   - Слушай, давай сходим туда, хочу взглянуть на берлогу,  которую  так
давно искал.
   - Зачем?
   - Не знаю, - признался Гуров. - Хочу взглянуть, как он жил.
 
*** 
 
   Они подъехали к дому Бланка, миновали подъезд, который еще  пованивал
кошками, но былую остроту запах потерял. Умные животные покинули  жилище
мертвеца. Следователь сорвал печать, долго возился  с  ключами,  наконец
открыл дверь, пропустил Гурова и спросил:
   - И что же ты здесь собираешься искать?
   Гуров вошел в квартиру, от  хозяина  остался  лишь  очерченный  мелом
силуэт. Сыщик понял, что так  лежало  тело,  когда  гэбэшники  разрешили
прокуратуре войти и приступить...  Сыщик  заглянул  во  вторую  комнату,
ничего не тронул, вернулся, присел на краешек кресла. Грязный,  вспомнил
Гуров одну из характеристик, добытых "авторитетами".
   - Что же ты ищешь? - спросил следователь.
   - Ищу ответ, которого  уже  никогда  не  найду.  -  Гуров  услышал  в
соседней комнате шум, расстегнул пиджак.
   На пороге появился огромный рыжий кот. Он шлялся по помойкам,  увидел
в окнах свет и вернулся. Сыщик не знал, как зовут кота, и сказал:
   - Хозяин ушел и не  вернется,  а  ты  вернулся...  -  он  запнулся  и
добавил:
   - Профессор.
   Кот не отозвался, щурился,  смотрел  недоверчиво,  но  человек  сидел
спокойно, руку не тянул, и кот, окрещенный Профессором, подошел и мощным
прыжком вспрыгнул на спинку кресла.
   - На какой вопрос ты  ищешь  ответ?  -  поинтересовался  следователь,
наблюдая за сыщиком.
   - А кем стал бы человек, не повстречай он товарища из КГБ?
   - Не понимаю.
   - Совсем не понимаешь, ничего?
   Они посмотрели друг другу в глаза, следователь отвернулся и сказал:
   - Кое-что, но больше знать не хочу. Я не трус, но и не донкихот.
   - Возьми на память. - Гуров протянул  следователю  авторучку.  -  Это
портативный магнитофон. - И показал, как он включается.
   - Ты собираешься продолжить?
   - Нет, моя война окончена. - Гуров поднялся, взял кота  под  мышку  и
направился к дверям.
 
*** 
 
   Гуров и Профессор сидели в кресле и собирались смотреть объявленный в
телепрограмме американский боевик. Но на экране, поблескивая благородной
сединой, выступал президент. Когда он заявил,  что  объявляет  коррупции
войну, Гуров убрал звук, оглаживая кота, ждал, когда кончится говорильня
и начнется американский боевик.
 
Эпилог 
 
   Сыщик Гуров не прославился, он  лишь  спас  жизнь  спикера  и  сорвал
попытку прорыва к власти красно-коричневых. Но Гуров только человек, ему
не дано знать, что через четыре месяца и двенадцать дней уже сам  спикер
под тем же красно-коричневым флагом пошлет людей в бой за его,  спикера,
власть. И прольется кровь... Кровь алая.
 
   Москва, 1993 год



   Николай ЛЕОНОВ 
   ЯВКА С ПОВИННОЙ 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
ГЛАВА ПЕРВАЯ 
 
   Инспектор уголовного розыска Лев Гуров облокотился  на  металлический
барьерчик и с любопытством разглядывал ипподром.
   По кругу в легких игрушечных колясках проезжали наездники, они сидели
откинувшись,  скорее  полулежали,  смешно  задрав  ноги.   Лошади   были
разномастные  и,  если  можно  так  выразиться,  разнокалиберные.   Одни
высокие,  мощные,  с  широкой  грудью,  другие  миниатюрные,  с  тонкими
хрупкими ногами. Все без исключения удивительно красивые.
   Гуров давно собирался выбраться на ипподром, все откладывал,  сегодня
был здесь впервые и не ожидал, что лошади могут быть такими красивыми  и
произвести на него, человека современного и рационального, столь сильное
впечатление.
   Льву Ивановичу Гурову было двадцать шесть лет, и поэтому его отчество
упоминалось лишь в документах. Он окончил юрфак университета и четвертый
год работал в уголовном розыске.
   Вчера начальник отдела полковник  Константин  Константинович  Турилин
попросил Гурова остаться после  оперативки  и  торжественно  вручил  ему
пустую, пахнущую конторским  клеем  папку,  на  которой  было  написано:
"Уголовно-розыскное  дело  по  раскрытию  убийства  гражданина  Логинова
Б.А.". Турилин, вручая пустую папку, порекомендовал почаще заглядывать и
советоваться,   а   сейчас   немедленно   отправляться   к   следователю
прокуратуры, получить от него указания и действовать,  чтобы  установить
"неизвестное лицо, совершившее убийство гр-на Логинова Б.А.".
   Борис Алексеевич Логинов более тридцати  лет  работал  наездником  на
ипподроме; три дня назад  он  был  найден  мертвым  в  стойле  всеобщего
любимца рысака Гладиатора. На виске Логинова была  запекшаяся  рана,  на
правой задней подкове жеребца  обнаружили  следы  крови.  Составили  все
необходимые документы, мол, произошел несчастный случай. Но на следующий
день эксперты научно-технического отдела дали  заключение,  что  Логинов
был  убит  не  ударом  подковы.  Все  это  Гуров  узнал  от  следователя
прокуратуры, который встретил его вежливо, но без особого энтузиазма.
   Гуров три  раза  перечитал  протокол  осмотра  места  происшествия  и
протоколы допросов людей,  работавших  в  конюшне  вместе  с  Логиновым,
попытался разобраться в заключениях экспертиз, но  тут  же  запутался  в
терминологии.
   Николай Тимофеевич,  так  звали  следователя,  довольно  бесцеремонно
забрал у Гурова папку с уголовным делом, сел рядом.
   - Вот что, Лев Иванович, - он вздохнул. - Можно называть  вас  Левой?
Вот и прекрасно. С врачами и экспертами  я  беседовал.  Логинова  убили,
знаменитый Гладиатор не имеет к происшедшему  никакого  отношения.  Удар
был нанесен острым металлическим предметом сверху вниз.  Такого  острого
края у подковы  нет,  и  на  такую  глубину  в  височную  кость  подкова
проникнуть не могла. Так что давайте искать убийцу. Вы знаете  ипподром?
Нет? Ваш Турилин всегда  удивлял  меня.  Отправляйтесь,  Лева,  к  нему,
составляйте ваш план розыска, затем - на ипподром. Звоните, приходите  в
любое время.
   Гуров  взглянул  на  проезжавших  мимо   лошадей   и   направился   в
административный корпус. Он прошелся  по  тихому  прохладному  коридору,
постоял у Доски почета, вынул из кармана сложенную вчетверо  глянцевитую
бумагу, развернув, в который уже раз перечитал: "Редакция журнала просит
оказать  содействие  литератору  Л.И.Шатрову,   который   работает   над
повестью, рассказывающей о работе ипподрома". Фамилию  Гуров  на  всякий
случай изменил, а имя и отчество оставил.
   На двери, рядом с которой он стоял, раздумывая, красовалась табличка:
"Главный  зоотехник  М.Г.Бондарева".  Решая,  как  расшифровываются  эти
"М.Г.", он постучал и вошел в кабинет к сидевшей за столом крупной,  уже
немолодой женщине, смутился, молча протянул письмо редакции.
   - Бондарева, Мария Григорьевна, -  прочитав  бумагу,  сказала  она  и
протянула руку.
   Пожимая  плотную  сильную  ладонь,  Гуров  замешкался  и   покраснел.
Наградили  же   родители   именем.   Представляться   "Лев"   смешно   и
претенциозно. Яшин - тот действительно Лев. Говорить "Лева",  так  сразу
хочется добавить: "Из Могилева". Так дразнили его ребята в школе. Мамины
Левушка и Левчик вообще в счет не шли.
   - Лев Иванович, - он скомкал отчество, почувствовал, что покраснел до
неприличия. Тоже милая черта краснеть по каждому поводу и без оного, это
удивительно помогает в работе с людьми.
   Бондарева жестом предложила ему сесть, вздохнув, отодвинула  лежавшие
перед ней бумаги, словно расставалась с недоеденными  пирожными,  ловко,
по-мужски закурила "Беломор".
   - Ну-с, Лев Иванович? - Она внимательно оглядела Гурова,  но  он  уже
оправился и ответил обезоруживающей улыбкой. Лева  знал,  что  улыбка  у
него отменная. - Что же вас интересует?
   "Кто убил наездника Логинова", - мог бы ответить  Гуров,  но  сдержал
столь естественный и  правдивый  ответ,  задумался,  рассудил,  что  ему
только двадцать шесть, литератор он начинающий, и искренне  сказал,  что
пока точно не знает, в основном, конечно, люди.
   Бондарева откинулась в  массивном  кресле,  одобрительно  улыбнулась,
глядя поверх  Гурова,  тут  же  нахмурилась  неизвестным  ему  мыслям  и
неторопливо заговорила:
   - Что же, мы, конечно, заинтересованы  в  прессе...  -  Она  опустила
взгляд на Гурова. - У нас бывают  художники,  фотографы,  журналисты.  -
Бондарева замолчала, провела сильной  ладонью  по  столу,  в  ее  глазах
появились вопрос, сомнение, даже просьба. - Некоторым выдашь пропуск,  а
он на конюшню не зайдет даже, толкается  в  призовые  дни  на  трибунах,
играет.
   Упоминание о тотализаторе вернуло мысли Гурова к  убитому  наезднику.
Тотализатор. О нем говорили Турилин и  следователь  прокуратуры,  а  он,
Гуров, и не видел никогда этот тотализатор. Бондарева расценила молчание
посетителя как растерянность и продолжала увереннее:
   - Люди вас  интересуют.  У  нас,  как  и  везде,  люди  разные:  иной
оформится, думает, здесь золотое дно, проработает месяц и уволится. Есть
такие, которые через конюшню хотят попасть сюда, поближе к кассе.
   Гуров украдкой оглянулся, кассового окошечка видно не  было.  Обычный
служебный кабинет, скромненькая мебель, никакого тебе тотализатора, даже
лошадьми не пахнет. А вот от слов  Бондаревой  деньгами  запахло.  Видно
было, что эти деньги раздражают главного зоотехника.
   - Замечательные у нас люди. Замечательные! Фанатики  конного  спорта!
Лошади, лошади  какие  у  нас!  Поэма!  Сказка!  -  Бондарева  замолчала
неожиданно, как бы смутившись своего порыва. - Есть и людишки.  Есть,  к
сожалению.
   - Я зайду и на трибуны, - сказал Гуров. - Меня интересует ипподром  в
целом.
   -  Конечно,  конечно,  -  согласилась  Бондарева  и  взглянула  вновь
подозрительно. - Можно дать вам пропуск дня на три-четыре.
   - Нет уж, спасибо,  -  Гурова  совершенно  не  прельщала  перспектива
каждый  раз  брать  билет  и  платить  восемьдесят  копеек,  однако   не
отказаться он уже не мог.
   - Почему же, дадим, - виновато сказала Бондарева.
   - Спасибо, -  Гуров  отрицательно  покачал  головой.  -  Я  хотел  бы
познакомиться с тренотделением Григорьевой, - излишне резко  сказал  он,
давая понять, что разговор о пропуске закончен, пришел он сюда  работать
и пора начинать.
   - Нина Петровна человек очень интересный, талантливый, но...
   - Извините, - Гуров встал, - я хотел бы пойти именно к Григорьевой.
   Бондарева хотела сказать, что здесь  хозяйка  она,  но  сдержалась  и
промолчала. Гуров ждал. Высокий,  худой  и  очень  стройный,  в  изящном
дорогом костюме, глаза  голубые,  наивные,  краснеет,  как  девица.  Он,
видимо, пришел сюда  по  делу.  Не  игрок,  конечно,  не  игрок,  думала
Бондарева, разглядывая Гурова снизу вверх.  Однако  Нине  сейчас  не  до
писателей.
   Бондарева  с  Гуровым  вышли  из  административного  корпуса,   Мария
Григорьевна указала на противоположную сторону ипподрома.
   - Шестое тренотделение. Я позвоню.
   - Благодарю, Мария Григорьевна. Извините  за  беспокойство.  -  Гуров
раскланялся, легко перепрыгнул через барьерчик и пошел полем.
   "Ничего, сейчас Нина тебе работенку  определит,  хорош  ты  будешь  в
отутюженном костюмчике да с манжетами", -  не  без  злорадства  подумала
Бондарева, глядя ему  вслед.  Она  еще  постояла  немного,  полюбовалась
лошадьми и вернулась в кабинет, чтобы позвонить Нине.
   Гуров пересек поле. Длинные белого камня конюшни,  у  которых  бегали
неизвестной породы собаки. Жарко, малолюдно и тихо, процокают подковы по
асфальту, выедет наездник на круг ипподрома - и не  слышно  его,  лошадь
где-то фыркнет, звякнет ведро, и вновь  тишина,  даже  не  верится,  что
находишься в центре огромного города.
   После яркого солнца в конюшне темно, Гуров задержался у входа,  ждал,
пока глаза привыкнут. Пахло лошадьми, но совсем не  так  резко,  как  он
ожидал. Гуров пошел по коридору, читая таблички:  "Гиацинт",  "Виринея",
"Кустанай". Красивые, немного загадочные имена. Гуров знал, что в  пятом
стойле находится знаменитый дербист Гладиатор, у ног  которого  три  дня
назад нашли тело Логинова. Лева  не  хотел  подходить  к  этому  стойлу,
успеется, да и на фотографии он  все  хорошо  видел,  сейчас  там  стоит
знаменитый жеребец, и все, трупа нет.
   Гуров повел плечами,  оглянулся.  Никого.  Виринея,  тихо  всхрапнув,
ткнулась лбом в прутья денника, потянулась к нему. Гуров погладил мягкую
теплую кожу.
   - Известная попрошайка, - из соседнего денника вышел молодой  парень,
хлопнул Виринею по морде. - Иди,  иди,  бегать  научись  сначала.  Сахар
потом.
   Конюху было лет двадцать с небольшим, звали его Колей.
   - Мария Григорьевна уже  звонила,  Нина  Петровна  сейчас  на  кругу,
тренирует Лотоса. - Все это он сообщил Гурову, вытирая белые веснушчатые
руки ветошью и глядя равнодушно в сторону, затем вернулся  в  стойло  и,
опустившись на колени, начал бинтовать ноги  вороной  лошади  по  кличке
Роковая.
   - Не брыкается? - после долгой паузы спросил Гуров  и  чуть  было  не
откусил  себе  язык.  Ведь  надо  такой  вопросик  придумать.  Парень-то
считает, что Логинов погиб от удара своей лошади.
   - Привыкла, - односложно ответил Коля.
   Гуров разозлился.
   Тишина и уют, прохлада и приятные запахи, конюх Коля  с  веснушчатыми
полными руками. Кобыла с издевательской кличкой Роковая, а Логинова убил
якобы Гладиатор, на самом же деле убийцей может быть конюх  Коля,  такой
спокойный и флегматичный с виду.
   Почему он так спокойно и беспечно сидит у самых копыт, если  считает,
что Логинова пристукнул точно в такой ситуации?
   Гуров изучил все анкетные данные как  этого  Коли,  так  и  остальных
работников конюшни. Штат малюсенький,  выбор  невелик:  мастер-наездник,
она же  руководитель  отделения,  Григорьева,  практически  отпадает.  И
биография ее безупречна, и не женское дело проламывать головы. Коля, как
известно Гурову, прошлой осенью демобилизовался, хочет стать наездником,
второй конюх - Рогозин Михаил Яковлевич, шестидесяти двух лет,  работает
здесь с сорок шестого. Два молодых  наездника,  оба  недавно  из  армии.
Известно о них крайне мало. Еще здесь бывает прикрепленный  к  отделению
кузнец Петрушин.
   Из этих и выбирай, Гуров. Если даже никто из них не убивал, все равно
хотя бы косвенное отношение к  убийству  иметь  должен.  Так  ему  вчера
говорил  Константин  Константинович.  Анкетные  данные  всех  работников
тренотделения Гуров выписал из протоколов допросов, подшитых в уголовном
деле.  Результаты  экспертизы  им   неизвестны,   все,   кроме   убийцы,
естественно, считают, что произошел несчастный случай.
   Тихо в конюшне, уютно, лошади шуршат в денниках, изредка  всхрапывают
или трутся боком о перегородку. Идиллия. Человека  убили,  и  все  тихо,
спокойно. Мастер занят своим делом, конюх - своим, остальных  вообще  не
видно. Гуров прошел до конца конюшни, насчитал  шестнадцать  денников  с
одной стороны, соответственно столько же - с другой.
   Знаменитый рекордист и дербист Гладиатор от своих соседей  внешне  не
отличался - темно-гнедой, статный и выхоленный. Гуров взглянул  на  него
мельком, не стоило останавливаться рядом с местом убийства, ведь  кто-то
может  наблюдать  за  ним,  "писателем",  со  стороны.  Кто-то,  имеющий
отношение  к  убийству,  напряжен  и  нервен,  он  подозрителен,   может
элементарное любопытство истолковать по-своему.  Тогда  легенда  Гурова,
конспирация и весь план розыска полетят к  черту.  План?  А  в  чем  он,
собственно, состоит? Познакомиться с людьми, постараться понять их.  Все
было ясно и понятно в кабинете Константина Константиновича. Здесь  же  с
тобой и разговаривать-то никто не хочет. Попробуй разберись.
   В конце конюшни две расположенные друг против друга комнаты. В правой
отдыхают наездники. Гуров заглянул. Наездники отдыхали в  полном  смысле
слова, сладко спали, один даже храпел. На столе пакеты с молоком,  мятая
газета, хлеб, колбаса. В комнате напротив пусто, резиденция  начальства.
Григорьева Нина  Петровна,  двадцать  восемь  лет,  незамужняя...  Гуров
вошел, сел около круглого стола,  покрытого  красной  плюшевой,  кажется
пыльной, скатертью, огляделся. Говорят,  вещи  рассказывают  о  человеке
правдивее, чем он  сам.  Что  же,  начнем,  слева  направо,  по  часовой
стрелке, как при обыске.
   У стены, рядом с дверью,  огромный  деревянный  сундук.  Лет  сундуку
столько, что его вполне можно назвать историческим.  На  сундуке  стояли
вполне современные весы. В углу, по другой стене - комод.  Не  шкаф,  не
сервант, а комод - дубовый, резной. Он брат, племянник,  возможно,  отец
сундука. Ну, еще вот стол, на который он,  Гуров,  облокотился.  На  нем
приемник,  молодой  сравнительно,  сорока  лет  не  будет.   Вазочка   с
очаровательной восковой розочкой, на лепестках пыль.  Дорожка-половичок,
между комодом и шкафом половичок хорошо смотрится. Напротив двери  окно,
при поверхностном осмотре - его не открывали и не мыли... в этом-то году
уж точно. Главное украшение комнаты - картина. Она висит  на  стене.  На
ней изображен конь. Плоский, мертвый конь сундучно-комодного цвета.
   Что же можно сказать о хозяйке  такой  комнаты?  Конечно,  Григорьева
здесь не живет, но ведь какое-то время проводит? Гуров сделал в блокноте
несколько пометок, услышал у входа в конюшню цокот подков, голоса, вышел
из комнаты. На фоне яркого проема распахнутых  ворот  были  четко  видны
лошадь, коляска и человеческие фигуры.
   Лошадь, на которой приехала Григорьева, была вся в мыле. Наездница  и
конюх быстро распрягли, Коля повел  лошадь  прогуливать,  а  Григорьева,
даже не взглянув на Гурова, сказала:
   - Помогите мне.
   Он понял, что надо откатить коляску,  и  тут  же  убедился,  что  она
совсем не такая изящная и легкая, какой выглядит со стороны.  Григорьева
была невысокого роста, с чуть косолапой походкой, шлем закрывал  волосы,
поднятые очки - лоб, лицо было грязное  и  злое.  Гуров  смущенно  отвел
глаза и стал наблюдать, как конюх Коля  подвел  лошадь  к  расположенной
неподалеку площадке, в центре которой торчал столб с приделанными к нему
параллельно земле шестами. Сооружение напоминало детские карусели. Конюх
пристегнул лошадь к концу шеста, и она пошла по  кругу,  тряся  головой,
роняя хлопья пены.
   Наездница возилась со  снаряжением