вшийся в коридоре сержант взглянул вопросительно.
   - Пойдемте со мной, - сказал ему Гуров.
   - Вы его отпустили?
   - Отвечу тебе избитым афоризмом. - Гуров вздохнул. - Либо закон есть,
либо его нет. Третьего не дано. Ты когда в последний раз ел?
   - Недавно. Товарищ майор подменил меня, я пообедал в буфете.
   - Хорошо. Ты здесь больше не нужен, иди в отдел.
   У гостиницы было многолюдно.
   - Лев Иванович!
   Гуров увидел Таню и Катю Иванову.
   - Товарищ подполковник, Иванова отказывается явиться к следователю, -
сказала Таня.
   - Являются черти во сне! - Иванова смотрела вызывающе.  -  Приглашают
чай пить, лучше на рюмку  водки.  В  милицию  вызывают  в  установленном
законом порядке.
   "Правильно выражаешься, - подумал Гуров. - Кто тебя  этим  выражениям
научил?"
   Но так как вслух Гуров этого не сказал, Иванова еще больше осмелела.
   - Поняла, подруга?
   - Екатерина, мы же с тобой обо всем договорились...
   - Я лично передоговорилась!  -  Иванова  явно  нервничала,  но  Гуров
молчал, и горничная продолжала:
   - Татьяна, я обыкновенная баба. Одинокая и с дитем, потому  злая.  Не
желает Ленька жениться, я со зла  его  оговорила.  Теперь  мне  совестно
стало. С тобой один разговор, бабьи сплетни, следователю под протокол  я
врать не стану. Так что и не вызывайте, не трожьте  меня.  Ночью,  когда
машину угнали, Леонид у меня был, мы с ним  любовью  занимались.  Он  до
утра никуда не выходил. Вот и весь сказ!
   - Не понимаю, - сказала Таня,  глядя  вслед  удаляющейся  подруге.  -
Здесь что-то не так.
   - Здесь все как надо, Таня, - ответил Гуров. - Они нас оперативнее, и
методы их порой действеннее.
   - Не понимаю, - растерялась Таня.
   - Случается, извини. - Гуров поклонился и пошел назад в гостиницу.
   У  следователя  прокуратуры  работы  было   немного,   осмотр   места
происшествия, несколько коротких формальных допросов. Эксперт установил,
что в изъятом у Артеменко шкалике с коньяком  находился  яд,  но  данный
факт уже значения не имел. Предположение, что Артеменко  отравился  сам,
отпадало. У него был разорван ворот рубашки, имелся  свежий  кровоподтек
на голени правой ноги и вырван клок волос. Можно  было  почти  с  полной
уверенностью сказать, что преступник напал сзади,  одной  рукой  схватил
Артеменко за волосы, ногой подсек  его  и  второй  рукой  вложил  в  рот
капсулу с ядом. Возможно,  последовательность  действий  была  несколько
иная, но факт насильственной смерти сомнения не вызывал.
   Лебедев и Кружнев в тот момент находились под охраной, Зинич, что  не
вызывало  никаких  сомнений,  был  в  санатории.  Следователь,  закончив
оформление документов, все пытался поговорить  с  Гуровым,  который  вел
себя странно, непрестанно зевал, со всем, что ему говорили,  соглашался,
смотрел все время куда-то  в  сторону,  в  общем,  недвусмысленно  давал
понять, что все ему изрядно надоели и он просит оставить его в покое.
   - Ты уезжаешь? - спросил следователь, в третий раз зайдя  в  номер  к
Гурову.
   - В данный момент я лежу,  извини,  -  Гуров  вытянулся  на  кровати,
заложил руки за  голову.  -  Очень  люблю  бездельничать.  Многие  люди,
оказавшись одни, скучают, ищут компании, придумывают развлечения, мне же
интересно со Львом Ивановичем Гуровым. Он мне  чего-то  говорит,  я  ему
возражаю, мы долго спорим, пока не заснем.
   - Я не уйду. - Следователь положил свой портфель на стол,  развалился
в кресле, вытянув ноги, и вздохнул - Понимаешь, дорогой.
   - Стоп! - резко перебил Гуров - В виде личного одолжения  не  называй
меня "дорогой". Мой начальник любит употреблять слово "коллега".
   - Хорошо, коллега, не знаю, как начать.
   - Не начинай, - снова перебил Гуров. - Если  можешь  молчать,  всегда
надо молчать.
   - И молчать не могу. Я не хочу, чтобы ты плохо о нас думал. Я  никого
не оправдываю, я просто хочу, чтобы ты понял.
   - Я понимаю, жизнь сложна, и его кто-то на чем-то взял  за  горло.  -
Гуров не назвал имени, не смог произнести. - Предатели  во  все  времена
пытались оправдаться, но оставались предателями.
   - Выслушай меня.
   - Зачем?
   - Хочу, чтобы ты понял и стал добрым.
   - Я добрый.
   - Нет, коллега. Ты не добрый. И я тебе это говорю  безотносительно  к
происшедшему.
   - Что понимать? Я все знаю. Кроме меня, только один человек держал  в
руках все нити дела, и он их все  перерубил.  Меня  не  интересует,  как
заставили Отари Антадзе стать предателем. Он предал тебя,  меня,  людей,
дело, которому служил. Во все времена любовь оправдывала все, но  Андрей
Бульба - предатель, и никакая страсть к паненке его  не  оправдала.  Его
осудил великий писатель и убил руками отца. И если  бы  я  мог  доказать
вину Антадзе, то привел бы мерзавца в наручниках к тебе в кабинет.
   Гуров сел и посмотрел на следователя с неприязнью.
   - И если бы ты, человек, все пытающийся  понять,  начал  в  следствии
крутить и путать, я бы обратился в  Прокуратуру  СССР  и  посадил  бы  в
тюрьму и тебя. Да, я недобрый.
   - Плохо. Причем плохо  в  первую  очередь  для  тебя.  -  Следователь
посмотрел на часы. - Ты можешь несколько минут меня не перебивать?
   - Мне нужен билет на первый утренний рейс, - Гуров снова лег.
   -  Ты,  наверное,  любишь  футбол,  -  начал  следователь,  -  и   не
удивляешься, что люди  гоняют  мяч  ногами,  хотя  схватить  его  руками
удобнее. Ты понимаешь, люди договорились, и руками мяч не трогают.  Тебя
это не удивляет и не раздражает, ты даже с интересом смотришь, как у них
порой ловко получается. Человек может привыкнуть к  самому  несуразному,
даже  преступному,  если  он  знает,  что  таковы  правила,   люди   так
договорились.  Здесь  десятилетиями  играли  по  определенным  правилам.
Человек ценился по занимаемой должности и насколько  точно  он  соблюдал
установленные  правила.  Я  соблюдал,  -  следователь  кивнул.  -  И  ты
соблюдал, но об этом позже  у  нас  нет  понятия  "взятка",  есть  слово
"отблагодарить". Каждый хочет жить хорошо, живи и дай  жить  другому.  В
общем, как мы здесь жили, ты знаешь. Люди привыкли,  всосали  с  молоком
матери, что проситель не приходит с пустыми руками. Миллионы,  миллиарды
рублей  к  нам  привозят  со  всех  концов  страны,  деньги  оседают   и
обесцениваются. Короче, Отари Антадзе был честным человеком, жил честно,
выполнял свой долг, такие тоже были нужны, он не  нарушал  установленные
правила. Но иногда, редко, ему говорили не надо, и он отступал, понимая:
если его заменят, что сделать очень просто, людям станет  хуже.  Однажды
весной объявили, что старые правила отменили и надо жить по новым. Отари
все происходящее касалось мало, уголовники никому не нужны,  они  мешают
жить и старым, и новым. Еще короче, человек, который сейчас сидит и ждет
суда, борется за жизнь.
   Он признает лишь то, что абсолютно доказано, но держит в своих  руках
десятки, не знаю, может, сотни судеб. Ему наплевать на  этих  людей,  он
молчит, пытаясь сохранить собственную жизнь. Как  только  Рубикон  будет
перейден и высшая мера наказания станет  неотвратимой,  человек  потопит
всех. И поверь мне, следователю  прокуратуры,  потонут  виновные,  почти
невиновные и многие невинные тоже потонут. Слишком  велика  засасывающая
воронка, уже не имеет значения, кто в  центре,  а  кто  с  самого  края.
Окажись Артеменко в руках прокуратуры, участь главного преступника  была
бы решена. Люди, оставшиеся на свободе, не могли допустить этого.  И  ты
прав, Отари Антадзе взяли за горло. Если  бы  это  касалось  лично  его,
Отари бы умер, но не стал предателем. Уверен. Посмотри мне  в  глаза.  Я
уверен Отец Антадзе и дед Антадзе поступали, как  все,  жили  по  старым
правилам. Уверен, старики и  не  догадываются,  что  поступали  плохо  и
преступно, и сегодня погубили сына и внука.  Неужели  жизнь  преступника
Артеменко могла остановить Отари? Я не оправдываю его,  пытаюсь  понять,
хочу, чтобы и ты понял. Ты мне скажи, в принципе это не имеет  значения,
но я хочу знать. Отари убил собственноручно?
   - Нет, он выпустил Кружнева.  У  Антадзе  не  было  яда,  Антадзе  не
схватил бы за волосы, ударил бы  кулаком  по  шее  и  вложил  капсулу  в
открытый рот. Он убил не собственноручно, тебе легче?
   - Что с людьми делает ложь? Ты, коллега, понимаешь, любого  человека,
тебя, меня можно превратить в нечеловека. Только не говори мне,  что  ты
никогда  ни  при  каких  обстоятельствах...  Ты  человек  с   богатейшей
фантазией, лучше меня можешь придумать обстоятельства, при  которых  Лев
Иванович Гуров возьмет в  руки  молоток  и  размозжит  затылок  ближнему
своему.
   Гуров почти не слушал следователя,  думал,  реконструировал  события,
которые произошли в последние часы.
   "В отдел милиции поступила телефонограмма об этапировании Артеменко в
прокуратуру. И об этом сразу  узнали  люди,  которые  играли  по  старым
правилам. Наверняка ход с дедом и отцом Антадзе был приготовлен заранее,
наверное, завели папочку, подшили  соответствующие  документы,  и  когда
Отари  расписался  в  получении  телефонограммы,  его  поставили   перед
выбором: либо Артеменко перестанет существовать, либо отец и дед  пойдут
в тюрьму. Точно в одиннадцать утра Антадзе пропал, я не мог его найти, а
когда он появился, это был другой человек. Он  принял  решение  и  начал
готовиться. Он не изьял капсулу у Кружнева, решив его  использовать.  Он
не хотел допрашивать горничную Иванову, ведь Кружневу надо было  обещать
свободу. Но Антадзе, - Гуров даже про себя не называл его ни  по  имени,
ни по званию, - боялся меня насторожить. Я мешал, он меня  возненавидел.
Дальше  все  было  сравнительно  просто.  Он  переговорил  с  Лебедевым.
Инструктировать Кружнева пришлось дольше, но  и  тот,  в  конце  концов,
сообразил. Горничную Иванову инструктировал не Антадзе,  кто-то  другой.
Она - слабое звено, женщину можно было бы заставить  рассказать  правду,
но на Антадзе она не  выведет,  ее  показания  ничего  существенного  не
дадут. Кружнев и Лебедев замазаны  в  деле  по  самые  уши,  но  сейчас,
почувствовав силу, они не  скажут  ничего.  Тот  редчайший  случай,  все
известно и ничего не доказуемо".
   -  Думаешь,  загородные  особняки,  закрытые  зоны  личных   владений
появились в нашем районе в один день?
   - Меня это не интересует!
   - Почему? Ты же психолог, как же  это  может  тебя  не  интересовать?
Бытие определяет сознание. Если можно одному,  то  можно  и  другому.  И
ложь,  ложь,  ложь!  Она  стала   естественной   формой   существования.
Развратить можно всех и каждого. История  нас  учит  -  вседозволенность
приводит к фашизму.
   - Ашот, прекрати, я не мальчик, не объясняй мне таблицу умножения.
   Но следователь был неумолим.
   - Думаешь, сейчас все в порядке? Мы победили? Ложь выживает  почти  в
любых условиях. Мамонты вымерли, а клопы остались и  сосут  нашу  кровь.
Простой  пример.  Смотрю  недавно  телевизор.  В  передаче   обсуждается
положение на ВАЗе и жизнь в городе Тольятти. Среди участников - солидный
мужчина лет шестидесяти, ответственный работник.  Какой-то  юноша  задал
ему прямой вопрос: "А вы лично верите, что  наш  завод  к  двухтысячному
году станет законодателем мод в Европе?" "Верю", - ответил ответственный
работник.
   Я выключил телевизор. Я никогда не  был  на  ВАЗе,  но  на  "Жигулях"
ездил. Машина хорошая, однако  образца  шестидесятых  годов.  Ясно,  что
завод, отстающий на четверть века, за тринадцать лет никого не опередит.
И руководящий товарищ это отлично знает, и парнишка знает, что начальник
знает. Порочный круг замкнулся, одна ложь способна убить большую правду,
заставить человека потерять веру. И он уже не поверит ничему. Раз врут в
одном, значит, врут во всем. Отари Антадзе убил  проходимца  и  спас  от
тюрьмы ни в чем не повинных отца и деда. А этот, ответственный  товарищ,
охраняя свой спецпокой, убил веру в десятках тысяч молодых душ?
   - Ты демагог. - Гуров встал. - Существование одного  преступления  не
оправдывает  существования  другого.  Я  прожил   тридцать   семь   лет,
пятнадцать работаю в розыске, никогда не совершал...
   - Не совершал, - перебил следователь. - Ты  молчал,  и  я  молчал.  И
поэтому ты - подполковник, а я -  старший  следователь  прокуратуры,  мы
соблюдали правила. И если бы три года назад ты эти правила нарушал,  где
бы ты сейчас был?
   Гуров молча смотрел на следователя, сдерживав себя, не видя смысла  в
этом тяжелом разговоре.
   - Не смотри на меня, как удав на кролика.
   - Не знаешь, где сейчас Антадзе?
   - Уехал в горы к отцу и деду. Болезнь отца, конечно, "липа".  Уверен,
через месяц-другой и Антадзе, и его  начальник  уволятся,  они  работать
больше не будут.
   - Жаль, что не удастся пожать столь мужественную руку. Ты  мне  билет
на утро закажешь?
   - Сейчас займусь.
   - Вот и займись, провожать не надо, а теперь оставь меня.
   - Когда увидимся? - Следователь протянул руку.
   - Будешь в Москве, звони. Сюда в обозримом будущем не прилечу. И  еще
- Гуров придержал руку следователя. - Не знаю, где и как, но  я  достану
материал и докажу вину  и  Лебедева,  и  Кружнева.  Они  убийцы,  и  они
ответят.
   Следователь смотрел на Гурова и  думал,  что  подполковник  несколько
напоминает робота, которого запрограммировали на решение  задачи,  и  он
будет биться над ней, пока не решит, либо у него сгорят предохранители.
   Они молча вышли из гостиницы кивнули друг другу и разошлись в  разные
стороны. Гурова знобило, ему было стыдно за свои напыщенные слова.
   Следователь беседовал сам с собой и время от времени пожимал плечами.
Фанатик. Наказание  должно  быть  неотвратимым?  Справедливо  и  красиво
сказано, но сегодня это лишь лозунг, слова. Однако Лебедеву  и  Кружневу
не позавидуешь.
   Гуров не хотел думать о происшедшем, он сейчас слишком был  взвинчен,
а поиск решения требовал холодного, спокойного  расчета.  Гуров  пытался
отвлечься, думать о завтрашнем дне, Москве, о встрече с  женой,  пытался
представить себе насмешливое лицо полковника Орлова и его первую  фразу,
когда Гуров войдет в кабинет, - но ничего не получалось.
   Когда  Гуров  вошел  в  кабинет  начальника,  Петр  Николаевич  Орлов
взглянул не насмешливо-иронически, а очень серьезно.
   - Здравствуй, - ответил он на приветствие Гурова, убрал  документы  в
сейф, пошел к дверям, кивком пригласив следовать за собой.
   У генерала Турилина была новая секретарша, она посмотрела на вошедших
офицеров безразлично и сказала:
   - Проходите.
   Кабинет был все такой же большой  и  холодный.  Генерал  вышел  из-за
стола,  пожал  Орлову  и  Гурову  руки,  предложил  сесть  за  стол  для
совещаний.  Три  человека  за  большим  полированным  столом  смотрелись
одиноко и неуютно. Гуров знал Константина Константиновича с первого  дня
своей работы в розыске, когда Турилин еще не был генералом, а он,  Лева,
в милиции еще вообще был  никем.  Константин  Константинович  на  работе
никогда ничего не делал просто так, и раз они втроем сели  за  стол  для
совещаний,  значит,  никаких   тебе   обращений   по   имени   отчеству,
воспоминаний и дружеских улыбок.
   "Да не пугайте меня, товарищ генерал, - хотел сказать Гуров. - Может,
для вас я все еще щенок, на  самом  деле  у  меня  уже  шкура  дубленая,
картечью не прошибешь".
   - Ознакомьтесь, товарищ  подполковник.  -  Генерал  положил  на  стол
конверт, подтолкнул кончиками  пальцев.  Пришедшая  на  Гурова  "телега"
скользнула по полированному столу.
   Генерал и полковник  вполголоса  беседовали,  а  Лев  Иванович  Гуров
знакомился с содержанием послания. Он знал, что  ударят,  но  чтобы  так
нагло шарахнули, не ожидал.
   "...Находясь в отпуске, козырял своим служебным положением и захватил
"люкс" в интуристовской  гостинице...  Поддерживал  постоянную  связь  с
преступным элементом, круглосуточно пьянствовал...  Вступил  в  интимные
отношения с сотрудницей уголовного розыска. Самовольно  вмешался  в  ход
расследования... Подмял своим авторитетом местных товарищей, вынудив  их
совершить ряд ошибок... Которые повлекли за собой смерть трех человек...
В исторический период перестройки, гласности и полного обновления нашего
общества считаем своим долгом..."
   Бумага была не анонимная,  под  ней  красовалась  подпись  начальника
отдела, полковника, которого Гуров  в  глаза  не  видел.  Внизу  четким,
острым  почерком  Турилина  было  написано  "Тов.   Кривенко,   провести
служебное расследование. Доложить". Хотя  Гуров  и  не  пытался  встать,
генерал сказал.
   -  Сидите,  я  вас  не  отпускал.  У   вас   есть   тридцать   минут,
рассказывайте.
   Гуров говорил медленно, тщательно  взвешивая  каждое  слово,  избегал
оценок, собственных выводов, строго придерживаясь  фактов  и  хронологии
событий. Он закончил свой рассказ через двадцать восемь минут.
   - Ты и сейчас считаешь себя очень умным и опытным? - спросил Турилин.
   - Не считаю, товарищ генерал! - Гуров встал. - Но если я  второй  раз
попаду в схожую ситуацию, буду вести себя примерно так же.
   Турилин повернулся к Орлову и спросил:
   - Петр Николаевич, вам ясно? Этого человека,  офицера  и  коммуниста,
воспитали вы и я. Сопроводите его в Управление кадров, проследите, чтобы
Лева не наломал дров. Свободны.
   Они шли длинными коридорами молча, неторопливо, в ногу. Гуров отлично
понимал,  что  генерал  Турилин  сделал  все  возможное:   ознакомил   с
обвинением, дал в помощь Орлова.
   - Ну, жизнь покажет, - прошептал Гуров.
   - Что ты бормочешь? - Орлов положил руку ему на плечо.
   - Я сказал, что еще не вечер! - ответил Гуров.



   Николай ЛЕОНОВ 
   БЕСПЛАТНЫХ ПИРОЖНЫХ НЕ БЫВАЕТ! 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Глава первая 
 
   "Отари Георгиевич Антадзе  восемнадцатого  умер  от  инфаркта...",  -
прочитал Гуров. Подписи в телеграмме не было  адрес  лаконичен  "Москва,
Петровка 38, подполковнику Гурову"
   - Ну, вот  Петр  Николаевич,  -  сказал  Гуров,  аккуратно  складывая
телеграмму, - теперь ни доказательства, ни наручники не нужны.
   Полковник Орлов согласно кивнул.
   - Когда я понял, что убить Артеменко помог майор Антадзе,  то  сказал
следователю  прокуратуры,  если  сумею  доказать  -  надену   на   Отари
наручники. А он был добрый сильный человек и неплохой сыщик.
   - Значит, совесть в человеке пересилила, - полковник снова кивнул,  -
и сердце не выдержало - сдалось.
   - Ты зачем меня пригласил! Телеграмму можно и по телефону  прочитать,
-  сказал  Гуров,  машинально  поглаживая  карман,  в  который   положил
телеграмму.
   - Прошу тебя догуливай отпуск и делом этим не  занимайся.  Понимаю  -
самолюбие гордость честь мундира однако...
   - А если понимаешь, - перебил Гуров - то почему  "однако"?  Я  докажу
вину Лебедева и Кружнева. Они должны ответить за убийство и  ответят.  -
Он снова погладил карман, где лежала телеграмма. - Отари тоже они убили.
   - Я думаю, что никаких улик против них в  природе  не  существует.  -
Орлов говорил  без  азарта,  тускло,  отлично  понимая,  что  Гурова  не
переубедить. - И вообще в твоем теперешнем положении...
   Зазвонил телефон, полковник снял трубку.
   - Слушаю, Константин Константинович, - взглянул на Гурова вздохнул. -
Воспитываю Льва Ивановича Гурова, товарищ генерал. Конечно,  в  отпуске,
заглянул на минуточку. Слушаюсь.
   Орлов положил трубку, запер сейф и отправился к руководству, а  Гуров
- к старшему своей группы майору Крячко.
   Гуров взял со стола  Крячко  сигарету  и  опустился  на  продавленный
диван.
   - Ну, сыщики как жизнь?
   Молодой оперативник Боря Вакуров, худой в свои двадцать с  небольшим,
юношески нескладный, шумно вздохнул, взглянул на Крячко.
   - Лев Иванович, какая  в  отсутствие  начальства  жизнь?  Прекрасная!
Бездельничаем, набираемся сил, вот вернетесь из отпуска и тогда  страшно
подумать!
   - Вечер свободен? - Гуров поднялся, положил сигарету на место. - Если
ничего не произойдет, жду вас в девятнадцать у себя