я   Смирнова
призвали, напомнили о священном долге перед Отечеством,  о  том,  что  у
него непорядок с легкими, забыли.  А  может,  действительно,  ежедневная
многочасовая работа на воздухе способствовала - легкие пришли в норму.
   Факт остается фактом, осенью девяносто четвертого Игорь  Смирнов  под
Калугой проходил курс молодого бойца. Стройный, ловкий  парень  нравился
товарищам и младшим командирам, дедовщина его миновала,  так  как  часть
была вновь сформирована, все были одногодками, все не  отличали  приклад
от ствола и  с  расстояния  в  пятьдесят  метров  не  могли  попасть  из
"Калашникова" в сарай. Единственное, что Игорь Смирнов  делал  быстро  и
ловко, это копал окопы. С лопатой он обращался мастерски.
   Курс молодого бойца прервали, когда ребята только начали  знакомиться
с оружием, и быстренько перебросили их под Грозный.
   На  горизонте  грохотало  и  полыхало,  молодых  бойцов  построили  у
какого-то разрушенного здания,  из  которого  вскоре  выбрался  майор  в
грязной полевой форме и с многодневной щетиной. Щеголеватый,  подтянутый
капитан  отрапортовал  о  прибытии  пополнения,  майор  лишь  глянул  на
безукоризненный строй одетых в форму пацанов, тихо спросил:
   - Капитан, а ты сам-то стрелять умеешь?
   - Так точно, товарищ майор! - вытянулся капитан. - Девяносто из  ста,
а из пистолета могу и девяносто три сделать.
   Майор  разглядывал  свои  пыльные  сапоги,  вытер   грязным   платком
слезящиеся глаза.
   - В человека стрелял?
   - Никак нет, не приходилось!
   - Понятно, - майор еще больше ссутулился. - А  что  здесь  война,  ты
знаешь?
   - Так точно.
   - Отставить, капитан, говори нормально, все эти "так  точно"  годятся
для штабов и паркетов. Ты кого привез?
   - Молодых бойцов, товарищ майор.
   - Бойцов, говоришь? -  Майор  подошел  к  строю,  взял  у  одного  из
новобранцев автомат, разрядил, быстрыми,  неуловимыми  движениями  вынул
"рожок" и затвор, вернул все бойцу, сказал:
   - Собери, заряди, выстрели в воздух.
   Парень с недоумением, даже страхом, смотрел на незнакомые  "железки",
не имея понятия, какую  куда  следует  приставить.  Майор  повернулся  к
капитану.
   - Выполняйте, капитан.
   Капитан автомат собрал и даже выстрелил, но делал он все так  неумело
и медленно, что даже неопытные люди поняли, что их капитан с заданием не
справился.
   - Считай, что ты покойник. - Майор сплюнул, растер  сапогом.  -  Роту
твою отведут вон  туда,  -  он  кивнул  на  кустарник,  расположенный  в
противоположной стороне от Грозного, где не смолкая гремело и  полыхало.
-  Будете  копать  землянки,  оборудовать,  ставить  печки.  Вас   когда
снаряжали, знали, что в России зима, или подзабыли?  Научитесь  если  не
стрелять, то хотя бы держать автомат  нормально.  Выполняй,  капитан,  я
сейчас тебе старшину пришлю, так что, хочешь немного пожить  -  слушайся
его, как отца родного.
   Старшина, кряжистый, невысокий, ладно скроенный мужичок  лет  сорока,
оглядел новобранцев, равнодушно кивнул  капитану,  когда  тот  попытался
возникнуть, сказал:
   - Ежели не будешь слушаться, я попрошу Батю, тебе дадут  взвод  и  ты
пойдешь туда, - он кивнул на полыхавший Грозный. - Через  сутки  поедешь
домой, в ящике. Они у нас кончились, но для тебя я  найду.  Это  ты  для
своих пацанов капитан, а для меня ты рядовой необученный.  Забирай  свою
шпану, иди землю копать и моли Бога, чтобы о тебе долго не вспоминали.
   И столько в его  голосе  было  равнодушия  и  усталости,  что  бравый
капитан враз поник и повел свою роту в указанном направлении.
   Вскоре привезли лопаты, пилы, добыли и другой инструмент.
   - Первым делом ладить печки, пришлю бойца, он обучит.  Кирпич  будете
брать в разбитом доме на высотке, - старшина  указал  на  видневшееся  в
полукилометре кирпичное строение. - К выходу за строительным  материалом
относиться как к выполнению боевого задания.  Тот  дом  простреливается,
стрелять чечены умеют, но кирпич больше взять негде. О раненых, капитан,
будешь сообщать, а убитых хоронить.  При  штурме  города  наших  столько
набили, что мы их трупы собрать не можем, нет ни ящиков, ни  транспорта.
Так что убитых записывать, документы сохранять, потом хоронить. Не криви
рожу, капитан, жив будешь - привыкнешь.
   На следующий день приехал здоровенный парень с рукой на  перевязи,  с
закопченным лицом, в просоленной гимнастерке  и  почему-то  в  бурке,  в
которую он зябко кутался.
   Игорь сразу отметил, что  и  майор,  и  старшина,  теперь  этот  боец
смотрят на них и отчужденно, но одновременно с жалостью.
   - Здравия желаю, капитан, - приехавший  небрежно  козырнул,  а  слово
"товарищ" опустил. - Значит, будем строиться,  обвыкаться,  главное,  не
торопиться. Нет, печки надо поставить быстро, иначе померзнете, да и  на
холодной пайке жить тяжело.
   Набор был полностью из Москвы, в основном ребята,  не  поступившие  в
вузы, держать лопату, лом почти никто не умел. А кто старался, уже ходил
с забинтованными кровавыми повязками на ладонях. Игорь  выделялся  своей
ловкостью и сноровистостью.
   - Деревенский? - спросил приехавший. - Вроде не похож. Как зовут?
   - Рядовой...
   - Отставить, имя назови. Вот меня Константином зовут, можно Костя.
   - Игорь. - Он чуть помедлил и добавил:
   - Смирнов.
   - Ну что,  Игорь  Смирнов,  я  тебя  никем  не  назначаю,  люди  сами
разберутся, жизнь сама определит, кто из вас  кто.  Сейчас  мы  с  тобой
будем печку сотворять, а остальные вокруг копать да настил для  крыши  и
нар готовить. Согреться и горячего пожрать - на  войне  первое  дело.  Я
цемент привез, кирпича вы поднатаскали, сейчас  и  начнем.  Ты,  Игорек,
запоминай, потом будешь других обучать.
   Они  начали  работать.   Константин   смотрел   на   действия   Игоря
одобрительно, обронил:
   - У тебя руки из нужного места растут.
   - Я дворником с полгода вкалывал.
   - А, значит, из академиков жизнь на землю опустила.  Ты,  парень,  не
печалься, твоя наука никуда не убегет, а  вот  сноровка  может  и  жизнь
спасти. Игорь Смирнов, значит? Надо о тебе Бате  шепнуть,  нам  толковые
ребята нужны. А то ухлопают вас в первый день, как бросят в  атаку,  так
перещелкают, как куропаток. Даже я, потомственный сибиряк-охотник, среди
чеченов - обыкновенный боец. У них война в крови сызмальства.
   - Они звери, пленных пытают, - не очень уверенно сказал Игорь.
   - Они тысячу лет воюют, мы их донельзя озлобили. Ты не знаешь,  зачем
мы сюда приперлись? Никто не знает. Как их  можно  разоружить,  когда  в
каждом доме автомат, а теперь и поболее? В каждой  семье  кровник.  Сюда
лезть только больной мог. Ладно, я не говорил, ты не слышал, хотя КГБ  и
СМЕРШа нет, а стукачей до хера, они мать родную  продадут,  лишь  бы  за
чужой спиной схорониться. Так  что  ты,  Игорек,  помалкивай,  приказали
печки класть, считай, лишний месяц жизни подарили. Нам повезло.  Батя  -
человек, настоящий воин-афганец, цену жизни знает. Но он только командир
полка, над ним начальства, как у сучки блох. Но так  как  на  его  место
желающих нет, генералы и полковники  его  терпят.  Ну,  хватит  болтать,
работаем.
   За месяц рота вырыла четыре большие землянки, сложила  печи.  Правда,
когда чеченцы прознали, где солдаты берут кирпич, то неподалеку  залегли
два снайпера, троих бойцов ранили, двоих убили.
   Комполка реагировал на сообщение равнодушно:
   - Так ведь война, капитан, понятное дело, что  стреляют.  Считай,  ты
легко отделался. Раненых заберу, убитых схороню,  документы  их  пришли,
обучай людей с оружием обращаться, когда вас  из-за  пазухи  достанут  и
бросят  вперед,  никто  не  знает.  Сколько  обучишь,  столько  живых  и
останется. Сам обучись ползать и вести огонь, не задирая голову.
   Роте повезло,  на  "передок"  их  перевели  только  весной  девяносто
пятого, когда официально велись мирные переговоры,  стреляли  и  убивали
значительно меньше. И тут Игорю снова повезло, он был ранен  в  бедро  и
попал в полевой госпиталь, где провалялся все лето.
   По возвращении в роту Игорь предстал перед Батей. Майор, как  обычно,
был небрит, казалось, он только что вылез из окопа.
   Игорь доложил о прибытии, стоял в дверях, ждал.
   - Игорь Смирнов, рядовой необученный, - как бы про себя сказал майор.
- Пользуешься среди солдат авторитетом.
   - Какой же  я  необученный,  товарищ  майор?  -  Игорь  знал,  что  с
командиром можно разговаривать смело, майор любит откровенных людей. - Я
не шибко обстрелянный, но уже не тот салажонок, что прибыл год с  лишним
назад.
   - Опытный боец, значит? - Майор усмехнулся.
   - Не скажу, что опытный, но ничего себе, приличный, -  смело  ответил
Игорь.
   Майор оглядел его и согласился:
   - Раз живой, значит, приличный. У меня, Смирнов, к  тебе  специальное
задание. - Он помолчал. - Понимаешь,  в  наше  расположение  неизвестным
способом  просочились  пять  женщин  из  Комитета  солдатских   матерей,
скандалят, требуют вас домой. Вас ведь на полтора года призывали?
   - Мне три недели осталось, товарищ майор, - Игорь расплылся в улыбке.
   - Сколько тебе осталось, решаешь не ты, не  я,  а  командование.  Без
приказа и пока сюда новая  часть  не  подойдет,  я  ни  одного  человека
отпустить не могу. Здесь не колхоз, а армия.
   - Среди этих пятерых женщин твоя мать, активная женщина.  Ты  знаешь,
наши позиции простреливаются, женщин приходится держать под землей,  они
ведут агитацию, мы не можем  матерей  скрутить,  погрузить  в  машины  и
отправить в тыл.  Во-первых,  они  наши  матери,  затем  Красный  Крест,
журналисты и прочая херня, которая в  войне  не  понимает.  Мы  с  тобой
пойдем к ним, уговорим уехать. У многих  бойцов  призывной  срок  истек,
женщины окончательно разложили ребят, у меня сейчас не полк, а  не  знаю
что.  Если  чечены  двинутся   вперед,   нас   разметают,   как   курей,
перестреляют, словно... - Он махнул рукой. - Сам понимаешь.
   - Так переговоры идут. Перемирие.
   Майор поднял палец, словно подал сигнал, ухнула  тяжелая  артиллерия,
над головами выли бомбардировщики.
   - Это в Кремле переговоры, сынок, у нас  все  без  перемен.  Так  что
давай почистись, смени рубашечку, пойдем с твоей мамой разговаривать.  Я
верю, ты будешь держаться молодцом.
   Игорь побежал в роту, переоделся, как сумел,  надраил  обувь,  ребята
дали одеколон. Подошел капитан, который за полтора года  повзрослел  лет
на десять, оглядел Игоря и, глядя  на  него  красными,  как  у  кролика,
глазами, сказал:
   -  Молодец,  Смирнов,  смотришься,  словно  тыловой  штабист.  Однако
отставить. - Он прикусил сухую потрескавшуюся губу. - Матери отбыли, все
нормально, - кивнул и ушел.
   Игорь не знал, что женщины действительно уехали, но  его  мать  убила
шальная пуля, с сегодняшнего дня он стал круглым сиротой.
   Месяц служба шла обычно, с обеих сторон постреливали, порой  бомбили,
но воевали без азарта, лениво. Неожиданно  все  взорвалось.  Со  стороны
чеченцев дружно рванула артиллерия, федеральные войска ответили  залпами
"града", началась массированная бомбежка передовой противника. Передовой
как таковой  не  существовало,  разведка  докладывала,  что  в  каком-то
селении или в тех разрушенных домах сосредоточилось  несколько  десятков
либо более боевиков. Указанное место бомбили, утюжили  снарядами,  затем
атаковали. В большинстве случаев встречного огня не было, бойцы находили
консервные банки, клочья одежды, следы крови да стреляные гильзы.  Трупы
товарищей, если они и существовали, чеченцы никогда  не  оставляли.  Вот
тела русских попадались, их пытались  отправить  домой,  чаще  хоронили,
порой бросали, так как завязывался новый бой и приходилось заботиться  о
собственной жизни,  а  не  о  мертвом  соотечественнике,  у  которого  и
документов никаких не было: чечены трупы всегда обыскивали.
   Игорь ни разу не видел признаков вандализма, о котором  порой  писали
либо вещали по ящику, то  есть  отрезанных  ушей  либо  голов.  По  всем
признакам парни погибли в обычном бою от пули или осколка.
   Рота  поредела,  но  превратилась  в  боевое   соединение.   Суровый,
молчаливый  капитан  хорошо  выбирал  позицию,  не   бросал   солдат   в
бессмысленные атаки, стал осторожен, не лез на рожон. Бойцы не то  чтобы
полюбили его, как Батю, но зауважали, слушались беспрекословно.
   Сами  солдаты  стали  слегка  походить  на   чеченов,   небритые,   в
заскорузлой одежде, чистыми и ухоженными у  них  были  только  автоматы,
бойцы научились ориентироваться  на  местности,  определяли,  где  может
оказаться засада или залег снайпер, легко находили ямки, воронки,  груду
битого кирпича, куда можно быстро запихнуть свое незащищенное тело.
   Нет  худа  без  добра,  а  добра  без  худа.  Батя  мгновенно  оценил
достигнутые ротой успехи и все чаще посылал их в бой, приговаривая:
   - У меня лучше вас нет, расстарайтесь,  вышибите  их  из  того  дома,
главная задача - остаться живым.
   И они сражались неизвестно с кем,  и  уж  совсем  не  ясно,  за  что.
Неожиданно прозвучало слово "дембель". Кто заявил, что уже есть приказ и
отвоевавшие полтора года чистят сапоги и шагают домой?
   Батя собрал живых и легкораненых и сказал:
   - Ребята, никакого приказа нет, вопрос обсуждается в Думе. Плохо, но,
полагаю, вам еще месяцев шесть пристегнут. Если  будут  новости,  я  вам
объявлю даже среди ночи.
   - А при чем туг Дума?
   - Есть министр и главнокомандующий.
   - Чего хотят говоруны? Замириться? Так пусть приедут, встанут  вместо
нас и замиряются.
   - Господин подполковник, - сказал Игорь (Батя получил вторую звезду).
- Вы воин, видели многое, мы против вас щенки, но мы уже битые щенки.  С
этим народом замириться нельзя, можно молча уйти.  Нас  осталось  меньше
половины, пока политики будут говорить, нас  уничтожат,  а  срок  службы
вышел, мы сделали, что могли.
   - У меня такой власти нет, Смирнов. Давайте договоримся. На  рассвете
вы возьмете вон ту высотку, вас к полудню подменят, и вы уйдете в третий
эшелон, куда только мухи залетают. Там обустроитесь, пока вопрос с вашим
дембелем не решится.
 
*** 
 
   До высотки, где стояло полуразрушенное кирпичное здание, было  метров
восемьсот. Это огромная груда кирпичей очень не  нравилась  бойцам.  Они
прекрасно понимали, что пять умелых автоматчиков сметут  их  атаку,  как
хозяйка смахивает пыль тряпкой. До темноты они непрерывно  наблюдали  за
разрушенным зданием,  но  никакого  движения  в  окнах  и  пробоинах  не
заметили. Но они уже были волчата и знали: чеченец может сутки пролежать
без движения, поесть и нужду справить, и ни одна травинка не шелохнется.
   В половине пятого, самый сон, капитан поднял своих  бойцов  и  сказал
то, что русский, тем более советский, офицер никогда не говорил:
   - Атакуем молча, без криков "ура" и прочей ерунды. Если  там  огневая
точка, то все зависит от того, когда они откроют огонь. Если вы увидите,
что хватит одного  броска  и  их  уже  можно  достать  гранатами,  атаку
продолжаем. Если они нас  прихватят  у  подножья,  залечь  и  отползать,
вторая линия вас прикроет. Под огнем такой склон не пройти. Хоронить нас
некому. Мы, солдаты, сделаем все, чтобы выполнить приказ, но  сейчас  не
сорок первый год и за нами не Москва, это не  наша  земля.  Все  поняли?
Тогда вперед!
   Они бросились, как олимпийцы на побитие мировых  рекордов,  никто  из
них еще никогда не бежал так быстро.
   Огонь ударил со всех сторон, в лоб били пулеметы  и  автоматы,  из-за
спины грохотал "град", который и накрыл их мгновенно. Словно склон долго
выцеливали и только ждали атаки. Через тридцать  секунд  на  склоне  уже
никто не шевелился, чеченцы вылезли из укрытий, стояли в окнах и проемах
здания, смотрели на смертоубийство, которое устроили русские, ничего  не
могли понять. Они были даже огорчены, четверо суток они лежали в засаде,
ждали и дождались, глупые  русские  пошли  в  лобовую  атаку,  казалось,
настал час торжества. Добычу вырвали прямо из когтей и зубов.
   Один из чеченцев заметил,  что  на  склоне  кто-то  пытается  встать,
другой ползти, поднял автомат, но старший его остановил:
   - Ты воин, волк, а не шакал, который подбирает полуживых.
   В небе засвистело. Чеченцы укрылись, второй залп поднял землю и камни
ближе к укрепрайону.
   Чеченцы узкой тропой уходили в горы, им не нужна была эта  высотка  и
гора битого кирпича, просто полевой командир решил, что  русские  должны
позариться на кусок валявшегося без присмотра сыра, и сделал  мышеловку.
Он знал, что склон под огнем не одолеть и часть нападавших лягут под его
пулями, но никак не ожидал столь простой и кровавой развязки.
 
*** 
 
   Игорь Смирнов очнулся и увидел Президента  Ельцина,  который,  широко
улыбаясь, грозил кому-то толстым пальцем.
   Игорь не в первый раз приходил в сознание, но раньше он видел людей в
белых халатах, понимал, что это врачи и сестры, его слепили яркие лампы,
он даже порой слышал звяканье  инструментов.  Потом  все  пропадало,  он
куда-то проваливался.  Порой  он  чувствовал,  что  его  куда-то  везут,
ощущение движения возникало ненадолго, затем пропадало.
   Сейчас он  очнулся  с  довольно  ясной  головой  и  отчетливо  увидел
грозящего пальцем Ельцина. Что он говорил, Игорь не слышал. Он осторожно
повернул голову, увидел больничные койки, понял, что на  тумбочке  стоит
телевизор. Появились звуки, он увидел красотку, которая, скрывая улыбку,
пытаясь казаться серьезной, говорила:
   - Мирные переговоры в Чечне продолжаются, но порой между боевиками  и
федеральными войсками происходят стычки.  По  сведениям,  полученным  из
Министерства обороны, за истекшие  сутки  убито  трое  и  ранено  девять
бойцов федеральных сил.
   Игорь увидел, что лежавший на соседней койке конопатый парень смотрит
на него, и подмигнул:
   - Ребята! - заорал конопатый. - Наш  спящий  принц  проснулся.  Звони
Нонке, пусть зовет главного, который говорил, что парень оклемается.
   - Стоп, ребята, - тихо  сказал  Игорь.  -  Я  хоть  и  проснулся,  но
соображаю плохо. Мы где лежим, сюда не долетает?
   - Тихо, салаги! - произнес солидный баритон из угла. - Солдата понять
должно, он больше месяца без сознания. Ты успокойся, лежишь под Москвой,
сюда не долетает. Привозят, что в Чечне откопать удается, а  так  ничего
не долетает. А сейчас, я думаю, тебе надо спать.
   Вбежала молоденькая сестра, всполошилась, поправила над головой Игоря
какой-то прибор, он только сейчас почувствовал, что его голову опутывают
провода. Быстрой походкой вошел мужчина с усиками, галстуком,  почему-то
воротник халата у него поднят, и походил  мужчина  не  на  врача,  а  на
киногероя.
   Он подошел к кровати Игоря, заглянул в глаза и сказал:
   - Здравствуй, Игорь, нехорошо так людей пугать, нехорошо. Я-то в тебе
не сомневался, такой крепкий парень без боя не сдастся,  а  иные  уже  с
довольствия тебя снимать собрались.
   - Здравствуйте, доктор, с довольствия снимать не надо, я жрать  хочу,
- сказал Игорь.
   - Это прекрасно. Подними руки. Игорь поднял.
   - Взгляни на свои ладони, ты их видишь? Глубоко  вздохни,  затем,  не
торопясь, выдохни. Голова не болит? Ты мне скажи, Игорек,  ты  как  себя
чувствуешь? Очень хочется тебя  посмотреть,  есть  силенка  или  хочется
поспать и отложим до завтра?
   - Доктор, вам решать, я в полном порядке, левый глаз плохо видит, все
остальное в норме.
   - Ну, глаз, сынок, не сердце и не  мозг,  глазу  положено  видеть  то
лучше, то хуже. Так поедем на осмотр?
   - А то! - улыбнулся Игорь. - Вы меня назад не отправите?
   Врач рассмеялся.
   - Тебя медалью наградили, но  ты  отвоевался  до  конца  дней  своих.
Сестра, Смирнова в смотровую, взглянем, как у  него  гаечки  к  болтикам
подходят.
   Игоря переложили на каталку, увезли на осмотр, началось лечение.
 
*** 
 
   Жизнь Игорь Смирнова была вне опасности, но со здоровьем образовались
сложности. Осколком ему раздробило мошонку, и  парень  стал  импотентом,
как хирурги ни мудрили, ничего сд