укоротить, - лениво
произнес Фокин, но его тон и высказанное небрежение в  адрес  Гурова  не
соответствовали истинному отношению подполковника к известному сыщику.
   Фокин лет десять, может, чуть больше назад сталкивался с  Гуровым,  и
воспоминания о той встрече являлись не самыми светлыми в  сложной  жизни
подполковника. Он мало кого боялся, но  Гурова  остерегался  серьезно  и
клял все на свете, что сыщик оказался замешанным  в  столь  серьезном  и
деликатном деле.
   -  Укоротить?  -  подхватил  Володин.  -  Если  вы,  уважаемый  Семен
Петрович, это исполните, я лично  за  свои  кровные  поставлю  вам  ящик
коньяка. Гурова нельзя укоротить, он человек, его можно убить.
   - Господин генерал, вы говорите лишнее.
   - Господин подполковник, не забывайтесь! - Володин сорвался и повысил
голос. - Мне неизвестно, кто вам покровительствует,  кого  вы  в  данный
момент представляете, однако следует и меру знать!
   - Видите, вам неизвестно, что точно произошло в  Париже,  неизвестно,
кто мне покровительствует. - Фокин брезгливо  поморщился.  -  Для  вашей
должности, генерал, вы недостаточно информированы. Вы однажды попытались
навести обо мне справки, вам русским языком объяснили, что этого  делать
не следует. Я вам, генерал, внятно говорю, поясняю, если я  увижу  ваших
людей хотя бы близко от семьи Горстковых, у вас на службе  неприятностей
не произойдет, так как не будет самой службы.  Кроме  того,  намекаю,  я
позабочусь, чтобы вас не взяли на работу ни в одну  солидную  фирму.  Вы
будете доживать свой век на пенсию, так как мне точно известно,  что  вы
не только глупы, но к тому же еще  изображаете  порядочного,  взяток  не
берете, денег у вас не накоплено. Подумайте на досуге,  я  не  прощаюсь,
возможно, увидимся.
   Фокин легко поднялся, кивнул и вышел. На улице он подошел к отнюдь не
шикарному "мерседесу", не успел открыть дверцу, как она предупредительно
распахнулась, рядом с водителем сидел молодой мужчина, не качок и амбал,
настоящий профессионал, видевший в жизни многое и умеющий ничего лишнего
не видеть, тем более не запоминать. Фокин предпочитал  располагаться  на
заднем сиденье.
   Водитель включил мотор, ждал команды.
   - Куда же  нам,  ребятки,  податься?  -  спросил  со  вздохом  Фокин,
выдержал паузу.
   "Ребятки"  были  людьми  опытными,  отлично  понимали,  их  никто  не
спрашивает, хозяин давно решил, куда направиться.
   - Ну, раз вы решили меня игнорировать, заглянем  в  банк,  вы  же  за
спасибо работать не желаете. Возьмем для вас зарплату, мне на расходы  и
поедем куда-нибудь обедать.
   Машина бесшумно отъехала от тротуара, влилась в общий поток.
 
*** 
 
   Он  был  человеком  способным,  в  некоторых  вопросах   талантливым,
закончив высшую школу КГБ, остался работать  в  Москве,  где  без  блата
оставляли немногих, точнее  сказать,  просто  единицы.  Фокин  свободно,
почти без акцента, говорил на английском, владел французским,  немецким,
немного испанским, работа в ГРУ ему нравилась. Первые годы он  был  даже
патриотом. Он работал в посольствах, под дипломатической крышей, сначала
в Англии, затем переехал в США. Спецслужбы этих стран,  конечно,  знали,
кем на самом  деле  является  всегда  элегантно  одетый,  в  отличие  от
большинства  русских  раскованный   сотрудник   посольства.   Но   Фокин
спецслужбу  вполне  устраивал,  профессионалы  отлично  знали,  выгонишь
одного  -  пришлют  другого.  А  Фокин  держался   скромно,   случалось,
обменивался ценной информацией, и, хотя  много  никогда  не  давал,  его
информация была всегда доброкачественной.
   Фокин  работал  на  совесть,  ощущал  поддержку  центра,   действовал
вдохновенно, целеустремленно и упорно. Он получал внеочередные звания  и
быстро получил полковника, казалось, его  ждет  быстрое  продвижение  по
служебной лестнице. Неожиданно, когда, казалось бы, в верхах  был  решен
вопрос о назначении его  резидентом  в  одну  из  столиц  важнейших  для
российского внимания стран, на эту должность  прислали  безграмотного  в
его профессии партийного сынка.
   Внезапно, после  многих  лет  службы,  он  прозрел,  понял,  что  его
способности никого  в  верхах  не  интересуют,  его  кропотливая,  порой
рискованная работа никому  не  нужна.  Все  происходящее  в  разведке  -
сплошной фарс, точнее, способ продвижения "своих"  людей.  И  если  даже
всесильному Андропову предложат обмен один к ста, но с  личной  выгодой,
то тот, не задумываясь, обмен примет.
   Осознав ситуацию, которую должен был понять изначально, Фокин  поник,
бросил  работать,  стал  писать  правильные  бумаги.  Но  известно,  что
позволено Юпитеру, не позволено быку.  Такими  бумагами  было  позволено
отпихиваться сынкам да кумовьям, простой смертный обязан  пахать.  Через
два года Фокина отозвали в  Москву,  задвинули  с  передовой  во  второй
главк, который был  призван  бороться  с  вражескими  агентами,  а  если
последних не наблюдается, то с внутренней оппозицией, евреями, русскими,
которые позволяют себе, чего партией не положено.
   Фокин не был ни правозащитником, ни человеком с обостренной совестью.
Он нормальный мужик, делал серьезную  мужскую  работу,  на  новом  месте
почувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Кто что сказал,  кто  где  что
напечатал? Да несерьезно все это. Совершенно не желая того, он  оказался
к  руководству  комитета,   который   был   подотчетен   непосредственно
Центральному Комитету партии, в оппозиции. Да Фокин подобное и в  голове
не держал, он жил, как жил, служил верой  и  правдой.  У  него  не  было
какого-то особого чувства достоинства, нормальный  мужик,  профессионал,
он запоздал в своем развитии, до последнего не мог понять, что хорош  не
тот, кто на охоте дичь подстрелил, а тот, кто вовремя начальника  в  зад
поцеловал и стопку ему поднес.
   Когда же Фокин Семен Петрович, полковник и  орденоносец,  понял,  что
его поезд от перрона отошел, он со своими  знаниями  агентурной  работы,
владеющий тремя языками,  на  хер  никому  не  нужен,  явился  Горбачев.
Началась перестройка, всемогущий КГБ разогнали. И тут Фокин увидел самое
для  себя  страшное,  позорное.  Ребят  расхватывали  на  все   стороны,
специалисты всегда  нужны.  Но  опять,  хотя  власть  сменилась  и  КПСС
отменили, расхватывали не специалистов, а блатных. По принципу,  не  что
ты можешь и стоишь, а кто, где, когда и с кем. И только тогда, на  пятом
десятке, он покрылся коростой и сказал себе: "Вы определили  правила,  я
их принимаю, пеняйте на себя".
   Фокин понял, только власть может дать в этом  обществе  относительную
свободу. Он до миллиметра рассчитал  свои  возможности  и  путь  наверх.
Служба в разведке его приучила: будь как все, не высовывайся, твоя  сила
не в мышцах, а в объеме информации.
   И он, ас разведки, принял звание подполковника, никчемную должность и
занялся сбором информации на всех сегодняшних политиков. Когда  он  лишь
копнул, понял, перед  ним  непаханое  поле,  сплошной  чернозем,  кругом
фраера, хватающие куски и не думающие о дне завтрашнем.
   Он за месяц собрал столько компромата  на  власть  имущих,  что  даже
растерялся. По  законам  западного  мира,  человека,  обладающего  такой
информацией, должны быть вчера убить.  Но  Фокина  не  только  никто  не
убивал, а за ужин в ресторане давали новую информацию, порой не понимая,
что дают показания  против  самих  себя.  Он  собирал,  копил  материал,
служил, молчал, затем решил показать зубы, слегка засветиться.
   Газеты и телевидение рассуждали на тему, мол,  воровать  нехорошо,  а
имен мы не называем в интересах следствия.  Фокин  решил,  что  его  час
настал, и подбросил журналистам  недостающие  факты,  разгорелся  пожар.
Пока горел подвал и первый этаж, власти молчали, когда они  поняли,  что
без принятия  экстренных  мер  может  сгореть  фасад,  даже  крыша,  они
вычислили Фокина, и скромный чиновник пришел к  подполковнику  в  гости,
сказал, мол, все не без греха, кончайте беспредел, станете полковником и
должность повысим. Но Фокин уже понял правила игры, ответил однозначно:
   - Убирайся, считай, я тебя  не  видел,  передай  своему  шефу,  будет
залупаться, так я его обкорнаю, вот это я знаю о тебе, а то конкретно  о
нем. А звание и должность засуньте себе в задницу и сидите тихо.
   Здание на глазах изумленной  публики  сгорело  дотла,  Фокин  жил  на
скромную зарплату и помалкивал.  Когда  в  прессе  начался  разговор  об
очередном хищении миллиардов, о том, что виновных не найти, имеются лишь
стрелочники, Фокин вновь подбросил в огонь  угля.  В  этот  раз  к  нему
пришел не неизвестно кто,  пригласили  вежливо  к  вице-премьеру.  Фокин
выразил по телефону удивление, мол, зачем отнимать время у такого лица и
чем  он,  подполковник,  может  быть  полезен.  Но  его  заверили,   что
подполковник может быть полезен, а у вице-премьера  достаточно  времени,
чтобы выпить вместе с господином Фокиным чашечку кофе.
   Вице-премьер Анатолий  Владимирович  Барчук  принял  Фокина  в  своем
служебном  кабинете,  отключил  все  аппараты,  оставив  связь  лишь   с
Президентом и премьером. Семена Петровича удивило, что встреча проходила
не с глазу на глаз - в кабинете присутствовал еще один человек, одетый в
прекрасный  костюм,  склонный   к   полноте,   совершенно   седой,   лет
шестидесяти. Неожиданно Фокин узнал в человеке давнего своего  знакомого
Бориса  Андреевича  Юдина,  который  был  бизнесменом  средней  руки,  и
непонятно, на каких основаниях он посиживал в кабинете  вице-премьера  и
чувствовал себя вольготно, отнюдь не как проситель.
   - Семен, какими судьбами! - Юдин крепко пожал руку Фокину. - Никак не
ожидал встретить тебя в этом кабинете.
   - Признаться, я тебя тоже. Ты пошел в верха?
   - Занимаюсь плебейской работой, делаю деньги.
   - Анатолий Владимирович сообщил,  что  ты  стал  плохой,  непослушный
мальчик, и решил использовать меня, чтобы я тебе вправил мозги.  -  Юдин
на правах хозяина показал на кресло, сел напротив.
   - Кто обладает информацией,  тот  и  владеет  ситуацией,  -  довольно
беспечно ответил Фокин. -  Господа  министры,  увлекшись  приватизацией,
допустили некоторые ошибки, которыми очень интересуется  прокуратура.  Я
не требую за свое молчание деньги, я лишь желаю, чтобы  к  моим  советам
прислушивались. Согласись, Борис, я скромен до неприличия.
   - Какие это советы? - спросил Юдин.
   - Разумные, я иных не даю.
   - Больше ты не скажешь ничего?
   - Сейчас трудно решить. Если ты сообщишь, зачем пришел, что  тебе  от
меня надо, может быть, и скажу.
   Юдин оценивающе осмотрел Фокина, взглянул на  молчавшего  Барчука,  с
сомнением покачал головой.
   - А я в данный кабинет не рвался и тебя, Борис,  сюда  не  приглашал.
Это я вам нужен, а вы вроде бы как бы мне ни к чему.
   - Наглец ты,  Семен  Петрович.  Ты  силушку  свою  соразмеряй,  иначе
получится замах рублевый, а удар...
   - Ты меня, Борис, не воспитывай, зряшное дело. А  силу  свою  я  один
знаю, делиться ею не намерен. Нашему молчаливому хозяину могу  сообщить,
его счет в банке в Цюрихе засвечен,  я  знаю  и  шифр,  и  происхождение
денег, так что верно делает, что молчит.
   Юдин быстро взглянул  на  вице-премьера,  понял,  старинный  приятель
говорит правду, отер лоб, вздохнул.
   - Мы на эту тему говорить не будем, ты при  таком  разговоре  человек
лишний.  Сам  отлично  знаешь:  лишние  знания  укорачивают  жизнь.   Ты
по-честному скажи, зачем я тебе понадобился? - спросил Фокин.
   - Можно и так, - согласился Юдин. - Ты полковника Гурова из утро  МВД
знаешь?
   - Слышал, знаю плохо, - соврал Фокин.
   - Ты уберись с его дороги, раздавит, - сказал Юдин.
   - Понимаю, он человек серьезный, но убраться, как  ты  выразился,  не
могу, не волен.
   - А кто волен? - неожиданно спросил Барчук.
   - Не скажу, человек вам не по зубам.
   - Связано с избирательной кампанией? - вновь спросил Барчук.
   - Возможно.
   - Вы можете убрать Гурова до июня из Москвы?
   - Обратитесь к генералу Орлову.
   Юдин понял, сейчас поднимут крик, и быстро сказал:
   - Стоп, господа! Силой вы друг от друга ничего не  добьетесь.  Видите
ли. Лев Иванович мой давнишний приятель, мы в свое время оказывали  друг
другу некоторые услуги, кто кому остался должен - неизвестно. Я  могу  с
ним поговорить, хотя известно, ничего, связанного со службой, от него не
добьешься. Но он человек, всякое случается, я могу обратиться к  нему  с
просьбой. Никакому человеку не  грозит  опасность?  Если  да,  то  любые
разговоры бессмысленны.
   -  Спасибо,  Борис  Андреевич,  но  разговор   с   Гуровым,   похоже,
бессмыслен, вчера тяжело ранили его сотрудника, человек  жив,  но  после
выстрела полковник на переговоры не пойдет, он мне не  друг,  но  я  его
знаю, - сказал Фокин.
   - Черт знает, сколько времени потеряли! - Юдин поднялся. - Сначала вы
в него стреляете, затем собираетесь разговаривать.
   - Не в него, в приятеля, - поправил Барчук.
   - Финансовые дела решайте наедине. А  что  вы  собираетесь  делать  с
Гуровым - понятия не имею. Нашли с кем  связываться!  -  Юдин  кивнул  и
вышел.
   Гурову он позвонил из ближайшего автомата.
   - Лев Иванович, здравствуйте, Юдин  беспокоит.  Ты  ненароком  больно
двум сильным мира сего ноги отдавил.
   - Здравствуй, Борис  Андреевич,  ты  меня  знаешь,  я  больно  никому
умышленно не сделаю, - ответил Гуров. - Коли ты прав, я сожалею,  может,
заскочишь ко мне на чашку чая, потолкуем.
   - Я знаю твои чашки и заварку.
   - Обижаешь, я давно остепенился, даже Станислав признает.
   - Ну если сам Станислав признает, тоща слов нет, еду.
 
*** 
 
   Юдин рассказал Гурову почти все, опустив некоторые детали.
   - Барчук - фигура известная, а Фокин личность  загадочная,  однако  в
криминальном мире далеко не новая. Я кое-что  слышал  о  нем.  Это,  как
правило, люди умные и  способные,  порой  крайне  опасные.  Пойдем,  мне
необходимо мою мадам встретить.
   Когда они сели в машину, Гуров сказал:
   - Полагаю, моя квартира и телефон прослушиваются.
   - Так что же ты раньше молчал? - возмутился Юдин.
   - А чего ты сказал? Они и пригласили тебя, чтобы ты мне  их  разговор
передал. Чудной ты, Борис,  финансист,  а  дурак.  Ты  же  им  при  этом
разговоре на фиг не был нужен.  Тебя  и  пригласили  как  моего  давнего
друга.
   - Ты когда женишься?
   - Хоть завтра.
   - Так за чем дело стало, замужняя или не любит тебя? - удивился Юдин.
   - Холостая и любит, а замуж не пойдет.
   - А ты спрашивал?
   - Нет, но я и так знаю.
   - Ты слишком много знаешь.
   - Боря, у меня есть и другие недостатки. - Гуров, как  всегда,  резко
сменил тему разговора. - Значит, Фокин.
   Значит, его человек увез Юлию  и  ранил  Геннадия,  то-то  я  смотрю,
почерк незнакомый. Не контрразведка, не Управление охраны и совсем уж не
уголовнички. Похоже, Фокин собственную команду собрал,  таких  опасаться
следует. Откуда он людей взял? Афганцы либо ребята с Чечни, уж больно он
безрассудно выстрелил, умело, на бегу из-под руки с  двадцати  метров  в
человека попасть уметь надо. А может, из наших или  гэбэшников  набрали,
сейчас много умельцев, найти нетрудно. Так что же хочет этот Фокин?
   - Понимаешь, они при  мне  финансовый  разговор  начали,  думаю,  для
отвода глаз, о таких вещах в присутствии третьего не говорят. Считаю, их
ты интересуешь, они войны с тобой не хотят, а я заявил, раз твоего парня
ранили, говорить с Гуровым бесполезно.
   - Дурак... Извини, говорить всегда  полезно,  однако  слов  назад  не
возьмешь.
   Юдин вышел в конце Поварской, сказал, мол, прогуляться хочет, а Гуров
поехал в театр за Марией. Женщины виделись вчера, и  разговор  их  очень
Гурова интересовал, тем более что  Мария  по  телефону  намекнула,  мол,
репетиция прошла успешно.
   Мария  уселась   рядом,   подоткнула   свою   серебристую   шубку   и
категорически заявила, что пельмени и яичница с колбасой ей осточертели,
она желает котлеты  "по-киевски",  салат  из  крабов  и  огромную  рюмку
коньяка. И все это желает немедленно, а ресторан Дома кино рядом.
   - А откуда тебе, родная, известно, что у меня такие деньги имеются? -
поинтересовался Гуров.
   - Горстков - миллиардер, обязан выдать тебе на оперативные расходы.
   - Полагаешь? - Гуров глянул насмешливо. - В этом ресторане все  будут
к тебе приставать, подсаживаться за наш столик...
   - Как раз в этом ресторане ко мне никто не будет приставать, я же  не
с киношником сижу, с посторонним, - перебила  Мария.  -  Может,  у  меня
любовь, я замуж собираюсь?
   - А ты действительно собираешься?
   - Чтобы получить ответ на столь  бестактный  вопрос,  необходимо  как
минимум сделать предложение.
   - Тоже верно, - ответил Гуров и припарковался у ресторана.
   Зал был уютный, небольшой, многие столики отгорожены  друг  от  друга
барьерами, получались и не отдельные кабины, но создавался  определенный
уют. Но что самое главное, в ресторане  негромкая  музыка  и  было  мало
народа.
   Мария  пошепталась  с  официанткой,  наградившей  Гурова  оценивающим
взглядом, их усадили за столик на  две  персоны,  отгороженный  от  зала
колонной. После чего Мария, не глядя в  меню,  сделала  заказ,  уперлась
локтем в стол, оперлась подбородком  на  ладошку  и  долго  смотрела  на
Гурова. Он  молчал,  закурил,  мельком  оглядел  зал,  почему-то  сыщику
казалось, что актерский ресторан должен  быть  большим,  многоголосым  и
пьяным.
   - Разочарован? - улыбнулась Мария. - В отдельные дни здесь  случается
шумно и пьяно, порой доходит до драк, редко. Итак, с чего начинает агент
свой доклад?
   -  Ты  моя  любимая  женщина,  постарайся  не   говорить   глупостей,
рассказывай все по порядку, как встретились,  в  каком  Юлия  находилась
состоянии.
   - В крайне угнетенном. И в Париже, и в какой-то загородной вилле  под
Москвой ей сделали внутривенный укол, после чего она короткий промежуток
времени находилась в  состоянии  эйфории,  затем  следовал  упадок  сил.
Какой-то мужчина ее убеждал, если она не будет  послушной  девочкой,  ее
превратят  в  наркоманку.  И  чтобы  она  не  вздумала  рассказывать   о
происшедшем кому-либо, иначе ее попросту убьют.
   - Она не говорила, что и раньше  баловалась  наркотиками?  -  спросил
Гуров.
   - Нет, но я подумала, что-то было, скрывает.
   - Я нашел в ее сейфе иглу от шприца. Юлия уже заражена, ее необходимо
срочно спасать. Она не говорила,  где  собирается  провести  сегодняшний
вечер?
   - Неопределенно, мол,  будет  чувствовать  себя  хорошо  -  пойдет  с
Алентовым в консерваторию, плохо - так проведет вечер дома.
   Официантка принесла  заказ,  они  начали  разговор  о  театре,  когда
женщина отошла, Гуров сказал:
   - При входе, на столе администратора, стоит  телефон,  позвони  Юлии,
скажи, что сейчас приедешь.
   - Я есть хочу.
   - Ясное дело, иди и позвони.
   Лицо Марии осунулось и посуровело, стало видно,  что  она  далеко  не
девочка. Она налила себе рюмку коньяка, подцепила вилкой ломтик севрюги,
выпила, закусила, вытерла губы, сухо сказала:
   - Гуров, мне кажется...
   - Ты ошиблась, милая, я лишь обращаюсь к тебе с просьбой.
   - Змей!  -  Она  надкусила  тарталетку  и,  вытирая  салфеткой  руки,
направилась к телефону.
   - Она дома? - спросил Гуров, когда Мария вернулась.
   - Да, но очень плоха.
   Гуров подозвал официантку, указал на стол, сказал:
   - Заверните нам с собой, мы быстро уходим. Видимо, в  его  лице  была
тревога, так как женщина лишь молча кивнула и убежала на кухню.
   - Могли бы оставить, не велики деньги, - презрительно сказала Мария.
   - Неизвестно, как  ночь  сложится.  -  Гуров  направился  к  телефону
звонить Крячко.
   -  Станислав,  всех,  кого  застанешь  дома,  немедленно  к  подъезду
Горсткова, никого не  пускать,  никаких  врачей,  "неотложек"  и  прочей
медицины. Я сейчас там буду.
   У подъезда Горсткова происходила некоторая сумятица. Стояла "скорая",
толклись люди в халатах, но дорогу им