рукой, возмущенно фыркнул.
   - Не скажи, Сергей, не скажи. Если Борис устранится, кирпич на голову
упал, то против коммуняки  в  финале  окажется  другой  человек.  Сейчас
кажется, что у Зюганова большой авторитет, но, когда наступит июнь, люди
очухаются, все вспомнят, большевикам ничего не простят и встанут  не  за
нового человека, а против старого, хорошо знакомого. А  тут  мы,  рядом,
любому правителю верные силовики необходимы.
   - Теоретически я с тобой согласен, но, как писал Булгаков и утверждал
Воланд, просто так кирпич на голову никому не падает.
   - Согласен. Обождем. Время пока терпит. - Фокин поднялся из-за стола.
- Служи своему генералу, ни во что не лезь, контактов с Гуровым избегай,
если что, звони.
 
*** 
 
   Верно утверждал дьявол, просто так кирпич на голову никому не падает.
Прежде чем  подтолкнуть  камешек,  Батулина  тщательно  изучили,  хорошо
прицелились.
   По понедельникам он утром бывал в тире,  считая,  что,  имея  оружие,
следует уметь хорошо им пользоваться.
   Батулин стрелял из "Макарова" по ростовой мишени с кругами на  спине.
Рядом стрелял какой-то милицейский полковник. Кроме них, в  тире  никого
не было. Батулин отстрелял обойму и смотрел,  как  полковник  неуверенно
выцеливает мишень, подумал, что  при  таком  умении  мент  с  пятидесяти
метров и в дом не попадет. Наконец полковник сделал  последний  выстрел,
облегченно вздохнул, положил пистолет на барьер.
   - Ну что, господин  полковник,  пойдем  взглянем?  -  весело  спросил
Батулин.
   - Взглянуть можно, да  боюсь,  не  на  что,  -  полковник  добродушно
улыбался. - Я пистолет двадцать лет в руках не держал.
   Они  подошли  к  мишеням.  Батулин  все  пули  уложил  кучно,  слегка
сместившись с десятки, набрал  сорок  два  очка.  Полковник  нашел  одну
"восьмерку", остальные, как говорится, ушли в "молоко".
   - Я стреляю неважно, но такого быть не может, - категорически  заявил
полковник. - Это пистолет барахлит, уверен, что вы из него тоже в мишень
не попадете.
   Батулин взял со стойки пистолет полковника, прицелился в мишень.
   - Ну что,  господин  полковник,  согласен  поменяться  пистолетами  и
разыграть обед в скромном кабаке. Полковник взглянул на часы и ответил:
   - Согласен, завтра в это же время. Сейчас, извините, надо  бежать.  -
Он сунул свой "Макаров" в кобуру. - Значит, завтра, в девять?
   - Захватите  дензнаки,  господин  полковник,  сегодня  и  в  скромном
ресторане обед дорог, - рассмеялся Батулин.
   - Я знаю, что проиграю, важен принцип, не мог я только  одну  пулю  в
мишень послать, - ответил полковник. - До завтра. - Он  вышел  из  тира,
сел в роскошный "мерседес" и поехал в министерство докладывать Гурову.
   Крячко стягивал с себя форму, это Станислав так  неудачно  стрелял  в
тире, докладывал:
   - Он схватил крючок сразу, червяк не  понадобился.  Вызови  эксперта,
пусть проверят, "снимут пальцы", я на всякий случай назначил ему встречу
на завтра, понадобится - проведем "перестрелку".
   - "Пальцы" в полном порядке, - ответил  Гуров,  разглядывая  лежавший
перед ним пистолет. - А ребята утверждали, что пистолет Батулина ему  не
привязать и что за тяжелое ранение Генки Веткина никто не ответит.
   Станислав повесил форму в шкаф, надел штатский  костюм,  взглянул  на
друга с любопытством, брезгливо усмехнулся:
   - Я тебя. Лев Иванович, видимо, до своей  кончины  не  пойму.  То  ты
такой  чистоплюй,  что  материться  хочется,  сейчас  до  грязного  дела
скатился и торжествуешь. Мы с тобой раньше подобного дела и  представить
себе не могли.
   - Верно, деградируем. - Гуров  болезненно  поморщился.  -  Но  раньше
офицер спецслужбы не служил в мафии и не стрелял в своих коллег. И  если
мы не будем соответствовать времени, в котором живем, нас просто убьют.
   - Давай  тогда  и  взятки  начнем  брать,  кругом  берут,  мы  должны
соответствовать.
   - Теоретически ты прав, практически нас жизнь заставляет по краю идти
или увольняться.  Мы  пробовали,  не  выходит,  кто-то  должен  драться,
правила не мы определяем. Сам знаешь, за все отвечает старший,  так  что
этот грех на моей совести, не на твоей.
   - С совестью, Лев Иванович, положение херовое, я ее порой и  отыскать
не могу. Ты уж извини меня, но я сегодня на этого подонка посмотрел и не
понял, чем я его лучше.
   - Цель оправдывает средства? - спросил Гуров. - Общепринято,  что  не
оправдывает, а жизнь  доказывает:  нет  на  данный  вопрос  однозначного
ответа. Каждый случай индивидуален, я сказал, сегодняшний грех  на  свою
душу беру. Ты, Станислав, не мучайся.
 
*** 
 
   Сергей Витальевич Батулин сидел за столом в  конспиративной  квартире
полковника Гурова и без видимого интереса разглядывал лежавшие перед ним
фотографии, на которых был снят  раненый  Веткин,  пистолет  Макарова  с
глушителем, гильза и расплющенная пуля, изъятая из груди раненого.
   - На ваше счастье, Батулин, мой парень остался жив, идет на поправку,
иначе мы бы разговаривали не здесь,  а  в  прокуратуре,  откуда  вас  бы
доставили прямиком в следственный изолятор, - спокойно  произнес  Гуров,
собирая фотографии и укладывая их в конверт.
   - Очень интересно, господин полковник. - Батулин деланно зевнул. -  Я
с вами  опытом  в  сыскном  деле  не  равняюсь,  но  с  десяток  лет  на
оперативной работе отпахал и знаю, что является доказательством,  а  что
нет. Историю вы мне рассказали душещипательную, только в толк не возьму,
какое все происшедшее имеет отношение ко мне, майору Батулину?  Если  вы
меня арестуете, доложат генерал-лейтенанту Коржанову, он  мужик  крутой,
не любит, когда его людей незаслуженно обижают.
   - Обязательно,  -  Гуров  согласно  кивнул.  -  Обижать  незаслуженно
воспрещается.  Вы  тут  обмолвились  о  моем  сыщицком  опыте.  Так   вы
полагаете, что опытный сыщик может задержать офицера  Управления  охраны
на основании никчемных фотографий, не имея серьезных доказательств?
   Батулин вздрогнул, взглянул на Гурова испытующе.
   - А какие у вас могут иметься доказательства? Свидетели, что именно я
стрелял в вашего парня? Вы  не  пойдете  на  организацию  лжесвидетелей,
которых наверняка разоблачат,  привлекут  к  ответственности.  А  больше
никаких доказательств и в природе не существует.
   - Уверены? - Из голоса Гурова исчезла мягкость, он  заговорил  другим
тоном. - Случается, что преступник оставляет на оружии свои отпечатки.
   - В прошлом веке, сегодня даже пацаны не оставляют отпечатков.
   - Тем более странно, что на пистолете, из которого был  тяжело  ранен
человек, обнаружены ваши пальцевые отпечатки.
   - Брехня, раз вы так много знаете, не для протокола скажу,  я  был  в
перчатках.
   - Сожалею, майор, но заключение экспертизы посильнее ваших слов, даже
если они сказаны не для протокола. - Гуров заставил  себя  улыбнуться  и
положил перед Батулиным копию заключения эксперта.
   Сыщику не нравился Батулин и  то,  как  складывался  разговор.  Гуров
изначально не собирался передавать документы в прокуратуру, нацелился на
вербовку. Он знал, майор близок с таинственным бывшим гэбистом  Фокиным,
сам Батулин не мог быть центральной  фигурой  заговора,  а  Фокин  очень
подходил  для  такой  роли.  Не  бывший  партийный  чиновник,   жаждущий
руководить и ни черта не понимающий в  существе  оперативной  работы,  а
профессионал, державшийся в тени, но  явно  пользующийся  авторитетом  у
сильных мира сего. А иметь влияние  на  таких  людей  можно  лишь  одним
способом - располагать на  них  серьезным  компрматериалом.  А  что  вся
верхушка ворует, не вызывает у сыщика  сомнения,  серьезный  оперативник
при желании без труда добудет необходимые доказательства.
   Фокин крайне опасен и интересен,  Батулин  его  правая  рука,  такому
агенту цены нет. Гуров  соткал  сеть  прочную,  мог  вынудить  майора  к
сотрудничеству, но сыщик терпеть не мог вербовать под угрозой ареста. Он
как-то сказал, что агент, работающий под прессом страха, -  это  хищник,
которого ты крепко держишь за хвост, а он только и думает, как вырваться
и вцепиться дрессировщику в горло.
   И  Гуров  искал  пути  сближения   с   майором,   хоть   какой-нибудь
человеческой общности.
   - Этого не может быть. - Батулин  несколько  раз  прочитал  документ,
бросил на стол.
   - Сергей Витальевич, в жизни случаются вещи совершенно невероятные, -
мягко, с легким сожалением в голосе произнес  Гуров.  -  Стреляли  вы  в
перчатках, а за час до этого в рассеянности взяли пистолет  в  руки.  Вы
живой человек, и ничто человеческое вам  не  чуждо.  Любой  профессионал
порой совершает грубейшие ошибки, к сожалению, знаю это  на  собственном
опыте.
   - Не подслащивайте пилюлю. Лев Иванович, я  не  ребенок.  Ради  того,
чтобы посадить меня в тюрьму, вы бы не устраивали  такое  представление,
да и разговаривали бы со  мной  прямо  в  прокуратуре  либо  в  кабинете
министра. А вы сняли меня  тихо  с  улицы,  привезли  на  конспиративную
квартиру. Значит, вы собираетесь меня вербовать.  -  Батулин  передернул
плечом.
   - Я терпеть не могу этого слова, - миролюбиво сказал Гуров. - В жизни
каждого оперативника порой  складывается  ситуация,  когда  ему  выгодно
оказать помощь  вчерашнему  врагу.  Как  говорят  французы,  се  ля  ви.
Предлагаю сотрудничество, обоюдовыгодное, непродолжительное, но честное,
без подлянок и попыток оторвать мне голову.
   - Ясно, честное сотрудничество, но  удавка  будет  в  вашей  руке,  -
язвительно ответил Батулин.
   -  Простите,  Сергей  Витальевич,  но  это  вы,  а  не  я  увезли  из
Шереметьева Юлию Горсткову и  кололи  девочке  наркотик.  Вы,  а  не  я,
стреляли в офицера милиции и лишь случайно не убили его. Я вам предлагаю
равное сотрудничество, но определенные преимущества я имею по праву.
   - Значит, вас интересует история  с  Юлией  Горстковой?  -  задумчиво
произнес Батулин.
   - Не стану кривить душой, Сергей Витальевич, меня  многое  интересует
из того, что ты знаешь, - незаметно переходя на "ты",  сказал  Гуров.  -
Меня Фокин очень интересует, кстати, посоветуйся с  Семеном  Петровичем,
он высококлассный агентурист.
   Гуров видел, как при упоминании Фокина у Батулина дернулась жилка  на
виске, но сыщик продолжал спокойно, ровным голосом:
   - Я  не  собираюсь  тебя,  Сергей  Витальевич,  учить,  каждый  волен
выбирать себе партнеров. Однако предупреждаю, Фокин тебя подставит,  как
шахматную фигуру, в зависимости от позиции. Он  политик,  а  в  политике
существует лишь один  закон  -  стремление  выиграть,  на  жертвы  никто
внимания не обращает. Я  не  стремлюсь  поссорить  тебя  с  шефом,  лишь
обращаю твое внимание на его суть.
   - А ты. Лев Иванович, полагаю, награду мне готовишь, -  саркастически
ответил Батулин.
   - Это вряд ли, - усмехнулся Гуров. - Работа со  мной  -  дело  весьма
рискованное, потому как Гуров фигура известная и торчит на виду  у  всех
служб. Но ты можешь спросить моих врагов, уголовников, которых  я  сажал
на большие сроки, меня многие не любят, ненавидят, но  ни  один  человек
тебе не скажет,  что  полковник  Гуров  обещал  и  свое  слово  нарушил.
Конечно, я твой неприятель, цели у нас разные, но, если ты мне поможешь,
я лично в этой квартире верну  тебе  твой  пистолет,  дело  против  тебя
автоматически рассыплется. Я даю тебе слово офицера.
   Все, что Батулин слышал о Гурове, подтверждало сказанное. Но вот  так
враз шагнуть через ров и встать по другую сторону майор был не в  силах.
И сыщик прекрасно это понимал, сказал спокойно:
   - Поезжай по своим делам или возьми бутылку и потолкуй с ней один  на
один. Я не уважаю людей, которые прыгают,  не  задумываясь.  Я  тебя  не
тороплю. Как тебе известно, Юлия в безопасности, Фокину ее  не  достать.
Да и при всех недостатках он мужик разумный,  уверен,  он  отказался  от
подобной затеи. Идея воздействовать через девочку на Горсткова, Алентова
и Дубова была ложной, ошибочной. Фокину придется искать другие  ходы.  Я
тебя, Сергей Витальевич, ни о чем не спрашиваю, писать ничего не  прошу.
Встретились,  поговорили,  прояснили  сложившуюся  ситуацию,  разошлись.
Сколько тебе нужно  времени  -  пять  дней,  неделю?  Мой  телефон  тебе
известен, позвони, встретимся, потолкуем.
   Батулин был опытный опер, тем  не  менее  такого  финала  не  ожидал,
слегка растерялся.
   - Так я могу идти?
   - Разумеется, всего наилучшего, Сергей Витальевич. - Гуров  поднялся,
проводил майора до двери.
   Когда сыщик  вернулся  в  комнату,  за  столом  хозяйничал  Станислав
Крячко, разливал по чашкам кофе, готовил бутерброды.
   - Ну, как он тебе? - спросил Гуров.
   - А хер его знает, но я не верю ему ни на грош. Он продаст  тебя  при
малейшей возможности. Ты, Лев Иванович, ас, вербовщик  Божьей  милостью.
Ты  провел  партию  на   высочайшем   уровне.   Но   майор   -   человек
сформировавшийся, он змей, никто не в силах сделать  из  него  преданную
овчарку. Он будет крутить, вертеть и  ждать  момента,  чтобы  смертельно
укусить и ускользнуть.
   - Полагаешь? -  несколько  разочарованно  произнес  Гуров.  -  А  мне
казалось, что удалось что-то в нем сдвинуть.
   - Безусловно, удалось, но пройдет день, и все встанет на свои  места.
Ну откуда ты  такой  наивный?  -  Станислав  даже  всплеснул  руками.  -
Взрослого человека  можно  обмануть,  купить,  соблазнить,  вынудить,  а
переделать его невозможно. Нельзя из танка сделать сеялку,  один  создан
для уничтожения, другая - для возрождения.
   - Тебе хорошо, ты умный, - с грустью  сказал  Гуров.  -  Как  же  мне
узнать, чем занимается и к чему стремится Семен Петрович Фокин?
   Он остановил машину на Кутузовском проспекте, зашел в один магазин, в
другой, купил продуктов,  сок,  бутылку  водки,  прошагал  еще  квартал,
свернул во двор, затем в подъезд, поднялся на лифте на пятый  этаж.  Шел
Фокин уверенно, дорога была ему знакома отлично. Он позвонил в  добротно
обитую дверь, она почти мгновенно распахнулась.
   - Здравствуй, Игорек, ты опять в глазок не посмотрел. - Фокин пытался
говорить  сердито,  неумело  обнял  стройного  юношу,  который  взял   у
подполковника одну из сумок, прошел в квартиру.
   - Ты, Семен Петрович, еще дверь лифта не закрыл, а я  ухе  знаю,  кто
пришел. Мы, калеки, люди чуткие.
   -  Перестань,  Игорь,  знаешь,  не  люблю.  -  Фокин  начал  вынимать
продукты. - Не греши, какой ты калека. Ну, один глаз чуть похуже...
   - Яиц нет, сам  полусумасшедший,  а  так  здоровый  парнишка,  просто
загляденье. - Игорь слегка заикался.
   - Ты видел, каких с войны привозят, - Фокин делал вид, что  сердится.
- Да, ты пострадал, но, считай, легко отделался.
   Хозяин  квартиры  Игорь  Смирнов,  белокурый  стройный  блондин   лет
двадцати двух, смотрел на Фокина огромными голубыми  глазами.  От  того,
что один глаз у Игоря практически был слеп,  взгляд  у  парня  получался
загадочным. За время знакомства Фокин  никак  к  этому  взгляду  не  мог
привыкнуть. Подполковнику казалось, что парень видит значительно больше,
чем нормальный человек, видит то, в чем  Фокин  даже  себе  признавался,
лишь изрядно напившись.
   - Я отделался легко потому, Семен  Петрович,  что  ты  в  моей  жизни
объявился, подобрал. А если тебя по службе  ушлют  далеко,  как  я  жить
буду? На мою пенсию только-только с голода не умереть.  Мне  тут  дружок
звонил, говорит, забыл, как мясо пахнет. Ну, без мяса я проживу,  а  как
штаны сносятся и обувка распадется?
   - Ладно-ладно, меня никуда не пошлют, а пока мы вместе, не  пропадем.
Ты мне вместо Николая, он погиб, ты объявился вместо сына. Пока жив,  ты
нуждаться не будешь.
   Здоровый глаз Игоря начал закатываться, рот кривиться, плечи обмякли,
ссутулились.
   - Убью собаку! - начал бормотать он.
   Фокин понял, что у Игоря начался приладок, подполковник поднял легкое
тело юноши, положил на  диван,  схватил  с  полки  пузырек,  накапал  на
кусочек  сахара,  сунул  за  щеку  юноши  и  подумал:  как   же   парень
выкарабкивается, когда он один?
 
Глава 8 
 
   Игорь родился в обычной  московской  семье,  каких  в  столице  сотни
тысяч, а то и миллион. Отец инженер, мать преподавала в школе,  достатка
в доме не было, но и не голодали. Жили, как  большинство  москвичей,  от
получки до получки, стояли в  бесконечных  очередях,  чего-то  постоянно
доставали, слово "купить" было полностью вытеснено из лексикона.  Достал
индийский чай "со слоном", достал сгущенку или колбасу по два  двадцать,
которая не пахла не только колбасой, но не имела запаха вообще.
   Что рассказывать, взрослые люди эти благословенные времена  прекрасно
помнят, хотя некоторые и  стали  забывать,  их  раздражает  изобилие  на
прилавках, все есть, нет денег, которые надо заработать.  Раньше  деньги
не зарабатывали, а  получали,  никто  не  говорил  "зарплата",  говорили
"получка". Нищенские рубли  давали  каждому  вне  зависимости  от  того,
хорошо ты работаешь или плохо, или вообще лишь приходишь отмечаться.
   У Игоря, кроме отца с матерью, был еще дед, отец матери. Деду было  в
те семидесятые - начало восьмидесятых около пятидесяти пяти, но выглядел
он далеко за шестьдесят, так  как  пять  лет  отсидел  за  антисоветскую
пропаганду. Он был литератор, даже член  Союза  писателей,  откуда  его,
конечно, быстро исключили. Писал он простые  бытовые  рассказы,  никого,
конечно, не агитировал, вообще был достаточно аполитичен, но оказался  в
компании  коллег,  которые  вели  "крамольные"  разговоры,  даже  начали
издавать свой  журнал,  взяли  их  всех  разом,  особо  не  разбирались,
посадили скопом. Среди них не было талантливых и  именитых.  Суд  прошел
тихо, незаметно. Игорь того времени  не  помнил  и,  что  произошло,  по
малолетству не сообразил. Отца исключили из партии, Игоря не  приняли  в
комсомол, но школу он закончил, жизнь шла своим  чередом.  Дед  вернулся
тихий, молчаливый, о лагере никогда не рассказывал. В доме  политических
разговоров не вели, лишь изредка, выпив, отец зло бормотал, мол,  писака
чертов, всю жизнь семье изувечил. Дед молчал, работал где-то сторожем  и
в середине восьмидесятых тихо во сне умер.
   На  Игоря  ни  арест  деда,  ни  его  смерть  не  произвели  никакого
впечатления,  он  заканчивал  десятилетку,  немного  занимался  спортом,
встречался с девушками, у которых пользовался успехом, дома  практически
не бывал, приходил лишь ночевать.
   К власти пришел Горбачев, жизнь менялась, отца повысили в  должности,
теперь его исключение из партии стало  вроде  как  бы  заслугой.  Раньше
тихий и незаметный, он стал громко разговаривать, рассуждать о политике,
часто  упоминать  имя  тестя.  В  девяносто  третьем  Игоря  вызвали   в
военкомат, но врачи что-то сказали о его легких и дали отсрочку.
   Отец, молодой еще, здоровый мужик, однажды выпил в компании  лишнего,
хотя в принципе пил редко и мало, но тут случился инфаркт, отец пролежал
в больнице неделю, потом случился второй инфаркт - и человека не  стало.
Похоронили отца тихо, как и деда, хотя на  поминках  говорили  слова  об
ушедшем правозащитнике.
   Игорь, нормальный парень, любил отца, но, повзрослев, стал  понимать,
что батя был человеком слабым, без стержня и принципов,  его  смерть  не
стала для семьи трагедией, но сильно  ухудшила  материальное  положение.
Цены взлетели. Смирновы накоплений не имели, потому ничего не  потеряли,
но прожить на  зарплату  матери  стало  невозможно.  Игорь  готовился  в
институт, пришлось перенести документы с дневного отделения на вечернее,
начать работать. Устроился он дворником в своем доме, взял  еще  участок
соседнего большого кооператива, и зарплата получилась вполне  приличной.
Он был парень без комплексов, в пять утра с лопатами появлялся на  своей
территории, вкалывал честно, жильцы были довольны, давали  Игорю  мелкие
поручения, подбрасывали деньжат; имея белый билет, Игорь об армии забыл.
Но  военкомат  о  нем  помнил,  когда  наши  доблестные   воины   начали
"скоротечную"  войну  с  бандформированиями  в  Чечне,  Игор